Огонь, перерождение, кровь и дом (джен)

Хизер таки сумела довезти Дугласа до больницы даже несмотря на то, что ей пришлось учиться вести машину прямо по ходу дела. Получалось у нее неважно — всякий раз, когда она отвлекалась на Дугласа, чтобы проверить как он, машина норовила то вильнуть опасно близко к обочине, то выскочить на встречную полосу. Дуглас пребывал в полуобморочном состоянии — временами он приходил в себя, но затем вновь проваливался в забытье. Как позже объяснили Хизер врачи, это скорее всего было вызвано общим шоковым состоянием, нежели чем кровопотерей. Впрочем, переливание крови ему все равно потребовалось. По прибытии в госпиталь Дугласа увезли на каталке в операционную, а Хизер ожидаемо туда не пустили. Констатировав тот факт, что ей, в общем-то, некуда идти, девушка расположилась в зале для посетителей. Мучимая томительным ожиданием, она сверлила пол немигающим взглядом, словно желая проделать в нем дырку. К тому моменту, когда ей, наконец, сообщили, что можно пойти проведать Дугласа (но только на минуту, ведь она не член семьи), в окна помещения уже ярко струился солнечный свет.

Хизер опустилась на стул подле койки детектива, наблюдая за тем, как тот, накачанный сильнодействующими препаратами, безмятежно спит. Его нога, замотанная в гипс, покоилась на вытяжке. В остальном же он, пусть и выглядел уставшим, был в порядке.

Медбрат, пришедший проверить жизненные показатели Дугласа, сжалился над Хизер и предложил принести ей что-нибудь попить. По-прежнему глядя на Дугласа, она отстраненно кивнула, не вполне осознавая происходящее вокруг. Когда медбрат вернулся и протянул ей банку газировки, Хизер от неожиданности подпрыгнула, ударившись коленями об стол и уронив стул. Медбрат долго извинялся за то, что напугал ее, после чего оставил банку на столе и, прихватив с собой медицинскую тележку, спешно покинул палату. Больше он не заходил. Газировка так и осталась стоять нетронутой. Капли конденсата на стенках банки, искрясь в лучах утреннего солнца, неспеша стекали на пластиковый поднос. В комнате пахло отбеливателем. Хизер невольно поежилась от излишней стерильности, создававшей впечатление давящей атмосферы. Тишину палаты нарушал лишь мерный гул кондиционера на стене.

Хизер вновь подпрыгнула, когда в палату вошел кто-то из административного персонала больницы и сказал, что ей пора уходить. Человек спросил, вызвать ли ей такси. Хизер, встав, молча кивнула.

Она с некоторой заторможенностью и отстраненностью ощутила, что ее ладони влажные. Еще несколько секунд ушло на то, чтобы осознать, что она так крепко все это время сжимала кулаки, что ногти глубоко впились в кожу ладоней. В этот момент в сознании Хизер эхом пронеслось воспоминание из другой, прошлой жизни, где она была ведьмой. Порезы на руках напомнили ей о надписях, вырезанных ножом на старой деревянной парте. Она вытерла окровавленные руки об юбку, вышла из больницы и села в такси, которое для нее любезно вызвали сотрудники госпиталя. Опасаясь возможной слежки, Хизер попросила таксиста высадить ее в нескольких кварталах от дома.

С того самого момента, как Хизер покинула Сайлент Хилл, что-то новое, что-то… дикое поселилось у нее внутри. Теперь, когда Дуглас был в безопасности, она могла думать только об этом. По дороге домой все ее существо переполняли злость, ненависть, любовь и сила, а в грудной клетке безжалостно били в набат огромные молоты. Ее терзала неутолимая жажда почувствовать что-то, сделать что-то, быть жестокой, дикой, чтобы под ногтями скрипела ржавчина. Но несмотря на эти позывы, она не рванула домой что есть мочи. Некоторые потребности не следует удовлетворять.

* * *

Хизер заперлась в квартире, которую до недавних пор делила с отцом, однако теперь некогда родные стены уже не ощущались как дом. Трупного запаха не было, в связи с чем Хизер предположила, что кто-то из соответствующих служб увез тело, хотя у нее не было сил пойти проверить, так ли это.

