Всё, что скрыто (гет)

И заодно они цвели с девицей!

Среди подруг, средь плясок и пиров,

В венке из роз она была царицей,

Вокруг ее вились и радость и любовь.

В ее очах — веселье, жизни пламень;

Ей счастье долгое сулил, казалось, рок.

И где ж она?.. В погосте белый камень,

На камне — роз моих завянувший венок.

И. Мятлев

* * *

Складывая руки на коленях, вглядываясь в малое оконце, покуда вид являлся непередаваемым от давеча естества, того мира и природы, что имеется на земле. Благодарить Господа за жизнь, дарованную на этом этапе души, Ариана всякий раз умела. Она всецело верила в то, что в этом мире никто не может быть одинок; что во всяком есть частица чего-то необыкновенного, уникального; считала, что всё, что происходит в жизни — и должно быть. Она верила в то, что у каждого своя тропа.

Наконец она увидела объект её ожидания. Она выпрямилась, как струна, поднимая подбородок чуть выше обычного и погладила жёсткую ткань своего одеяния. Её платье было светло-голубого цвета. Такие нежные цвета всегда ей нравились. Сколько бы она не восхищалась такой прелестью, ей каждый раз было мало.

Деревянная дверь отворилась, а девушка так и сидела у окна, аккуратно приглаживая мешающиеся каштановые длинные волосы возле виска, к макушке. Её пряди были слегка вьющимися, но эту деталь внешности она никак не воспринимала.

Послышались тяжёлые шаги, гулкие мужские голоса, их открытий смех, наконец, затишье.

— Ариана?

Девушка встрепенулась. Не поднимая головы, она украдкой кинула взгляд на мужчин, стоящих на пороге квадратной комнаты. Она глубоко вздохнула, встряхивая с себя некую загадочность и в большей степени молчаливость. В такие моменты её отец делал кое-что странное. Он вскидывал её голову кверху, тщательно считывая всё её состояние, особенно, вглядываясь в её карие глаза, и, только когда убеждаясь в том, что с ней всё в порядке, он облегчённо вздыхал, хватаясь за грудную клетку.

Она положила спицы с недовязанным красным шарфом; встала, невесомо отряхивая пылинки своего платья — фаворита и прямо взглянула в глаза другого человека, который так и молчал, рассматривая её изделие, одиноко лежащее на деревянном стуле с сомкнутой зубами улыбкой на лице.

— Альбус! — она нетерпеливо вскочила к нему, хватая за руку брата. —-Нам срочно надобно поговорить! — она тихо говорила эти слова, нарочито тревожно всматриваясь в лицо брата, который легко кивнул в сторону другой комнаты.

Не глядя на второго мужчину, девушка быстро перешла порог дома, совсем не ведая причин говорить в доме за тонкой стенкой, в присутствии другого человека. Она дошла до знакомой поляны, покуда виднелась её любимая стройная берёзка и обернулась к брату, складывая руки на груди.

Поляна, куда они вышли, оставалась безмолвной — будто сама природа затаила дыхание, прислушиваясь к их разговору. Свет пробивался сквозь листву редкими золотыми пятнами, ложился на землю, на платье Арианы, на бледные руки, сцепленные у груди. Берёзка, её любимая, стояла чуть поодаль — тонкая, грациозная, как и она сама, с лёгкой дрожью на молодых ветках. Ветер прошёлся по траве, качнул пологую тень.

Альбус стоял молча. В его облике — что-то резкое, сдержанное, как острие под слоем бархата. Его ладони были засунуты в карманы, плечи напряжены, глаза смотрели не на сестру, а мимо — в траву, в небо, куда угодно, лишь бы избежать её взгляда.

— Кларис больна, — тихо произнесла Ариана.

Слова её были ровными, но в них что-то ломалось, как ветка под ногой.

— Простудилась? — он почти усмехнулся. — Со всеми случается, сестра. Не повод устраивать драму.

Она молча кивнула, но в этом жесте не было согласия — скорее, выжидание. На мгновение замерла, как бы решая, можно ли говорить дальше. Потом сделала шаг вперёд.

— Пока ты с братцем праздновал окончание семестра, я была у них. Погостила. Три дня. В последний вечер, — она замедлилась, подбирая слова, — я… увидела нечто, что не объяснишь просто так.

Альбус нахмурился. Он знал, что сестра не была склонна к фантазиям. Ни к преувеличению, ни к сплетням. Если она начинала говорить загадками, значит, за ними — что-то серьёзное.

— Не тяни, — сказал он, и голос его стал строже. — Что ты увидела?

— Покус, — прошептала Ариана, — на боку. Глубокий. Не от собаки. Не от зверя.

Тонкая линия между её бровями дрогнула. Она сжала ладони, чтобы не выдать дрожь. Вспомнила, как заходила к Кларис в комнату, не стуча, случайно, просто чтобы позвать на ужин. И как та, в ночной сорочке, обернулась слишком быстро, зажав край ткани на боку. Но ткань была тонка. А след — слишком отчётлив. Рваный. Красновато-синий. Свежее, чем хотелось бы.

— И что с ней… на самом деле? — голос брата стал тише. Он знал, что за этим — не просто болезнь.

Молчание повисло между ними, густое, как мед. И только птицы где-то вдали неслись по ветру, отстукивая вечное.

Ариана горько выдохнула.

— Ликантропия.

Альбус отшатнулся так, будто сам почувствовал укус. Лицо его помрачнело. Он быстро отвёл взгляд, будто пытался скрыть, что уже догадывался.

— Ты уверена? — хрипло.

— Видела всё сама. Её мать… молчит. Но я видела, Альбус. И запах железа был в комнате. И тишина, такая тишина, что уши звенели. Это не простое недомогание. Это метка.

Он выругался. Резко, по-взрослому. Поднял глаза к небу, будто ища там ответ или укор. Ариана не тронула его. Она стояла на прежнем месте, как камень среди ручья.

— Если это правда… — начал он, но замолчал.

Она нетерпеливо кивнула.

— Мы должны решить, что делать. И быстро. До следующей луны осталось меньше двух недель.