Никто не ожидал (джен)

... Как шесть часов назад. А что было шесть часов назад? Я уже забыл, что было и двенадцать часов назад. Легкая степень амнезии? Подарок от Абалкина? Я бежал из зала... И вернулся в него. Этот коридор я проходил уже в десятый раз. Переводя дыхание, я оперся на стенд. На нем была подробная схема пространственно-временного континуума. Хотел бы я сейчас разогнаться до скорости света. Да не тут-то было.

Ковыляя и спотыкаясь, я прошел мимо статуй начала XXI века — времени упрощения и упадка человеческой культуры. Они напоминали бесформенное нагромождение камней в виде зубной пасты. В первобытность и то творили лучше. А великолепный подъем XXII века только намечался.

Я не боялся опоздать. Я был уверен, что опоздаю.

Или уже опоздал.

Раздался грохот. Звук был сравним с запуском на ракетодроме. Посыпался потолок. Я прикрыл голову и лег на пол. Затем ползком направился в сторону мастерской, достав на всякий случай пистолет. Неужто Экселенц заложил динамит к встрече с Абалкиным?

Если так, то к моему приходу, если не сказать приползу, спасать будет уже некого.

Вдруг надо мной появился белый халат.

— Куда ползем? — сдерживая смех, произнес халат.

— На Кудыкину гору, — с пола отозвался я.

— А я думал за Абалкиным. Снайперов боишься?

В белом халате я узнал Гришу Серосовина. Его прозвали Водолей.

— Упреждаю угрозу с воздуха, — я поднялся на ноги.

— Пошли, зенитчик. Шефу помощь нужна. — сменил тон Гриша.

— С чем? — удивился я.

— В тиски его зажали. Не выпускают.

Я и Гриша вошли в мастерскую. Я уже представлял себе картину. Следы взрыва, копоть на стенах, запах гари и кусочки от Экселенца, Глумовой и Абалкина...

Но вот этого я не ожидал. Из стены, державшейся на честном слове, торчал глайдер, при том многоместный. За столом сидел сгорбившийся Экселенц, что-то выводил на листке бумаги. Со всех сторон его окружал народ. Знакомые все лица.

Справа от Экселенца стоял Сергей Павлович и внимательно смотрел в текст листка. Рядом с ним на стуле заседала Ядвига Михайловна. Ее голубые глазки, наблюдая за данным процессом, горели от удовольствия. За спиной слева от Экселенца стоял в глубокой задумчивости Корней Яшмаа. Айзек Бромберг, упираясь ладонями в бока, надиктовывал, как я понял, какой-то текст Экселенцу. Около него и спиной ко мне стоял Яков Вандерхузе. Выражение его лица, что закономерно, я не рассмотрел. Чуть поодаль стола сидел и нервно чесался Щекн. В углу мастерской расположились Глумова и Абалкин. Майя держала Леву за плечи и что-то шептала ему в ухо. В свою очередь, Абалкин потерянно смотрел на предмет в своих руках.

Вся эта идиллия напомнила мне одну известную картину из русской реалистической живописи. Или даже две.

Я подошел к Щекну и попробовал узнать, что вообще здесь происходит.

— Это может просто. Он, — лапой показывая на Экселенца, — должен оставить в покое. Айзек хочет рассказать.

Значит Бромберг. Кто бы в этом сомневался.

— А! Молодой человек! — Бромберг заметил меня. — И вы здесь! Отлично! Хотите узнать, что происходит?

— Вы читаете мои мысли.

— Это просто как дважды два! — Бромберг, набрав воздуха, сделал пауза. — В настоящий момент свершается торжество гуманизма! — Бромберг взмахнул руками. — Никакого самосуда и самовольства! Лев Абалкин — такой же человек, как и мы все! — Бромберг остановил взгляд на Щекне. — Конечно, отмечу, что права Голованов тоже требуют не меньшего внимания, чем права всего человечества. — Бромберг набрал еще воздуха. — Но сегодня я, ЛИЧНО, объехал весь земной шар и привез людей и голована, знающих Абалкина, как никто в мире другой его не знает! — Бромберг покосился на Экселенца. — А тем более некоторые лысые солдафоны, готовые бряцать оружием по любому поводу! Да, это про вас, Сикорски! Вы могли убить человека и совершенно не осознаете последствий этого решения! — Сикорски залился краской. — Как вас назначили руководителем целой КОМКОН-2? Ума не приложу! Вы готовы без разбора стрелять в своих подчиненных! И зачем? А затем! Раздуть выеденного яйца не стоящий случай до угрозы всему человечеству! Это ваш почерк, Сикорски! Имитация бурной деятельности! Переполошили и отвлекли от дел столько уважаемых людей! — Бромберг снова остановил взгляд на Щекне. — И Голована! Знайте, я буду жаловаться в Совет! Я подниму скандал! С вашим беззаконием кто-то должен, наконец, разобраться!..

Экселенц, под диктовку Бромберга, составил документ о том, что не имеет никаких претензий к Льву Вячеславовичу Абалкину и приносит ему публично извинения за ошибочные подозрения и неэтичное поведение со своей стороны. Детонатор остался у Абалкина.

Бромберг сообщил во все инстанции, в которые только возможно и невозможно было сообщить, об этом "Вопиющем случае!" Теперь Экселенц занимался тем, что отчитывался и отписывался перед каждой из них о своей работе.

Лев Абалкин сильно изменился. Он и Глумова вновь сошлись, стали растить Тойво вместе.

Иногда семьей они посещали резиденцию Голованов. Но о былом прогрессорстве речи больше не шло.

Я, Сандро и Андрей сидели у себя в кабинете.

— Думал ли Лоффенфельд, что он так повлияет на судьбы других? — высказал мысль Сандро.

— Не думаю. Прогрессору не в новинку влиять на чужие судьбы. Но даже Тристан не ожидал, что так все получится. — поддержал Андрей.

— Никто не ожидал, — сказал Максим Каммерер.