Кроме того, похоже, что в ее отсутствие кто-то соорудил импровизированную перегородку в виде шторы, отделявшую прихожую и кухню от остального помещения. Хизер решила, что это к лучшему… От одной только мысли о пропитанных кровью ковре и кресле, источавших характерный металлический запах, ее почти что вывернуло наизнанку. Нет, она туда не пойдет… Ей незачем бередить душевные раны воспоминаниями о той поворотной в ее жизни ночи. И пусть ее комната находилась по ту стороны шторы, Хизер это не волновало. Ей нечего было там делать.

Она взяла несколько подушек и одеял и раскидала их на полу в закутке, где располагалась кухня. Покопавшись в шкафу, она выудила оттуда бейсбольную биту и положила ее рядом со своей нехитрой лежанкой. Крепко сжав в руке биту, она забылась тревожным и беспокойным сном, часто просыпаясь в ожидании… чего-то. Крохотное пространство кухни дарило хотя бы какое-то чувство безопасности: в нем ее не сразу заметят, а если кто-то придет, то она сразу это увидит.

Так шли дни. Иногда, услышав что-то посреди ночи, Хизер резко вскакивала и замахивалась битой… только чтобы понять, что это всего лишь бульканье воды в трубе под раковиной.

Постоянная тревога и нервозность глубоко укоренились в Хизер, вытеснив остатки решимости и храбрости, но она воспринимала это как данность. Немного паранойи еще никому не повредили, думала она.

Все эти дни, что Хизер пребывала в отцовской квартире, она питалась чрезвычайно скудно — ела по чуть-чуть, ровно столько, чтобы просто оставаться в сознании, и ни крохи больше. Да и частота приемов пищи была хаотичной. Но при всем этом она не чувствовала голода, и ей буквально приходилось заставлять себя проглатывать зачерствевшие соленые крекеры и отволгнувшие семечки, изредка запивая их водой.

За время скитаний Хизер по Сайлент Хиллу почти все остальное съестное безвозвратно испортилось, а то немногое, что было хоть сколько-нибудь пригодным к употреблению, вызывало у нее рвотные позывы. В морозилке лежал шмат мяса, свежего настолько, насколько вообще заморозка позволяла сохранить свежесть. Но от одной только мысли о том, чтобы приготовить это мясо, Хизер содрогалась. Она больше не могла смотреть на это, только не после того, что...

Она не хотела об этом думать.

Спустя полторы недели после своей госпитализации наконец заглянул Дуглас. Пропахший сигаретами детектив вошел в дверь, ковыляя на костылях и держа бумажный пакет, прижатый подбородком к груди. Хизер вжалась в угол кухонного гарнитура несмотря на то, что однозначно знала личность вошедшего. Но страх того, что ей причинят боль, пересилил любые рациональные доводы. Когда Дуглас обнаружил ее, скрючившуюся на полу, он поставил пакет на стол и протянул Хизер руку, неодобрительно что-то пробормотав. Она не вздрогнула, но крепче сжала рукоять бейсбольной биты. Только лишь спустя несколько секунд она протянула свою руку в ответ. Хизер позволила Дугласу помочь ей встать, отстраненно отметив, как неистово дрожали ее колени.

— Что ты делаешь? — нахмурившись, озабоченно спросил он.

— Стою, — пожав плечами, ответила Хизер.

Ее жалкая попытка пошутить почти сразу же сошла на нет — глаза наполнились слезами, а сама она начала тяжело и часто дышать. Дуглас пару мгновений стоял неподвижно, очевидно чувствуя себя неловко в сложившейся ситуации, после чего прислонил костыль к стене и неловко обнял ее одной рукой.

Хизер не слышала собственного голоса уже очень давно, не говоря уже и о чьем-то еще. А, может, на самом деле прошло совсем немного времени. Она не могла точно сказать, ведь все вокруг нее слилось в однообразное нечто, а в квартире было темно вне зависимости от времени суток. Это могли быть дни, месяцы или всего лишь минуты — это не имело значения.

