Ужас под корой (джен)

Арабелла Стрэндж не думала, что когда-нибудь скажет о себе нечто подобное, но привыкать к жизни после возвращения из мертвых было гораздо труднее, чем она полагала.

Строго говоря, она, конечно, была не совсем мертва. Нет, разумеется, на кладбище до сих пор стояла надгробная плита с ее именем, и ее брат Генри, приходской священник, так до конца и не оправился после ее «воскрешения», ведь это он прочитал над ее окоченевшим телом заупокойные молитвы. Арабелла уже не единожды обращалась к нему с просьбой срыть могильную плиту и эксгумировать то, что под ней лежало, но суеверный брат от такой перспективы впадал в ужас. В качестве отговорки он каждый раз приводил один и тот же довод, мол, нехорошо тревожить священную землю — в конце концов, гробокопание, какие бы благие намерения ни служили для него побудительным мотивом, все еще считалось святотатством. Однако на самом деле причина была в другом. Генри просто боялся. До дрожи боялся того, что он может увидеть в гробу, который когда-то с его благословения с таким трепетом и почтением опустили в сырую землю.

Арабелла и сама этого боялась. Какую бы магию ни применил джентльмен с волосами, словно пух, чтобы заманить в свое призрачное королевство не только ее душу, но и тело, это было нечто поистине устрашающее. И все-таки Арабелла не могла перестать об этом думать, с той самой минуты, когда надежда на скорое возвращение Джонатана угасла, и ей пришлось встретиться со своими собственными демонами. Заговорить об этом с Флорой она не решилась — молодую девушку подобная беседа наверняка бы шокировала — но когда в Венецию наконец-то приехала леди Поул, Арабелла рассказала ей о своих тревогах. Как она и ожидала, Эмма серьезно отнеслась к ее словам, но ничем не смогла ей помочь. В ее случае магия джентльмена с волосами, словно пух, действовала иначе, ведь она находилась в его королевство только в часы сна. Арабелла же оказалась полностью отрезана от мира живых. Для него она умерла.

После возвращения в Англию, когда Арабелла поняла, что Генри ни за что не согласится на эксгумацию (по крайней мере, в ближайшее время), она попыталась сделать то, что всегда советовали после встречи с чем-то неприятным, пугающим или слишком тяжелым, чтобы об этом говорить — поскорее обо всем забыть. Однако чем бы ни старалась занять себя Арабелла, ее сердце все равно не отпускали две вещи: неотступная тоска по Джонатану и подспудный страх перед черной дырой, которую отныне символизировали ее воспоминания о «посмертии». И в глубине души она понимала, что боль от потери мужа ослабнет лишь после того, как она узнает, кого все-таки положили в тот гроб, который так боялся вскрыть ее брат.

Так шли недели, наступила зима, и Арабелла начала видеть странные сны. Точнее, сон был один, просто с каждым новым разом он продолжался все дольше, словно история, которую у нее на глазах писал невидимый автор. Сначала это было лишь смутное ощущение, сродни наваждению. Арабелла брела сквозь туман — такой густой, что его можно было резать ножом для пудинга. Вытянув вперед руку, она не могла разглядеть даже собственные пальцы, но все-таки каким-то образом ей удавалось ни на что не натыкаться, будто она шла по бескрайнему полю. Спустя несколько ночей Арабелла поняла, что она была близка к правде, но в главном все-таки ошиблась — она очутилась не на поле, а на болоте. Если раньше во сне она не чувствовала никаких запахов, то теперь до нее стал долетать спертый влажный аромат, напоминавший о поездках на север, которые устраивали их родители, когда она была маленькой. Тогда Арабелла впервые увидела болото и почувствовала его запах, такой густой и перенасыщенный влагой, что дышать им было невозможно. Теперь, во сне, она вновь его ощутила, и ее сердце гулко забилось в предчувствии чего-то непостижимо ужасного.

Но если она была на болоте, как вышло, что трясина до сих пор ее не затянула? Арабелла содрогнулась при этой мысли, и ей вспомнилась леди Поул. Несчастная Эмма много лет находилась в плену собственных сновидений — а что, если Арабеллу постигнет та же участь? Быть может, с ее разумом снова играл фейри, только на сей раз еще более могущественный, чем джентльмен с волосами, словно пух, и теперь он сделает ее своей пленницей?..

Арабелла отогнала от себя дурные мысли. Сейчас она не могла позволить себе поддаться панике. Не было никакого другого фейри, а джентльмен с волосами, словно пух, давно погиб, и никакая магия не могла вернуть его к жизни. Арабелла очутилась на том болоте, чтобы понять, кого похоронили вместо нее, пока она была мертва для мира, и чтобы доказать Генри: святотатством была не эксгумация могилы, святотатством было позволить ей остаться нетронутой. Поэтому, когда в следующий раз она отправилась спать, Арабелла твердо себе пообещала: даже если трясина целиком ее поглотит, она не отступится от своей цели и все-таки узнает правду.

