Гарри Поттер и урок памяти (джен)

Хогвартс просыпался под шелест крыльев сов.

Они заполняли утреннее небо серебристыми росчерками, будто сама магия решила устроить тихий парад. В Большом зале, освещённом мягким осенним светом, длинные столы уже ломились от каш, поджарок и тыквенного сока, — и, конечно же, от писем. Их было подозрительно много.

Профессор МакГонагалл, сидевшая во главе учительского стола, заметила это первой.

— Интересно, — произнесла она, приподняв бровь. — Если совы сегодня так усердны, боюсь, мне стоит ожидать очередного циркуляра из Министерства.

— Или приглашения на обед, — заметил профессор Флитвик, отложив свою чашку и с любопытством уставившись на плотный конверт, приземлившийся прямо на его блюдце.

Письма оказались необычными. Тяжёлый пергамент, лаковая печать без герба, тонкий запах старых чернил. На каждом конверте — имя преподавателя, выведенное ровным, почти каллиграфическим почерком.

Гарри Поттер взял свой конверт с лёгким подозрением. С тех пор как он стал преподавателем Защиты от тёмных искусств, он научился относиться к подобным неожиданностям с осторожностью.

Впрочем, на конверте значилось только: “Профессору Поттеру. С благодарностью.”

— Возможно, это новый педагогический эксперимент, — предположила Гермиона, появившаяся в дверях Большого зала. Её шаги отдавались в каменном полу уверенным ритмом. — День наставников, кажется, сегодня.

МакГонагалл одобрительно кивнула.

— Мы решили перенять маггловскую традицию. Думаю, Хогвартс не пострадает от лишней благодарности.

Гарри разорвал печать. Внутри оказалось короткое письмо.

“Вы спасли мне жизнь, даже не заметив этого.

Ваши слова стали для меня щитом, когда все остальное рухнуло.

Спасибо.”

Он улыбнулся — сдержанно, по-британски, — и положил пергамент рядом с тарелкой. Приятно, конечно. Чуть сентиментально, но приятно.

Однако рядом с ним Флитвик нахмурился, перечитывая своё письмо.

— Забавно… В моём говорится то же самое. Почти слово в слово.

На другом конце стола профессор Спрот, протирая очки, произнесла:

— У меня тоже. И у Бинса, если не ошибаюсь, хотя он не признался бы даже под Веритасерумом.

МакГонагалл потянулась за своим конвертом.

В её письме было лишь одно предложение:

“Вы научили нас быть стойкими, когда магия молчала.”

Некоторое время все молчали. В зале стояла необычная тишина, нарушаемая только звоном ложек и шорохом крыльев.

— А ваше, Гарри? — спросила Гермиона.

Он колебался. Что-то в письме вызывало странный холод. Он достал лист и прочитал вслух:

“Ваш урок я усвоил. Когда-нибудь я вернусь, чтобы напомнить вам, чего стоила победа.”

Невилл неловко кашлянул.

— Звучит… как-то не очень празднично.

МакГонагалл постучала пальцами по столу.

— Вполне возможно, чья-то неудачная шутка. Или слишком пылкий выпускник.

Гермиона, однако, нахмурилась.

— Почерк старый, чернила редкие… Гарри, можно?

Она поднесла письмо к свету. Чернила поблёскивали синим, почти фосфорным оттенком.

— Магические чернила. Такими пользовались до войны. Их уже давно не производят.

Гарри невольно взглянул в сторону окон, где серая дымка поднималась над озером. В этой дымке было что-то тревожное, как будто сам замок слушал их разговор.

После завтрака жизнь в Хогвартсе потекла в привычном ритме.

Ученики репетировали сценку для праздничного концерта: хор Равенкло пытался спеть гимн школы в четырёх голосах, а гриффиндорцы, как водится, соревновались, кто громче.

Гермиона между тем уединилась с Гарри в его кабинете.

— Ты чувствуешь, что здесь что-то не так, — сказала она, когда дверь закрылась за ними. — Эти письма… они не от живого человека.

Гарри пожал плечами.

— Может, просто старое заклинание? Хогвартс любит свои тайны.

— Не исключено, — согласилась она. — Но я проверю архив чернильных меток.

Она уже тянулась к двери, когда Гарри заметил ещё один конверт. Он лежал на полке, между учебниками по защите и чашкой с перьями.

На нём не было имени. Только буква “U” — ровная, строгая, будто вырезанная ножом.

Гарри медленно развернул его. Письмо оказалось пустым. Но, когда он провёл пальцем по пергаменту, из глубины проступил едва различимый знак — старый герб Хогвартса, только не тот, что висел в Большом зале: в этом гербе четыре животных стояли спинами друг к другу, словно сторожили нечто внутри.

Воздух в кабинете вдруг стал прохладным. Свеча на столе дрогнула.

В тот же миг за окном мелькнула чёрная сова — и исчезла в сером небе.

Вечером праздник всё же состоялся.

Большой зал был украшен лентами, студенты вручали преподавателям самодельные подарки: миниатюрные колбы с мёдом, букеты из сушёных трав, даже зачарованные открытки, которые пели на два тона выше, чем следовало.

МакГонагалл произнесла короткую, сухую речь о “важности учительского призвания”, Гермиона рассказала пару забавных историй из школьных времён. Смех, аплодисменты, свет свечей. Всё выглядело идеально.

До того момента, пока одно из писем, лежавшее на кафедре, не вспыхнуло ровным синим пламенем.

Пламя не обожгло ни бумаги, ни воздуха — просто съело пергамент дотла, не оставив даже золы.

В наступившей тишине Гермиона тихо произнесла:

— Иногда прошлое само пишет нам письма, если мы слишком долго от него отворачивались.

И Гарри, глядя на тёмное пятно на кафедре, понял: это было только начало.