Ей стоило больших усилий не оттолкнуть Дугласа. Касание его пальто о голую кожу ее рук, намертво въевшийся запах сигарет, тепло другого человека — всего этого было слишком много, все это терзало ее притупившиеся чувства. Поэтому Хизер сжала кулаки, крепко ухватилась за его пальто, и уткнувшись Дугласу в плечо, заплакала.

Она заплакала по-настоящему — зарыдала — жестоко, мучительно… наконец-то. Дуглас по-прежнему держал ее в объятии, но не проронил ни слова, лишь пару раз похлопал ее по спине. Она слышала, как он пару раз шмыгнул носом, но не подняла глаз, чтобы проверить, заплакал ли он тоже. Хизер не хотела знать.

Когда она успокоилась, Дуглас сказал ей собрать вещи, пообещав, что они еще вернутся сюда, и что он поможет ей с пожитками, а пока ей стоило взять только самое необходимое.

— Мне ничего не нужно, — сквозь ком в горле сказала Хизер.

— А одежда? — спросил Дуглас. — Тебе нужно переодеться. На тебе все еще…

Он не закончил фразу, но Хизер поняла, что он имел в виду. Ее жилет был весь покрыт засохшей кровью, кое-где намертво прилипли ошметки внутренностей. Когда Хизер привезла Дугласа в больницу, во избежание ненужного внимания она сняла с себя жилет и засунула его в пакет. Не носить его казалось неправильным, словно бы она лишилась конечности, пусть даже жилет невыносимо смердел и хрустел при малейшем движении. Хизер не знала, как ей быть.

— Я хочу оставить его, — заявила Хизер не приемлющим возражений тоном. — Мне он нужен.

— Ладно, — медленно сказал Дуглас, тщетно попытавшись скрыть гримасу отвращения, исказившую его лицо. — Но тебе так или иначе надо будет переодеться во что-то другое, пока это будет в стирке. Иди возьми что-нибудь, хорошо? Неважно, что именно.

— Я не могу.

— Почему?

— Потому что… — Хизер повела рукой в сторону импровизированной перегородки. — Все там, за ней.

— Что ты... — увидев штору, Дуглас умолк.

Хизер не сомневалась в том, что и Дуглас прекрасно помнил, что находится за занавесом: кресло, ковер, старый телевизор… все в крови.

— Ладно, ничего страшного. Мы что-нибудь подыщем тебе, хорошо? Пойдем отсюда.

Дуглас потянулся за пакетом, который он ранее поставил на стол, глухо застонал от натуги. Хизер взяла пакет, повесив его на локтевой сгиб правой руки. Дуглас кивнул ей в знак благодарности и поправил положение костылей. Пакет был довольно тяжелым — Хизер подумала, что чем бы ни было его содержимое, его явно не стоило класть в бумажный пакет. Поэтому она, перехватив пакет поудобнее, решила придерживать дно для подстраховки. Хизер глубоко вздохнула и с дрожью выдохнула:

— Ладно. Пойдем.

Дуглас кивнул и проковылял к двери. Он попытался было открыть ее и придержать чтобы пропустить Хизер, но не смог — мешались костыли. Издав сдавленный смешок, Хизер открыла и придержала дверь, пропуская детектива вперед.

— Хреновая попытка, старикашка. Впрочем, твой жест я оценила, — поддела она Дугласа.

— Это не у тебя тут сломанная нога, девочка, полегче со мной, — засмеялся он, но смех быстро перешел в сильный кашель. Причудливо искаженное эхо разнеслось по пустым коридорам дома.

Хизер была рада, что Дуглас пришел за ней, наконец-то нарушив ее саморазрушительное уединение. У нее никого больше не было, только он. С ним было безопасно.

Хизер улыбнулась, закрывая дверь за ними, и, к собственному удивлению, эта улыбка ощущалась почти искренней.

* * *

Дуглас настоял, чтобы Хизер заняла его кровать. Ее заверения о том, что диван вполне сойдет, не смогли переубедить детектива. Он лишь отмахнулся, пробормотав что-то про кухонный пол, и достал из шкафа чистое постельное белье. Хизер тут же выхватила его из рук Дугласа — раз уж он собрался терпеть издержки ночевки на диване, то самостоятельно постелив белье, она хоть немного облегчит его участь. Тот не сказал спасибо, но Хизер знала, что его легкий, пусть и немного отстраненный кивок головой означал именно благодарность. Ей этого было вполне достаточно.

