Судьба богатырская  (джен)

По воле полуденного июньского зноя мир будто бы замер. Попрятались птицы и насекомые, спасаясь от палящего солнца. Звери забрались в свои норы, надеясь хоть там найти укрытие от жары. Даже ветер и тот не высовывался, не тревожа покой ни единого колоска созревающей пшеницы на полях, которые простирались так далеко, насколько позволял увидеть взгляд вплоть до самого Мурома. И лишь белоснежная кобыла упрямо брела вперёд по узкой грунтовой дороге, везя свою хозяйку, которая даже в такую погоду куталась, будто замерзая, в бесцветную хламиду.

Путь их лежал в сторону одинокой хижины. Та словно преграждала путь дальше, пряча за собой старый, массивный, тёмный муромский лес. Многие его деревья ещё помнили времена, когда они безраздельно властвовали над этими землями; когда ещё не было ни хижины, ни полей, ни даже Мурома.

Дом был старым, немного покосившимся, с выцветшей краской на стенах, чей настоящий цвет давно уж забыли. Тем не менее запущенным его назвать никак не получалось. И за хижиной, и за небольшим двором подле неё, включавшей и колодец, ухаживали со всем возможным трудолюбием и усердием.

У тонкой линии подлеска, в тени деревьев, пасся, без всякой привязи или присмотра, старый конь. И хотя лучшие его годы давно остались позади, он был всё так же силён и могуч, справляясь с небольшим хозяйством своего хозяина лучше любого молодого жеребца.

Заметив путницу, конь поднял голову и начал внимательно и настороженно изучать гостью. И чем дольше он смотрел, тем сильнее и чаще начинал дышать, дёргать хвостом, бить копытом землю. Животное нисколько не боялось чужаков — никому бы из них не хватило сил совладать с ним. Но эта путница заставила его нервничать и волноваться.

Неладное услышал единственный обитатель хижины, который пережидал полуденный зной внутри, намереваясь вернуться к делам ближе к вечеру. Собой он напоминал неровно отколотый кусок скалы — столь могучим выглядел этот старик. Его не смогли одолеть ни многочисленные враги, ни даже время. Всё, что удалось последнему — припорошить некогда русые волосы налётом седины.

Приложив руку ко лбу и с прищуром рассмотрев едущую к нему путницу, хозяин задумчиво хмыкнул, пригладил неровную бороду, а затем направился к своему коню. Погладил его, пошептал на ухо, успокаивая. Животное нехотя, противясь, но всё же послушалось, хоть и продолжило настороженно, не отрывая взгляда, смотреть на подъезжающую гостью.

К этому времени она уже почти доехала до хижины, и старику не оставалось ничего, кроме как пойти встречать.

— Здравствуй, девица, — слегка поклонившись, поприветствовал он её, а затем помог спешиться. — По делу ко мне или в гости? Или заехала просто водицы колодезной испить? Жара ныне невиданная.

Перед ответом девушка долго, странным отрешённо-безучастным взглядом изучала лицо мужчины, покрытое многочисленными шрамами, о каждом из которых сложили былину.

— И по делу, и в гости, и водицы выпью, — наконец ответила она.

— Что ж, прошу, заходи, будь как дома, — пригласил старик, не выказывая ни малейшего признака удивления. — За кобылу свою не беспокойся: напою и пастись пущу к своему Бурушке — тот не даст её в обиду.

— Она может за себя постоять, — сказала гостья, но от помощи отказываться не стала. — Да и руку на неё никто не подымет.

— Лихих людей всегда хватает, — закидывая ведро в колодец, заметил старик. — А дураков и того больше!

Девушка покорно дождалась, пока хозяин закончит и ещё раз пригласит её, лишь после этого переступила порог. Убранства внутри было немного, лишь самое необходимое: своими руками сделанная столешница с простой скатертью поверх; пара грубых скамей рядом; старая деревянная посуда. Выделялась печь: добротная, крепкая, очень чистая, такая ещё век простоит, даже не заметит. Напротив неё по диагонали располагался красный угол, небольшой, но богатый. Такие иконы, как те, что стояли в нём, нечасто увидишь в простых домах да и в церкви не каждой есть.

— Коль в гости пришла — перекреститься положено, — строго напомнил старик, заметив, что девушка собиралась пройти мимо.

Та не стала спорить и неумело, не слишком старательно выполнила нужный ритуал под внимательным, хмурым надзором хозяина.

— Вот теперь можно и о делах поговорить, и за стол сесть.

Так гостья и поступила, став внимательно и молча наблюдать за тем, как старик подаёт ей краюху утреннего хлеба и чашу свежей воды. То же самое он взял и себе.

— Так как звать тебя, гостья? Из каких краёв будешь? Куда путь держишь? — когда та откусила хлеб и испила воды, поинтересовался старик, сам к еде не прикоснувшийся.

