Хайборийское Таро (джен)

История 1. «Шут».

«Беги, вор!»

Действующие лица: Ши Шелам, Феруза.

«Вот бежит Ши. Не упусти случая, пни его по заднице. Повесь на него лживое обвинение. Натрави на него Стражу. Пусть побегает. Такова краткая история его жизни: шевелить копытами, пока не догнали!»

Погоня только началась, но желающие присоединиться не заставили себя ждать. Жители славного города Шадизара просто обожали бесплатные развлечения. Особенно если в финале кого-нибудь как следует отвозят мордой в пыли.

Бежать. Бежать по шумным, прокаленным летним солнцем, воняющим отбросами переулкам, прыгая через разложенные товары под вопли разгневанных торговцев. Под звенящие в ушах крики: «Ату, хватай его! Десять золотых тому, кто изловит паршивца!», через разлетающийся вихрь клочьев овечьей шерсти из разорвавшегося мешка. Вечный азарт охоты и страх удирающей добычи. Гончие псы и улепетывающая лань.

Ланью Ши Шелам по прозвищу Умелые Ручки себя не считал. Скорее уж, крысой — загнанная в угол, она скалит зубы и сражается до последнего…

Не подведите, ноги. Только не подведите. Взлет по крошащейся стене, прыжок, треск ломающегося тростника, прыжок — полет — отскок — переворот через голову, бежать — бежать — бежать!

«И не лень им. Другие давно бы уже плюнули и отстали».

В другой день и в ином случае — может быть. Но на сей раз Ши умудрился накликать на свою буйную голову целую свору преследователей. Телохранители разгневанного заезжего гостя из Зингары, у которого Ши Шелам непринужденным движением кисти срезал кошелек. Мрачные парни с Телячьего рынка, который вообще-то не был законным местом охотничьих угодий Ши, рванувшие по следу нарушителя неписанных воровских законов. Городская стража, недавно получившая очередную строжайшую взбучку от мессира Рекифеса, а потому злобная более обычного. Стражникам тоже нужно свой хлеб отрабатывать.

Говоря по правде, сейчас Ши предпочел бы уютную камеру в городской тюрьме. Ну, отберут кошелек, ну, всыплют десяток горячих — и все, свободен. А вот хмурые мальчики, что ходят под рукой Кодо Ходячего Кошмара, разберутся с пойманным ворюгой по-свойски, по-дружески. Так, что потом долго будешь сломанными руками выбитые зубы подбирать.

А потому — бежим, летим, виляя по узким переулкам квартала Сахиль между глинобитными заборами, топча разросшиеся лопухи и молясь ветреной воровской Удаче. Чтобы не позабыла, чтобы взглянула милостивым оком, чтобы укрыла полой плаща и наставила на верный путь.

«Налево! Направо! На… Мать твою, тупик — тупик — тупик… Прямо!»

Ши стрелой вылетел из переулка, едва не ставшего роковой западней. Завертел головой по сторонам, лихорадочно соображая. Он неплохо знал родной город, но из-за назойливости топотавших сзади преследователей сбился с намеченного пути отхода. Мелькнуло искушение сбросить кошелек — пусть рвут друг другу глотки над добычей! — но жадность оказалась сильнее. Да и десятинные взносы в Ночную Гильдию пока еще никто не отменял.

Уличную заварушку бы… Отходящий караван из ревущих верблюдов, перегородивший улицу. Опрокинутую телегу с бочками, представление бродячей труппы — любое скопление народу, в котором можно затереться.

— Вон он!

Трубный глас сорвал Ши с места, придав немалое ускорение. Воришка птицей вспорхнул на покосившийся под его тяжестью ветхий забор, сиганул вниз, поскакал по хрустящим под босыми пятками ступеням Долгой лестницы. Мир размытой полосой летел мимо, и в неразрывной полосе грязно-желтого, грязно-белого и пыльно-зеленого яркой пестротой мелькнуло нечто радужное.

Беглец затормозил, совершив заячью скидку через перила, пролетел по чьему-то палисаднику, топча едва прижившиеся кусты, и юркой ящеркой шмыгнул в сплетение скользко мазнувших по лицу полотнищ. Тут же хлопнувшись ничком и затаившись среди вороха расшитых кожаных подушек.

— Гм? — обитательница пестрого шатра озадаченно подняла тонкую бровь.

— Не выдавай, за мной не пропадет! — отчаянно зашипел Ши.

— Гм? — интонация с вопросительной сменилась на раздраженную.

— Ну Феруза, ну драгоценная, ну самая добродетельная и милосердная дева в Шадизаре! Меня же на лоскутки порежут!

— Ты мерзкий червяк, бессовестно губящий мою репутацию, — холодно высказалась добродетельная дева. Набросила расписной платок на мутный хрустальный шар, поднялась на ноги и вышла навстречу гомону требовательных голосов у входа в шатер.

Обливавшийся холодным потом Ши замер, прислушиваясь. Гадалка Феруза ит’Джебеларк была известна всему городу, ее любили и уважали — и потому даже головорезы Кодо не рискнут обшаривать палатку против воли предсказательницы.

Возмущенные крики постепенно стихли и удалились. Похоже, Ферузе удалось убедить преследователей в том, что беглец промчался мимо, углубившись в путаницу улочек, переулков и проулков Ночной Пустоши. Пыльно-таинственную полутьму шатра прорезал солнечный луч -Феруза вернулась. Уселась, чинно оправив складки платья, мониста из серебряных монет и растрепавшиеся локоны, и строго повелела:

— Явись!

Ши чихнул, на четвереньках выползая из своего убежища и мысленно готовя благодарственную речь. Наткнулся на свирепый взгляд карих глаз и мудро решил промолчать.

— Я все понимаю и могу принять, Ши. Но только не твою манеру злоупотреблять доверием друзей! — в попытке восстановить утраченное душевное равновесие гадалка схватила неразлучную колоду. Затрещали перетасовываемые карты, замелькали пестрые картинки. — Чем ты думал, как ты мог? А если бы они ворвались и отыскали тебя? Какой бы вид я тогда имела в глазах горожан? Ши, ты хотя бы раз в жизни задумывался о последствиях своих поступков?!

— Нет, — честно признался воришка. — Зачем? Прости. Ну извини. Хочешь половину с добычи?

— В подачках не нуждаюсь, особенно в твоих, — Феруза надменно вздернула точеный носик, а Ши с сожалением вздохнул. Его хваленое обаяние и развеселая болтовня, столь безотказно действовавшие на легкомысленных девушек Шадизара, на Ферузе дали сбой. Гадалка упрямо полагала воришку кем-то вроде непутевого и с рождения ушибленного на голову младшего братца, коего нужно при всяком удобном и неудобном случае учить и наставлять. И она совершенно не намеревалась изменять своему дружку ради Ши — ни сейчас, ни в отдаленном будущем.

Справедливости ради надо заметить, что сердечным другом Ферузы ат’Джебеларик был Аластор Дурной Глаз, лучший из взломщиков Шадизара и закадычный приятель Ши. Так что спор за сердце красотки был проигран достойному.

Феруза повела рукой — карты-тарок разлеглись широким веером. Ши подполз ближе, самоуверенно полагая себя способным прочитать расклад, и получил щелчка по носу. Впрочем, голос Ферузы звучал уже спокойнее:

— Оно хоть того стоило — так рисковать жизнью?

— Конечно! — бодро подтвердил Ши. — Зачем вообще жить, если не рисковать? Это же весело!

— Посмотрела бы я, как ты веселился, если бы мальчики Кодо схватили тебя и принялись коптить на медленном огне, — вполголоса заметила гадалка.

— В этом случае веселились бы они, — не стал отрицать Ши. — Дорогая, ты ведь не хуже меня знаешь наш паршивый городок и его шакальи законы. Живи быстро, умри молодым. Или живи долго, умри богатым и всеми ненавидимым.

— Это так, — Феруза водила рукой над картами, рассеянным взором изучая сотни раз виденный выцветший шелковый свиток на стене палатки. — Однако ты никогда не пытался искать иных путей к процветанию.

— Потому что их не существует, — залихватски тряхнул спутанными черными локонами Ши. — Нет, можно пойти на поклон к Кодо и его хозяину Назирхату, стать одним из стаи… Но я — свободный вор. Сам по себе, не перед кем не отвечаю и никому ничего не должен. Такая судьба мне по душе. Приоткрой же мне завесу над будущим, о мудрейшая из мудрых, и я пойду своей дорогой, восхваляя тебя!

Пальцы гадалки дрогнули, выхватив расписанный яркими красками кусочек пергамента. Феруза повернула карту изображением к Ши: молодой человек в сопровождении игривой собаки и с узлом за плечами замер в шаге над разверзшейся пропастью. Легкомысленная улыбка и полнейшее равнодушие к грозящей опасности.

— И что же пытается сказать мне Судьба?

— Лишний раз подтверждает сказанное тобой, ибо высказанное трижды — верно, — гадалка всплеснула рукой в широком рукаве, карта исчезла. — Ты упадешь в пропасть, если по-прежнему не пожелаешь смотреть себе под ноги. Нам будет очень жаль утратить тебя.

— Надеюсь, вы разоритесь на достойные поминки, — отмахнулся Ши. — А если тебя так беспокоит моя участь, скажи, что я должен делать!

— Я не даю подобных советов, ты же знаешь, — Феруза качнула головой, звякнули украшения в ее прическе. — Свою судьбу человек творит сам. Мне позволено только предвидеть развилки на его жизненном пути. Дай себе труд задуматься, Ши. Да смотри по сторонам, не то угодишь прямиком на расправу к Кодо. А теперь сделай милость, избавь меня от своего присутствия. Ко мне сейчас клиентка пожалует. Шестой десяток даме, а она все о женихах мечтает…

— Как я ее понимаю, — ехидно пропел Ши, выскальзывая из пропитанного благовониями нутра прохладной палатки в объятия палящего зноя.

Воришка шел, размышляя и пиная камешек, украдкой поглаживая кончиками пальцев благословенно толстый кошель за пазухой. Феруза занималась невозможным: пыталась оставаться правдивой посреди Города Лжецов. Будучи при том гадалкой, то есть той, чьи речи изначально лживы — ибо человек желает услышать от прорицателя только подтверждение собственным замыслам и подозрениям. Но крылось в ее словах нечто эдакое, над чем стоило поразмыслить.

Ши повернул за угол, въехав носом в брюхо каменной твердости, обтянутое расшитой бисером кожаной жилеткой. Вскинул глаза.

— Доброго тебя дня, Кодо... и счастливо оставаться!

«Ну, хоть передохнул. Надо было у Ферузы воды попросить. Или холодного шербету. И пирожка с требухой заодно. Эх, выносите меня, ноги. Такова судьба, а плетью обуха не перешибешь, что бы там не твердила Феруза…»

История 2. «Маг».

«...И никакого мошенства!»

Действующие лица: Феруза, Аластор, Малыш.

Полбеды, что явившаяся с опозданием клиентка оказалась истинной представительницей великого племени зануд. Все мы несовершенны — кроме познавших безначальные небесные истины просветленных служителей Митры — а люди становятся на удивление дотошны и подозрительны, когда дело касается их будущего. Но достопочтенная матрона Доместиция вдобавок без всякого на то основания полагала себя истинным знатоком человеческих душ и тайн раскладов тарока. Феруза едва удерживалась от искушения спросить клиентку, зачем та вообще тратила время на дорогу в пыльный и темный шатер гадалки, коли ей заранее все ведомо про прошлое, настоящее и на три года вперед?

А еще матрона имела неосторожность несколько раз снисходительно назвать Ферузу ит’Джебеларик «милочкой» и пожелать ей в скором будущем достичь успехов в своем ремесле.

Феруза прикусила губу. Однажды она дала себе нерушимую клятву быть всегда терпимой к людям и их недостаткам. Ибо всех нас в конце дороги ждет одна и та же дверь, из-за которой не возвращаются. Матрона Доместиция просто-напросто скучала в роскошном пустом особняке и жаждала хоть какого-то развлечения. А то, что она была высокомерной сучкой — ну, с этим ничего не поделаешь.

Зато она была богатой сучкой, и, покидая шатер, уронила на медное блюдо целых пять империалов. Пять сверкающих тусклым золотом кругляшков, ради обладания которыми большинству приятелей Ферузы пришлось бы, не покладая рук, трудиться целую луну, а то и две. Большинству горожан вообще не судьба даже раз в жизни ощутить в ладони прохладную тяжесть золотой монеты с выбитым на ней солнечным ликом в обрамлении звезд.

Феруза прибрала монеты в бархатный мешочек и не отказала себе в удовольствии взглянуть на истинный расклад ближайших дней госпожи Доместиции. Выходило, что не будет матроне ни обещанного знакомства с молодым и горячим поклонником, ни ночи страстных удовольствий, а выйдут ей сплошные хлопоты пополам с непрестанной головной болью и недовольством сильных мира сего.

— Феруза, звезда моих очей, ты там или тебя уже нет? — окликнули снаружи. Кто-то похлопал ладонью по натянутому полотнищу. Гадалка невольно замерла на месте — пойманная птица в руке, трепещущее сердечко в чужой ладони. Как все-таки глупо и как естественно для любой женщины: влюбиться и терять частичку разума при звуках знакомого голоса, умирать и воскресать.

— Там она, там, — отозвался второй, и Феруза невольно улыбнулась. Ломающийся голос подростка на пороге превращения в мужчину, Малыш, забавное и устрашающее порождение Полуночи, подозрительный чужак в земле чужой. Впрочем, Малыш имеет все основания недолюбливать города. Ему повезло прибиться к их шайке, другой на его месте давно бы остывал под забором. А этот выходец из варварских краев ничего, держится, упрямо стараясь постичь местные порядки и обычаи. — Ушла бы, так ремни на входе завязала. И уличные туфли ее вон стоят.

— Тогда почему она не откликается?

— Может, с духами общается, — серьезно предположил Малыш. На самом деле звали его коротким дикарским имечком Конан, однако городское общество сочло юнца покамест не заслуживающим настоящего имени и наградило кличкой.

— Ферузааа! — нетерпеливо заголосили снаружи. — Оставь духов в покое, поверь, с нами куда лучше! Они дохлые, а мы живые!

— Иду, — Феруза накрыла платком низкий столик с принадлежностями для познания будущего, привычно сунула в пояс колоду, свой неразлучный талисман на счастье, и, приподняв полог, выскользнула навстречу городскому гомону, обдавшему ее горячей и упругой волной. — Альс. Малыш. Что вам дома не сиделось в такую жару?

— Решили прогуляться и заодно взглянуть, как твои дела, — оба спутника превышали маленькую гадалку по меньшей мере на голову. Ступая между ними, она невольно ощущала себя знатной дамой под присмотром телохранителей. Малыш, долговязый и костистый, обманчиво неуклюжий, отчаянно молодой, вечно настороженный. Молодой, еще не освоившийся зверь в чужих лесах — и Альс, вышагивающий по мостовым Шадизара с видом некоронованного короля. Красавчик Аластор, для которого жизнь — увлекательнейшая из азартных игр. Ей никогда не удастся узнать, что она для него — ценный приз или мимолетное увлечение. Карты упорно отмалчивались, когда Феруза робко задавала им этот вопрос. Но ей так хорошо рядом с ним, а может ли женщина требовать от жизни бОльшего?

— Куда мы, собственно, направляемся? — бодро поинтересовалась гадалка.

— Учить Малыша жизни, — в тон ей откликнулся Аластор. Вблизи становилось понятно, отчего воровское сообщество наградило Альса прозвищем «Дурной Глаз». Он слегка косил, агатово-черные зрачки съезжались к переносице, отчего его физиономия до смешного напоминала каменную морду иронично ухмыляющегося демона над фонтаном у городской ратуши.

— Опять? — гадалка нахмурилась.

— Что ты предлагаешь, милая? — возмутился Альс. — Мы все очень любим этого варварского медвежонка, но в городах медведи вынуждены плясать на площадях, чтобы прокормиться.

— Ты мог бы похлопотать и пристроить его куда-нибудь в приличное место, у тебя же столько знакомых повсюду! — не отставала Феруза.

— Ага, подавальщиком в трактире. Чтобы спустя пару дней оттуда в ужасе разбежались все посетители. Гильдия кабатчиков занесет меня в списки личных врагов, которых не обслуживают даже в самой жалкой забегаловке, и я скончаюсь от голода. Потому что ты готовить не умеешь и не желаешь, — согласно хмыкнул Аластор.

— Я предсказательница, а не стряпуха, — огрызнулась Феруза.

— Вот о чем я и толкую. Всяк должен находиться на своем месте. Законное место Малыша — на стенах пылающей крепости с топором в зубах. Но, коли его занесло в наши прекрасные края, где крепости не штурмуются, а сдаются по обоюдной договоренности за умеренную плату… — Аластор пожал плечами.

— Топоры в зубах не держат, — внес ценное дополнение молчавший до того Малыш. — Они тяжелые.

— Я высказался в переносном смысле. Любой из живущих здесь по мере сил заботится о своем процветании — и не дает заскучать окружающим. Каким-то вот таким образом, — они миновали ювелирные прилавки, и Альс жестом уличного трюкача вытащил руки из-за пояса. Сверкнул золотой браслет — Феруза могла поклясться бессмертием души, что за все время их беседы Дурной Глаз так и вышагивал, небрежно сунув ладони за пояс из переливающейся змеиной кожи.

— Отдай! — гадалка выхватила драгоценную безделушку, заозиралась по сторонам. Углядела двух женщин, облаченных в черные с желтой каймой хламиды, метнулась к ним: — Святые сестры, я хочу пожертвовать это заради спасения души одного проходимца… Не откажите в просьбе!

Монахиня помладше растерянно заморгала и икнула. Ее товарка постарше летами не растерялась, цепко ухватив протянутый браслет и рассыпавшись в благословениях щедрой дарительнице. Малыш еле слышно хихикнул. Аластор страдальчески закатил глаза, пожаловавшись выцветшему небу над головой:

— Никогда мне не постичь бездн и таинств женской души. Я ей целый город готов преподнести на золотой тарелочке, а она жертвует мои подарки митрианским святошам и ругает меня за то, что я краду! Феруза, ну чем мне еще заниматься, посуди сама? Наняться на шерстобитную фабрику? Мешки таскать на рынке?

Ат’Джебеларик насупилась, подыскивая достаточно убедительные слова. Ей с детства внушали заповедь о том, что крадущий неугоден перед лицом бога и после смерти будет пребывать в бесконечных мучениях на Серых Равнинах. Феруза выросла с этим стойким убеждением, а потом угодила в Шадизар, где воровство было образом жизни, искусством и единственным способом добыть средства к пропитанию. Все ее друзья и знакомые либо крали, либо охотились на крадущих, а она сидела в своей палатке, гадала и пыталась изменить мир.

— Я просто не хочу, чтобы однажды тебя поймали и сослали на Соленые озера, — наконец нашлась она. Аластор пренебрежительно свистнул:

— Не родилась еще та ищейка, что схватит меня за горло. Я ценю твои заботы, звезда моя, но тревожься лучше о Малыше. У него руки точно не тем концом воткнуты. Иногда мне кажется, что было бы намного проще отрубить ему пальцы, а потом пришить заново!

— Я охотник и воин, — сумрачно возразил подросток.

— Ты никто, — отрезал Альс. — И останешься безымянным никем, если не будешь слушаться старших. Смотри и учись. Феруза, сделай мне одолжение, не гляди столь тоскливым взором. Я трижды предлагал тебе выйти за меня замуж. Что ты ответила? Что подумаешь. Вот и думай. Когда согласишься и станешь законной госпожой Кайлиени, тогда попрекай меня, сколько вздумается. Слова поперек не скажу.