Хизер наблюдала за тем, как Дуглас вошел в гостиную. Стены помещения были выкрашены в грязновато-бежевый цвет, местами краска заметно облупилась. На стенах не было ни картин, ни семейных фотографий. Все казалось таким пустым и безжизненным, словно здесь жил не человек, а призрак. Хизер ощутила, как на нее накатывает волна грусти. Она не могла себе даже представить, каково это — каждый день возвращаться в такую мрачную обстановку. При мысли о том, как Дуглас ночь за ночью проводит в одиночестве перед телевизором, она ощутила жалось к детективу. Жизнь, прожитую в одиночестве, едва ли можно назвать жизнью.

Добравшись до двери в противоположном конце квартиры, Дуглас остановился. Он потянулся было к дверной ручке, но так и не повернул ее. Это было то же замешательство, тот же дикий, испуганный взгляд, с каким она смотрела на штору в своей квартире. Хизер задержала дыхание, когда Дуглас решился и, наконец, вошел в комнату.

Вернувшись, он протянул ей большую футболку с логотипом какой-то музыкальной группы, о которой она никогда не слышала, и спортивные шорты на шнуровке. Хизер подумала, что, скорее всего, вещи принадлежали почившему сыну Дугласа — самому детективу они явно были не по размеру, и едва ли кто-то другой мог хранить комплект одежды про запас в его квартире. Значит, он хранил вещи сына все эти годы? Судя по затхлому запаху и характерному аромату нафталина, так оно и было. Хизер, впрочем, не возражала — это было по-своему трогательно. В том, что Дуглас предложил ей одежду своего сына, ощущалась своеобразная близость.

Хизер приняла душ так быстро, как только могла — она терпеть не могла то ощущение уязвимости, которое возникало у нее всякий раз при походе в ванную, а потому хотела поскорее закончить с этим. Одеваясь после душа, она старалась не думать о том, что надевает одежду мертвого человека. Было очень странно осознавать то, что у нее установилась своего рода связь с сыном Дугласа несмотря на то, что они никогда не встречались. Связь через эту одежду, через касание ее кожей ткани, которую когда-то давно уже носили.

Хизер задумалась о том, каким человеком был этот парень. Забавным? Серьезным? Добрым? Отстраненным? Как он выглядел? Был ли у него кто-то, кого он любил? Какой у него был любимый цвет? Кем он был?

Она вдруг поняла, что даже не знает его имени.

Войдя в гостиную, Хизер увидела, как Дуглас возится на кухне, бормоча что-то себе под нос. Он осторожно снимал пленку с упаковок двух готовых блюд, разогретых в микроволновке, и ругнулся, когда ошпарил руку. Хизер наблюдала за ним минуту и улыбнулась, когда он надел рукавицы-прихватки чтобы отнести лотки на стол. Он вздрогнул, заметив ее, и чуть не уронил свою ношу на пол.

— Привет, — кашлянув, сказал он. — Не знал, голодна ли ты, но все равно разогрел порцию для тебя, раз уж затеял это дело.

Хизер кивнула и села за стол напротив Дугласа. Она поблагодарила его, когда он поставил перед ней пластмассовый лоток и положил слегка погнутую вилку и нож, явно не сочетавшихся. Большой бумажный пакет лежал на соседнем стуле, все еще не вскрытый. Хизер не хотелось ничего есть.

Когда она взглянула на предложенную Дугласом пищу, ее желудок сделал кульбит. В лотке лежал дымящийся Солсбери-стейк, сочащийся кроваво-красным соком. Блюдо, которое было ей не по душе и в былые времена, источало сладковато-солоноватый мясной запах, от которого ее затошнило. Она с силой оттолкнула лоток, и тот проскользил к центру стола. Хизер закрыла рот рукой, изо всех сил стараясь не блевануть. В ее сознании калейдоскопом пронеслись воспоминания о том, что она не так давно извергла из своего нутра… Такое же красное, мясистое, отвратительное и...