— Карен, Карина, по-вашему, — представилась девушка.

— Из далёких, стало быть, краёв, — догадался старик. — Только там такие имена дают.

— Края, может, и далёкие, — Карен загадочно улыбнулась, — но о тебе там слышали, славный богатырь. И о делах твоих.

— Стало быть, идёт по свету молва об Илье Муромце? — не без самодовольства усмехнулся старик, поглаживая бороду. — Добрая?

— Добрая, — подтвердила девушка без тени сомнений и добавила немного погодя, — и дела твои знают, как добрые. Помнить будут долго.

Это заставило Илью улыбнуться шире прежнего. А вот во взгляде его голубых глаз чувствовалась, скорее, тоска.

— Не зря, значит, меня старцы с этой печи сняли, — он кивнул в угол хижины, а затем сжал и разжал несколько раз могучие кулачищи, — и силушку дали.

Карен тем временем снова прикоснулась к хлебу и воде.

— Так по какому делу ко мне явилась заморская девица Карина?

— Дело моё подождёт. Нет нужды торопить его — всё одно к нему придём ещё. Скажи лучше, богатырь, отчего ты здесь один живёшь? Как так вышло?

Тема была неприятной. Заставила сердце старика вздрогнуть и заболеть. Илья опустил голову и потупил взгляд, но ответил честно:

— В походах не до семьи. Тут что-то одно: или жену искать, хозяйство заводить да детей воспитывать, или люд простой защищать от бед и врагов. А дом этот родителям моим принадлежал, — старик оглянулся, бросив тоскливый взгляд через плечо в сторону красного угла, — только и они меня не застали. Даже на сороковины не успел. Так один и живу-поживаю. Дом вот в порядок привести хочу, да уменья не хватает.

— Те, кто силу тебе давал, не просто так это делали. И не для стройки или пахоты, — задумчиво произнесла девушка. — Для иного Илью Муромца с печи сняли.

— Правда твоя, — кивнул старик. — Простой люд я защищал всю жизнь, с тех пор как дом покинул.

— Чего перестал и возвратился в пустой дом на отшибе?

— А то ж ты не видишь? Старый стал, силушка уже не та, — Илья пригладил бороду и тяжело опустил кулак на столешницу, добавив с горечью. — Да и не нужен я в том Киеве больше.

— Вот как? — удивилась последнему замечанию Карен. — Почему так?

— Князей там сейчас — что пальцев на руках. Одно дело выполнить не успеешь, как в киевских хоромах всё с ног на голову переменится.

— Чего ж сам в князи не подался? За твоей силушкой да чистым сердцем многие бы пошли.

— И шли! — уверенно ответил Илья. — Да только не по нраву мне это. Свою грудь подставлять — это можно, а за чужой прятаться — не моё. Не для того те старцы меня с печи снимали.

Некоторое время они молчали. Снаружи раздалось пока одинокое птичье пение — верный признак того, что полуденный зной заканчивается.

— Сама-то одна путешествуешь, — пока Карен в третий раз кусала хлеб, заметил Илья, разглядывая гостью, — украшений нет, даже креста. Не страшно вот так по земле ходить? Не одиноко?

— Одиноко. Только у меня выбора не сильно больше твоего. Заведено мне быть одной от начала и до конца, — девушка с грустной усмешкой обвела взглядом хижину. — Даже родительского дома, куда можно вернуться, нет.

— Отчего ж тогда от креста отказалась? — искренне удивился Илья. — Бог, он, может, и не ответит, но выслушает и в пути поможет.

— Меня не услышит, — пожала плечами девушка, не видя в этом чего-то плохого. — Ни он, ни кто-то другой из небожителей. Нет им дела до одинокой путницы на белой кобыле, — она помрачнела. — Так и скитаюсь по свету, напрашиваясь то в один дом, то в другой.

— Что ж сделать такое надо, чтоб все от тебя отвернулись, даже Господь? — мрачно спросил старик. — Неужто колдовством чёрным занимаешься?

— Ни белым, ни чёрным, ни красным, — покачала головой Карен. — Нет у меня времени на эти глупости. По свету и скитаюсь, верно, но не просто так. Делом важным занята, как и ты, богатырь, пускай моё и иного толка, — девушка лукаво улыбнулась. — К тебе я именно по нему пришла, не в первый раз, между прочим.

— Не помню такого, — угрюмо ответил Илья. — Впервые тебя на своей памяти вижу. Хотя, вот те крест, ни врагов своих не забыл, ни друзей. Всё здесь, — он постучал пальцем по лбу.

— Матушка твоя меня бы вспомнила. Именно к ней приходила. В этот самый дом, — девушка указала на красный угол, — в тот час, когда она молилась, прося сохранить жизнь её ребёнку, который отказывался шевелиться и почти не дышал. Не было до этого одинокого крика в ночи дела ни князьям киевским, ни римским государям, ни небесным господам. Только моё сердце дрогнуло.

