Молчание Площади (джен)

Площадь Закатных Зорь, обычно шумная и пестрая, замерла в гнетущем молчании. Пыль, поднятая недавней яростной схваткой, медленно оседала, затягивая сцену словно саваном. В центре этого безмолвного амфитеатра из сотен глаз стояли двое.

Айвен Стормгард, некогда сияющий герой Сильверхолма, был лишь тенью былого величия. Его латы, украшенные знаком восходящего солнца, были изуродованы вмятинами и глубокими порезами, кое-где виднелась алеющая ткань рубахи. Густая каштановая шевелюра, обычно гордо откинутая назад, теперь слиплась от пота и крови на бледном, исхудавшем лице. Ясные голубые глаза, всегда полные решимости и доброты, сейчас мутно смотрели в небо, отражая лишь боль и недоумение. Его меч, верный «Рассветный Клинок», лежал сломанный в нескольких шагах, симво окончательного поражения. Он дышал прерывисто, хрипло, пытаясь опереться на локоть, но рука подгибалась.

Над ним возвышался Морган Торн. В отличие от изможденного героя, он дышал ровно, лишь легкая испарина блестела на высоком лбу. Его черные, словно высеченные из камня, латы поглощали свет, делая его похожим на живую тень. Темные волосы были коротко острижены, открывая резкие черты лица: высокие скулы, тонкий, почти жестокий рот, и глаза... Холодные, пронзительно-серые глаза, в которых сейчас плясали искры не столько торжества, сколько глубочайшего презрения. Он не был монстром в привычном смысле, его зло рождалось из разочарования в людях, из убеждения, что порядок и силу можно установить лишь железом и страхом. Его взгляд был направлен не на поверженного врага, а на толпу.

Толпа. Жители Сильверхолма, ради которых Айвен бросил вызов Торну. Пекари, кузнецы, торговцы, старики и дети — все столпились на краю площади, на ступенях домов, в дверных проемах. Никто не шелохнулся. Никто не крикнул слова поддержки. Никто не бросился на помощь. Их лица были масками ужаса, отчаяния, а у иных — даже тупого любопытства. Они смотрели, как умирает их защитник, их луч света, и в их глазах читалась лишь одна мысль: «Лишь бы это не коснулось меня».

Морган медленно опустился на одно колено рядом с Айвеном. Не для издёвки. Скорее, чтобы быть на одном уровне с умирающим. Его голос, обычно резкий и командный, прозвучал тихо, почти интимно, но так, что каждое слово достигло самых дальних рядов толпы:

— Смотри, Айвен, — голос Моргана прозвучал тихо, но так отчетливо, что его услышали на самых дальних краях площади. Он не кричал. Он констатировал. — Они целы. Они невредимы. Их лавки стоят, их дети спят в колыбелях. Благодаря тебе. Или благодаря мне? Уже и не разберешь.

Айвен с трудом перевел взгляд на толпу. Он искал хоть искру гнева, хоть каплю отчаяния. Видел лишь парализующий, животный страх.

Морган медленно опустился на одно колено, приблизив свое лицо к лицу умирающего. В его взгляде не было злорадства. Лишь странная, леденящая душу жалость.

— Мы защищали их вместе, Айвен. Помнишь, у реки Бренн? Когда тот подлый гарнизон сбежал, оставив деревню на растерзание рейдерам? Мы с тобой вдвоем стояли у моста. Мы верили, что наш пример зажжет в них огонь. И что же? — Морган мягко, почти по-дружески положил руку на поврежденную кирасу Айвена. — Они спрятались. А потом, когда все кончилось, вынесли нам вина и объедки со своего стола. Как псам. Благодарность победителям

Губы Айвена дрогнули, пытаясь что-то выговорить, но лишь горькая пена выступила в уголке рта.

— Я предлагал им сделку, — продолжил Морган, его шепот стал ядовитым и пронзительным. — Десять человек. Всего десять добровольцев, готовых разделить твою участь, и я отпускаю тебя. Просто выйти вперед. Всего лишь выйти. — Он обвел взглядом остолбеневшую толпу. — Видишь хоть одного?

Это был последний, смертельный удар. Сильнее любого клинка. Свет в глазах Айвена не просто угас — он схлопнулся, раздавленный чудовищной тяжестью этой правды. Он увидел не просто трусость. Он увидел себя — наивного дурака, сражавшегося за тех, кто и пальцем о палец не ударит, чтобы спасти его. Его вера, его доброта, его жертва — все это было выброшено в помойную яму их молчаливого согласия.

Морган наклонился еще ближе. Его шепот стал еще тише, почти ласковым, но от этого лишь страшнее:

— Мы могли бы быть друзьями, Айв. И поверь мне — он на мгновение замолчал, и в его глазах мелькнуло что-то неуловимое, почти человеческое, тень давно похороненной тоски по чести и верности, - я бы тебя спас.

Эти слова повисли в воздухе, тяжелые и невыносимые. Они были страшнее любого проклятия. В них была горькая правда, страшное откровение, переворачивающее все представления о добре и зле, о героях и толпе. Айвен широко открыл глаза. В них не было уже ни гнева, ни страха. Только глубочайшее, всепоглощающее осознание предательства. Осознание того, что его жизнь, его борьба, его вера — были принесены в жертву не благодарным людям, а их трусости и равнодушию.

Он попытался что-то сказать. Только слабый выдох, окрашенный кровью, вырвался из его губ. Его тело дрогнуло, взгляд снова устремился в безоблачное небо, но уже не видел его. Свет в ясных голубых глазах медленно угас.

Морган Торн поднялся. Он больше не смотрел на тело. Его ледяной взгляд скользнул по толпе, заставив людей отшатнуться, опустить глаза, спрятать детей за спины. В его взгляде не было триумфа. Была лишь окончательная, безоговорочная уверенность в своей правоте. Он повернулся и медленно зашагал прочь, его черный плащ развевался за ним, как крыло ворона. Шаги его гулко отдавались в гробовой тишине площади.

А когда он скрылся из виду, толпа зашевелилась. Сначала робко, потом все смелее. Кто-то плакал. Кто-то крестился. Но никто не подошел к телу Айвена Стормгарда сразу. Они боялись. Боялись гнева Торна. Боялись его возвращения. И лишь спустя долгие минуты, когда страх перед живым злодеем пересилил стыд перед мертвым героем, несколько мужчин робко подошли, чтобы убрать тело с площади. Их движения были поспешны, взгляды — виновато опущены. Солнце садилось за горизонт, окрашивая площадь в кроваво-красные тона, последний салют герою, которого предали.