— Эй, ты в порядке? — обеспокоенно спросил Дуглас, вскочив из-за стола с удивительной скоростью для человека с его травмой.

Хизер тяжело сглотнула и крепко зажмурила глаза.

— Я не могу это есть, — произнесла она едва разборчиво из-за по-прежнему закрывающей рот ладони.

— Что ты имеешь в виду? Это всего лишь...

Дуглас, хмыкнув, умолк.

Спустя мгновение Хизер услышала, как он возится с чем-то на кухне, и медленно открыла глаза, чтобы понять, что происходит. Дуглас вернулся к столу, держа в руках большие ножницы.

Хизер оцепенела, в голове бешено забила тревога. Она тут же начала составлять план побега — она быстрее Дугласа, с его-то ногой… До входной двери всего пять шагов, и если она побежит прямо сейчас, то успеет и даже опередит его...

Но Дуглас шел не к ней. Он занял свое прежнее место напротив Хизер и взял в руки лоток. Он спокойно и аккуратно отрезал ножницами ту часть, где лежал стейк, оставив овощи и десерт. Отложив стейк в сторону, он придвинул лоток обратно к Хизер и молча продолжил есть.

Выйдя из состояния не то ступора, не то панической атаки Хизер взяла вилку и воткнула ее в брауни, отделив небольшой кусочек. Дуглас бросил на нее неодобрительный взгляд:

— Мда, к черту протеин, сразу взялась за десерт. Тебя что, волки воспитывали?

— Почти, — ответила Хизер, положив кусочек в рот. — Как ты догадался? Про стейк, я имею в виду.

— Я ведь детектив — невозмутимо ответил Дуглас, но Хизер заметила легкую улыбку на его лице.

Это немного утешило ее, и она была очень этому рада.

* * *

После того как Дуглас ополоснул лотки и выбросил их в мусорное ведро, он с тяжелым вздохом сел на стул, откинувшись на спинку. Дерево негромко поскрипывало под ним, пока детектив принимал комфортное положение.

— Открой-ка этот пакет, — сказал он, указывая на стул рядом с ней.

Хизер скривилась от приказного тона, но спорить не стала. Пытаясь открыть запаянный верх, она ненароком порвала половину пакета. Хизер выматерилась.

— Следи за языком, — нравоучительным тоном произнес Дуглас.

Хизер не смогла понять, всерьез ли детектив решил начать ее поучать или же крайне неудачно пошутил. Она открыла было рот, чтобы отпустить едкий комментарий в его адрес, но, увидев, что лежит в пакете, промолчала.

Аккуратно взявшись за основание, Хизер извлекла содержимое. Теперь она поняла, почему пакет был таким тяжелым — внутри была большая металлическая урна, сверкавшая отполированной поверхностью. В самой урне не было ничего примечательного. Более того, почти наверняка это самая дешевая урна в ассортименте похоронного бюро, но… Глаза Хизер наполнились слезами, когда она прочитала надпись. Это был папа.

— Как ты… — ее вопрос застрял в горле, но Дуглас и так все понял.

— Долгая история, которую лучше оставить на другой раз, — пробормотал он, кашлянув. — Видишь мое пальто вон там? Загляни в левый внутренний карман.

Хизер шмыгнула носом, встала и неуверенно подошла к вешалке в углу. С волнением сунув руку в карман пальто, она нащупала что-то круглое и тяжелое, будто бы камень. Еще немного поискав в кармане, она обнаружила холодную металлическую цепочку. В надежде на то, что содержимое кармана, чем бы оно ни было, ее не убьет, Хизер задержала дыхание и вытянула оттуда цепочку. Это оказался кулон с подвеской из мутного стекла и с декоративными металлическими завитками, соединявшимися с крючком и цепочкой. Она слегка встряхнула украшение и ощутила, что внутри подвески что-то есть. Приглядевшись, Хизер поняла — это прах. Прах Гарри.

— Я знаю, твой отец когда-то подарил тебе кулон, и что он, кхм, немного потерял товарный вид, так что… — подал голос Дуглас. — Я нашел новый для тебя. Ну, знаешь, чтобы ты могла вспоминать отца.

