Весёлый ветер (джен)

Мой друг, Шерлок Холмс, был страстным поклонником скрипки. Чаще всего его игра превращалась в задумчивый перебор струн, словно музыкальное эхо его неугомонной мысли. Но когда меланхолия окутывала меня своим мрачным покрывалом, он, словно чувствуя вибрации моей души, возносил ввысь мелодии Мендельсона, словно целительный бальзам. Так было и в тот промозглый ноябрьский вечер, когда за окном, точно назойливый барабанщик, выбивал дробь мелкий дождь, а душа, изголодавшаяся по красоте, жадно ловила чарующие звуки.

— Знаете, Холмс, — промолвил я, повинуясь внезапному порыву воспоминаний, — в отрочестве моим главным пристрастием были книги, полные приключений и захватывающих морских одиссей. Я грезил о тропических островах, увенчанных кокосовыми пальмами, о диковинных попугаях, чей крик резал воздух. Я зачитывался Дефо, Свифтом и, конечно же, Жюлем Верном… Впрочем, вы, кажется, не разделяете мою любовь к подобной литературе и вряд ли поймете мой мальчишеский восторг, — вздохнул я, устремив взгляд в пляшущие, словно живые, языки пламени в камине.

К моему изумлению, Холмс внимал моим словам с неподдельным интересом.

— Напротив, дорогой Ватсон, должен признаться, я сам с огромным удовольствием погружался в страницы романа Жюля Верна «Дети капитана Гранта», — ответил он, бережно откладывая смычок. — И, должен заметить, познакомился там с весьма неординарной личностью, привлекшей мое внимание к одному весьма любопытному делу.

— Вы имеете в виду историю с беглыми каторжниками в Австралии? — с любопытством осведомился я. — Но, признаться, не вижу, что столь заурядное происшествие могло возбудить ваш интерес.

— Нет, Ватсон, — прозвучал в ответ скрипучий, но исполненный предвкушения голос моего друга, — мое внимание целиком и полностью поглотил другой герой этой истории. Жак Паганель, — произнес он с едва заметной, загадочной улыбкой.

— Паганель? Этот рассеянный ученый, географ, чья жизнь, казалось, была соткана из нелепых ситуаций? — переспросил я, слегка удивленный. — Неужели вы усмотрели в нем нечто большее, чем комичного персонажа?

Холмс подошел к окну и, заложив руки за спину, некоторое время молча наблюдал за прохожими, бредущими под нескончаемым дождем. Затем, резко обернувшись ко мне, произнес:

— Ах, Ватсон, как же вас загипнотизировали его рассказы… точно также как и участников экспедиции молодого Лорда Гленарвана! А между тем, стоит лишь чуть внимательнее присмотреться, и сразу станет видна тёмная сторона его личности.

Холмс вернулся к своему креслу, взял трубку и не спеша набил её ароматным табаком. Огонь спички на мгновение выхватил из полумрака его лицо, подчеркивая глубокие морщины и острый, проницательный взгляд карих глаз.

— Комичный персонаж, говорите? Ватсон, вспомните один важный эпизод. Капитан Грант, зачитывая французский документ, утверждает, что это остров Табор. Паганель же был искренне потрясён: «Как остров Табор? Но ведь это остров Мария-Тереза!» «Совершенно верно, месье Паганель, — ответил английский капитан. — На английских и немецких картах — Мария-Тереза, на французских — остров Табор». Звезда французской географии не знает, как называется остров на его родном языке и в его родной стране? — блеснули глаза моего друга.

— Но… на «Дункане» были только английские карты, — опешил я.

— Верно, Ватсон, — подмигнул мне друг. — Но тогда что же получается: французский географ впервые увидел юг Тихого океана на карте «Дункана»?

Я задумался. В словах Холмса таилась определенная логика, ускользнувшая от моего внимания при первом прочтении романа. Паганеля я всегда воспринимал как чудаковатого, но совершенно безобидного ученого, эдакого гения-растяпу. Но Холмс, казалось, прозрел в нем нечто большее.

— Паганель был очень рассеян… — начал размышлять я вслух.

— Даже чересчур рассеян для обычного человека, — кивнул Холмс. — На том и прогорел. Рассеянный географ мог забыть, как называется остров на чужом языке. Но он никак не мог забыть его названия на родном, ибо он на нем говорил с детства, учился и работал! Француз удивился бы, что остров Табор называют Мария-Тереза, а не наоборот!

— Но к чему вы клоните, Холмс? — спросил я, чувствуя, как волнение нарастает. — Вы подозреваете Паганеля в намеренном обмане? Но какую цель он мог преследовать?

