Тишина после бури (гет)

Гриммо-плэйс-12 встретил их гробовой, пыльной тишиной. Воздух в доме был спёртым и неподвижным, будто время здесь остановилось в тот самый день, когда они в последний раз покинули его, — полное страха, решимости и смутной, почти несбыточной надежды.

Гарри щёлкнул волшебной палочкой, и в тяжёлых канделябрах один за другим вспыхнули огоньки, отбрасывая на стены, увешанные портретами хмурых предков, длинные, пляшущие тени. Пыль заклубилась в лучах света, заставляя Гермиону чихнуть.

— Благослови вас обоих, — пробормотала она, снимая плащ.

Прошёл уже почти месяц с тех пор, как закончилась Битва за Хогвартс. Месяц похорон, наград, речей и бесконечных, утомительных вопросов от Министерства. Месяц, за который они почти не оставались наедине. Сначала Рон уехал помогать Джорджу, затем Гарри с головой погрузился в дела, а Гермиона… Гермиона просто пыталась прийти в себя.

Они молча поднялись по лестнице в гостиную. Всё здесь было таким же, каким они оставили: мрачные обои, заставленный склянками стол, на котором Гермиона когда-то варила зелье Оборотня, и большое, потёртое кресло у камина, в котором любил сидеть Сириус.

Гарри бросил в камин охапку хвороста, махнул палочкой, и в очаге весело затрещали языки пламени, наполняя комнату живым теплом и светом.

— Я даже не знаю, с чего начать, — тихо сказал он, поворачиваясь к ней. Его зелёные глаза, скрытые за стёклами очков, выглядели невероятно уставшими. — Кажется, будто нужно просто забыть всё и жить дальше. Но я не знаю как.

Гермиона подошла к нему и взяла его руку в свои. Его пальцы были холодными. Она стала медленно согревать их, проводя большими пальцами по его костяшкам.

— Никто не знает, как, Гарри, — её голос прозвучал мягко, почти шёпотом. — Мы просто… будем делать это шаг за шагом. День за днём.

Он смотрел на их сплетённые пальцы, и на его лице появилось выражение, от которого у Гермионы сжалось сердце — чистая, неподдельная боль.

— Мне снятся они, — признался он так тихо, что она едва расслышала. — Все. Ремус, Тонкс… Фред. Сириус. Дадли… Родители. Даже Снейп. Все смотрят на меня и ждут чего-то. А я просыпаюсь и понимаю, что не знаю, чего.

— Они ждут, чтобы ты был счастлив, — твёрдо сказала Гермиона, хотя её собственные глаза наполнились слезами. — Это единственное, чего они могут хотеть. Ты победил. Ты подарил всем нам шанс быть счастливыми. Теперь пора дать его и себе.

— А ты? — он поднял на неё взгляд, и в его зелёной глубине плескалось столько незаданных вопросов, что у неё перехватило дыхание. — Ты счастлива, Гермиона?

Она отвела взгляд, глядя на огонь. Как же сложно было быть сильной, когда внутри всё разрывалось на части. Целый год страха, погонь, голода и боли. Потеря родителей, чьи воспоминания она стёрла, чтобы защитить, и которые теперь были где-то в Австралии, не зная, что у них есть дочь. Потеря друзей. Потеря иллюзий.

— Нет, — честно выдохнула она. — Ещё нет. Но я верю, что буду. Мы будем.

Она снова посмотрела на него и увидела, как его лицо исказилось гримасой вины.

— Прости, — прошептал он. — Это всё из-за меня. Ты бы никогда…

— Гарри Поттер, замолчи немедленно! — её голос дрогнул, но в нём звучала сталь. Она сжала его руку сильнее. — Ни слова. Ни одного слова. Я сделала свой выбор. Я шла рядом с тобой не потому, что должна была. А потому, что не могла иначе. Потому что…

Она запнулась, внезапно осознав, как близко их лица, как теплы его пальцы в её руке, как громко стучит её сердце. Она видела, как его взгляд упал на её губы, и её собственное дыхание замерло.

Прозвенел колокольчик на кухне, заставляя их обоих вздрогнуть и отпрянуть друг от друга. Замок на портрете миссис Блэк щёлкнул, и послышался возмущённый голос Рона:

— Эй! Вы где? Здесь темно, как у тролля в ноздре!

Гермиона закрыла глаза, чувствуя, как прилив разочарования смешивается с облегчением. Этот момент был слишком интенсивным, слишком хрупким. Они оба были не готовы.

— Мы здесь, Рон! — крикнул Гарри, его голос звучал немного хрипло. Он отвёл взгляд.

Рон ввалился в комнату, красный и запыхавшийся.

— Кто-нибудь, скажите Кричеру, что пытаться задушить гостя портретом — не самое гостеприимное приветствие, — проворчал он, сдирая с себя куртку. — Что это вы тут в темноте сидите? Ворожите?

— Просто разводили огонь, — улыбнулась Гермиона, надевая привычную маску спокойствия. — Как Джордж?

Рон тяжело опустился на диван.

— Ничего. Молчит в основном. Мама плачет, когда думает, что никто не видит. Но магазин он открывать будет. Говорит, Фред бы его прибил, если б он всё бросил.