Хизер еще мгновение рассматривала кулон, после чего надела его. Откинув волосы с цепочки, она опустила взгляд на кулон и расплакалась. Ей не хватало слов описать ту дикую смесь горя, радости, восторга и пустоты, которую она сейчас чувствовала, поэтому она даже и не пыталась. Вместо этого она просто подошла к Дугласу и, обняв его, зарылась лицом ему в плечо.

Дуглас напрягся от прикосновения — было ясно, что он не слишком-то привычен к телесному контакту — но через мгновение расслабился. Очень осторожно и аккуратно, словно боясь, что Хизер разобьется на мелкие кусочки, Дуглас ответил на ее объятия. Когда она зарыдала сильнее, он мягко принялся мягко поглаживать ее по спине и негромко, словно молитву, повторять: «Все будет хорошо». О слезах, насквозь пропитавших его рубашку, он не сказал ни слова.

* * *

На следующий день Дуглас привел Хизер в какой-то невзрачный комиссионный магазин, расположенный в здании бывшего супермаркета. Детектив не мог вести машину, а потому попытался убедить Хизер, что прекрасно справится, если пойдет пешком. Но те усилия, с которыми он передвигался на костылях, ясно свидетельствовали об обратном. Когда Хизер не удалось убедить его, что она сможет отвезти его на машине — «Я никогда не научусь, если не попробую!» — они сошлись на том, что вызовут такси. Магазин был всего в одной миле от них — они потратили больше времени на вход-выход из машины, чем на саму дорогу. Дуглас дал таксисту щедрые чаевые, пробормотав нечто о том, что, дескать, тяжело иметь дело со стариком.

Когда они, наконец, добрались до магазина, Дуглас совсем запыхался. Тяжело опустившись на скамейку перед входом, он достал сигарету, зажег ее и с наслаждением затянулся.

Хизер села на край скамейки, скрючилась и принялась грызть ногти. Когда Дуглас закашлялся, выдохнув облачко дыма, Хизер бросила на него неодобрительный взгляд. Тот в ответ на это вопросительно поднял брови, после чего снова затянулся.

— Что? — спросил он сиплым от дыма воздухом.

— Курение убивает, знаешь ли.

Дуглас рассмеялся и медленно выдохнул:

— Поэтому никогда не кури.

Когда Дуглас докурил, они вошли внутрь магазина. Хизер сразу же направилась в отдел женской одежды, стремясь как можно скорее подобрать замену шортам, которые постоянно спадали с нее из-за того, что их не удавалось затянуть достаточно туго. Дуглас, осознав что это займет какое-то время, сел возле примерочных и позволил Хизер самостоятельно делать покупки.

Хотя он и утверждал, что у него нет ни малейшего представления о моде, у него тем не менее было свое мнение о тех вещах, которые Хизер ему демонстрировала. Так, например, она узнала, что Дугласу не нравится синий цвет, он терпеть не может расцветку «в горошек» и глубоко убежден в том, что одежда с рукавами — это единственно верный выбор. Хизер решила взять синюю майку в горошек просто, чтобы увидеть его реакцию. Дуглас поворчал, но все равно оплатил покупку, равно как и несколько других вещей для нее.

Когда они вышли на улицу, Дуглас застонал и сказал, что забыл кое-что. Пообещав, что быстро вернется, он велел Хизер подождать его. Она кивнула и села на скамейку, стараясь не поддаться тревоге от того, что она оказалась одна. Каждый прохожий казался ей угрозой, она не могла перестать волноваться, что вот-вот кто-то причинит ей боль: проткнет ей горло заостренным наконечником зонта, ударит увесистым портфелем по голове, достанет нож из рюкзака и воткнет ей промеж ребер.

Когда она увидела женщину с длинными светлыми волосами, Хизер задержала дыхание и вжалась спиной в кирпичную стену в надежде спрятаться, замаскироваться, исчезнуть. Посреди панической атаки она едва сумела заметить, что эта женщина была в джинсах, ехала на детском самокате и в целом была настолько не похожа на Клаудию, что это было даже смешно. Если бы Хизер не волновалась так сильно, то она, возможно, даже посмеялась бы.