— Так я и поверила, — буркнула задетая за живое гадалка. Девица отстала от молодых людей, и шла, злясь на саму себя. Эрлик устами пророков заповедовал женщине уступать мужчине и поддерживать его, а она чем занимается? Ежедневно спорит с Альсом, заранее зная, что ей никогда не удастся переубедить его. Он живет той жизнью, которая ему по душе. Его любит Удача и ценит Ночная Гильдия, он уверен в себе до кончиков ногтей. Было бы странно и даже противоестественно пытаться представить Аластора за торговлей в лавке или занятым ремеслом. Нет, он рожден помешивать бурлящее ядовитое варево городской жизни — а теперь еще намерен приобщить к древнему как мир ремеслу наивное горское дитя. Которое с таким восхищением таращится на самозваного наставника. Треснуть бы им обоим по головам чем-нибудь увесистым…

Приобщение к таинству шло полным ходом. Занимавшийся традиционным обвешиванием, обмериванием и обсчитыванием под сопровождение выкриков зазывал и ожесточенные перебранки Каменный рынок подвергался незаметному разграблению. Разложенные на прилавках драгоценные мелочи исчезали прямо на глазах торговцев, чтобы объявиться в руках Альса. Прикованные стальными цепочками кошельки испарялись из-за пазух, золотые гребни сами собой выскальзывали из вычурных причесок девиц с Ак-Сорельяны, решивших обновить наряды и драгоценности, хрустальные флаконы с вендийскими благовониями, только что стоявшие вот здесь, пропадали невесть куда. Феруза никак не могла отделаться от мысли о том, что одной ловкостью рук и проворством завзятого щипача здесь ну никак не обойтись. Она угадывала присутствие магии — словно обоняла отдаленный тончайший аромат диковинного цветка, которого ей никогда не доводилось видеть, но о котором она была наслышана. Альс казался ей образом, сошедшим с карточной колоды, темным магом воровства, зловещим фокусником, жонглирующим то ли украденными предметами, то ли похищенными жизнями.

Это пугало. Гадалка искренне страдала, взирая на творимые ее шальным возлюбленным безобразия, и вполголоса причитала:

— Альс, пожалей торговцев, им еще дела вести на этом рынке! Альс, будет с тебя, хватит, пойдем домой! Ты меня вообще слышишь?!

— Слышу, дорогая, слышу, — Дурной Глаз замешкался подле игрока в «три скорлупки», мимоходом ткнув в одну из перевернутых ореховых скорлупок, под которой обнаружился заветный глиняный шарик. — Я прекрасно слышу все, что ты говоришь, но не способен уловить в твоих речах ни одной разумной мысли…

Феруза от души заехала ему острым кулачком под ребра. Аластор довольно заржал. Малыш недоуменно взирал на них из-под спутанной черной челки. Отсмеявшись, взломщик заявил:

— Налюбовался? Твоя очередь. Тихо, аккуратно, без лишней суеты. Говоришь, ты охотник? Представь, что скрадываешь хищного зверя. Он не должен тебя услышать и учуять. Попадешься — спасать не буду, заруби на носу. Отсидишь все, что положено согласно закону, — он потянул Ферузу к входу в ювелирную лавку, бросив Малыша на произвол судьбы.

Какое-то время гадалка рассеянно взирала на разложенные украшения. Альс поддразнивал хозяина лавки, уверяя, что даже отсюда сможет безошибочно определить, какие из камней в перстнях и ожерельях поддельные, а какие — настоящие. Феруза выбрала серебряное тонкое колечко с аметистом, долженствующим оказывать своему владельцу помощь в улаживании распрей. Альс потянулся за кошельком, но девушка отрицательно покачала головой:

— Я сама.

— Но почему? — с искренним недоумением и обидой в голосе спросил Аластор. — Ты не принимаешь моих подарков, не хочешь, чтобы я что-то покупал для тебя! Что я делаю не так, скажи? Мне просто хочется обрадовать тебя и сделать тебе приятное. Ты обиделась из-за мальчишки? Но это ради его же пользы. Я учу его выживать в нашем мире, полном шакалов и крыс, готовых в любой миг вцепиться в горло. Рано или поздно он встанет на ноги. Тогда пусть катится на все четыре стороны и выбирает свою дорогу. Но пока он с нами, мы в какой-то степени ответственны за него. Особенно ты, раз подобрала его невесть на какой помойке и притащила к нам. А Лорна тебя поддержала, еще одна непомерно добрая к побирушкам женщина…

— Не могла же я бросить его подыхать на улице! — возмутилась Феруза, и тут снаружи загомонили. Звякнула набранная из деревянных шариков занавесь, взломщик и гадалка выскочили на улицу — ибо обоих настигло дурное предчувствие.

Драки не было. Трупа под крыльцом ювелирной лавки — тоже. Наличествовал кружок притихших в предвкушении обывателей, изрядно сконфуженный Малыш, прихваченный за локоть мертвой хваткой хмурого телохранителя, и благообразного вида купец в туранском халате жатого шелка в зелено-желтую полоску и плотно сидящей на обширной лысине черной бархатной шапочке. Выражение лица жертвы неудачного ограбления было не разгневанным, но скорее недоумевающим.

Альс тихонько присвистнул и легким движением руки отодвинул ойкнувшую Ферузу себе за спину.

— Кайлиени! — обрадовано воззвал почтенный торговец, узрев взломщика и приязненно разулыбавшись. — Поди-ка сюда! Растолкуй, на каком перекрестке твой дружок остатки совести потерял? Про страх не спрашиваю — все знают, что парни с Полуночи с рождения ихним мертвым богом молотом по башке стукнутые, отчего страх из них напрочь вылетает вместе с мозгами и соплями.

Оскорбленный в лучших религиозных чувствах Малыш возмущенно засопел, аки роющий песок копытом ристалищный бычок.

— И тебе доброго дня, госпожа Феруза! Составишь компанию доброму знакомому, а то толковать посреди улицы о делах невместно?

— Пошли, — обреченно сказал Аластор. — Ну спасибо тебе. Малыш. Удружил.

— А чё я такого сделал? — эту заветную фразу изъяснявшийся с резким акцентом юный уроженец Полуночи успел освоить в совершенстве.

— Да ровным счетом ничего особенного. Пытался подломить смотрящего нашего квартала, ну подумаешь, какие пустяки, — жизнерадостно откликнулся Дурной Глаз. — Пойдем, дорогая. По крайней мере, нас хотя бы вкусно угостят, прежде чем швырнуть в болото с мельничным жерновом на шее.

Феруза печально вздохнула. Карты честно старались ее предупредить. Это не матроне Доместиции грозило недовольство сильных мира и головная боль, а ей самой.

История 3. «Император».

«Утка с миндалем».

Действующие лица: уль-Вади и прочие.

Внешность всегда обманчива. В Шадизаре, где обман стал образом жизни, внешность обманчива вдвойне, а сущность — втройне. Облик почтенного Назирхата уль-Вади наводил на мысли о деловитом и скромном торговце, изо всех сил старающемся свести концы с концами, дабы удержать на плаву семейное предприятие и достойно содержать двух жен и пятерых отпрысков.

На самом деле Назирхат уль-Вади никогда не был женат, предпочитая брать в подруги роскошных девушек из «Алмазного водопада» и меняя их всякую луну, а делом своей жизни полагал неустанную борьбу за главенство над кварталом Нарикано. Какового добился года три назад, искусно сведя в кровавом стыке предыдущего смотрящего с шайкой из соседнего квартала Сахиль. С тех пор уль-Вади железной рукой правил добытым с потом и кровью владением, искореняя несогласных с его мнением, недовольных его решениями и пренебрегавших соблюдением воровского Устава. Поддерживая относительный порядок, при котором и волки были сыты, и поголовье овец не уменьшалось, но возрастало, принося доход и приплод. Обыватели искренне полагали господина уль-Вади защитником, кормильцем и поильцем: при нем прекратилась бесконечная вражда шаек, поджоги, погромы и прочие безобразия. Можно было наконец вздохнуть спокойно и заняться делом.

Потому неудивительно, что в «Рубиновой лозе», лучшей из гостиниц квартала, славившейся своей кухней, для господина Назирхата и его спутников немедля нашелся свободный уютный стол, на котором возникла и скатерть из настоящей парчи, и серебряные тарелки, и приличный обед, и все, что к таковому обеду прилагается, включая танцовщиц с бубнами. Совершенно задаром, как уверил непрестанно кланяющийся хозяин, исключительно для дорогого гостя.

От танцовщиц уль-Вади вежливо отказался. Заговорил, помахивая в такт рассуждениям серебряной вилкой:

— Понимаю, всем нам суждено уступить свое место молодым да ранним. Но, коли уж берешься натаскивать щенка, то растолкуй ему внятно и доступно, что к чему! Альс, я тебе говорю, между прочим! Твое чудо полуночное знаешь, что натворило? Притерся — хорошо, не спорю, ладно притерся, я даже сперва внимания не обратил, хоть он орясина редкостная — после чего просто-напросто схватил кисет и дернул со всей молодецкой одури!

Альс фыркнул. Малыш в недоумении склонил голову набок.

— Кисет, ясен день, отрываться не собирается, потому как на каленой цепочке — от таких вот умельцев. Но у твоего дружка достало ума рвануть сызнова — когда уже любому разумному щипачу понятно, что клиент потерян и самое время сматываться. Готов поспорить, если б мои мальчики его не придержали, он так бы и дергал!

— Так ведь у него получалось, — пробурчал Малыш. — Ему кошельки сами в руки прыгали.

Дурной Глаз скроил выражение: «Я сегодня схоронил любимую тетушку, а она, стерва старая, не внесла меня в завещание», поднял руку. Блеснуло кольцо с плоским золотистым топазом. Камень внезапно провернулся в оправе, высунув бритвенно отточенный срез, и вернулся в прежнее положение.

— Малыш, глаза по дороге потерял? — осведомился Аластор.

— Откуда я знал, что ты там прячешь…

— Воистину незамутненная варварская простота! — искренне умилился хозяин квартала. — Даже убивать такого жалко. Альс, впредь присматривай за ним построже. Вдруг мальчику встретится на пути кто не такой добрый да отходчивый, как я?

— Спасибо за заботу, — ноток благодарности в холодном голосе Аластора совсем не слышалось. Феруза украдкой пнула его под столом туфелькой в лодыжку. Их компании совершенно ни к чему ссориться с уль-Вади. Другой проучил бы Малыша, чтобы впредь узнавал господина смотрящего в лицо и не позволял себе столь опасных выходок. Альс намек понял, заговорив более приязненно: — Он больше так не будет, верно, Малыш?

Юнец пробурчал в ответ нечто маловразумительное. Ему очень хотелось есть, но Альс и Феруза ни к чему не притрагивались, и он не осмеливался потянуться за тарелкой. Только мрачно пожирал взглядом стоявшее радом блюдо, где зазывно топорщила лапки и исходила благоуханием фаршированная утка. Феруза, сочувствуя, тихонько придвинула ему тарелку.

— И о девушке своей ты совсем не заботишься, как я погляжу, — не преминул отметить господин Назирхат. — Женщина должна быть в теле, а барышня Феруза больше на тростинку смахивает.

Феруза, отличавшаяся стройностью стана и гордившаяся своей фигурой, искренне возмутилась:

— Я не гусыня, чтобы к празднику откармливать!

— Так-то оно так, — согласно покивал бритой макушкой уль-Вади, — но красивой женщины должно быть много, чтобы было, чем полюбоваться…

Уразумев, что смотрящий нарочно поддразнивает ее, гадалка возмущенно поджала губы.

— Я к чему веду, — невозмутимо продолжал уль-Вади, — сдается мне, Альс, что в последнее время тебе совсем заняться нечем. Бродишь по улицам да дурью маешься. Непорядок. Ты у нас, конечно, сам по себе и сам за себя, это твое право, я, обрати внимание, даже не возражаю, хотя мог бы. Да только нехорошо это, когда первостатейный мастер по замкам ради развлечения чистит пояса на рынке. Отнимая кусок хлеба у тех, кому положено этим заниматься — и кто честно оплатил свое право промысла.

— Дел подходящих нету, — дернул плечом Аластор.

— А если сыщутся?

— Сыщутся, тогда и потолкуем.

Половинки створчатых дверей «Рубиновой лозы» распахнулись, впуская новых посетителей. Первым вышагивал тип заносчивого вида с физиономией уроженца полуденной Зингары. Да не из простых торговцев и путешественников, но наследник истинных грандов голубой крови, невесть какими шальными ветрами занесенный в Замору. Следом тащилась парочка сопровождающих, а за ними пожаловал Кодо Ходячий Кошмар, правая рука господина уль-Вади, без особых усилий волоча за шиворот изрядно потрепанного Ши. Завидев знакомых, Ши затрепыхался, пытаясь выдраться. Кодо слегка приподнял его над полом и встряхнул, как нашкодившего котенка. Лязгнули зубы, Ши затих, взирая на мир скорбным взглядом несправедливо обвиненного в чужих преступлениях.

Гость из Зингары изволили возмущаться и негодовать. Стуча по столу в подтверждение истинности своих слов позолоченным овалом памятного медальона. Символом того, что предъявитель сего сделал щедрый взнос в казну Ночного братства квартала Нарикано, и отныне он сам и любое его имущество являются неприкосновенными, находясь лично под защитой смотрящего. Палец гостя, украшенный перстнем с редким звездчатым рубином, указующе вонзался в Ши. Который имел нахальство наплевать на вывешенный напоказ медальон, стянув у его светлости Ларгоньо кошелек и злонамеренно пустившись в бега.

Назирхат уль-Вади сочувственно кивал, внимая речи оскорбленного до глубины души зингарца. Когда тот начал повторяться в обвинениях, распорядился подать гостю вина, да получше и со льдом, и обратил полный искренней тоски взор на возмутителя спокойствия.

— Нет от тебя покоя ни днем, ни ночью. Почтеннейший мессир Ларгоньо прибывает в наш город, рассчитывая встретить тут поддержку и понимание, и что же? Какой-то проходимец пытается его обчистить. После того как я словом своим поручился за благополучное пребывание мессира Ларгоньо в наших краях! Выходит, я нарушил свое слово из-за такого мерзавца, как ты, Ши Шелам?

Ши явственно затосковал. Он запоздало сожалел и о попытке цапнуть кошелек, и о бегстве, которое все равно ни к чему не привело.

— Кстати, ты отчего босиком? — неожиданно пожелал знать уль-Вади. — На сапоги денег не хватает? Ах, Ши, до чего ты докатился. А ведь так хорошо начинал.

— Его сегодня утром вышвырнули за неуплату из «Водопада», — ровным голосом доложил Кодо, знавший все обо всех. — Имущество госпожа Джемина оставила в залог.

— Злые они там и жадные, — возмутился Ши, распаляясь праведным возмущением: — Постоянного и лучшего клиента в чем мать родила за дверь выкинули. А твердили — приходи в любой день, Ши, мы всегда рады тебя видеть, Ши, конечно, ты всегда можешь рассчитывать на кредит, Ши, а сами-то!.. Никогда больше к ним не пойду!

— Когда это девочки в «Алмазном водопаде» давали в долг? — поднял левую бровь господин Назирхат.

— Лет десять тому Сестры Безбрачия проходили через Замору с паломничеством в Аграпур и везли с собой подлинное покрывало Иштар, — вспомнил Аластор. — Тогда целую декаду бордели работали совершенно бесплатно. А покров какая-то хитрая сволочь подменила и пожертвовала в храм на Ветреном холме.

— О чем они? — прошипел Малыш, оторвавшись от утки и украдкой потянув Ферузу за рукав.

— Как водится среди настоящих мужчин, о борделях, — сухо отозвалась гадалка, огорченная тем, что на шелке теперь останутся жирные разводы от пальцев.

— Гулящие девицы — это неблагочинно, — глубокомысленно заметил юнец с Полуночи.

— В Шадизаре бордель — единственное место, где женщина может рассчитывать на достойную оплату своих трудов! — отрезала ит’Джебеларик. — И где она вправе сказать мужчине «нет».

— Феруза у нас рьяная поборница прав женщин, — растолковал Аластор, вернувшись к более насущному вопросу: — Так что будем делать с Ши? Сколько за ним долга?

— У меня денег нет, а кошелек Кодо себе захапал, — мгновенно откликнулся карманник. — Хоть режьте, отдавать нечем. Денька через два-три верну, господин уль-Вади, вы же меня знаете, за мной не пропадет… — он умильно и просительно заулыбался.

— Я-то тебя знаю как облупленного. Зато мой друг и гость представления о тебе не имеет, — довольно хохотнул смотрящий. — И ждать два-три дня не в его привычках. Отдашь натурой. Мессир Ларгоньо, берите это тело себе, оно полностью ваше. Хотите — станет сапоги вам чистить, хотите — отсасывать на ночь. Ши у нас мальчик опытный, с огоньком и выдумкой. Его только сперва самого отмыть и почистить надо, но Кодо этим займется, не беспокойтесь. Блох и вшей в дом не притащит.

— Угу, — немногословный гигант повлек Ши в сторону выхода.

— Я возражаю! — оглушительно заверещал Ши. — Назирхат, это не по Уставу, я не вхожу в квартальную гильдию, ты не можешь так со мной поступить!

— Отчего ж не могу, очень даже могу, — с достоинством возразил господин уль-Вади. Гость из Зингары взирал на представление с смесью удивления и презрения. — А коли ты щиплешь на наших землях, не входя при том в Гильдию, так ты ж вообще паршивый шакал, достойный всеобщего поругания… Что полагается за крысятничество, Кодо?

— Пальцы ломать, — не замедлил с ответом Ходячий Кошмар. — Сперва на левой руке. Ежели поймают вторично — на правой.

Ши сглотнул. В немом ужасе уставился на смотрящего. Так он еще ни разу не попадал.

— Господин уль-Вади, мы не могли бы договориться миром? — не выдержала Феруза. — Может, уважаемый гость согласится на иную виру — в качестве нашего искреннего извинения за те неудобства, что ему пришлось испытать по вине Ши?

— Сломайте ему руку, — охотно согласился мессир Ларгоньо. — Прямо сейчас. Можно даже обе. Калекам подают охотнее.

Ши взвыл. Феруза схватилась за голову, скорбно воззвав:

— Альс!

— Чуть что — сразу Альс, — проворчал взломщик. — Уль-Вади, мы ведь не комедианты какие уличные. Давайте поговорим, как серьезные люди. Оставьте Ши в покое. Он с рождения придурковатый, не может пройти мимо того, что плохо лежит. Сперва сопрет, потом подумает.

— Вот это разговор деловых людей, — возрадовался Назирхат уль-Вади. — Ты вот жаловался, достойного дела нет, а у меня оно есть. Нужно помочь моему другу мессиру Ларгоньо в поисках… некоторых вещей. Не задаром, разумеется.

— Что именно ищем? — Аластор поставил локти на стол, переплел пальцы, уперся подбородком.

— Несколько редких книг, — нехотя уточнил зингарец.

— На Пергаментной аллее шуршали?

— Тамошние и подсказали, — кивнул шапочкой Назирхат. — Мол, были да сплыли, ушли книги всей партией в Ламлам, в один уединенный особняк на Кисиндо…

— К магику Рилерансу, что ли? — невовремя раззявил рот Ши. Альс сбросил руки со стола:

— К Рилерансу не пойду. И вам не советую. Бытие в качестве ходячего мертвеца не вяжется с моими жизненными планами. А у него, между прочим, патент Стигийской гильдии заклинателей. Он — законно практикующий некромант. С ним даже Немедийская Чума ничего не в силах поделать!

— Кодо, — негромко окликнул ул-Вади. — Не забудь заткнуть мальчику пасть. Терпеть не могу воплей над ухом, особенно во время обеда. Они мешают правильному истечению жизненных соков. Руку и пальцы, понял?

Малыш вскинулся. Неизвестно, что намеревался предпринять юнец с Полуночи. Может, в самом деле волчонком бросился бы на Кодо, следуя варварским представлениям о том, что друзей в беде не бросают — но его удержал один из телохранителей господина Ларгоньо, буркнув: «Сиди смирно». Феруза заметалась, переводя испуганный взгляд с Аластора на уль-Вади и обратно. Уль-Вади ничуть не шутил, его приказы всегда исполнялись, и Кодо без малейших угрызений совести переломал бы Ши пальцы на колоде, где повара «Лозы» рубят мясо.