Холмс выпустил кольцо дыма и, прищурившись, посмотрел на меня сквозь клубы табачного дыма.

— И это была далеко не единственная его странность. Помните, он с уверенностью предположил, что слово «австрал» означает «Австралия»? Но любому географу известно, как дважды два, что во всех европейских языках слово Австралия пишется с заглавной буквы. Даже у русских, чей алфавит так отличается от нашего. Или вспомните, как мучительно он размышлял, мог ли капитан Грант назвать Новую Зеландию континентом. Географ не знает, что Новая Зеландия — это архипелаг, и ни один моряк не назовет ее континентом?

Дождь за окном усилился, и холодный ветер завывал в трубе камина, словно неприкаянная душа. В комнате воцарилась тишина, нарушаемая лишь потрескиванием дров, танцующих в огне, и мерным покачиванием кресла Холмса.

— Найти капитана Гранта, на самом деле, не стоило ровным счетом ничего, — Холмс снова выпустил кольцо дыма. — Зачем бросать в океан бутылку с обрывками документов, если он потерпел крушение на континенте? Вблизи тридцать седьмой параллели расположены города и поселки. Вполне достаточно для того, чтобы телеграфировать о кораблекрушении и попросить помощи у властей. Южная Америка и Австралия отпадают сразу. Новая Зеландия — тоже, ведь Окленд находится совсем рядом с тридцать седьмой параллелью. Зачем бросать бутылку, которую найдут неизвестно через сколько лет, а может, и вовсе никогда не найдут?

— Но ведь они думали, что капитан Грант попал в плен к индейцам или туземцам… — опешил я.

— Чепуха, — поморщился Холмс. — Какие индейцы на обжитом побережье Чили? Чтобы попасть к ним, надо было перемахнуть через Анды, а это, как убедилась экспедиция Гленарвана, задача не из легких. Да и путешествуя через всю Патагонию, они так и не встретили ни одного индейского племени, что весьма показательно. На западном побережье Австралии живут фермеры, а восточное, в районе бухты Туфольда, и вовсе заселено, там даже есть станция китобоев. Они могли попасть в плен к маори в Новой Зеландии, но тут уж бросать бутылку в океан у них не было бы ни времени, ни возможности, — заключил мой друг.

Наступила пауза, наполненная зловещей тишиной. Я переваривал услышанное, стараясь уложить в голове новую, совершенно неожиданную версию событий. Всегда считал историю капитана Гранта захватывающей, но не более того. Никогда не задумывался о странностях в поведении Паганеля, принимая их за безобидное проявление эксцентричности ученого. Но Холмс, как всегда, видел то, что ускользало от моего взгляда.

— На эту проблему можно посмотреть и с другой стороны, — пробормотал Холмс, попыхивая трубкой. — Капитан Грант указывает широту и долготу. Значит, бросая в море бутылку, он уверен, что будет находиться там же и через пять, и через семь, и через десять лет. Ясно любому: капитан и матросы находятся на острове. На каком же острове они могут находиться? — снова выпустил мой друг кольцо дыма. — На островах Тристан-да-Кунья и Амстердамских островах есть колониальные власти — бутылку бросать не нужно. Остается только необитаемый остров Мария-Тереза, находящийся в стороне от морских путей!

— Боже, как просто! — воскликнул я. — Вы в пять минут нашли место, где находился капитан Грант!

— Посмотрим теперь на действия Паганеля, — невозмутимо продолжал Холмс. — Он появляется на корабле словно из ниоткуда на второй день плавания, не предъявив никаких документов и даже билета на корабль «Шотландия». А откуда, собственно, Гленарван, его жена и его спутники были так уверены, что перед ними действительно Жак Паганель? — спросил Холмс, хитро прищурившись. — Ведь они никогда его не видели. Он утверждал, что перепутал корабли и вместо «Шотландии» залез на «Дункан». Довольно странно, что его не насторожило отсутствие проверки билетов и багажа, не правда ли?

— Неужели вы полагаете, Холмс, что Паганель намеренно проник на «Дункан» под чужим именем? — с изумлением промолвил я.

— Вне всякого сомнения, — отрезал Холмс. — Проспать тридцать шесть часов не так-то просто, да ещё совсем голодным. Либо этот тип был сильно изможден, либо с ним была припрятана какая-то еда. Да и зачем французскому географу плыть в Индию через Англию? Разве во Франции нет своих океанских портов, нет регулярного сообщения?

— Да и Глазго у нас, скорее, грузовой, чем пассажирский порт, — размышлял я вслух. — Куда удобнее отправиться через Ливерпуль, Плимут или Дувр, — пожал я плечами.