Когда Дуглас вернулся, она чуть не потеряла сознание от облегчения. Она решила, что им больше не стоит оставаться порознь, ведь теперь она защищала его. А он, в свою очередь, оберегал ее, довез ее до Сайлент Хилла, бросил вызов Клаудии и культу и вообще предпринимал все усилия для того, чтобы спасти Хизер. И неважно, что в конечном счете она спасла себя сама, ведь в этом мире было всего двое людей, готовых пойти на все ради ее безопасности и благополучия, а сейчас остался только один. Она не повторит прежних ошибок.

Они вновь поймали такси, впрочем на этот раз чаевые Дугласа были гораздо более скромными. Хизер подумала, что эта ситуация довольно точно характеризует Дугласа — он чрезмерное влияние уделял первой попытке сделать что-то, а поэтому зачастую не мог повторить это снова. Хизер заметила, как на лице детектива проскочила тень вины, когда он дал таксисту всего пару долларом. Она все равно сочла это весьма учтивым, ведь многие не оставляли чаевых вовсе, ограничиваясь фиксированной платой за проезд. Хизер и сам периодически так поступала, но теперь она сомневалась, что сможет снова так поступить.

Когда они вернулись в квартиру, Хизер распаковала покупки и, наконец, переоделась во что-то, что действительно подходило ей по размеру. Ей тут же стало гораздо комфортней — в оверсайз одежде было что-то неприятное, будто ее тело плывет внутри ткани. Новая же одежда словно бы помогала ей оставаться в реальности, в ней Хизер чувствовала себя в большей безопасности, более способной. Менее пустой.

Когда она вышла из комнаты, Дуглас вручил ей блокнот с липким пятном остатков клея из-под ценника на обложке. За исключением какого-то несуразного детского рисунка на форзаце блокнот был в отличном состоянии. Хоть бумага была не лучшего качества, но она достаточно плотной, чтобы впитать любые чернила, а разлиновка страниц была ровной и аккуратной. Хизер никак не могла понять, почему Дуглас вернулся в магазин за ним. Блокнот был хорошим, пусть и простым, но явно не стоил таких хлопот.

— Я знаю, что твой отец был писателем, — объяснил Дуглас, так и не дождавшись никакого отклика от Хизер. — Ты, наверное, хочешь как-то выплеснуть эмоции. Вот я и подумал, может, попробуешь начать писать? Ведь тебе особенно не с кем поговорить обо всем этом, помимо меня, а я не слишком-то хорош со всякими там... эмоциями и чувствами. А ты девочка умная, креативная. Наверняка напишешь что-нибудь стоящее. А если не захочешь — то и ладно, ничего страшного. Просто подумал, что это может быть к лучшему.

Дуглас невинно пожал плечами в попытке смягчить бурю эмоций, что вызвали у Хизер его слова.

Это не сработало, но на этот раз Хизер смогла не разрыдаться. Вместо этого она обняла снова обняла Дугласа и искренне обрадовалась, что тот вздрогнул не так сильно, как в прошлый раз. Он погладил ее по спине и улыбнулся, когда Хизер отстранилась. Дуглас был для нее домом. Она надеялась, что он, глядя на нее, чувствует то же самое.

* * *

Хизер начала записывать свои воспоминания. Она зафиксировала все, что делала, что ела, что происходило в ее снах и кошмарах, равно как и разнообразные мелочи, заставлявшие ее вспоминать все произошедшее. Вспоминать было очень больно, но она успешно противостояла этой боли всякий раз, когда облекала свои мысли в буквы, слова и предложения. Как-то раз она дала Дугласу прочитать написанное — всего несколько страниц — из тех, что не казались ей ужасными и безнадежными. Дуглас одарил ее широкой, гордой улыбкой. Он признался, что не особенно любит читать, но заверил ее в том, что у нее настоящий талант. Более того, он попросил дать ему почитать новые записи, как только она будет готова к этому. Хизер пришла к выводу, что эти слова были самым эмоциональным откровением его души, что она когда-либо слышала от него, пусть этот момент и длился всего несколько минут. Быть может, когда-нибудь он раскроется глубже. Пока что этого было более чем достаточно.