— Демоны бы тебя взяли, — буркнул Дурной Глаз, когда Кодо и его онемевше-обмякшая жертва достигли дверей. — Хорошо, будь по-твоему. Только не прямо сегодня и не в ближайшие дни. Я намерен остаться в живых — и хочу, чтобы уцелели те, кого я возьму с собой. Мне нужно осмотреться, как в этом особняке и что. Декада.

— Две, — проявил щедрость господин уль-Вади, бросив мимолетный взгляд на зингарца и получив в ответ согласный кивок. — Обещаю, никто не будет толкать тебя под руку и пыхтеть в ухо… Кстати, вы обратили внимание, какую великолепную утку с миндалем тут подают? — он щелкнул пальцами, распорядившись повторить заказ, и обратился к Ферузе, нервно теребившей краешек скатерти, — барышня, мой друг немало наслышан о вашем искусстве толкования тарока и хотел бы собственными глазами убедиться в вашем мастерстве. Вы не откажете?

— Конечно, нет, — услышала гадалка свой собственный голос, такой тихий и растерянный.

Обретший свободу Ши птичкой метнулся под защиту компании. Немедля нарвавшись на подзатыльник и злое шипение Аластора:

— А вот за это, Ши, я тебя лично прикончу. Умирать будешь долго и мучительно, обещаю. Я тебя колдунам продам, для опытов.

История 4. «Императрица».

«Жемчуг Полудня».

Действующие лица: Клелия/Кэрли.

Варрин, владелец гостиницы «Рубиновая лоза», мечтал сделать свое заведение самым известным и процветающим в городе. Чтобы иноземные гости, проезжая через Шадизар, останавливались исключительно у него и разносили добрую славу дальше по Дороге Королей.

Кое-чего предприимчивый содержатель гостиницы уже добился. В «Лозе» полностью вывели крыс, блох и тараканов, здесь были самые чистые и уютные нумера, и самая вкусная кухня. Если постоялец изъявлял желание скрасить вечерок в обществе приятной внешне и ненавязчивой особы женского или мужского пола, таковая особа немедля прибывала. Проснувшись, вы могли быть уверены, что ваш кошелек, перстень с фамильной печатью, закладные письма и портрет любимой супруги останутся в полной неприкосновенности, а ваша репутация ничуть не пострадает.

Горничные, служанки и половые «Рубиновой лозы» также подбирались на службу не абы как и были вышколены почти до полной безупречности. «Почти» — ибо городские нравы все же порой брали верх. Порой довольные постояльцы уже на самой границе города внезапно обнаруживали вопиющее отсутствие дорогих мелочей, которые вроде бы все время были под рукой — а в последний миг то ли завалились невесть куда, то ли отрастили крылья и упорхнули.

Так вот, о горничных. Вот по коридору семенит одна из них, согласно требованиям хозяина наряженная кхитайской прислужницей из чайного дома. Голубой халат со скромной серебряной вышивкой, широкий пояс, затянутый огромным бантом-бабочкой. Шпильки в гладко причесанных волосах, смазливое личико коренной уроженки Шадизара. Стопка свежего постельного белья в руках, заткнутый за пояс мешочек с письменным прибором и счетами. Ножки так и мелькают из-под подола. Девица останавливается напротив дверей, богато украшенных резными виноградными лозами, достает из кармана ключ с шелковой кисточкой, открывает створку и юркает внутрь.

Зовут девицу Кэтерлин-Нирена бар-Азарак. Для друзей, знакомцев и мимолетных любовников — Кэрли. Она скорее согласилась бы пойти на виселицу, нежели целыми днями бегать с поручениями, волоча за собой тяжелую тележку гостиничной служанки, отбиваясь от домогательств игривых постояльцев и получая за все про все нищенские десять талеров в седмицу.

Кэрли промышляла изготовлением подделок и воровством на хороших постоялых дворах. У симпатичной Кэрли множество знакомцев, ибо она твердо верует в два нерушимых принципа: «Никогда не знаешь, где найдешь, где потеряешь» и «Не плюй в колодец». Прислужница с кухни «Рубиновой лозы» разболтала своей лучшей подружке о новой постоялице, коридорный и ночная горничная подтвердили полученные сведения. Несколько дней Кэрли потратила на слежку за добычей, выясняя, когда та уходит и приходит, остается ли кто в нумере в отсутствии постоялицы, а также изготовляя ключ от комнаты по сделанному слепку.

Сегодня постоялица в сопровождении трех своих служанок отправилась в богатый квартал Асмак, надо полагать, в гости к друзьям. Вернется она ближе к ночи. Кэрли позаимствовала из кладовки наряд горничной и отправилась на разведку боем. Прислуга «Рубиновой лозы» в один голос твердила, как неимоверно богата приезжая дама, но Кэрли доверяла только собственным глазам и собственным рукам. Нужно проверить и убедиться. Прикинуть, что из имущества гостьи представляет ценность и может быть перепродано в ювелирные лавки на Ишлазе, Пергаментной аллее.

Воровка беззвучно ступала по толстому ковру винно-алого цвета, поводя головой по сторонам, точно принюхивающийся хорек в курятнике. Ничто в комнатах не избегало ее внимания. Кэрли быстро и деловито приоткрывала короба с одеждой и дорожные кофры, ящички с косметикой и шкатулки с украшениями. Украшения интересовали ее прежде всего. Незримые счеты в голове девицы азартно щелкали костяшками, прикидывая стоимость камней и оправ.

«Не жадничай, жадность сгубила множество хороших воров. Ты ведь не хочешь присоединиться к их числу?» — Кэрли обогнула гостиную с выходом на открытую террасу, сунулась в спальню. Зацепилась взглядом за украшавший дальнюю стену большой шелковый свиток. Многоцветная картина изображала Великую Мать, богиню Иштар — прекрасную женщину, восседающую на золотом троне в окружении цветущих роз и преданных слуг-астэри.

Кэрли машинально поклонилась свитку.

Подобно большинству обитателей Шадизара, воровка таскала пожертвования на алтарь Обманщика Бела — но считала, что покровительство любого божества не бывает лишним. А это же сама Иштар, покровительница женщин, дарующая удачу…

Под свитком поблескивал черным лаком туалетный столик. На столике, свернувшись змеей, переливалось нежно-розовым огнем самое дивное из жемчужных ожерелий, которое доводилось видеть Кэрли. Воровка аж прикусила кончик языка, когда осторожно брала его в руки.

Жемчужины безупречного цвета и округлости были чуть прохладными на ощупь и тяжелыми. Кэрли пропустила их меж пальцев, машинально пересчитывая. Сорок пять просверленных шариков, в мучениях рожденных страдающими от случайной песчинки моллюсками с Полуденного побережья, сорок пять перламутровых чудес на шелковой нити соблазна. Она застыла, борясь с искушением схватить жемчуг, сунуть за пазуху и удрать. Бежать со всех ног на Ишлаз, постучаться в заветную дверь, бросить сокровище на прилавок. Нить перережут, жемчужины рассыплются, ловкие пальцы сделают их частью иных украшений или укроют в тайнике, их увезут из Заморы, хозяйка никогда больше не увидит своей драгоценности…

Ожерелье было так красиво, что даже смотреть на него было больно. Кэрли с трудом заставила себя отвлечься от мягких бликов на изогнутых бочках жемчужин, пытаясь сообразить, что делать.

Самым разумным поступком было — тщательно осмотреть жемчуг, запечатлевая его в памяти, после чего вернуть драгоценность на место и тихо удалиться. Если совсем невмоготу уходить с пустыми руками, то прихватить что-нибудь из мелочи. Кэрли водила дружбу с искусниками, которые за кругленькую сумму могли в три дня сотворить точнейшую копию ожерелья. Владелица не заметит разницы, а Кэрли завладеет драгоценностью, не оставив по себе ни следа, ни подозрений…

Так на ее месте поступил бы любой опытный вор.

Но Кэрли была заворожена и ослеплена блеском полуденного солнца.

«Постоялица вернется не скоро. Я успею. Останусь здесь, где меня никто не потревожит. Бежать через город с жемчугами — все равно что бежать с полной пазухой углей. Я могу налететь на кого-нибудь из парней Кодо, меня могут ограбить и отнять жемчуг».

Кэрли извлекла из-за пояса вместительный мешочек, раскрыла прибор для письма, вытащила счеты и, хмурясь, сравнила нанизанные на проволоку деревянные костяшки с жемчужинами. Жемчужины были несколько меньше размером, но в запасах Кэрли имелся пузырек с костяным клеем и широкая кисточка…

«Обмажу клеем и подменю ими костяшки. Они будут выглядеть как самые обыкновенные счеты, никто ничего не заподозрит и я спокойно дойду до дома. Кому могут понадобиться старые счеты? Решено! Действуй, Кэрли, все в твоих руках!»

— Так и думала, что позабыла их на столике, — произнес напевный женский голос. Увлекшаяся созерцанием жемчугов и построением грандиозных планов Кэрли упустила миг, когда бесшумно открылась дверь и кто-то вошел в нумер. — Милая девушка, мне казалось, я достаточно ясно высказала свое пожелание — не трогать без нужды мои украшения.

В скругленных поверху дверях спальни стояла законная владелица ожерелья из розовых жемчужин. Кэрли собрала о ней достаточно сведений. Клелия Кассиана, графиня диа Лаурин, из Ианты Офирской, около тридцати с небольшим лет от роду. Красива, точно воплощение Ашореми-Юности, не замужем и вроде как не собирается, свободна в делах и воззрениях, ведет дела с известнейшим торговым домом «Офирский венец», раз в полгода приезжает в Шадизар, проводя тут от декады до полной луны. Знакома с взломщиком Аластором Дурным Глазом и несколькими смотрящими кварталов. Обеспеченная, знатная, прекрасная. Женщина, которая не нуждается ни в ком и ни в чем.

Серо-голубые, широко поставленные глаза. Пшеничные локоны, уложенные широким венцом и перевитые вышитыми лентами. Струящийся и шелестящий шелк одеяний, окутывающих статную фигуру. Клелия Кассиана ошиблась, приняв Кэрли за гостиничную прислугу, у воровки оставался шанс — положить ожерелье, рассыпаться в извинениях и исчезнуть. Госпожа Кассиана выжидающе смотрела на нее, она в любой миг могла кликнуть охранников — и Кэрли вряд ли сумела бы внятно объяснить, кто она такая и что здесь делает в наряде горничной.

Но Кэрли никак не могла выпустить жемчуга из рук. И не могла отвести взгляда от лица Клелии Кассианы.

— Ты не горничная, — леди чуть нахмурилась и сделала крохотный шаг назад.

«Сейчас закричит. Я пропала. Тюрьма, позорный столб, плети, карьера шлюхи в соляных копях».

На Кэрли снизошло вдохновение.

— Да, я не горничная, — она грохнулась на колени, не выпуская жемчужной нити, и надеясь, что ее голос звучит достаточно искренне: — Я украла это платье и пробралась сюда — иного шанса встретиться с вами у меня нет и не будет. Я люблю вас, госпожа Клелия. Вы не знаете обо мне ничего, я знаю о вас почти все. Я встречаю вас у Бронзовых ворот, когда вы приезжаете в Шадизар, и провожаю у Пустынных, когда вы уезжаете. Я знаю, с кем встречаетесь в Гранатовых садах и где обедаете. Когда вы идете по нашему городу, я тенью следую за вами, мечтая стать прахом под вашими ногами. Да, я самая обычная девушка, да, вы никогда не обратите внимания на такую, как я — и я должна была что-то сделать!

— Я должна верить сказанному тобой, девушка? — Клелия Кассиана явно раздумала звать на помощь. Она стояла, снизу вверх смотря на Кэрли, в серых с просинью глазах солнечными зайчиками плясали смешинки.

— Я могу подтвердить! — Кэрли судорожно рванула высокий воротничок платья горничной. По ковру запрыгали отлетевшие пуговицы. Открывшийся вид вполне мог заставить мужчину ненадолго отвлечься от спасения мира и разграбления королевской сокровищницы, но Клелия Кассиана лишь рассмеялась, заметив:

— Меня предупреждали, сколь искусным может быть здешнее лицедейство. Милая обманщица, тебе удалось произвести на меня впечатление. Оставь жемчуг и беги. Думаю, тебе известно, где в гостинице черный ход. Тебя не станут преследовать, обещаю.

— Никуда я не побегу, — упрямо затрясла головой Кэрли. — Я и не надеялась, что вы поверите моим словам. Но вы хотя бы меня выслушали! Теперь вы знаете, что я существую на свете!

— Как тебя зовут, девушка? — госпожа Кассиана грациозно присела на край обширного ложа.

— Кэрли, госпожа. Просто Кэрли с улиц Шадизара, — воровка нерешительно пересела с колен на корточки.

— Но ты, надеюсь, не… — Клелия неопределенно пощелкала пальцами.

— Нет-нет, я не гулящая, — догадалась Кэрли. — У меня есть дружок.

— Ты его любишь? — пожелала узнать госпожа Кассиана.

— Нет, конечно, — соврала Кэрли. — Но в этом городе девушке никак без дружка, а то и двух. Иначе она совсем пропадет.

Леди Клелия протянула руку, вытащив из прически Кэрли длинную костяную шпильку. Освобожденный каштановый локон упал на плечо, обтянутое поддельным голубым шелком.

— Меня еще никогда не пыталась столь откровенно соблазнить хорошенькая воровка, переодетая служанкой, — задумчиво протянула Клелия Кассиана. — Придется мне извиниться перед друзьями, которые нынешним вечером ждали меня в гости. Скажи, девушка Кэрли, неужели тебе так хочется заполучить этот жемчуг?

— Мне хотелось заполучить вас… тебя, — Кэрли на миг озадачилась вопросом, солгала она или сказала правду. Такое знакомство могло быть очень и очень выгодным.

Если только блистательная офирская графиня сейчас не выставит ее за дверь нумера.

Не выставила.

Утром Клелия примерила жемчужную нитку на шею Кэрли, разочарованно заявив:

— Они совершенно на тебе не играют! Рубины смотрелись бы куда лучше, но я их не люблю и не держу. Где-то, помнится, завалялась цепочка из изумрудов в черненом серебре. Пожалуй, вот они смогут достойно подчеркнуть твою… своеобразность.

— Не нужно мне никаких камней, — Кэрли хотелось засунуть голову под подушку и дремать, ощущая мягко прикасающийся к векам предутренний свет, осязая сладкий аромат волос и тела Клелии. — Ничего мне не надо.

— Совсем-совсем ничего? — с недоверчивым ехидством уточнила офирская красотка.

— Угу.

— Ты могла бы продать жемчуг. Он все равно мне надоел. Ты придешь еще, Кэрли? — госпожа Клелия вроде бы задавала вопрос, но по сути своей это было повеление. Повеление, с которым невозможно спорить, но которому радостно подчиняться.

«Ей достаточно только взглянуть, и мужчины сами стелятся ей под ноги. Хотела бы я уметь так вести себя. Так говорить и так смотреть, чтобы никто не решался возразить мне».

— Приду.

История 5. «Жрица».

«Научи меня».

Действующие лица: Феруза

— Это называется тарок, малышка. Хочешь посмотреть? Подойди, не бойся.

С этими словами больше пятнадцати лет назад старуха, известная доброй половине жителей Аграпура как Бабуля Гузлим, протянула любопытствующему ребенку изрядно потрепанную колоду карт.

— Я и не боюсь, — самоуверенно ответила Феруза ат’Джебеларик, любимая дочка почтенного Мансура, процветающего владельца гончарной мастерской, симпатичная девчушка десяти лет от роду. Большеглазое дитя в нарядном платьице, с тоненькими косицами, украшенными низкой серебряных монет. — Мне просто интересно.

Никто в точности не знал, сколько лет Бабуле Гузлим. Согбенная, сморщенная, точно старая урючина, позабытая в погребе. Закутанная в яркие одеяния, звенящая медными браслетами, всякое лето въезжающая в туранскую столицу на разбитой повозке, запряженной двумя колченогими мулами. Бабуля и ее мулы были точно такими же двадцать лет тому, когда только взошедший на престол нынешний халиф торжественно закладывал первый камень в основание храма Эрлика Победителя, и сорок лет назад, когда отец халифа сверг предыдущего правителя. Возможно, она такой явилась на свет из материнского чрева — улыбчивая старуха с картами и прячущейся в рукаве ручной гадюкой. Бабуля Гузлим была женщиной из племени люйли, вечных кочевников, странствующих с табунами и отарами по степям вокруг моря Вилайет, от устья могучего Танаиса до закованных льдом скал Граскааля.

Бабуля ведала тарок. В день, когда запыленная и залатанная кибитка появлялась на площади Пророка Гийаса, окрестные кварталы охватывало нездоровое оживление. Феруза никогда не видела, чтобы к повозке выстраивалась очередь, но в палатке Бабули Гузлим вечно кто-то сидел — женщины, страдающие от бесплодия, мужчины, желавшие удачи в делах, девушки, мечтавшие о любви, и юнцы, грезящие о славе и девушках. Старая Гузлим жевала палочку корицы, раскидывала карты и выносила приговор — приговор, который всегда сбывался.

Маленькая Феруза, затаив дыхание и встав на цыпочки, подглядывала в щель между рваными холстами за мельканием карт. Пока Бабуля Гузлим однажды не поманила ее скрюченным пальцем:

— Подойди, малышка. Смотри, это масть пентаклей, а вот это динары — сверкающие, как золотые монеты, и такие же коварные. А вот Господа и Дамы, старшие в тароке.

— А это кто? — девочка протянула загребущую лапку, выдернув из пестрой россыпи карту с изображением женщины, восседавшей на обтесанной глыбе в проеме зловещего вида каменных врат. В одной руке женщина сжимала пару ключей, в другой — полуразвернутый свиток с загадочными письменами. За ее спиной всходила луна, у ног свивалась кольцом змея. Женщина была молода и красива, лицо ее было суровым и строгим, замкнутым и отрешенным.

— Это я, — весело хмыкнула Бабуля Гузлим, смахивавшая на престарелую черепаху, выглядывающую из панциря. — Что, не похожа?

Удивленная девочка перевела взгляд с нарисованной женщины на смеющуюся старуху. Обратно. Снова на старуху — и на деву в лунном сиянии, чье гладко-бесстрастное лицо на миг подернулось сетью глубоких морщин. Постаревшая колдунья смотрела на ребенка бездонными глазами вечности.

В ужасе отшвырнув карту и заревев, Феруза со всех ног убежала домой. К матери, отшлепавшей дочку за то, что та крутилась около кибитки гадалки, и разогнавшей детские страхи, уверив Ферузу в том, что Бабуля Гузлим — всего лишь ловкая мошенница, как все люйли. Карты не могут оживать, пугая глупеньких девочек с богатым воображением.

В тот год Феруза иси-Мансур больше не приходила на площадь. И в последующие — тоже.

Дочь процветающего горшечника явилась к Бабуле Гузлим в год своего пятнадцатилетия. Она не принесла с собой мешочка тщательно накопленных монеток, не хихикала смущенно в ладошку, прося погадать на любимого. Феруза решительно забралась в повозку, уселась на хлипкий ящик и заявила:

— Помнишь меня? Я девочка, которая вытянула Жрицу из твоей колоды. Я все обдумала. Я не собираюсь становиться такой, как моя матушка и ее подруги. Научи меня разговаривать с тароком. Я купила книгу, и выучила названия всех карт и всех мастей в колоде. Я знаю, что они символизируют, но я… — Феруза запнулась, — но я понимаю, этого недостаточно. Я мало знаю, но хочу узнать больше. Хочешь, я буду служить тебе? Мне не нужно платы, только научи меня.

— Знают ли твои отец и мать о том, что ты здесь? — Бабуля Гузлим даже вынула изо рта и отложила в сторону недожеванную корицу. Феруза заметила, что все зубы гадалки целы и сидят на своих местах.