Они помолчали, каждый думая о рыжеволосом близнеце, чья улыбка больше никогда не озарит это комнату.

Вечер прошёл в тихих, немного натянутых разговорах. Они ели принесённую Роном еду из «Трёх мётел», пили сливочное пиво и пытались говорить о будущем, о том, вернутся ли они в Хогвартс, чтобы доучиться. Но прошлое тяжёлым грузом висело над ними, и каждый шёпот дома заставлял их вздрагивать.

Поздно ночью Рон ушёл, пообещав зайти завтра, и они снова остались одни. Тишина сгустилась, стала почти осязаемой.

— Я пойду, пожалуй, спать, — сказала Гермиона, поднимаясь. Ей вдруг стало невыносимо страшно оставаться с ним наедине после того почти-поцелуя.

— Гермиона, подожди.

Она остановилась в дверях, не поворачиваясь.

— Да, Гарри?

— Останься. Пожалуйста. Просто… посидим ещё немного.

Она обернулась. Он стоял у камина, и свет пламени рисовал золотые блики на его тёмных волосах. Он выглядел очень молодым и очень одиноким.

Она не смогла отказать. Она вернулась и села в кресло напротив, поджав под себя ноги. Они молча смотрели на огонь, и только треск поленьев нарушал тишину.

— Помнишь, в палатке? — вдруг сказал Гарри. — Когда ты танцевала со мной?

Как она могла забыть? Ту ночь, когда он был сломлен, когда Хоркрукс казался недостижимым, а надежда почти угасла. Она встала, включила радио на всю ту же песню, что звучала тогда, — медленную, грустную мелодию о потерянной любви.

— Гарри… — начала она, но он уже встал и подошёл к ней.

— Танцуешь со мной? — в его голосе слышалась лёгкая дрожь.

Она кивнула, не в силах вымолвить ни слова. Он взял её за руку, другую осторожно положил ей на талию. Её руки легли ему на плечи. Они медленно закружились в центре комнаты, под звуки музыки, которую слышали только они двое.

Не было ни злости, ни отчаяния, как в тот раз. Была только тихая, всепоглощающая нежность. Гарри притянул её чуть ближе, и она опустила голову ему на грудь, слушая стук его сердца. Оно билось ровно и сильно. Она чувствовала тепло его тела сквозь тонкую ткань футболки, запах мыла и чего-то неуловимого, что было просто его запахом.

Музыка стихла, но они не остановились. Они просто качались из стороны в сторону, всё так же держась друг за друга.

— Я боюсь, — прошептал он ей в волосы. — Боюсь, что всё это сон. Что я проснусь опять в палатке, а тебя рядом не будет.

— Я здесь, — она подняла голову, чтобы посмотреть ему в глаза. — Я всегда буду здесь, Гарри. Я обещаю.

Он медленно, будто давая ей время отступить, прикоснулся к её щеке. Его пальцы были тёплыми и немного шершавыми. Она прикрыла глаза, прижимаясь к его ладони.

— Гермиона, — его голос был глухим шёпотом. — Всё это время… всё это время ты была со мной. Ты верила в меня, когда я сам не верил. Ты шла за мной в самую тьму. Я не знаю, что бы я без тебя делал. Я не знаю, кто бы я без тебя был.

Она открыла глаза и увидела в его взгляде то, что так долго боялась увидеть — и так отчаянно надеялась. Любовь. Не как к сестре. Не как к другу. А что-то большее. Глубокое, выстраданное, прошедшее через огонь и смерть.

— Гарри, — её голос сорвался.

— Я люблю тебя, — выдохнул он, и будто камень свалился с его плеч. — Я, кажется, всегда любил тебя. Просто я был слишком глуп, чтобы понять это.

Слёзы покатились по её щекам, но это были слёзы облегчения, счастья, конца долгого и трудного пути.

— И я тебя люблю, — прошептала она. — Всегда.

Он наклонился, и на этот время ничего не помешало им. Его губы коснулись её с такой осторожностью, будто она была хрустальной, самой драгоценной вещью на свете. Это был не страстный, отчаянный поцелуй. Это было обещание. Обещание быть рядом, защищать, любить и залечивать все раны.

Когда они наконец разомкнули губы, они просто стояли, лоб к лбу, дыша одним воздухом, и улыбались друг другу сквозь слёзы.

— Всё будет хорошо, — твёрдо сказала Гермиона, проводя пальцами по его шраму. Он больше не болел. Он был просто частью его. Частью их общей истории.

— Я знаю, — улыбнулся он, и в его улыбке впервые за долгое время не было ни тени грусти. — Потому что мы вместе.

Он снова поцеловал её, и в этот раз в поцелуе было больше уверенности, больше огня, больше будущего. Они были двумя половинками, нашедшими друг друга после долгой разлуки. Двумя героями, нашедшими свой покой после войны. И тишина вокруг них больше не была пугающей. Она была умиротворяющей, целительной и полной любви.

Они простояли так всю ночь, обнявшись у потухшего камина, слушая, как в старом доме на Гриммо-плэйс-12 наконец-то воцарился мир. Их мир.