— Так вот кто ты такая и какое у тебя ко мне дело, — немного подумав, тихо ответил Илья, опуская голову. — Смерть в свой дом пустил, глупец…

— Нет, — успокоила его Карен. — Ты знал, кто я такая, как только увидел.

— И зачем в этот раз явилась, Карина? Что торговать будешь за душу мою? Или ты за силушкой моей пришла? Ведь ей я тебе обязан, выходит.

Карен скривилась — такое предположение старика её сильно оскорбило.

— Твоего мне ничего не надо, богатырь. В путь нам с тобой пора, в края далёкие.

— Куда же это?

— А это ты мне скажешь, — Карен поднялась из-за стола и, взглянув на растерянного старика, добавила. — Не торопись, путь неблизкий, ещё успеешь подумать.

— Дай хоть с Бурушкой проститься, — попросил Илья, поднимаясь следом. — Только он у меня остался.

Девушка долго на него смотрела, склонив голову на бок, размышляя над чем-то, а затем сказала:

— Пускай он с нами отправляется. Нечего двум друзьям порознь этот путь проходить.

— Уж не убить ли ты мне его предлагаешь? — вспыхнул гневом старик. — Я такого греха на душу брать не стану! Даже думать забудь!

— А ты выйди на крыльцо и скажи мне: хочешь ли ты оставить своего друга и товарища здесь одного.

Так Илья и поступил. Щурясь от солнца, которое, может, и не жарило так, как парой часов ранее, но ещё не потеряло силы, он вышел из хижины. Бурушка стоял всё там же, пощипывая траву и бросая недобрые взгляды на кобылу Карен, которая лениво жевала одинокую травинку.

Старик, не увидев ничего странного, хотел было уже возвратиться, но, когда поворачивался, заметил краем глаза, что нет его коня. А на том месте, где Бурушка стоял, белоснежная глыба мрамора. Однако стоило повернуть голову обратно, как морок спал.

— Глаза мои запудрить хочешь, колдунья?! — разгневался Илья. — Вижу же, что конь мой в порядке! Не стану его убивать! Ни из жалости, никак!

Карен, вышедшая следом и снова принявшаяся кутаться в свою хламиду, будто замерзая, лишь развела руками.

— Что ж, дело твоё. Тогда нам пора.

Сказав это, она поманила рукой свою кобылу, которая тот же час подошла ближе, подставляя бок хозяйке.

Илья ничего на это сказал. Лишь отошёл на пару метров от хижины, стал креститься и полушёпотом читать молитву на дорогу. Карен, сидя верхом, не стала ему мешать, терпеливо ожидая завершения обряда.

— Решил, куда хочу! — решительно заявил старик, словно проверяя девушку. — На море Тивериадское! То, куда Христос возвратился после распятия. Или скажешь, что далеко? Или твоя нога туда ступить не может?

И хотя сказано это было с ясно выраженной претензией, Карен даже бровью не повела:

— На землю святую? Почему же, может. Путь, конечно, неблизкий, но и выбирать не мне. Идём же, раз решил.

И вновь кобыла послушалась её без всякой команды или даже жеста, сама покорно и послушно направилась по дороге прочь от хижины. Илья понуро шёл следом, уткнувшись взглядом в землю и сведя тяжёлые брови в размышлении.

Наконец он не выдержал и остановился, оглянувшись в сторону Бурушки, который всё также стоял в подлеске, тоскливо провожая его взглядом. Конь всё понял, но спорить с хозяином не стал.

— Камнем, значит, обратился, — вспомнив своё видение, сказал тихо Илья.

— Как и ты, — спокойно сообщила Карен.

— Что за колдовство такое? — не поверил ей старик. — Что ж это за смерть такая — камнем стать?

— Не приняла вас земля — могучие слишком для неё. Вы оба, всю жизнь — и духом, и телом — что тот камень были, вот им и стали в конце, — рассказала девушка.

Илья с прищуром посмотрел на неё, не веря этим словам. Но затем, ещё раз оглянувшись на своего коня, смирился и слегка поник.

— Не могу бросить его. Правда твоя — пускай с нами идёт на землю Христову, — он с мольбой посмотрел на Карен. — Дай только мне время оседлать его. Негоже славному боевому коню да без седла.

— Нам некуда торопиться, — успокоила старика девушка. — Иди и делай всё, что нужно.

Отправились в свой путь они, когда Солнце уже на закат пошло. Лишь два дня спустя кто-то из соседей пришёл Илью навестить. Помощь им нужна была: старый дуб срубить никак не получалось. Да только ни богатыря, ни коня его, ни гостьи незваной как будто и не было вовсе. Лишь два камня мраморных перед домом, каких отродясь в землях муромских не видели.