— Нет. Но это неважно. Это моя жизнь, а не моих родителей.

— Есть ли у тебя братья и сестры? — неожиданно спросила старая гадалка.

— Старший брат и две младшие сестренки, — Феруза удивилась, но ответила.

— Подыскали ли твои родители тебе жениха? — допрос продолжался.

— Даже двоих, только ни один из них мне не по душе, — дернула плечом девушка. — Хочу быть хозяйкой самой себе. Своему разуму и своему телу.

— А быть побитой камнями или сгореть за чародейство не хочешь? — подслеповатые глаза Бабули Гузлим, вечно полуприкрытые тяжелыми веками, внезапно распахнулись, плеснув золотистым огнем. — У гадалки нет пристанища, нет любимого и нет семьи. У нее есть только тарок и шепот в ночи. Есть неведомые страхи, подкрадывающиеся по ночам, и палки, летящие вслед. Никто не поверит тебе, но все будут выспрашивать у тебя правду и только правду — которая им совершенно ни к чему. Ты будешь одинока — всегда, всю жизнь. Никто не закроет твоих глаз, никто не вложит тебе в руку монету за переправу на Серые Равнины. Ты вправду хочешь этого, девушка? Или просто мечтаешь удивить подружек своими познаниями? Для этого достаточно и тех крох, что ты уже успела ссыпать в свой подол. Уходи, не тревожь старуху, доживающую последние дни…

— Ты уже сто лет доживаешь свой последний день, да никак дожить не можешь, — отрезала Феруза. — Лучше навсегда остаться одной, чем до конца дней превратиться в безмолвную вещь мужчины. Научи меня, госпожа Гузлим.

Словно провернулось ржавое колесо, так смеялась старая Гузлим. Отсмеявшись же, шлепнула перед Ферузой карту:

— Рассказывай, что видишь и знаешь. Да подробно, девушка! Посмотрим, что ты сумела вычитать в своих книгах.

Феруза сглотнула и принялась описывать изображение на потрескавшемся пергаменте, прошедшем через множество рук, прежде чем оказаться в кибитке Бабули Гузлим.

Она не вернулась в свой дом, привычный и уютный, но казавшийся ей тюрьмой — ни в этот день, ни в следующий. Отец без труда разыскал ее, кричал на Бабулю Гузлим и даже замахнулся на гадалку тяжелой дубинкой — но старуха глянула на него, и почтенный Мансур сник, как проколотый бычий пузырь.

— Ты хоть извещай нас с матерью, где ты и что с тобой, — потребовал он от упрямой дочери, поняв, что на ту не действуют ни уговоры, ни угрозы. Если он попробует силой увести Ферузу прочь и посадить под замок, та завтра же найдет способ улизнуть. — А ты — ты береги ее, слышишь?

— Я сберегу, — обещала Бабуля Гузлим. Старуха сдержала данное слово, стерегла Ферузу пуще наседки, хлопочущей над цыпленком — до того дня, когда Разлучительница всех собраний отыскала старую кибитку и взяла Гузлим за руку, уводя за собой. Люйли сжигают своих мертвых, и Феруза, глотая слезы, целый день собирала хворост, пытаясь соорудить погребальный костер — получившийся слишком маленьким и кривобоким. Мимо шел караван, возившуюся на обочине Ферузу окликнули, спросив, кого она хоронит. Караванщики знали Бабулю Гузлим и помогли ее воспитаннице. Костер догорел, выбросив последний сноп искр, а Феруза попросила разрешения присоединиться со своей кибиткой к каравану.

Так молоденькая гадалка попала в Султанапур. Оттуда по Дороге Королей, перебравшись через границу между Тураном и новоприобретенной немедийской провинцией Заморой — в Аренджун, из него — в Шадизар.

Где и прижилась. Теперь она умела постоять за себя и привлечь клиентов. Она продала старую кибитку Гузлим и купила новый шатер, у нее было постоянное место на краю Каменного рынка. Ее побаивались, но к ней шли.

Бабуля Гузлим хорошо выучила настырную девчонку, напросившуюся в ученицы к старой люйли. Девчонку, так внимательно слушавшую всякое ее слово и пристально следившую за движениями коричневых дряхлых рук, быстро тасовавших колоду. Перемешивая будущее, прошлое и настоящее. Девочку, ставшую красивой девушкой с задумчивым и странным взглядом глаз цвета скорлупы неспелого ореха. Феруза ат’Джебеларик видела слишком многое, порой сама не желая того. Знаки, символы, беззвучные предостережения, то складывающиеся в единую картину мира, цельную и устрашающую, то рассыпающиеся звонкой грудой мозаичных осколков с бритвенно острыми краями. Паутина разноцветных нитей, протянутых от одного человека к другому, камешки, сдвигающие лавины, кошмарные призраки возможного, но не случившегося. Теперь Феруза слишком хорошо понимала предостережения Бабули Гузлим — но иси-Мансур выбрала свою дорогу и шла по ней. Шаг за шагом приближаясь к женщине, что ожидала ее прихода у запертых каменных врат, сжимая в руках золотые ключи и свиток познания.

В мире было так много тайн и загадок, и люди были самой захватывающей и пугающей из них.

Мир был так ужасен и прекрасен.

В этом мире у Ферузы появились друзья и любимый — взбалмошный и непредсказуемый, но ничуть не боявшийся ее зловещей репутации.

Но порой ее колода становилась такой холодной, что обжигала кончики пальцев. Как сейчас, когда она составляла расклад для гостя достопочтенного Назирата уль-Вади. Человека, носившего громкое и звучное имя Кебрадо лос Уракка, граф Ларгоньо из Зингары, столь привлекательного внешне, но смотревшего на Ферузу, как змея смотрит на беспечно порхающую по ветвям птицу. Неподвижно-ледяной взгляд тревожил гадалку, карты выскальзывали из пальцев, и рассказ становился не таким бойким, как обычно.

К тому же она не могла толком разобраться в сложившейся картине. Символы противоречили друг другу, запутывая ее иносказаниями и образами, обманывая и злорадно посмеиваясь. В конце концов, разозлившись, Феруза взмахом руки смешала колоду, заявив:

— Ваше начинание неудачно, вот и все, что я могу сказать сейчас. Оно не оправдает ваших ожиданий и приведет совершенно не к тому исходу, на который вы рассчитываете. Платить не надо. Извините, господин уль-Вади. Вы же знаете — гадатели лишь повторяют вслух сказанное картами. Сейчас они молчат. Мне нечего больше добавить.

Ее друзья маялись и переругивались на крыльце «Рубиновой лозы», ожидая, когда Феруза закончит сеанс и присоединится к ним. Солнце янтарной смолой стекало по крышам, город облегченно переводил дух, приветствуя сумерки и прохладу.

История 6. «Умеренность».

«Хозяйка корчмы»

Действующие лица: Лорна и Компания

Есть мертвые солдаты. В их память складывают керны, насыпают курганы и складывают мрачные песни с названиями навроде «Штандарт шестого легиона».

Есть те, кому повезло остаться в живых. Клянчащие подаяние калеки, всегда готовые поведать первому встречному, каково оно было, стоять в шеренгах у стен Венариума. С легкостью пропивающие то, что им удается насобирать за день, ибо вино убивает память.

А есть осуществившие заветную мечту всех вояк. Живые, здоровые, сохранившие свою долю армейских трофеев и сумевшие выгодно ее пристроить. Те, кто сейчас имеет полное право сидеть на крылечке, поплевывая в небо и с любезной ухмылкой посылая вербовщиков ко всем демонам.

Лорна Бритунийка относилась к любимчикам переменчивой военной фортуны. Она уцелела во всех передрягах, скопив за время службы кругленькую сумму. Получив отпускное свидетельство и кошель с расписками, Лорна отправилась в Шадизар. Ей приглянулся этот шумный, неунывающий городишко, и она решила обзавестись здесь недвижимой собственностью. Своротив в ходе переговоров нос незадачливому посреднику и переломав руки его охранникам, решившим надуть наемницу, она стала законной владелицей трактира в Обманном переулке.

Годы и ремесло наложили свой отпечаток на облик Лорны. Она родилась и выросла в суровом краю, где женщины сражались наравне с мужчинами, прошла несколько военных компаний — и совершенно не походила ни на почтенную матрону, ни на воинственную красотку-амазонку. Высокая, широкая в кости, с лошадиной физиономией и копной выгоревших на солнце светлых волос, манерами легионера в отставке и припрятанной под стойкой тяжелой дубинкой. Такой была Лорна из Пайрогии, хозяйка «Крысиной норы», корчмы с подачей блюд и комнатами в найм.

Вскоре она нашла себе приятеля и компаньона, такого же наемника на покое, уроженца Нордхейма. Райгарх одним своим видом пресекал ссоры, грозившие перерасти в поножовщину, чинил сломанные столы и лавки, подметал двор, а Лорна стояла за стойкой, наполняла стаканы и чувствовала себя совершенно счастливой. Она никогда не мечтала ни о ферме, ни о куче пискливых детишек. Ей было хорошо именно здесь, где она могла перетирать оловянные кружки и спокойно созерцать коловращение пестрой жизни.

Ей посчастливилось найти хороших постояльцев. Ее трактир облюбовала шайка приятелей Аластора Дурного Глаза. Сперва они забегали просто выпить и перекусить, потом Ши Шеламу пришла в голову идея сделать «Нору» постоянным жилищем — и компания заняла комнатушки под скошенной крышей, чему Лорна была только рада. Теперь имелось кому защитить ее собственность от погромов и отстоять ее интересы.

Целыми днями компания пропадала в городе, к вечеру являясь с добычей, невероятными байками о своих и чужих похождениях, и ворохом городских новостей. Лорна ждала их возвращения — и с первого взгляда поняла, что-то нынче пошло неладно. То ли ее постояльцев потрепали, то ли на сей раз они умудрились плюхнуться в особо грязную и глубокую лужу. Не было слышно ни привычных шуточек, ни болтовни, ни подначек. Компания в мрачном молчании расселась вокруг стола, изучая следы от пивных кружек и глубоко вырезанные похабные надписи.

Подумав, Лорна откупорила кувшин белого туранского и добавила к нему миску соленой редьки. Подумала еще — и выставила на стол плетенку с мелкими сливами. Ши потянулся к лакомству, но тут же получил по рукам.

— Что будем делать? — задал самый насущный из вопросов Аластор. — Только по существу. Я знаю, вам всем не терпится принести Ши в жертву Сету, но сейчас с этим можно повременить. Есть идеи?

— Давайте подпалим дом, — Малыш подошел к делу со свойственной ему обстоятельностью.

— Правильно! — немедля поддержать его Ши. — Когда лучше всего тырить? В суматохе при переезде и на пожаре!

— Ага, и я могу побиться об заклад — в этой суматохе ты умудришься сесть прямиком на ловушку с отравленными шипами, — отмахнулся Альс. — Заткнись, Ши. Ты уже все сказал, спасибо тебе большое.

— Что стряслось-то? — Лорна украдкой потеребила приунывшую гадалку. Феруза вполголоса разъяснила сущность трудностей, и трактирщица сочувственно присвистнула. Обнести магика — задача воистину не из простых. Пожалуй, самое время откупорить второй кувшин, да побольше.

— Нам дали две декады, — по дороге к Альсу и его спутникам присоединились еще двое компаньонов, рыжий Хисс, неунывающий и склонный позубоскалить, и Джай Проныра, отличавшийся сумрачным и неразговорчивым нравом. Кэрли, подружка Хисса, шаталась неведомо где, и ее решили не ждать. — Что можно сделать за это время? Вот бы пристроить зоркие глаза и быстрые ноги в заветный особнячок…

Приунывший Альс поднял голову, одобрительно хмыкнув:

— Уже неплохо. Но кого и как? Что мы вообще знаем о колдуне Рилерансе, кроме того, что он практикует некромагию и якобы оживляет мертвых?

— У нас в Киммерии за такие дела камень на шею вязали и в озере топили, — внес ценное дополнение Малыш. — Давайте все-таки его подпалим. Это благочинно и богоугодно.

— Но неразумно. Вдруг что пойдет не так? Если огонь перекинется на книги, которые мы должны вынести? — напомнил Хисс. — Тогда уль-Вади наши собственные шкуры пустит на переплеты и не поморщится.

— От этих ваших книг никакого проку. Только мертвяки заводятся, — наставительно изрек юнец с Полуночи. Аластор скривился, как от зубной боли:

— К плану поджога мы еще вернемся. Другие мысли есть?

— Зашьем Ши в шкуру карпашского леопарда, какие в передних ставят с серебряным подносом, — проворчал Джай. — Доставим домоправителю Рилеранса, якобы подарок от друзей по Гильдии. Ночью Ши выберется из шкуры и осмотрит, как там и что. Утром придем, скажем, что перепутали адреса, и заберем его.

— Он же в собственных ногах запутается, когда вылезать будет, — вздохнул Дурной Глаз. Ши оскорбленно надулся, но смолчал. — Отказать.

— А в особняк прислугу берут? — подала голос Феруза. — Я знаю несколько известных контор по предоставлению слуг по найму. Может, если приплатим, удастся пристроить Кэрли горничной?

— Мысль, — Хисс заглянул в кружку, с удивлением обнаружив, что та пуста. Сунулся в кувшин, тоскливо воззвал: — Ло-орна!

— Иду, — трактирщица бухнула на стол поднос с двумя новыми кувшинами и высказалась: — Женщину туда не возьмут. Я слышала, у Рилеранса в особняке вообще нет женщин — ни служанок, ни подружек. Не терпит он их. У него только мужчины. А его кухаря, ас-Равди, я сама нанять в «Нору» хотела, да передумала.

— Почему, Лорна? — Альс отмахнул рукой в сторону компании, веля приятелям замолчать, и пристально взглянул на кабатчицу. Та пожала широкими плечами:

— Всяк сходит с ума по-своему. Хурман ас-Равди родом из Турана и его тянет на молодых парней. Которые потом исчезают невесть куда. Мне не хотелось, чтобы о моем заведении ходили подобные дурные слухи.

— А которые с мужиками или с козлами блудят, тех у нас… — начал Малыш, терзаемый праведным возмущением. Хисс и Феруза зашипели на юнца с двух сторон. Альс напряженно размышлял, уставившись в столешницу.

— Нужен толковый доброволец, — наконец сурово заявил взломщик.

— Что вы на меня уставились? — Ши сделал шаг назад, в сторону спасительных дверей. — Я никогда! И ни за что! Вы свечку надо мной не держали, так что нечего тут! Я только с девчонками!

— Ши, — тоном, исполненным бесконечной усталости, произнес Аластор, — все знают, что ты с радостью побежишь за любым, кто позвенит кошельком, и исполнишь все, что велят. Неважно, какого он пола, возраста и каков собой с лица. Но мы тебя не виним, потому как на слабоумных зла не держат. Я сказал «толковый доброволец». Ты для столь деликатного поручения не годишься. Едва тебя притиснут в темном уголке, ты по доброте душевной и умственной скудости выболтаешь все планы.

— Пошли тогда Райгарха. Он вообще говорить не способен! — обиженно взвизгнул Ши.

Вышибала «Норы», не вставая с табурета подле дверей, многозначительно хрустнул костяшками пальцев. Воришка осекся.

— Сдается мне, Райгарх придется там не ко двору, — еле сдерживая смех, предположил Хисс. — Ладно, Ши не подходит, Альсу идти невместно. Остаемся либо я, либо Джай. Метнем монетку на удачу или попросим Ферузу раскинуть карты?

— Пойду я, потому что тебя соплей можно перешибить, — изрек Джай. — Ты этого ас-Равди видел? Нет? А я видел. Это нордхеймский горный медведь, бритый налысо и ходящий на задних лапах. Если он на тебя полезет, ты вякнешь и испустишь дух прежде, чем он успеет приступить к делу.

— Не болтай о том, чего не знаешь! — возмутился Хисс, и тут же прикусил язык, сообразив, насколько двусмысленно прозвучали его слова.

— Выходит, мы чего-то о тебе не знаем? — мгновенно влез оживившийся Ши. — Хисс, слушай, за что тебя прозвали Змеиным Языком, если не секрет? Поделись с товарищами!

Малыш выбросил руку и смазал Ши ладонью по затылку. Аргумент оказался недостаточно весомым, Ши отодвинулся подальше и продолжил разглагольствовать:

— А ты, Джай, столько лет прикидывался таким скромником! Но едва речь зашла о типе, любящем покувыркаться с симпатичными мальчиками, ты прям-таки рвешься в бой!

— Держите меня, не то я сейчас это трепло прирежу, — задетый за живое Джай потянулся за ножом.

— Уймитесь, мальчики, — Лорна водрузила на стол тарелку с закусками, добродушно заметив: — Ши, толку от тебя ни на грош, а писку целый ковш. Придержал бы язык, пока не укоротили. О деле надо думать, а не болтать попусту.

— Точно! — вскинулся Джай. — Прежде чем я туда пойду, надо обрубить Ши язык. Иначе он начнет трепаться на всех углах. Райгарх, Малыш, ну-ка хватайте его!

— Да я — могила! — для пущей убедительности Ши зажал себе рот руками, невнятно пробубнив: — Если кто и разболтает, то не я! Не быть тебе, Джай, звездой Птичника и первым среди ночных фиалок!

«Птичником» в Шадизаре именовали неприметную площадь, служившую местом встреч поклонников «любви легионеров». «Ночными фиалками» звались подростки и юнцы, зарабатывавшие этим промыслом себе на жизнь. Гулящие девицы с улицы Соблазнов и «фиалки» вели непрекращающуюся борьбу за клиентов, порой оканчивавшуюся схватками не на жизнь, а на смерть, с выбиванием зубов, выцарапыванием глаз и выдиранием кудрей.

— Лорна права, — положил конец препираниям Аластор. Оглядел свое маленькое воинство, чуть воспрявшее духом: — Нам придется разыграть небольшой спектакль, дабы Джай точно сумел попасть в особняк — и его ни в чем бы не заподозрили. Я придумал, как поступить. Слушайте все сюда.

Головы кружком сомкнулись над столешницей, зашептались невнятно и горячо. Лорна вернулась за стойку, мысленно посмеиваясь. О чем они только думают, чем они озабочены, ее молодые приятели. Строят планы, вынашивают замыслы, запускают колесики внутри колесиков. Их можно понять, у них вся жизнь впереди, им нужно завоевывать свое место под солнцем. В отличие от нее, которая уже достигла всего, о чем мечтала, обретя гармонию, о достижении которой с пеной у рта твердят философы. Лорна из Пайрогии прожила бурную жизнь, и теперь может с чистой совестью позволить себе отстраненно наблюдать за метаниями других. Они выкрутятся, не так, так эдак, им не впервой. Шаг за шагом, вырывая у судьбы кусочек за кусочком, они добьются своего.

Как хорошо, что ей больше не нужно принимать участия в этой гонке.

История 7. «Жрец».

«Причиняя справедливость»

Действующие лица: Эпиналь

Шадизарский храм Возвышенного Просветления во имя Митры, Подателя Жизни, был одним из множества ему подобных, разбросанных по просторам земель Заката и Восхода, не отличаясь ничем особенным. В кладовых монахов не сыскалось ни единой подлинной или фальшивой реликвии, которую можно было бы с почетом проносить по улицам, собирая щедрые пожертвования. Не имелось при храме и достаточно красноречивого брата, чьи проповеди привлекали бы паству и опять же служили к увеличению пожертвований. Все, что имелось у митрианской общины — маленький храм с покосившейся колокольней, странноприимный дом да благотворительная ночлежка, где бродяги могли рассчитывать на краткую проповедь и миску горячей чечевичной похлебки.

Митра, бог мудрецов, философов, звездочетов и вдохновенных свыше творцов, не пользовался здесь особенным спросом. Со своими бедами и радостями мужчины Шадизара предпочитали идти к Обманщику Белу, а женщины пестрыми стайками поднимались на Ветреный холм, к всегда гостеприимно распахнутым воротам обители Госпожи Иштар.