Поначалу ее сон был таким же, как и прежде. Арабелла снова брела в тумане, и запах болота впился ей в ноздри, так что она едва не закашлялась. Но затем то, чего она боялась, все-таки произошло — Арабелла оступилась, и ее нога увязла в скользкой жиже. Паника подступила к горлу, и Арабелла приказала себе не поддаваться страху. Ей нужно сохранять хладнокровие, если она хочет вернуться в реальный мир из царства снов. Она попыталась вытащить ногу из трясины, но вместо этого лишь сильнее увязла. С каждой секундой ей было все труднее игнорировать застрявший в горле комок, и, чтобы укрепить собственное мужество, Арабелла произнесла вслух:

— Это все не реально. Это всего лишь сон. Никакого болота нет, и мне ничего не угрожает. В любой момент я могу проснуться…. — Арабелла предприняла еще одно усилие, чтобы освободиться, но произошло что-то странное: ее ноги, которые до этого, казалось, были скованы болотной грязью, вдруг стремительно заскользили, и Арабелла поняла, что кубарем летит куда-то вниз. Трясина исчезла, и земля вновь обрела твердость, но от этого было не легче: скатившись к подножью поросшего жухлой травой холма, Арабелла застонала от боли. В полете она не единожды ударилась о землю и камни, и от потери ориентации у нее закружилась голова. Морщась, она села, и ее рука непроизвольно легла на шершавую поверхность, которая могла быть лишь корой дерева.

Арабелла резко отдернула руку, будто ошпарившись, и, повернув голову, вскрикнула. Рядом с ней лежал ствол поваленного дерева. Она не смогла определить, что это было — бук, дуб, ива или тис. Кора дерева была столь всепоглощающе черной, что при взгляде на нее у Арабеллы заслезились глаза. Она в ужасе отвернулась, не в силах на это смотреть, и вдруг услышала тихий скрип, постепенно переросший в треск. Внутри у Арабеллы все похолодело. У нее за спиной кто-то ломал древесный ствол, и она была совершенно уверена в том, что он делал это изнутри. Более ничем не сдерживаемая паника затопила ее разум, но, видимо, какая-то его частичка все-таки ей не поддалась, потому что к Арабелле вдруг пришло ясное понимание: как бы ей ни было страшно, она должна посмотреть. Потому что иначе все будет напрасно. Потому что иначе она никогда не узнает, что похоронили в том злополучном гробу после того, как она умерла.

Облизнув пересохшие губы, Арабелла до боли вцепилась правой рукой в левую ладонь. Ее сердце колотилось как бешеное, но она его не слышала. Сделав глубокий вдох, чтобы не растягивать встречу с неизбежным, она повернулась и…

Душераздирающий вопль сотряс ее сновидение. К собственному ужасу, Арабелла поняла, что он принадлежал не ей. Нет, кричала не она — кричало то существо, что тщетно пыталось выбраться из ствола дерева. У него было ее лицо, но с него будто стерли все краски. Пепельно-серое, оно было искажено гримасой ненависти — ненависти по отношению к ней. Отломав кусок древесной коры своими скрюченными пальцами с неестественно длинными ногтями, оно протянуло к ней склизкую, омерзительную руку. Ни жива ни мертва от страха, Арабелла попятилась, не в силах даже вскрикнуть… и ее сон растаял. Арабелла поняла, что лежит в своей постели, и ничто, кроме отчаянно колотящегося сердца и взмокшей ночной рубашки, не напоминало о пережитом ею кошмаре.

Арабелла не стала терять ни минуты. Не дожидаясь рассвета, она оделась и отправилась на кладбище. Около часа она орудовала лопатой при тусклом свете лампы, но ни разу не оглянулась через плечо — ничто на этом свете не могло быть страшнее того, что она увидела во сне. Когда лопата наконец-то ударилась о крышку гроба, уже взошло солнце, и до смерти перепуганный Генри, обнаруживший ее пропажу, мчался к ней, размахивая руками и что-то крича. Но Арабелла не обратила на него никакого внимания. Ей удалось раскопать гроб, и она уже собиралась взяться за инструменты, чтобы содрать с него крышку, но этого не понадобилось. Словно терзаемый изнутри невыносимой мукой, гроб заходил ходуном и через несколько секунд обратился в прах.

Генри вскрикнул от ужаса, но Арабелла впервые после возвращения из Венеции ощутила долгожданный покой. Она медленно опустилась на колени, прямо на холодную землю, не отрывая взгляда от ямы, бывшей последним пристанищем существа, принявшего на себя ее смерть. Холодный ветер поднялся на кладбище и медленно развеял черную древесную труху — единственное содержимое могилы вернувшейся к жизни Арабеллы Стрэндж.