— И обратите внимание, Ватсон, какой странный завтрак он заказывает у Олбинета — бисквиты и стакан шерри! Но это же совсем не французский завтрак, - покачал головой мой друг. — Зато такой завтрак типичен для жителей Дуалистической монархии императора Франца-Иосифа: австрийца или венгра.

Я молчал, потрясенный до глубины души. Неужели мой кумир детства, Жак Паганель, мог оказаться не тем, кем казался? Не комедийным ученым, а коварным злодеем, плетущим интриги за спинами благородных Лорда Гленарвана и его товарищей?

— Далее Паганель рассказывает, что у него запланирована экспедиция в Индию, — заскрипел голос моего друга. — У него якобы рекомендательные письма к генерал-губернатору Индии и поручение Географического общества, которое необходимо выполнить. Его план разработал якобы его коллега, господин Вивьен де Сен-Мартен. Согласно плану, он должен исследовать течение реки Яру-Дзангбо-Чу в Тибете. Но обратите внимание, Ватсон, — сверкнули глаза моего друга, — при нем нет никакого географического оборудования!

— Но, постойте, Холмс, — воскликнул я, — ведь отсутствие оборудования можно списать на его пресловутую рассеянность! Он же умудрился перепутать корабли, что уж говорить о каких-то там инструментах!

— Разумеется, Ватсон, — в голосе Холмса послышались иронические нотки, — все можно списать на рассеянность. Но когда рассеянность становится систематической и удивительно удобной для определенных целей, она начинает вызывать подозрения. Разве не странно, что географ, отправляющийся в столь ответственную экспедицию, забывает не только инструменты, но и сами документы, необходимые для ее проведения?

— Но зачем ему это понадобилось? — спросил я.

— Ответ очевиден, Ватсон: этот тип убил настоящего Паганеля и захватил его документы. Вот почему при нем ровным счетом ничего нет, и вот почему он намеренно залез на «Дункан», уплывающий как можно дальше из Европы.

— Но какой же мотив толкал их на это? — размышлял я вслух, пытаясь объять всю глубину услышанного. — Зачем убивать известного ученого, а затем, рискуя разоблачением, пускаться в авантюрное кругосветное путешествие? Что он надеялся обрести?

— Очевидно, он бежал, спасался от неминуемой расплаты, — подхватил Холмс, его глаза горели острым огнем. — Судя по его странным кулинарным пристрастиям, смею предположить, это был беглый венгр, разыскиваемый австрийскими властями по всей Европе за участие в мятежах сорок восьмого года или в более поздних революционных кружках. Он был близок к провалу, но счастливый случай, встреча с простодушным Паганелем, подарила ему шанс на спасение. А может, и не было никакого убийства, Ватсон. Возможно, с географом случился приступ, роковой сердечный удар или аневризма аорты. Беглец, воспользовавшись внезапной удачей, похитил документы и помчался в туманный Альбион, выбрав грузовой порт в надежде договориться с капитаном какой-нибудь шхуны. И тут сама судьба подбросила ему "Дункан".

— И этот тип не боялся разоблачения? — недоверчиво спросил я.

— Ничуть. Вспомните, он хотел сойти на Мадейре… вероятно, намереваясь бежать в Соединённые Штаты, где нашел убежище лидер венгерского восстания Лайош Кошут. Но, вероятно, решил, что этот вариант слишком рискованный из-за бдительных португальских властей. Тогда в его воспаленном мозгу созрел дьявольский план: как можно дольше задержать "Дункан" в южных морях, подальше от любопытных глаз Европы.

Я молча набил трубку душистым табаком и закурил, пораженный тем, как мои юношеские воспоминания вывели нас на след столь запутанного и мрачного дела.

— Обратите внимание, Ватсон, с какой легкостью он отказался от экспедиции, якобы запланированной Французским географическим обществом на уровне вице-короля Индии… Скандал от ее провала был бы оглушительным, а самому Паганелю не поздоровилось бы. Но главное, Ватсон… реки Яру-Дзангбо-Чу не существует в природе! — Холмс расхохотался, и его смех эхом отразился от стен комнаты.

Я застыл, словно громом пораженный. Фальшивый Паганель, беглый революционер, обманувший целую экспедицию… Мир юношеских грез, выстроенный мной с таким трепетом, рушился в одночасье, погребая под обломками наивные идеалы.