Дорога на Ветреный холм проходила как раз мимо храма Возвышенного Просветления. Всякий день и ночь, с утра до вечера и с вечера до утра братия в оранжевых рясах смиренно наблюдала за тем, как судачащие горожанки проходят мимо, звеня украшениями и деньгами в кошельках.

Митра и его последователи не слишком-то жаловали женщин, полагая их суетными, себялюбивыми и распутными созданиями. Митрианцы желали видеть женщин целомудренными, сдержанными и молчаливыми, а сестрам Иштар было все едино. Гулящие девицы из Квартала Соблазнов были лучшими подругами сестер и самыми верными последовательницами.

Монахи скрипели зубами, смиренно варили опостылевшую чечевицу и напоминали себе, что на Серых Равнинах всем будет воздано по справедливости. Всем, всем без исключения, и той красотке, что давеча проехала мимо в роскошном паланкине — в особенности!

Служители и служительницы двух самых почитаемых божеств вели тихую, но неустанную борьбу, а обыватели с интересом следили за ходом действий и делали ставки на победителя. Сестры Иштар постепенно одерживали верх и даже отсудили у братьев Митры участок с заброшенным садом, превратив его в ухоженный парк с беседками и фонтаном.

Так обстояли дела в Шадизаре до прошлого лета. Все изменилось в день, когда по Дороге Королей из блистательной Тарантии Аквилонской в пыльный и прокаленный солнцем Шадизар прибыл досточтимый месьор Эпиналь. Приехал он в самом обыкновенном фургоне, запряженном четверкой мулов и нагруженном сундуками с книжной премудростью. Вид месьор Эпиналь имел утомленный и потрепанный жизнью, а летами перевалил за добрых полсотни. Всего примечательного в нем было — остро и хищно выставленный вперед тонкий нос, взгляд, как у меткого стрелка в цель, да хорошо подвешенный язык.

Еще у его святости Эпиналя, как вскоре выяснилось, имелись весьма широкие полномочия, заверенные грамотами верховного жречества со всеми необходимыми печатями и подписями, и донельзя въедливый нрав. Месьор Эпиналь был искреннем радетелем за чистоту веры — из тех, что в прежние времена убеждали королей разрушать города до основания, неся истинную веру на острие клинка. Эпоха кровопролитий давно миновала, но собеседники месьора Эпиналя невольно ежились, видя в его руках незримый меч Правосудия, готовый вот-вот обрушиться на головы неверных.

Легким мановением руки месьор Эпиналь разрушил относительно благополучное и тихое бытие обитателей храма Возвышенного Просветления. Он переворошил архивы, требуя отчета за всякое пожертвование и любую произведенную трату. Он довел до седых волос почтенного настоятеля, превратил вяло тянущуюся вражду с иштарийками в настоящую войну, отспорив для обители не только пресловутый сад, но и изрядный кусок земель Ветреного холма, грозил напуганной пастве громами, молниями и карами небесными. Эпиналь даже порывался устроить показательный процесс по выявлению и изничтожению еретиков — братия еле-еле уговорила пламенного радетеля веры поумерить свой пыл. Тут ведь не Аквилония, тут Замора. Тронешь одного якобы еретика — сразу набежит десяток защитников с вилами и факелами. А то выйдет и хуже: вместо разгневанных обывателей явятся молчаливые и суровые громилы с-под руки квартального смотрящего. Им что святой храм, что бордель, что лавка — лишь бы налоги не забывали платить и не мешались под ногами. Настоятелю понадобилось очень много времени для того, чтобы втолковать почтенному месьору Эпиналю: в Шадизаре так дела не делаются. Начинать сезон охоты на еретиков — себе дороже. Всяк должен знать свое место и не пытаться прыгнуть выше головы. Дабы этой самой головы не лишиться.

— Сколь возмутительны нравы в этом городе! — фыркнул почтенный Эпиналь, в праведном негодовании потрясая жилистыми кулаками и едва не сокрушив любимую статуэтку настоятеля.

В скором времени, однако, он нашел новое русло для своей кипучей энергии, неожиданно обретя изрядное количество единомышленников. Месьор Эпиналь развернул компанию по преследованию магиков Шадизара. Особенно тех, кто не делал секрета из приверженности темной стороне Искусства.

Очень быстро месьор Эпиналь сделался для колдунов хуже чирья на заднице и острой кости в горле. Его приверженцы, осмелевшие от безнаказанности и уверенные месьором Эпиналем в божественной поддержке, всячески отравляли жизнь магикам. Стоило почтенному колдуну появиться на улице, как воздух мгновенно наполнялся насмешками, летящими отбросами, дохлыми кошками и осколками кирпичей. Поначалу чародеи пытались гордо не обращать внимания на дерзкие выходки черни, но, как известно, терпением и снисходительностью колдуны никогда не отличались.

Появились жертвы. Трудами месьора Эпиналя похороны несчастного бедолаги вылились в штурм обиталища чародея. Явившаяся городская стража разогнала правых и виноватых. В суматохе успели прибить кого-то из прислуги, а дом — разграбить. Месьор Эпиналь расхаживал петухом по курятнику. Настоятель храма Возвышенного Просветления украдкой молился Митре и всем святым, с каждым днем все настойчивее прося сотворить чудо и забрать бешеного старца из Шадизара. Пусть в пустыню отправляется, кочевникам проповедовать. У тех, говорят, нравы простые и незамысловатые: налетели под покровом ночи, помахали ятаганами да скрылись невесть куда. Почтенного Эпиналя потом причислят к лику святых, безвинно павших за веру истинную. И всем будет хорошо.

Но боги оставались глухи, а месьор Эпиналь продолжал искушать судьбу. Даже сейчас, в полуденный час, когда все живое прячется в тень, а торговцы закрывают лавки и собираются в таверне, пропустить стаканчик вина со льдом — так вот, в этот одуряюще жаркий полуденный час неугомонный старец проповедовал во дворе обители, собрав вокруг себя немалую толпу. Настоятель от души надеялся, что почтенного Эпиналя хватит солнечный удар, но тот скакал шустрым воробышком, а его пронзительный голос эхом отражался от краснокирпичных стен просторного внутреннего двора:

— Доколе, вопрошаю я вас, терпеть нам на земле отцов наших зловонные и гнусные порождения тьмы ночной, место коим лишь на очищающем костре да в неосвященной земле? Доколе, братья и сестры мои, будем губить души наши соседством с проклятыми чернокнижниками, похищающими детей наших и растлевающими умы молодежи?

Толпа откликалась оратору нестройным, но дружным ворчанием. Настоятель сплюнул, помянул Сета Чревоходящего и всех змеенышей его, и с треском захлопнул окно.

Не помогло. Голос Эпиналя обладал способностью проникать даже сквозь толстые ставни.

— Воистину глаголю вам: нет у злодеятелей и чернокнижников власти над вами! Во имя Всеединого и Лучезарного надлежит вам в едином порыве, плечом к плечу, выступить против заполонивших ваш город отпрысков порока, нанеся очистительный удар и избавившись от скверны!

Для единого порыва и очистительного удара сегодня, похоже, было слишком жарко. Сборище одобрило намерения месьора Эпиналя свистом и криками, но хвататься за топоры и мчаться наводить справедливость не торопилось. Радетель за дело веры, в очередной раз смахнув пот с плешивой макушки, тоже осознал этот невеселый факт. Призвав слушателей к умеренности и благоразумию, а также многозначительно напомнив, что щедро дающему воздастся по делам его, бойкий старец, кряхтя, сполз с валуна, служившего ему подобием трибуны.

К вдохновенному проповеднику немедля присунулась некая малоприметная личность, настойчиво затеребила за рукав хламиды и зашептала на ухо. До стоящих рядом обывателей долетали лишь разрозненные реплики:

— …Митрой Всеведущим клянусь, днями приехал!

— …со смотрящим Нарикано толковал, и с приближенными его…

— …за что купил — за то и продаю!

— …и Рилеранса поминали через слово…

— …согласился, конечно! Это ж уль-Вади, а толковые воры уль-Вади в просьбах не отказывают.

— …верительных грамот в руках не держал, но сам слышал — величали графом и его светлостью…

— …век благодати не видать!

— Вот, значит, как, — тоном, не предвещавшим ничего хорошего, изрек месьор Эпиналь, выслушав гонца. — Значит, такие дела. Что ж, не молитвою единой сильны истинно верующие, но такодже буквою закона и силою его. Расходитесь, добрые люди, возвращайтесь к трудам своим, и да пребудет с вами милость Митры. Я без промедления отправлюсь туда, где почитают закон не божеский, но людской, дабы заручиться поддержкою блюстителей сил порядка. Посох мне!

С разных сторон Эпиналю услужливо протянули не меньше десятка посохов. Выбрав наиболее увесистый и завершающийся острым медным штырем, вдохновенный борец с чернокнижием, сверкая лысиной, устремился в неведомые дали.

Толпа потихоньку расходилась. Звякали монетки, бросаемые в бочонок для подаяний. Настоятель осторожно приоткрыл окно и выглянул, с несказанным облегчением убедившись, что неугомонный месьор Эпиналь отправился портить жизнь кому-то другому. Нечего удивляться, что из Аквилонии его выслали в такое захолустье. Поразительнее другое — как месьор Эпиналь вообще умудрился дожить до столь преклонных лет? Нет, никто не спорит, веру надо укреплять, и с чернокнижием бороться весьма богоугодно и полезно, но… Месьор Эпиналь не был глупцом, однако относился к числу тех ревнителей веры, которые, дай им возможность, будут сеять справедливость и истину направо и налево. Настоятель же предпочел, чтобы все оставалось, как есть. Община храма Возвышенного Просветления жила своим маленьким мирком и не стремилась к бОльшему. А месьор Эпиналь никому не давал покоя. Жужжал, как назойливая муха над ухом. Зудел, требовал, нарушал неписанные законы, которые всех устраивали — и все во имя чего? Столько разглагольствований и шума — но почему-то никто ни разу видел месьора Эпиналя подле котлов с овсянкой и чечевицей, или в лечебнице, или в ночлежке. Вечно он в толпе, вечно призывает куда-то идти и кого-то ниспровергать, вместо того, чтобы заняться делом, истинно подобающим достойному служителю Светозарного.

«Не доведет он нас до добра, ой, не доведет», — огорченно подумал настоятель. Ему совершенно не улыбалось на старости лет покидать уютную обжитую келью, и перебираться куда-то еще. Он мечтал дожить до заката своих дней здесь, в этом городе, всякую весну созерцая цветение миндаля, а всякую осень — сбор урожая с персиковых деревьев. Но месьору Эпиналю не было никакого дела до чужих скромных мечтаний.

Почтенный служитель Митры мерил неширокими, но поспешными шагами улицы и перекрестки квартала Скена. Задерживаясь лишь для того, чтобы отеческим словом попрекнуть зазевавшуюся гулящую девицу или взмахами посоха разогнать группку игроков в зернь и «три скорлупки». В тонкости изучившие крутой нрав месьора Эпиналя обыватели, заслышав частый стук посоха по камням, предпочитали заранее юркнуть в укрытие. Шадизарские обыватели за словом в карман никогда не лезли, но выдерживать праведный и неукротимый натиск разъяренного слуги Митры им было не по силам. Даже двое праздно торчавших на углу громил из местной шайки, завидев старца, предпочли юркнуть за двери винной лавки и опасливо выглядывали оттуда, провожая удаляющего проповедника.

Месьор Эпиналь направлялся к улице Ратай, что служит незримой границей между Скеной и Ночной Пустошью. Туда, где за невысоким забором, обильно утыканным ржавыми наконечниками копий и осколками битых кувшинов, выстроились неровным квадратом пять на редкость уродливых зданий. За воротами, украшенными вставшим на дыбы драконом, находились казармы Сыскной Когорты — нововведения, придуманного умниками из немедийских военных штабов с несбыточной целью навести порядок в буйном протекторате. Заправлял Когортой месьор Рендер, Рекифес Рендер, известный среди обывателей как Немедийская Чума.

Именно к нему, последовательно запугав караульных на воротах, вестовых в приемной и трех письмоводителей перед кабинетом, и прорвался неутомимый поборник справедливости из митрианского храма.

История 8. «Справедливость».

«Буква и дух»

Действующие лица: Рекифес Рендер, Эпиналь.

Размер: 2000 слов.

У его светлости, верховного дознавателя Рекифеса Рендера, болела голова. С утра и до вечера, тупой пульсирующей болью, от которой не помогали ни настой кошачьего корня и ивовой коры, ни заговоренный амулет, ни завернутый в тряпку лед, капающий тягучей влагой. Боль стихала и приходила сызнова, накатывая темной волной. В такие мгновения месьору Рекифесу очень хотелось умереть. Но потом становилось немного полегче, на ум приходили воспоминания о долге перед Империей и соображениях чести, подкрепленные настойчивыми мыслями о том, что сдаться — значит, признать себя побежденным этим треклятым городом. Его светлость переводил дух, орал на того из подчиненных, кто оказывался под рукой, требовал сводки Когорты за минувший день и обреченно погружался в вязкое болото рутины. Порой дознавателю казалось: он ведет безнадежное сражение со сказочной тварью, у которой на месте отрубленной головы вырастают аж три новых. Стоило ему отправить какую-нибудь шайку в полном составе за решетку и на рудники Соленых озер, в квартале тут же появлялись три шайки взамен, еще хуже и свирепее предыдущей. Путем долгих и опасных усилий ему удавалось проследить пути караванов с желтым лотосом и перекрыть их — но уже к следующей луне саркастичные верблюды, груженые тюками желтой пыльцы, вышагивали новой дорогой.

А из Бельверуса неумолимо требовали докладов, отчетов о достигнутых успехах и убедительных объяснений тому, отчего в городе не наведен образцовый порядок.

Короткими и душными ночами к Рекифесу Рендеру приходили сладостные видения. Вот он, зловеще хохоча, поджигает Шадизар со всех четырех концов и в свете очистительного пламени строчит на колене итоговый отчет о том, что порядок в Шадизаре воцарился отныне и навсегда — за полным уничтожением рассадника пороков и грехов.

К сожалению, грустно напоминал здравый смысл, в столице вряд ли одобрят такое обхождение с недавно приобретенной провинцией. Да, он может спалить Шадизар, получив от этого несказанное удовольствие. Воспоминания об этом счастливом мгновении будут скрашивать оставшиеся дни его жизни, которые месьор Рендер проведет в должности коменданта самой отдаленной и заброшенной крепости на рубежах Пограничья.

Горожане отнюдь не стремились облегчить душевные скорби верховного дознавателя. Напротив, они только стремились их усугубить — к примеру, священнослужители, которым полагалось быть образцом и примером благочестия, не придумали ничего лучшего, как затеять свару. Завалив Дознавательную Управу доносами и кляузами друг на друга. Митрианцы жаловались на сестер Иштар, последовательницы Богини — на дев Дэркето, поклонницы безумной красотки — на адептов Эрлика Восьмирукого, а те в свое оправдание клялись, что спутали храм дев Дэркето с обычным борделем.

И все, включая обывателей, хором обвиняли в невыразимых и ужасных преступлениях городских колдунов — хотя не могли подкрепить свои обвинения ни одним убедительным доказательством. Предводительствовал истребительным походом месьор Эпиналь, та еще колючка в заднице. Судя по доносившимся из приемной протестующим восклицаниям, он опять явился в Управу — и наверняка опять с новой идеей.

— Кого там принесло? — не выдержав, рявкнул месьор Рекифес. В щель между створками всунулся младший секретарь, выглядевший несчастным более обыкновенного:

— Пришли уль-Айяз с… с задержанным… и еще месьор Эпиналь.

— Давай всех сюда, — обреченно распорядился дознаватель.

Последователь Митры пожаловал первым, высокомерно постукивая посохом. Следом за ним ввалился, грузно переваливаясь на кривых ногах, старший письмоводитель и великий знаток уличных нравов Шетаси уль-Айяз, цепко удерживавший за локоть ослепительно рыжую красотку. Вид у девицы был потрепанный и несчастный, и, едва переступив порог, она трогательно заверещала:

— Ваша светлость, не погубите!..

— Привет, Огонек, — отмахнулся Рекифес. — Ну-ка захлопни пастишку. Месьор Эпиналь, вам придется обождать... Шетаси, какого ляда? Это ж дело медного сикля не стоит, Огонька мы все знаем, как облупленного. Ты зачем его сюда притащил? В Алронг его, самое ему там место!

— Кхе, — с достоинством изрек уль-Айяз. Месьор Эпиналь с понятным удивлением в подслеповатых глазах уставился на рыжую девицу, явно озадачившись вопросом, кто перед ним, мужчина или женщина? — Тут такая, извольте видеть, карусель вышла, иначе разве стал бы я беспокоить вашу светлость по пустякам... Иду это я через Ламлам, значок убрал, само собой. Это тело подпирает собою таверну «Скрещенные ключи», зазывно эдак улыбится и ручкой машет. При том, что «Ключи» — не его территория, то есть делать Огоньку там совершенно нечего. Я подхожу, и что же? Тело, глядя ясным взором, предлагает мне свои похабные услуги за двадцать талеров. Смотрю я на тело попристальнее, и что вижу? Что оно вышло на промысел, по самые уши нанюхавшись лотосу!

— Это неправда…. — жалобно вякнула — или все же вякнул? — Огонек.

— Огонек, — чуть подавшись вперед, проникновенно вопросил Рекифес: — Скажи-ка, милочка, по доброте душевной и старому знакомству, где это ты разжилась лотосом? Только не ври, что уже год в глаза понюшки не видел. Будь ты в здравом уме, ты что, не признал бы почтенного уль-Айяза?

— Ничего не знаю, — Огонек, тряся рыжими лохмами, нервно затоптался на месте.

— Тогда на выбор, — голосом, исполненным искреннего сочувствия, продолжал месьор Рендер: — Ты героически молчишь, отказываясь выдать, где и у кого прикупил зелья, получаешь свои двадцать горячих и отправляешься на две декады в Алронг — если судья попадется добрый да отзывчивый, и не обратит внимания на твои прошлые подвиги. В Алронге сотоварищи по камере первым делом задирают тебе юбчонку, и обнаруживают там — что?

Огонек хлюпнула носом и трагически прижала руки к накладному бюсту.

— Или ты мне сейчас все рассказываешь, как на исповеди — у нас тут и жрец имеется, кстати говоря — и под бдительным присмотром почтенного Шетаси отправляешься к Молчаливым Сестрам. Мыть полы, перебирать чечевицу, ухаживать за болящими и отучаться от пагубной отравы. Отучить тебя быть шлюхой, к сожалению, никто не в состоянии. Итак, моя милая?

— Вечно ваша светлость все на свой лад вывернет, — проворчал Огонек. — Ладно, ладно, монашки будут посимпатичнее тюремщиков Алронга.

— Я знал, что мы договоримся, — пристукнул кулаком по столу месьор Рендер. — Шетаси, возьми это тело под ручку, отведи куда-нибудь и пусть оно тебе изольет душу. Да в подробностях!

— Слушаюсь, ваша милость! — браво пристукнул растоптанными каблуками уль-Айяз, увлекая поддельную красотку за собой. На пороге та обернулась, послав дознавателю обольстительную, как ей думалось, улыбку.

— Какое омерзительное и растленное создание! — месьора Эпиналя передернуло.

— Кто, Огонек? — рассеянно переспросил Рекифес. — Не сказал бы. Его вина лишь в том, что у него ветер в голове. Но у него имеются глаза и уши, он многое знает и частенько делится с нами. Конечно, следуя букве закона, его давно стоило бы отправить на Соленые озера — но где мне взять столь толкового осведомителя?... Итак, месьор Эпиналь, чем вызвано ваше праведное негодование на сей раз?

— Осознанием того, что во вверенный вам город прибыл закосневший в пороках своих жулик и мошенник! — не замедлил с ответом почтенный Эпиналь.

— Еще один. Вдобавок к уже имеющемуся здесь обширному набору, — уточнил верховный дознаватель. — Который именно?