Однажды утром после беспокойной ночи, в ходе которой кошмары так и не позволили ей уснуть, Хизер пробралась на крышу. Ей было чрезвычайно трудно убедить себя в том, что это место было безопасно, но это нужно было сделать. Ей жизненно необходимо было смотреть на мир вокруг и не видеть в нем ржавых окровавленных стен и не слышать потустороннего демонического рева, от которого стынет кровь в жилах. Бетонная крыша была холодной, а ветер звучал гораздо громче, чем внизу на улицах города.

На крыше здания не было ни лязга металла, ни окровавленных когтей, ни ржавых прутьев и сломанных заборов. Это была просто крыша, а мир внизу был просто миром. В нем не было никакого зла. Хизер училась принимать это.

Когда она села и достала блокнот, Хизер заметила, что в нем осталось всего несколько чистых страниц. Ей нужно было использовать оставшееся место по максимуму — ей нужен был грандиозный финал. Конец этого блокнота означал конец главы, конец целого этапа ее жизни. Через неделю ей исполнится восемнадцать, она станет взрослой, и ей предстоит жить дальше в этом мире. Она не знала, готова ли к этому. Впрочем, у нее и выбора-то не было.

Сидя на крыше, она позволила воспоминаниям захлестнуть ее разум. Здесь было безопасно, и хотя ее сердце колотилось так, словно у нее сейчас случится инфаркт, она смогла сохранить самообладание. Скрестив под собой ноги, Хизер крепко сжала ручку, приложила шарик к странице блокнота и вспомнила.

Она вспомнила отца и все те грустные улыбки, которые он дарил ей, когда она была маленькой. Тогда ей иногда казалось, что он не до конца ей доверял, что так и не смог узнать ее по-настоящему. Теперь она понимала, почему. Разумеется, его нельзя было ни в чем обвинять — он знал о пламени, живущем в ней. Пламени, что обжигало ее изнутри. О спрятанном глубоко в ней пламени, что поддерживало ее жизнь. Все это было давно прощено. Он тоже горел — спокойно и сдержанно, доказательство тому она носила на шее. Это пламя было прекрасным. Как жаль, что так мало действительно красивого пламени осталось в этом мире.

Она вспомнила огонь, что призывал Бог своими пальцами-спичками. Она вспомнила языки пламени, что неустанно преследовали ее. Вспомнила жуткие волдыри от ожогов на своем теле. Вспомнила Бога, который не должен был родиться, который появился слишком рано, который заставил Хизер сперва стать инкубатором, затем матерью, а потом поглотил землю, когда Хизер отказалась подчиниться. Было ужасающе больно осознавать то, с какой жестокостью что-то столь молодое может сеять разрушение в случае обретения тела. Эта безумная потребность убивать, убивать, убивать, когда это создание еще не успело ничему научиться.

Она вспомнила, что Бог был женщиной. Вспомнила, как выблевала Ее и убила Ее — Бога, зеркальное отражение самой себя, состоящего из рудиментарных костей, с глазами, сокрытыми вуалью Валтиэля. Хизер порой казалось, что и она сама носила эту вуаль, даже не подозревая об этом, когда она силой обрушивала удары на двухголовых собак и слышала хлюпающий звук, с которым жизнь покидала их тела. У нее не бы возможности остановиться, перевести дух и как следует задуматься о том, что все это значит. Но это было не важно. Бог умер, вуаль спала, и теперь она не могла думать ни о чем другом.

Она была Матерью, Мученицей, Серафимом, Святой, Понтием Пилатом на богоубийственном суде, она была Каином и Авелем, как и камнем, что навеки разделил братьев. Хизер казалось, будто ее изнутри режут ножами, она с трудом сдерживала рвотные позывы при нахлынувших воспоминаниях. Она была всем — добром и злом, прекрасным и отвратительным, священной анафемой и священным проклятием, равно как и миллионом прочих оксюморонов, истинный смысл которых ей только еще предстояло понять. Больше ничего не оставалось. Она хотела бросить все, начать заново, она желала простоты, доброты и безопасности.

Она просто снова хотела стать ребенком. Именно это Хизер и записала.