— Тот, что имеет нахальство именовать себя незаконно присвоенным титулом и именем Кебрадо лос Уракки, графа Ларгоньо! — с немалым пафосом и плохо скрываемой застарелой ненавистью произнес, как выплюнул, месьор Эпиналь. — Мне доподлинно известно, что никакой он не граф и не имеет ни малейшего отношения к семейству лос Уракка, а бумаги ему наверняка выправили на Ишлазе, если не в «Золотом пере», то у Резобарры в «Камнях и книгах»!

— А я и не знал, что Резобарра занялся подделкой верительных грамот, — Рекифес притянул к себе растрепанную книгу, сделав пометку на краю относительно чистого листа. — То есть в беседе с ним я могу сослаться на ваши сведения, почтенный Эпиналь?

— Э-э… лучше не стоит, — бойкий старец смешался и смутился.

— Тогда чего вы от меня хотите? — перешел к сути дела Рекифес Рендер — зная, что в противном случае он обречен выслушивать горячую, но не совсем внятную проповедь.

— Чтобы вы исполнили свой долг, арестовав упомянутого самозванца лос Уракку и отправив его за решетку!

— По какому обвинению? — осведомился Рендер.

— В присвоении чужого имени и… и… — Эпиналь судорожно задергал руками, от негодования не находя подходящих слов.

— Эдак мне три четверти города посадить придется, — меланхолично заметил месьор Рекифес. — Потому как они все присвоили себе чужие имена, а то и прозвища, и ничего — живут… У вас есть какие-нибудь доказательства сказанному, месьор Эпиналь — ну, кроме вашего слова?

— Он чернокнижник, чароплет, мошенник и явился сюда, вынашивая черные замыслы! — Эпиналя аж подбросило на казенном табурете. — Он есть само зло в человечьем обличье!

— И что с того? — поскучнел голосом месьор Рекифес.

— Как — что?! — старец вцепился в свой посох, как утопающий в соломинку. — Разве не в этом состоит ваш долг — в пресечении злодеяний и уличении виновных?

— Вот именно, в пресечении и уличении, — дотошно напомнил верховный дознаватель. — Упомянутый же вами человек пока не совершил ничего, за что я мог бы обрушить на него кару нашей расшатанной махины правосудия... Вы мне, месьор Эпиналь, лучше разъясните вот какой казус, — он пошелестел бумагами в поисках нужной, — отчего вы, лично вы, вместо спасения душ и распространения благодати, занимаетесь деяниями, в точности характеризуемыми статьями Королевского Кодекса 13 и 14, раздел три, «О жреческих обязанностях», как подстрекательство, а также статья 20, распространение заведомо клеветнических сведений?

Месьор Эпиналь побагровел ликом. Взял себя в руки, выпрямился и ответил с наивозможным достоинством:

— Зрю я в словах своих не клевету, но правду истинную, коей служу денно и нощно, не щадя самого живота своего и бдительным оком взирая за неправедными…

— То есть оргию, которую давеча учинили служительницы Иштар, вы видели самолично? Может, даже принимали в ней участие? — хмыкнул Рендер. — Почтенный Эпиналь, послушайте доброго совета — уймитесь. Не расшатывайте стены в нашем доме, они и так держатся на честном слове. Иштарийки сделали много хорошего для города, и я не собираюсь закрывать их обитель на основании ваших доносов. Мать-настоятельница Сехметта — достойная женщина. Мне не по душе ваши намерения вывалять ее имя и ее веру в грязи.

— Я опоздал, эта змея и прохиндейка вас подкупила, — скорбно изрек месьор Эпиналь.

— Ни в коем разе и ни единым талером. Но я вижу ее дела и вижу ваши, с позволения сказать, деяния…

— Да кто дал вам право решать и судить? Вам неведома истина, вы не узнаете ее, даже если столкнетесь на площади лицом к лицу! — возмущенно взвизгнул Эпиналь. Верховный дознаватель пожал плечами, рассеянно погладил по спине свернувшегося на краю стола позолоченного дракона с короной на голове и скипетром в лапах:

— Я делаю то, ради чего меня сюда прислали. Мне, как и вам, не по душе этот зловонный и продажный городишко. Будь моя воля, я спалил бы его, а пепелище засыпал солью. Но я должен поддерживать здесь порядок, защищая невинных и карая виноватых — лишь в том случае, когда они действительно виновны и неповинны. Я слышал, меня тут уже успели прозвать Чумой — ну так я ей и стану. Чума не делает разницы между богатыми и бедными. Перед ней все едины, она жестока, но справедлива по сути своей. От нее нельзя откупиться, нельзя убежать, нельзя уговорить и улестить. Пусть я всего лишь человек, облеченный властью — но я добьюсь того, чтобы закон здесь стал тем, чем ему положено быть — мерой весов, а не дубиной. Или сдохну, пытаясь, — месьор Рекифес Рендер сам не ожидал от себя подобного красноречия.

Эпиналь таращился на него со смешанным выражением грусти и сочувствия на морщинистом лике. Убедившись, что дознаватель все сказал, старец поднялся, хмуро подведя итог беседы:

— То есть Уракку вы арестовывать не станете?

— Без доказательств — не стану, — подтвердил Рекифес.

— Ну и пес с ним. Благослови тебя Светозарный, сын мой, и так далее, и тому подобное… — месьор Эпиналь подхватил посох и заторопился к выходу. Верховный дознаватель вернулся к россыпям бумаг, с облегчением отметив — головная боль прошла. Пусть ненадолго, но в этой жизни учишься наслаждаться и малыми радостями. А почетный Эпиналь пусть портит жизнь кому-то другому.

На всякий случай Рендер кликнул секретаря, приказав отыскать и собрать воедино все сведения о личности, именующей себя графом Ларгоньо из Зингары.

Почтенный же Эпиналь, спешно выйдя во двор Дознавательной Управы, завел разговор со скучающими караульными. Ожидая, пока к воротам не подойдут уль-Айяз и сопровождаемый им Огонек. Почтенный Эпиналь тут же, как клещ, впился в старшего письмоводителя, уверяя того, что пребывание в общине Молчаливых Сестер отнюдь не послужит укреплению нравственного стержня в душе заблудшего Огонька, но, напротив, только повредит этой неустойчивой душе. Вот если бы наказание отбывалось в митрианской обители…

— Сколько дадите, святой отец? — перебил уль-Айяз. Достойному блюстителю совершенно не хотелось тащиться по жаре на другой конец города, и было все едино, куда пристроить задержанного. Огонек рассказал все, что знал — ну так пусть катится на восемь сторон света.

Сошлись на десяти талерах. Огонек запротестовал было, но схлопотал от Шетаси снисходительную затрещину и примолк. Засим они и разошлись: почтенный уль-Айяз направился в ближайшую таверну, а Эпиналь, на удивление ловко препятствовавший всем попыткам Огонька сделать ноги — к храму Возвышенного Просветления.

История 9. «Любовники».

«Коварство и любовь»

Действующие лица: Ши Шелам, Малыш, Юнра.

— …И, когда он произнес последнее из круга заклинаний, окропив алтарь кровью невинной жертвы, образы на фреске ожили. Чудовище разинуло клыкастую пасть, ревя и хлеща себя хвостом по бокам, амазонка же прицелилась в магика из лука, — Альс сделал паузу, чтобы перевести дыхание и отхлебнуть из подсунутого кубка. Слушатели нервно зашептались, требуя продолжения истории.

— Дальше-то что? Что дальше было? — Ши оказался самым нетерпеливым и неспособным держать язык за зубами.

— Дальше? — Аластор прищурился. — Маг воззвал к амазонке: «Прекраснейшая из живших на земле женщин, Фестия, не убивай меня — или убей, но прежде выслушай! В детстве я слышал легенды о тебе и был навсегда очарован ими. Много лет потратил я, изыскивая способ вернуть тебя в мир живых, и вот, наконец, моя мечта свершилась! Протяни же руку, воительница, и я вырву тебя из оков камня и плена стершихся красок! Ты снова будешь жить, совершать подвиги и…»

«Что ты сказал, несчастный, как ты назвал меня?» — нарисованная героиня опустила лук, и лик ее исказился скорбью.

«Фестией, — опешил маг. — Так именовали тебя хроники и летописи. Эта фреска — единственное твое подлинное сохранившееся изображение. Ее название начертано в углу, вон там, она называется «Побеждающая Фестия»…

«Идиот! — в гневе зарычала амазонка. — Мое имя — Гесиона, а Фестия…»

Ничего больше она добавить не успела — чудовище прыгнуло ей на спину и одним ударом лапы оторвало голову. Настоящая дымящаяся кровь хлынула со старой фрески, заливая грязные плиты давно покинутого святилища. Стена покрылась тысячами трещин, когда монстр разорвал ее своими стальными когтями и спрыгнул на пол.

«А Фестией звалась я, — сладчайшим из девичьих голосов сказало чудовище. — И я сотнями убивала героев и охотников за моей шкурой, ибо это доставляло мне несказанное удовольствие. Может, я не так хороша собой, как человеческая девица, но я куда могущественней и чары мои не утратили сил. К тому же она мертва, а я — нет».

— И что же сделал маг — повернулся и с воплями бросился бежать? — предположила Феруза.

— Нет, — мотнул головой Дурной Глаз. — Для начала он посмотрел на клыки и когти Фестии. На ее сверкающую чешую, от которой отскакивали стрелы и мечи, на ее мускулы и хвост со скорпионьим жалом. Вспомнил все, что читал о ней — и свою жизнь, потраченную на составление заклятья, способного оживить нарисованную фигуру. Маг взглянул в сияющие зеленью глаза чудовища, увидев в них отражение себя, и махнул рукой, сказав: «Почему бы и нет, в конце концов? Я влюбился в легенду, а она оказалась не такой, как я себе представлял. Не вешаться же мне из-за этого? Пойдем со мной, Фестия. Может, мы не покорим мир, но заставим его как следует встряхнуться!» Они вышли из старого храма и пошли вдвоем по пыльным дорогам, из города в город, из страны в страну, оставляя после себя смерть и ужас, но храня верность друг другу. Если кому из вас доведется когда-нибудь попасть в Ианту Офирскую, не поленитесь, сходите в храм Иштар Торжествующей. Там в левом пределе сохранилась замечательная фреска с изображением магика Аззамита и Фестии. Говорят, конец своей жизни они провели в Ианте, ибо жрицы признали их любовь угодной пред ликом богини и дали убежище, когда весь мир ополчился против них. Мораль же сей истории такова, — Альс состроил многозначительную физиономию: — Коли не хочешь разгневать женщину и стать ее врагом до конца дней своих — никогда ей не отказывай. Ибо даже с истинным чудовищем можно найти общий язык — но вот мой язык пересох, а ум иссяк, так что больше историй на сегодня не будет.

— У-у-у, — разочарованно протянули слушатели.

— Ничего не «у-у», — пресекла возмущение Феруза. — Хорошего понемногу. Быть того не может, чтобы у вас не сыскалось иного занятия, чем торчать здесь и слушать сказки!

— Дорогая, я еще не настолько устал и не разваливаюсь на части, чтобы… — попытался вмешаться Аластор.

— А я сказала — будет на сегодня! — заупрямилась гадалка. Спорить с ней никто не решился. Посетители «Уютной норы» потянулись к выходу, расплачиваясь за съеденное и выпитое. Альс и Феруза, продолжая препираться, но при этом обнимаясь, поднялись по узкой лестнице наверх. Косившийся им вслед Ши мимолетом отметил: Аластор совсем не против того, чтобы женщина распоряжалась его жизнью и временем. Эта парочка может сколько угодно переругиваться и ссориться, но во всем городе не сыщешь пары, которая была бы столь искренне и крепко привязана друг к другу. Причем — и это было редчайшим случаем, достойным занесения в городские хроники! — деньги не имели к этому ни малейшего отношения. Ибо что есть любовь в Шадизаре — товар, что продается и покупается наравне с прочими. Есть товар штучный, редкий и драгоценный, есть дешевый и доступный для всех, а есть Дурной Глаз и Феруза.

А еще на свете есть такой Ши Шелам, воплощение невезения. У которого нет денег на покладистых девушек с Ак-Сорельяны, улицы Тысячи Соблазнов. Которому указала на дверь Юнра Тавилау, наследница всех богатств торгового дома Тавилау — ее чопорной родне, видите ли, пришлись не по душе манеры и нрав Ши. Они постоянно беспокоятся о том, как бы он чего не спер — и как бы не воспользовался наивностью Юнры. Наивная девственница, ха! Да у младшей Тавилау счеты вместо сердца и грифельная доска с подсчетами доходов и расходов вместо души!

Оскорбленный женской неверностью Ши, прихватив с собой нежно побулькивающий кувшин («С тебя три талера!» — крикнула вслед Лорна), убрался на крыльцо. Страдать. Пусть некоторые в комнате на втором этаже сколь угодно разнообразно мнут простыни, исполняя «Танец тюльпанов», играя в «Ашореми идет за полог» и объясняются друг другу в высоких чувствах. Он никуда больше отсюда с места не сдвинется. Да провались они, все женщины мира!

Как назло, во дворе Ши поджидало иное искушение. Даже не подозревающее о том, что являет собой сущий соблазн для глаз Ши. Ибо, стоило бы Малышу хотя бы заподозрить приятеля в подобных неблагочинных устремлениях, юнец высказался бы со всей варварской определенностью. Подмел бы тушкой Ши двор, а остатки утопил в выгребной яме поназади таверны.

«Почему мир так несправедлив? — сидя на прогретых солнцем ступеньках, Ши Шелам мрачно созерцал, как Райгарх и Малыш увлеченно пытаются выбить тяжелыми дубинками дух друг из друга. — Я ведь так немного прошу от жизни. Малышу без разницы, кого иметь, девицу или парня, а мне… Мне было бы так хорошо — ну хотя бы один-единственный разок! Да вот беда — я понятия не имею, как растолковать этой орясине, что именно я от него хочу. Причем так, чтобы он не взбесился после первых же слов. Все они там, в своей Киммерии, поголовно сумасшедшие. Сношают овец, вырубают женщин из камня, поклоняются мертвому богу и безумной воительнице с окровавленным топором наперевес. Но, как только речь заходит о том, чтобы приласкать по-быстрому хорошего парня — так сразу в кусты и орать: «Нет, нет, ни за что!» Сколько людей в Шадизаре щедро бы мне заплатили за то, что Малышу может достаться совершенно бесплатно! Просто так. Просто потому, что он мне приглянулся. Я хочу знать, какова на ощупь его грива. Хочу увидеть его улыбку — и вызнать, способен ли он вообще улыбаться. Хочу увидеть его спящим. Хочу и ничего не могу этим поделать. Потому что боги слепили меня таким — должно быть, в тот день им хотелось посмеяться».

Дубинки соударялись с громким и четким стуком, словно гвозди в крышку гроба заколачивали. На крыльцо, с важностью волоча за собой длинный хвост, выползла Райгархова любимица, здоровенная пустынная ящерица по кличке Мириама. Уселась, раздувая горло и взъерошив изумрудно-золотой чешуйчатый гребень. Ши мучился телесным томлением, созерцая перемещения Малыша по двору. Следя за порывистыми, исполненными непривычной звериной грации движениями, за поворотом головы, за мимолетно вспыхивающими в светло-голубых зрачках юнца искорками азарта. Растравляя себе душу едким зельем, обжигающим похлеще алхимического «алого дракона», грезя наяву и не забывая прихлебывать из кувшина.

Урок завершился неуловимым в своей стремительности выпадом Райгарха — от которого Малыш ушел кульбитом через голову. Эффект был подпорчен тем, что на выходе из кувырка юнец, не рассчитав, свалился в небольшой фонтан. Райгарх довольно заржал, сообщил Малышу, что тот еще не безнадежен, и ушел помогать хозяйке таверны — то есть околачиваться поблизости и убеждать Лорну не стоять весь вечер за стойкой, а прикрыть корчму и отправиться на прогулку.

Малыш, тряся мокрой гривкой, протопал к крыльцу, и, аккуратно отодвинув Мириаму, плюхнулся рядом с Ши. Ящерица немедля взобралась юнцу на плечо. Невесть почему он ей приглянулся.

— Ши, чего такой смурной? Долги замучили, брюхо пучит или то и другое вместе?

— Очень смешно, — огрызнулся Ши. — Сам додумался или подсказал кто?

Малыш пропустил колкость мимо ушей, поерзал на ступеньке, явно не зная, как поступиться к разговору. Ши невольно сглотнул, глядя, как прозрачные капли скатываются по жилистому плечу и вниз, по длинной руке.

— Ши, мне нужен твой совет, — наконец напрямую брякнул юнец. — Я тут познакомился с девушкой…

— Ты имеешь в виду, встретил симпатичную овечку, привезенную из твоих родных гор, и собираешься ее купить? Вряд ли Лорна разрешит тебе держать живность в комнате, — уныло съязвил Ши. Да что за невезение такое, теперь и Малыш подался на охоту за юбками, а был такой славный замкнутый мальчик…

— Ши, я знаю, у тебя язык без костей и подвешен посредине, чтобы трепать им с двух сторон, но что мне делать? — в кои веки Малыш проявил начатки разума и не стал лезть в драку. — Она здешняя, я чужак. Я помог ей в беде. Она сказала, что благодарна и будет рада увидеть меня снова. Я понимаю — это просто вежливые слова, они ровным счетом ничего не значат. Но она обещала завтра к полудню ждать меня возле Конного Поля. Может, она просто посмеялась? Ши, скажи, как мне поступить?

— Кто хоть твоя загадочная незнакомка? — через силу поинтересовался Ши.

— Ее зовут Диери, — с готовностью ответил Малыш. — Она из Квартала куртизанок, но… но это неважно.

— Изрядно ж тебя проняло, коли ты готов простить гулящей девице ее ремесло, — признал воришка.

— Диери куртизанка, а не какая-то гулящая! — оскорбился за подружку юнец.

— Всего-то разницы: визит к ней обходится не в три асса, а в полста талеров, клиентов она принимает не в грязной подворотне, а в чистенькой комнате, и умеет не только расставлять ноги, но еще и поддерживать беседу, — у Ши Шелама приключился разлив черной желчи, и он не обращал внимания на то, как хмурится юнец-варвар: — Послушай меня, Малыш. Беги, пока красотка не запустила в тебя свои коготки. Забудь ее. Она тебе не по карману. Эта ненасытная гиена вытрясет из тебя все до последнего медяка, после чего захлопнет двери и заявит, якобы в жизни тебя не видела. А ты по своей деревенской наивности будешь хлопать ушами и страдать над своим разбитым сердцем. Все они одинаковы, эти женщины, все хотят только одного — денег, денег и еще раз денег. И добро б ты еще что-то получил в обмен на свои золотые! Даже не мечтай, она никогда не допустит тебя до своей постели, позволив разве что подержаться разок за задницу!..

Мириама разинула пасть и предостерегающе зашипела. Ши взглянул в глаза собеседника, ставшие из светло-голубых почти черными от плохо сдерживаемой ярости, осекся и торопливо вскочил:

— Слушай, я совсем забыл. У меня дела. Увидимся завтра. Потолкуй с Ферузой, она в этих делах соображает куда лучше мужчин. Или с Кэрли. Девочки точно тебе что-нибудь присоветуют. А мне бежать надо, вот прямо сейчас…

Со двора Ши и впрямь выбежал — трусцой и опасливо косясь через плечо.

«Поздравляю, Ши, ты снова все испортил. Мог бы дать юнцу пару полезных советов касательно надлежащего обращения с девицами, помочь добиться успеха у его вертихвостки и стать лучшим другом. Но нет, тебя же потянуло высказаться начистоту! Кто тебя за язык тянул, Ши? Дураком ты родился, дураком и помрешь!»

Он свернул за угол и едва не сбил с ног невысокую девушку. Та испуганно отшатнулась назад, явно приготовившись кричать и браниться — но вместо этого озарилась солнечной улыбкой:

— Ши! Ой, ну как ты вовремя! Я тут заплутала в вашем Нарикано, и дорогу толком спросить не знаю как…

Одна из богатейших девиц и невест Шадизара стояла посреди Обманного переулка, одетая горожанкой средней руки, теребя висевшую на шее нитку янтарных бус. Острый носик, серые глазища, узел пепельных волос, перетянутых зеленой лентой, и стройная фигурка.

— Юнра, — пребывая в некотором обалдении, выдохнул Ши Шелам.

— Ты же на меня не в обиде? — девица ловким движением подхватила его под руку. — Сам понимаешь, ссориться с отцом и дядюшкой мне совсем неохота, вот я и сделала вид, что послушалась и выгнала тебя. Правда, у меня здорово получилось?

— Правда, — оторопело кивнул Ши.

— Теперь и они довольны, что добились своего, и я — они больше не следят за каждым моим шагом, — весело тараторила Юнра Тавилау. — Рано или поздно я их приберу к ногтю, но пока еще не время. Ши, ну неужели ты всерьез думал, что я могу тебя прогнать? Вот глупый-то!

— Глупый, — с облегчением согласился Ши. — Что я могу поделать, если в твоем присутствии я всегда дурею? Пойдешь со мной в Гранатовые сады? Там какая-то новая плясунья, офирские вина со льдом, а еще можно танцевать хоть до утра…

— А вот и пойду! — словно бросая вызов невесть кому, согласилась Юнра.

Несбыточные мечты и клятвы никогда больше не знаться с коварными женщинами были временно позабыты. Юнра была рядом, Юнра сама отыскала его в городе — а это кое-что значило, коли девица с богатой улицы Изис самолично, без телохранителей и паланкина, отправилась разыскивать своего дружка. За один такой поступок можно было простить Юнре многое.

История 10. «Луна»

«Все средства хороши!»

Действующие лица: Джай и Компания.

Две декады порой мелькают стремительнее, чем падают капли в клепсидре, а порой тянутся расплавленным тягучим смоляным варом. Две декады — срок, достаточный для того, чтобы разведать и разнюхать. Около полудня, когда живое скрылось в тень и сонно дремало, всхрапывая и нервно хватаясь кто за ключи от лавки, а кто за руку молодой жены, Джай Сиггдим украдкой вернулся в «Уютную нору». Маленькое сообщество собралось на задней террасе, выходившей в разбитый Лорной садик, и Джай развернул принесенный свиток.

— Смотрите сюда. Вот план «Полумесяца» — настолько подробный, насколько можно. Сразу имейте в виду — как только смеркается, в сад выпускают собак. Да не просто свору брехающих шавок, а офирских мастиффов, которых не приманишь и прикормишь, — говоря, Джай водил пальцем по линиям на свитке, складывающимся в очертания большого дома с несколькими примыкающими башенками-флигелями. — Вот это — лаборатория. Нам туда соваться не с руки, да и незачем…

— Чем это так сильно пахнет? — перебил Хисс, выразительно раздувая ноздри. — Вроде как золотой илангой? Милые девушки, кто из вас и в честь какого праздника разорился на духи с илангой?

— Не я, — Феруза и Кэрли удивленно переглянулись.

— Иланга и жасмин, — тоном искушенного знатока подтвердил Ши. Воришка шмыгнул за спину Джая, встав на цыпочки и шумно принюхавшись. Довольно осклабился: — Джай, да ведь это ты у нас благоухаешь, аки процветающая лавочка с дорогими ароматами! А это что? — он выбросил руку, ловко подцепив и выдернув из-под воротника рубахи Джая цепочку тонкого плетения, сверкнувшую червонным золотом. — Провалиться мне на этом месте, служба чернокнижникам на удивление выгодна!

— Ши, заткнись, — злобно прошипел Джай, возвращая цепочку на место.

— Джаааай, — укоризненно протянул воришка, — как тебе не совестно? Принимать подарки от мерзостного колдуна!

— Никто мне ничего не дарил, и вообще — не твое собачье дело! — огрызнулся Джай.

— Значит, дела обстоят еще хуже, — осуждающе поцокал языком Ши. — Пребывание в обществе магика довело тебя до того, что ты начал сам покупать себе безделушки и духи. Явно с целью произвести впечатление — но на кого, спрашивается? Давеча, помнится, Малыш на удивление изящно выразился… Как же он там говорил? — Ши зажмурился, вспоминая: — А! «Муж женовидный в собранье достоин хулы и презрения!..»

— Зато ты достоин исключительно пинков и поношений, — вмешалась Феруза. — Ши, в самом-то деле, закрой рот. Джай исполняет то, о чем мы его попросили. Между прочим, рискуя жизнью! И влип он в это по твоей вине! А ты сидишь, ровным счетом ничего не делая, только зубоскалишь попусту!

— Да я просто пошутить хотел… — опешил воришка.

— Вот и шути в другом месте, — поддержал Ферузу Альс. — Джай, не обращай внимания. Это ведь Ши, у него голова мякиной набита. Излагай дальше.

— Книги в основном собраны в библиотеке, в полуночной башне, — Джай, мрачно зыркнув в сторону примолкшего Ши, указал на пятиугольное строение. — Высота башни — около тридцати с лишним локтей. Три яруса, окна есть, но узкие и забраны решетками, утопленными в камень. Вырвать не получится и подпилить прутья тоже, слишком много шума. Наружного входа в башню нет, попасть в нее можно из особняка, через галерею на втором этаже. Еще часть книг, наиболее ценных и любимых, Рилеранс держит в рабочем кабинете, чтобы всегда были под рукой. Трехстворчатый шкаф черного дерева с замком кофийской работы. Взломать сложно, но можно, я примеривался. С десяток книг хранятся в спальне — но там я вообще представления не имею, как и что. Спальня расположена на третьем этаже, окнами в сад, вот здесь. Кабинет — вот тут, неподалеку от галереи и входа в книжное хранилище…

— Странно и преудивительно, что тебе ничего не ведомо о состоянии спальни господина чародея, — вполголоса заметил Ши. Малыш съездил ему кулаком по спине, воришка возмущенно ойкнул.

— Охрана, домочадцы, челядь? — деловито спросил Хисс, придвинув к себе план.

— Охраны изрядно, — с горечью признал Джай. — Все благодаря чокнутому митрианскому проповеднику. После его выходок клиент предпочел нанять дополнительных людей, так что теперь в особняке околачивается три десятка опытных мордоворотов из Гильдии Мечей. Днем пять-шесть человек посменно надзирают за входами и выходами. Остальные торчат в караулке, режутся в кости, но бдительности не теряют. Ночью где-то с десяток, чередуясь, бродит с собаками вдоль ограды, проверяет сад и двери, чтобы были на замке. В лаборатории денно и нощно постоянно околачиваются трое доверенных подручных Рилеранса, спят и едят они в помещении по соседству. Домочадцев у колдуна нет, а прислуги в целом наберется человек двадцать — кто в кухне, кто прибирается в доме и ходит за покупками, кто ухаживает за садом. Женщин — ни единой, это слухи верно говорили.

— Эдакая крепость, — задумчиво изрек Аластор, завладев свитком. — Но, как убедительно доказала история, нет на свете таких крепостей, которых нельзя было бы взять — штурмом в лоб или обходом с тыла… Нам бы лазейку. Маленькую такую, совсем крохотную лазейку, в которую мы могли бы незаметно шмыгнуть и столь же незаметно убраться. Есть соображения касательно лазеек?

— Промежуток между обходами патрулей, — подал голос Малыш. — Можно попробовать проскочить по одному.

— Псы, — напомнила Кэрли.

— Состряпаем «утреннюю свежесть», чтобы отбить запахи, — нашел решение юнец. — Если идти поодиночке и двигаться достаточно быстро, не учуют. Соберемся… — он воззрился на план, озадаченно почесывая в затылке, — соберемся вот здесь, у подножья башни. Тут должен быть небольшой закуток, сядем в него и притаимся.

— Хорошо, — без малейшей усмешки в голосе одобрил Аластор. — Дальше?

— Дальше в точно обусловленный момент Джай отпирает замок на одной из дверей, мы проскакиваем внутрь и запираемся, — подхватил Хисс. — В этом случае караульные ничего не заподозрят. Джай, как насчет обходов внутри особняка?

Сиггдим задумался.

— Постоянных обходов нет, — наконец медленно проговорил он. — Рилеранс полагается на караульных снаружи. Однако порой страже приходит в голову мысль пройтись по этажам и проверить, все ли спят и не бродит ли кто из прислуги там, где бродить не полагается. Невозможно заранее предсказать, в какую ночь они решат пойти на ночную прогулку. Как правило, они проходят мимо покоев чародея к комнатам слуг, заглядывают на кухню — и возвращаются в караулку.

— Значит, нас интересуют кабинет и библиотека, — подвел итог Аластор. — В спальню, пожалуй, мы лезть не станем. Конечно, было бы весьма познавательно там пошарить — но, боюсь, для этого нам придется учинить какое-нито светопреставление, способное выманить Рилеранса из его норы. Скажем, подпалить казармы Сыскной Когорты или уговорить сотню-другую ненавистников колдунов закидать особняк камнями. Но я предпочитаю работать в тишине и покое, а не под треск огня и вопли фанатиков… Джай, где и когда ты сможешь впустить нас?

Похоже, Джай немало поразмыслил над возможными планами, и потому не замедлил с ответом:

— Дверь рядом с кухнями. Вот эта, — для пущей наглядности он поставил крестик рядом с нужной дверью. — Вторая от дальнего полуденного угла. Выкрашена зеленой краской, дверной молоток в виде бычьей головы, над ней — полукруглое окно-фонарь. Я буду там около первого послеполуночного колокола. Заходим, опускаем засов. Дальше идете сами, а я возвращаюсь. Два колокола вам на все про все, потом я вас выпускаю и снова запираю дверь. Оказаться под подозрением, сами понимаете, мне совершенно не хочется.

— Кстааати, — медовым голоском протянул Ши Шелам, — Джай, ты пока ни словом не обмолвился касательно того, каково быть кухонным мальчиком на побегушках у колдуна! Как поживает почтеннейший ас-Равди — и как тебе с ним поживается? Изложи в подробностях, а?

— Джай, хочешь, я ему язык выдеру и прибью к воротам? — с готовностью предложил Малыш. Юнец-варвар оказался на редкость злопамятной тварью, он до сих пор не мог простить Ши, что тот в запальчивости обхаял его подружку.

— Да ну его, возиться со всякой болтливой гадостью, — брезгливо отмахнулся Джай.

— Если вы закончили препираться, то позвольте мне сказать, — до отвращения скрипучим и въедливым голосом напомнил Аластор. — Я поразмыслю сегодня и завтра, но план мне по душе. Стало быть, послезавтра в ночь выступаем. Джай, сможешь завтра днем улизнуть, чтобы мы обговорили последние детали?

Джай пожал плечами:

— Не уверен…

— Если не придешь в «Нору», мы зажжем красный фонарь на чердаке дома, что на углу Кисиндо и Изис. Сможешь его увидеть?

— Смогу.

— Это будет знаком того, что план запущен и к нужному часу мы явимся на место. Джай, ты… — взломщик не завершил фразы, напряженно-настороженно вглядываясь в лицо сообщника.

— Что — я?

— Ничего. Все в порядке, Джай, мы на тебя надеемся. Ты же нас не подведешь?

— Что ты хотел ему сказать? — спросила гадалка у Аластора, когда Джай, поведав об установленных в доме разнообразных ловушках, покинул таверну.

— Сам не знаю, — честно признался Дурной Глаз. — Что-то мне в нем не понравилось. В словах или в глазах. Нет, я понимаю, ему несладко — и любой из нас на его месте чувствовал бы себя не в своей шкуре. Что-то мелькнуло и сгинуло, как луна на зыбкой воде, а что — не разберусь.

«Старые способы — всегда самые действенные. Нечего лишний огород городить», — заявил две декады тому Хисс, излагая компании свой замысел. Вышло в точности по его слову. Ключом к задуманном стала шумная драка, затеянная подле ворот заднего, хозяйственного двора особняка Рилеранса. Драка шла всерьез — предусмотрительный Хисс нанял парней из мелкой шайки, понятия не имевших, зачем и кого они лупцуют, но получивших строжайший наказ: кулаков не жалеть, показанного им человека измочалить как следует.

Ас-Равди как раз вышел во двор, передохнуть от кухонного чада и перекинуться словечком с караульными. Сторожа поленились разнимать потасовку — все развлечение — но туранец грозно рявкнул на дерущихся. Те разбежались, бросив недобитую жертву.

Которая была готова отблагодарить спасителя каким угодно способом.

Сплетни о Хурмане ас-Равди, гулявшие по Шадизару, не лгали. Хмурый уроженец Турана и в самом деле предпочитал парней — девицам, а в исполнении своих желаний был неутолим и ненасытен. Джай сполна узнал это на своей шкуре в первую же ночь пребывания в особняке, когда ас-Равди стащил его с тощего тюфяка, развернул спиной к себе и хлопнул ручищей промеж лопаток — мол, нагнись и не делай вид, будто ничего не понимаешь.

Пришлось стиснуть зубы, позабыть о гордости и терпеть. Да еще и подмахивать, ибо ас-Равди, как выяснилось, терпеть не мог наяривать бесчувственное бревно, способное только мученически кряхтеть и сопеть.

«Когда-нибудь я тебе за все отомщу», — мысленно посулил Джай. Однако дело, ради которого страдала его задница, было сделано — Сиггдима взяли подсобным рабочим на кухню особняка. Он получил возможность обшарить дом, сумел найти общий язык с ас-Равди — между прочим, тот оказался весьма щедр к своему дружку — и фактически совершил невозможное, открыв путь к сокровищам дома чародея.

«Только вот зачем я все это делаю? — Джай возвращался на улицу Кисиндо нарочито кружным путем, выбирая малолюдные переулки. Короткая тень озерцом плыла у него под ногами. — Не из-за того, что они — мои друзья. Только глупцы навроде Малыша верят в дружбу. Ее не существует, особенно здесь, в нашем продажном городе. Не из-за дела, сулящего хороший доход и славу. Но в надежде посрамить Альса».

Это было чистой воды правдой. Джай Сиггдим завидовал Аластору Дурному Глазу: его известности, его жизни, такой легкой, красочной и шумной. Хорошо подвешенному языку и способности справиться с любым замком, сработанным из холодного железа или сотворенным с помощью чар. Завидовал скрытно и безнадежно, зная, что никогда не сможет сравниться с Альсом.

Но сейчас… Сейчас у него впервые в жизни появился шанс. Он жил в доме колдуна. Рядом с человеком, который мог бы сделать его другим, мог поделиться частичкой своих знаний — или хотя бы подсказать, как их искать. У Джая было, чем заплатить — у него имелся секрет, обладание которым делало его чем-то бОльшим, чем мальчик на побегушках и безропотная подстилка старшего кухаря.

«Что, в сущности, нас связывает? Да, мы шайка, но закон улиц гласит — каждый сам по себе, каждый сам за себя. Достаточно просто намекнуть и больше ничего. Пусть приходят, пусть пытаются исполнить задуманное. Каждый добивается своих целей теми способами, какие ему доступны».

Над парадными воротами особняка Рилеранса покачивался, отбрасывая прохладные блики, крытый серебряной краской полулунный диск — из-за которого дом прозвали «Полумесяцем». Джай миновал ворота с узорным переплетением чугунных листьев и стеблей, свернув за угол и оказавшись перед куда более скромным хозяйственными воротами и пустынным двором, залитым ослепительным солнцем. Скучающий Хурман ас-Равди стоял, привалившись к распахнутым дверям кухонь, тонким рыбным ножом чистил ногти. Завидев Джая, туранец мотнул остриженной налысо башкой, обмотанной красным платком, и хмыкнул:

— Бабушку навещал или дядюшка занемог?

— Друзей ходил проведать, — честно признался Сиггдим.

— А чего мрачный такой?

— Да повздорили малость…

— Ужин велено подавать к седьмому вечернему колоколу, — бросил ас-Равди. — Будут гости.

— Понял, — Джай скривился при мысли о том, что опять придется сидеть, согнувшись над корзиной, чистя скользкую вонючую рыбу или тонко срезая кожуру. Туранец крутанул нож, указав лезвием на дверь конюшен и сопроводив сие нехитрое действо многозначительной ухмылкой.

«Ну вот, еще того не лучше. Мало мне суеты на кухне, еще и ублажай эту сволочь».

Джай заставил себя улыбнуться в ответ. И чуть позже — двигаться под заинтересованное фырканье лошадей, принимая размашистые толчки и порой вскрикивая. Не от неподдельной страсти, а от вполне реальной боли.

История 11. «Колесо Фортуны».

Название: «Раз пошли на дело…»

Действующие лица: Аластор и Компания.

Вечер перед грядущей вылазкой в особняк на улице Кисиндо отличался от любого иного завершающегося дня лишь тем, что Лорна наотрез отказалась подавать компании что-нибудь крепче перебродившего кобыльего молока и свежего виноградного сока. Истолковав свое решение просто и ясно:

— Вы и так слегка чокнутые. Не хватало еще явиться пьяными на дело. Позор на всю Замору с Коринфией впридачу. Не надо так умильно на меня таращиться, все равно не налью. Вернетесь живыми и здоровыми — поставлю «Лозу Либнума». Да, Ши, за счет заведения. А теперь отстань от меня. Коли нечем заняться, поди тарелки помой.

Желания возиться с грязной посудой у воришки не имелось ровным счетом никакого. Присев на крылечке, он принялся развлекать девушек и Малыша историями об удачливых ворах былых времен и легендарных великих ограблениях. Альс и Хисс позаимствовали у Ферузы белый шелковый платок, разложив на светлой ткани уйму железок вычурной формы и загадочного назначения. Всякая снасть была тщательно осмотрена, смазана, уравновешена, заточена и, будучи признанной годной и готовой к работе, размещена в надлежащем месте в кожаном кошеле.

— А еще не так давно был такой случай, — разливался Ши Шелам. — Когда окончательно порешили, что Замору берет под свою руку Немедия, в Аграпуре снарядили здоровенное посольство. Говорят, в нем было не меньше сотни верблюдов с дарами Трону Дракона, и в числе прочих подарков везли знаменитую Звезду Пустыни. Алмаз желтого цвета размером с куриное яйцо, а то и поболее. Только не думайте, что султан по доброте душевной расщедрился и решил распотрошить дедушкину кубышку. Подвох крылся в том, что, будучи подаренной, Звезда приносила своему владельцу исключительно несчастья да беды. Когда ее крадут — ничего, камень как камень, блестит да сверкает. Зато когда ее со всем почетом да уважением вручают заклятому другу, навроде как туранцы преподнесли Немедии — тогда да, жди нестроения великого и напастей ужасных.

— Врешь ты все, — усомнилась Кэрли.

— Не веришь, спроси Альса, — с достоинством возразил Ши. — Альс, ну правда же?

— Чистой воды правда, — кивнул взломщик, не поднимая головы и не отрывая взгляда от мудреного крючка с вплавленным в середину алым кристаллом.

— И что было дальше? — потребовал Малыш.

— Было то, что из Аграпура караван вышел, и в Бельверус прибыл, да вот только Звезды в шкатулке, хранившейся у старшего посла под подушкой, не оказалось. И еще пропало до кучи всяких сокровищ, которые вроде как лежали в сундуках, окованных каленым железом, запертых на три ключа на да четыре секретных замка. Все потому, что посольство на одну-единственную ночь задержалось в Шадизаре. Квартальные гильдии потом два месяца гуляли, не трезвея и не вылезая с Ак-Сорельяны, выпивая за здоровье султана, да живет его потомство тысячу лет и не оскудеют его сокровищницы!

— А что сталось со Звездой? — полюбопытствовала Феруза.

— С тех пор Звезду никто в глаза не видывал и в руках не держал, — понизив голос, заговорщицким шепотом сообщил Ши. — Но знаете что? Джай как-то по пьяни сболтнул, якобы его дед, тот еще рукастый медвежатник, гулял с компанией, потырившей алмаз. И что дед якобы ведал, куда подевалась туранская блестяшка, в какую заповедную скрыню ее засунули в ожидании лучших времен. Да вот незадача: вскоре у шайки, куда входил Джаев дедуля, возникли обширные разногласия с Красными Поясами из Скены. Пока разногласия разъяснялись, деда того, — Ши выразительно отчеркнул себе пальцем по горлу, — и больше о Звезде Пустынь — ни слуху, ни духу. Ни в нашем городе, ни в Туране, ни в Немедии, ни в Офире. Может, лежит она себе спокойно в чьей-то сокровищнице. Может, ее раскололи, пустив мелкие камни на кольца да безделушки для богатых дамочек. А может, она в тайнике ждет какого-нибудь удачливого парня, который пойдет вскапывать огород или с пьяных глаз споткнется о корень и шлепнется носом прямо в ямку.

— Но тебе не суждено стать этим парнем, — подвел итог Дурной Глаз, — если ты куда и упадешь — так только мордою в ослиную кучку, — он затянул ремни на обширном кошеле, потряс — не звякнет ли что. — Друзья мои и собратья, целуйте крепче красавиц, ибо роковой час настал. Все запомнили и накрепко усвоили, что им надлежит делать? Я занимаюсь шкафами и замками, Хисс — книгами… Хисс, ты список не позабыл?

Рыжий молча помахал в воздухе свитком, содержавшим перечень книг, якобы находившихся во владении магика Рилеранса — и которыми так жаждал завладеть заезжий зингарский гранд.

— Ши ищет тайники, помогает и по возможности не болтается под ногами. Малыш бдит, держа дубинку наперевес и пресекая любые попытки помешать нам в нашем богоугодном деле. Пресекает очень тихо, Малыш, ты вразумевши? Тихо. Очень тихо и еще тише. А не с шумом, гамом и поджогами, как принято в твоих родных краях. Чтобы нигде ничего не стукнуло, не брякнуло и не звякнуло.

— Да все я понял, — буркнул юнец.

Аластор глянул на него и задумчивости поскреб кончик своего замечательно горбатого носа.

— Альс, ну зачем вы его с собой тащите? — Феруза мгновенно уловила суть колебаний дружка. — С вами ведь еще идут ребята уль-Вади, будет кому присмотреть и пресечь…

— В чем-то ты, дорогая, права… — рассеянно согласился взломщик. — Но нельзя же всю жизнь держать мальчишку под замком во дворе. Когда-то ему придется сделать первый шаг.

— Но почему именно сегодня? Сыщется какое дело попроще, тогда и возьмете его с собой, — продолжала настаивать на своем гадалка.

— Именно поэтому. Охотничьего пса не натаскивают на домашних кроликах, — Альс принял решение. — Нет, Малыш идет с нами. А вы все молитесь за наше благополучное возвращение, идет?

— Катитесь, мальчики, катитесь, — Лорна помахала из-за стойки полотенцем.

Четверка покинула постоялый двор «Уютная нора», спустившись по скрипучей старой лестнице и встретившись на маленькой грязной площади с подкреплением, присланным Назирхатом уль-Вади — во главе с Кодо собственной персоной. Никто из приятелей Альса не сомневался в том, что ребятки уль-Вади явились для того, чтобы присмотреть за порядком и тем, чтобы в ходе вылазки не было прикарманено чего лишнего.

На город опускалась ночь — беззвездная, душная, напоенная запахами цветов из Гранатовых садов и нечистот с задворок Бычьего и Конного рынков. Болтливость Ши — должно быть, от волнения в предвкушении дела — многократно усилилась. Воришка вполголоса рассуждал о хитроумных ловушках, встречающихся в богатых домах, и пришел к удивительному по своей разумности выводу:

— От этих потайных капканов и незримых нитей хозяевам больше головной боли, чем подлинной защиты.

— В кои веки дело говоришь, — неожиданно для всех изрек Кодо. Кто-то припомнил поучительную историю Жебела, богатого ювелира с Ишлаза. До дрожи боясь грабительского нападения, Жебел до отказа начинил свой дом и лавку ловушками, обычными и магическими, и всякий вечер самолично заряжал их. Усилия торговца ни к чему не привели: однажды он перепутал порядок установки ключей в секретном замке, и его прихватило захлопнувшимися стальными челюстями. Жебел пытался освободиться, звал на помощь — но его домашние боялись ходить ночью по дому, опасаясь угодить ногой в капкан или быть испепеленными заклинанием. К утру Жебел истек кровью, а семейству пришлось изрядно раскошелиться на услуги мастеров и колдунов — дабы те разобрали коварные устройства и извлекли покойника. Состоянием же ювелира завладел его племянник, подделавший завещание и подкупивший стряпчих.

Шли прогулочным шагом, вроде никуда особо не спеша, но и не нога за ногу. Обычная компания, под вечер бредущая безлюдной улицей — то ли расходятся по домам из трактира, то ли, напротив, после дневных забот собрались в трактир или игорное заведение, где зазывно звенит шальное золото и перекатываются кости.

Нужный особняк отделяла от улицы высокая стена, утыканная поверху острыми железными шипами и бритвенной остроты глиняными черепками. Компания неторопливо прошлась вдоль длинной стены, пока не оказалась в темном тупичке. Свистнули веревки, лязгнули, раскрываясь в полете, строенные бронзовые крюки. Вот только что стояли в проулке люди — а вот их нет, есть только невнятные тени, а может, и теней-то нет, это всего лишь старые платаны еле-еле шелестят листвой под ленивым слабым ветерком.

Девять пар глаз пристально всматривалась в темноту, туда, где смутно вырисовывались очертания стен особняка, окна, закрытые прочными ставнями, сквозь которые не просочится и лучик света, башенки флигелей, крытые переходы и запертые двери. Тени ожидали прохода дозорных с собаками — но невидимая клепсидра уронила один десяток капель, затем другой, а сад оставался тихим и сонным. Дурной Глаз не выдержал первым. Прошелестел «Я сейчас», пушинкой соскользнул со стены, растворился в душной, прелой темноте между деревьями.

С тем, чтобы вернуться и тихо, успокивающе засвистеть сообщникам:

— Собаки на псарне, я их там запер и подбросил кое-чего душистого. Жрать не станут, зато понюхают — и зазря лаять не станут.

— Охрана? — деловито уточнил кто-то, неразличимый под натянутым на лицо черным платком-маской.

— С охраной что-то странное, — признался Дурной Глаз. — Сидят в своей конуре, и, судя по бледному виду, маются животами. Однако ж на ногах держатся…

— Может, их того, оприходовать по-быстрому? — судя по голосу, предложение исходило от Кодо.

— Я бы не стал… — Альс был известен своим пристрастием к тому, чтобы обделывать тайные дела по возможности не лишая никого жизни. — Но решение за тобой.

— К дверям, — скомандовал Кодо. Маленький отряд ссыпался с высоты забора в мокрую от вечерней росы траву, заскользил между деревьями, выходя к отмеченной на составленной Джаем карте двери.

Которая оказалась накрепко запертой изнутри.

Острожные подергивания, поскребывания и постукивания ничего не дали. Дверь высилась неприступным бастионом, не имевшим даже замочной скважины — ее по старинке и для пущей надежности закладывали изнутри тяжелым засовом. Злорадно скалилась медная бычья голова, сжимавшая в пасти кольцо дверного молотка.

— Ваш парень точно обещался быть здесь? — приглушенный шепот Кодо звучал на удивление спокойно. Кодо Ходячий Кошмар никогда не волновался понапрасну, предоставляя это занятие другим. — Это дверь, не какая-нито другая?

— Да та, та самая, — в недоумении откликнулся Хисс. — Может, мы рано?..

— Тогда подождем, — все тем же исполненным непоколебимой уверенности в себе тоном предложил Кодо.

Сообщники подождали. Еще подождали. Кто-то еле слышно чихнул в ладонь. Собаки не лаяли, охранники не топали по дорожкам, в саду вывел первую руладу невесть как прижившийся в Шадизаре соловей. Ши топтался с ноги на ногу, зыркая по сторонам и прикидывая, каковы его шансы, в случае чего, быстро и незаметно смыться.

А потом дверь бесшумно и легко открылась. Съездив по лбу тому предприимчивому типу, что сунулся поближе с целью выяснить: можно ли просунуть нож между дверью и косяком, и поднять засов?

За дверью стоял Джай — привычно хмурый и непривычно встрепанный. С притушенным фонарем в руке, настороженно вглядывающийся в темноту.

— Все здесь? — спросил он, когда незваные гости шустро проскочили внутрь, и запирая дверь сызнова. — Дозора не встретили? Сегодня моя очередь была на кухне помогать, так я им состряпал ужин… — он еле слышно хмыкнул. — В самую меру, чтобы и от поста далеко не уйти, и пожаловаться неловко, и до сортира все время тянет.

— Молодцом, — одобрил Дурной Глаз. — А чего замешкался?

— Дела были, — туманно отозвался Джай.

Ши хмыкнул, но высказать свои предположения о том, что могло задержать Джая, не успел — кто-то вовремя прихватил его за глотку, прошипев голосом юнца с Полуночи:

— Ши, заткнись.

— Да молчу я! — оскорблено просипел воришка, когда захват слегка ослабили. — Я ведь даже еще ничего не сказал!

— Вот и не говори, — на удивление мудро для своих юных лет заметил Малыш.

Из полутемной комнатушки общество двинулось дальше — через пустовавшие кухни, наверх по каменной лестнице со стертыми ступеньками, в застеленный ковром коридор, где веяло горьковато-приторным ароматом, мимо закрытых дверей с решетчатыми филенками, вверх, на третий этаж, к средоточию жизни особняка — хозяйскому кабинету.

Двоих громил, скучавших подле дверей, убрали из-за угла — среди пришедших вместе с Кодо парней имелся умелец по стрельбе из духовой трубки. Два быстрых свистящих выдоха, два вовремя подхваченных тяжелых тела, поворот отмычки в замке.

— Где скелеты и сушеные крокодилы? — искренне возмутился Ши Шелам, оказавшись в кабинете. Слишком простом и строгом, на придирчивый вкус воришки. — Где хоть одно завалящее чучело сколопендроморфы? Тут вообще некромант обитает или банкир с Золотой улицы?

На Ши прикрикнули. Ши напомнили, что истинная сила не склонна выпячивать свое положение, а сушеными крокодилами проходимцы и колдуны-самозванцы запугивают простецов, надеясь выманить побольше деньжат. После чего Ши, продолжавший недовольно бухтеть себе под нос, принялся осматривать огромный хозяйский стол на предмет потаенных ящиков. Дурной Глаз на пару с Мейегелем, умельцем из числа подручных уль-Вади, разглядывали огромный трехстворчатый шкаф офирской работы, вполголоса обсуждая, как бы половчее выпотрошить это чудище черного мореного дерева. Хисс занялся расставленными на многочисленных полках книгами — быстро и ловко снимая их одну за другой, пролистывая, изучая и возвращая на место. В определенных кругах Хисс был известен как Книжная Гарпия — прозвище, которого в среде книжников и антикваров удостаивались немногие. Хисс, казалось, знал о книгах все: когда, кем и при каких обстоятельствах был создан тот или иной ученый или колдовской труд, кто был первым переписчиком и кто рисовал картины, кто делал переплет и какова была дальнейшая судьба книги. Малыш иногда думал, что Хисс был бы счастлив, поселившись в какой-нибудь огромной библиотеке и с утра до вечера, а потом с вечера до утра обшаривая полки и шелестя пергаментными листами. Сам юнец с Полуночи находил подобное время провождение ужасно скучным, но что с них взять, с этих городских. Как правильно заметила Лорна, они тут все слегка сумасшедшие.

Сложные офирские замки не устояли перед сдвоенным напором отмычек и воровского опыта. Еле слышно звякнув и хрустнув, повернулись шестеренки и качнулись рычаги, открывая дверцы. Мейегель обрадовано сунулся внутрь, извлек толстую кипу бумаг, разворошил и разочарованно пожал плечами:

— Что-то я ничего в толк не возьму…

— Дай глянуть, — Дурной Глаз завладел бумагами и вскоре обрадовано потребовал: — Малыш, тащи мешок. Клиент-то наш, оказывается, не промах — не только с мертвяками беседует, но и с живых по три шкуры берет. Это долговые обязательства и заемные письма местных толстосумов. Может статься, эта груда телячьих шкурок содержит больше золота, чем все содержимое особняка. Если это и впрямь так, то достопочтенный уль-Вади будет нам благодарен под гроб жизни.

— И уделит не пятую часть от полученного, а целую треть, — поддержал Хисс, помахивая тонкой книжицей в зеленом мраморном переплете. — Одну отыскал.

Малыш растянул горловину просторного мешка, куда спешно отправилось найденное. Кодо пробурчал, мол, негоже это: считать неполученные доходы. Взломщики обыскали шкаф, спеша позаимствовать все, что показалось им достойным внимания, после чего приступили к сложному делу запирания замков обратно. Ши обстукивал и чуть ли не обнюхивал стол — имелся у него такой врожденный талант, угадывая возможное расположение тайников — и уже достиг некоторого успеха. Одна из ножек стола оказалась полой, из нее извлекли тщательно замотанную в кусок атласа коричневую кость, тонкую и слишком длинную для человеческой руки. Малыш немедля предложил разломать ее и выкинуть в камин, но с подростком не согласились — еще неизвестно, какая дрянь вылезет в этот мир, если сломать эдакую косточку. Взять кость с собой, как заикнулся Ши, Аластор наотрез отказался. Зловещий трофей пришлось вернуть на место. Разочарованный Ши Шелам принялся один за другим открывать ящики, просматривая счета, выписки и заметки хозяина дома, но не находя ровным счетом ничего полезного. На всякий случай он простучал ладно пригнанные друг другу доски и возрадовался: одна отозвалась не так глухо, как ее соседки. Неужели тайник под полом?

— Мейегель, поди сюды! Альс, тут что-то есть!

— Сейчас, — рассеянно отозвался Дурной Глаз. Он бродил вдоль стен кабинета, дотрагиваясь до обтянутых расписной кожей стен то здесь, то там, приподнимая картины и свитки — ровно искал нечто. Все знали, что в такие моменты взломщику лучше не мешать, а потому Мейегель присел на корточки рядом с Ши, принявшись аккуратно извлекать подозрительную доску. Под которой и в самом деле нашелся узкий встроенный ящик. А в ящике, разложенные по бархатным мешочкам и тускло блеснувшие, когда их вытащили на свет — драгоценности. При виде которых Кодо Ходячий Кошмар задумчиво изрек:

— Провалиться мне на этом месте, но сейчас таких уже не сыщешь… Это ж погребальные украшения. Из самой Стигии. Или с Шема, точно не скажу.

— Значит, наш дорогой клиент обчистил могилу или пирамиду, делов-то, — ухмыльнулся Ши, тщательно пряча приятно тяжелые мешочки. — Или с ним расплатились за труды этими цацками. Хисс, ты там окончательно в книжного червя преобразился?

— Я запутался, — признался рыжий, кладя на край стола два внушающих уважение своей толщиной фолианта. — Вот две книги, подходящие под описание заказчика. Однако в первой не хватает титульной и нескольких первых страниц, так что я не могу в точности узнать ее название. А вторая… Вторая просто-напросто пуста, — он перелистнул чистые страницы, украшенные по краям замысловатым вьющимся узором.

— Бери обе, — рассудил Аластор. — Будет с нас. Пусть заказчик сам решает, что ему нужно.

Дурной Глаз наконец выбрал приглянувшееся ему место под одним из свитков, и теперь поглаживал стену и даже что-то ей нашептывал. Общество затаило дыхание, предвкушая маленькое чудо, но дождалось только приглушенного щелчка и того, что малый квадрат стены распахнулся гостеприимной дверцей. Аластор потянулся внутрь, остановился, задумался. Извлек из свои инструментов небольшие ювелирные щипчики, перерезав нечто невидимое и тоненько звякнувшее — сперва один раз, потом другой. Извлек из тайника плоскую шкатулку, обтянутую лиловым бархатом, заглянул внутрь, удовлетворенно кивнул:

— Живем, господа. По моему скромному разумению, не стоит больше искушать судьбу. Прибираем за собой и делаем ноги. Малыш! Малыш, душа моя угрюмая, это ведь твоя первая ходка? — подросток кивнул. — Тогда ты должен прихватить с собой что-нибудь. Традиция, знаешь такое слово?

— Знаю, — подросток огляделся по сторонам. — А что именно?

— Вещь, которая послужит тебе памятью и талисманом на счастье, — растолковал Аластор. Малыш недовольно нахмурился:

— Это дом колдуна. Вещь колдуна можно взять, только если убить ее владельца. Причем убить правильно, иначе накликаешь на себя беду. Лучше всего сжечь, но вы же не хотите поджигать дом.

— Малыш, твои варварские суеверия меня когда-нибудь с ума сведут, — трагически заявил Дурной Глаз. Из взломанного тайника он вытащил безделушку — причудливую серебряную монетку-шестигранник с изображением многолучевой звездочки посередине — и бросил ее Малышу: — Вот, храни и не теряй.

Подросток невесть зачем опробовал трофей на зуб, потер в пальцах и сунул в болтавшийся на поясе кошель. По его лицу было видно, что забирать монетку ему совершенно не хочется, но даже он понимает — сейчас неподходящий момент для споров. Требовалось привести кабинет в то же состояние, каким он был до визита незваных гостей: расставить на прежние места стулья и кресла, выправить покосившиеся картины и постараться скрыть факт отсутствия некоторых книг на полках. Завершив труды, сообщество, ступая как можно тише и стараясь не разбудить прислугу, которой уже была пора просыпаться и приниматься за дело, спустилось вниз. Открыли дверь, вышли в сад, наполненный предутренним неясным сиянием. Стоявший на пороге Джай сделал движение, словно собираясь вернуться назад. Альс придержал его за плечо:

— Ты куда, друг?

— Мы не можем оставить дверь открытой, — растерялся Джай. — Я останусь. Утром меня наверняка пошлют на рынок, и я смоюсь.

— А если утро начнется с того, что господин колдун обнаружит отсутствие любимых вещичек и устроит поголовный допрос всей прислуге? — напомнил Аластор. — Он может. Хочешь, чтобы тебе голову вывернули наизнанку и пошарили в ней на предмет, не знаешь ли чего?

Такой вариант развития событий Джаю в голову не приходил.

— Не беспокойся ты за эту дверь. Дело сделано. Незачем тебе больше рисковать понапрасну. Пошли.

— Он прижился, — съязвил Ши. После этих слов Джай, помрачнев, захлопнул дверь. Компания пробежала через сад и вскарабкалась на стену, опасливо прислушиваясь к тому, как на псарне лениво перебрехиваются сторожевые псы.

— Колесо крутится, — задумчиво изрек Аластор, когда они удалились за пределы квартала Ламлам, удачно разминувшись с дозором городской стражи.

— Какое колесо? — не понял Малыш.

— Которое есть символический образ нашей жизни, — пояснил Хисс. — У Ферузы в колоде есть такая карта. Только что у тебя не было ничего — и вот уже есть все. Колесо повернется еще раз — и у тебя опять в кармане вошь на аркане. В этом вся наша жизнь. Правители сменяются, то успех, то неудача, то опять успех — и демона лысого ты разберешься, почему так происходит. Почему один всю жизнь усердно лезет из шкуры вон, но у него так ничего и не выходит, а другому все само падает в руки. Колесо жизни, Малыш.

— У нас говорят — удачи и неудачи людей сыплются из золотой мельницы, которую вращает Аса, — юнец достал серебряную монетку, подбросил. — Она волшебница. Одни видят ее безобразной каргой, другие — прекрасной девушкой. Что мельница, что колесо — не все ли едино?

— С философической точки зрения — совершенно все равно, — подтвердил Аластор. — Но мы-то знаем, что все философы — чокнутые старцы, которых в юности отшили подружки, оттого они и ударились в пустопорожние умствования и созерцание собственного пупка. Мы никогда не последуем их дурному примеру!