— Он скормил Гленарвану набор псевдокитайских звуков, первое, что пришло в голову, — продолжал Холмс, не унимая смех. — А затем заявил, что будет обучать Роберта географии. Чему же он его учил, Ватсон? Небылицам и байкам о путешествиях. Кто не знает, что Колумб плыл в Индию и до конца своих дней был уверен, что достиг ее берегов? Кто не знает, что его грубую ошибку обнаружил Америго Веспуччи? Или его байки, что никто не знает достоверно, какого роста патагонцы?

— Но Паганель знал невероятное количество имен и подробностей, — попытался возразить я.

— Пустяки! Купил пару книжонок о путешествиях в букинистической лавке Парижа или Лондона. Раз уж назвался Паганелем, надо же хоть что-то знать о землях и морях. Полагаю, он не спал тридцать шесть часов подряд, а краем глаза пробегал страницы, выхватывая важные детали, чтобы потом ошеломить слушателей своей «эрудицией». Однако, Ватсон, он нигде, подчеркиваю, нигде не учил Робера измерять азимут, пользоваться секстантом, определять соленость воды… Понимаете?

— Он не знал настоящей географии? — наконец осознал я.

— Совершенно верно! Зато усердно принялся изучать испанский язык по поэме португальца Камоэнса. Даже простодушный Гленарван знал, что Камоэнс — португалец. Да и возможно ли выучить язык по поэме, не имея под рукой перевода? Зато, Ватсон, это дало ему возможность читать книги о путешествиях, зубрить их наизусть, а затем выливать на головы спутников Гленарвана поток информации, поражая всех своей кажущейся эрудицией. Только проницательный майор Мак-Наббс не доверял ему до конца.

Я сидел, оглушенный откровениями Холмса. Светлый образ Паганеля, веселого и рассеянного гения, рассыпался в прах, обнажая хитроумного обманщика, скрывающего темное и опасное прошлое. Все детали, которые раньше казались невинными чудачествами, теперь складывались в жуткую картину тщательно спланированной мистификации.

— А теперь самое интересное, Ватсон, — промолвил Холмс, с наслаждением затягиваясь трубкой. — "Дункан" прибывает в порт Талькауано.. И наши герои отправляются в Консепсьон, к английскому консулу, чтобы узнать о крушении "Британии". Надо быть полным идиотом, чтобы совершить подобное! Если консул Ее Величества знает о крушении, зачем капитану Гранту писать записку в бутылке? Он уже давно был бы в Европе!

— Это и впрямь глупо, — согласился я.

— Но зато теперь, Ватсон, появляется официальное подтверждение того, что Жак Паганель прибыл в Консепсьон.

— Боже мой! — я начинал прозревать.

— Понимаете? Никто не будет искать труп Паганеля в Европе и не удивится его исчезновению. На любой запрос последует ответ: Жак Паганель благополучно прибыл в британское консульство в Консепсьоне такого-то числа такого-то года.

Наша добрая миссис Хадсон внесла в комнату ароматный чай. В такую ненастную погоду он придавал особый уют нашей скромной обители.

— Меня, признаться, более всего поразила в романе эта странная одиссея следов "Британии", метавшихся по карте мира от берегов Южной Америки до далёкой Австралии и Новой Зеландии. Нелепость ситуации кричала, словно чайка над бушующим морем. Как? Неужели капитан Грант и его два верных матроса, разбив утлую палатку вблизи обжитых мест, целых два года провели в заточении, лишь изредка доверяя волнам хрупкую надежду в виде бутылки с мольбой о спасении? Неужели они ни разу не рискнули обратиться за помощью к людям?

— Действительно, если вдуматься, это какая-то нескладная выдумка, — согласился я, пожимая плечами. — Но Паганель уверял, что они могли попасть в плен к дикарям и, пользуясь моментом, бросить бутылку в реку, несущую свои воды в океан.

— Но тогда зачем указывать широту и долготу? — Холмс вскинул брови. — Кочевые племена — это зыбкий песок, здесь нет фиксированных координат. Да и какие реки, берущие начало в сердце материка, впадают в океан в районе тридцать седьмой параллели? Именно с этого, на мой взгляд, стоило начать расследование.

— В романе упомянута лишь одна. На атлантическом побережье Патагонии, — возразил я.

— И, что самое интересное, там нет никаких индейских племён, — весело подхватил Холмс. — За два года капитан и его команда вполне могли добраться до Аргентины или Парагвая. Но даже если предположить невозможное, начинать поиски следовало именно там. Вместо этого Паганель направляет "Дункан" к берегам Чили, отделённым от Патагонии неприступными пиками Анд.

— Зачем? — не выдержал я.

— Меня всегда поражала невежественность Паганеля в вопросах настоящей географии. Вспомните, он утверждал, что на островах Зеленого Мыса нет ни рек, ни ручьев, ни лесов, хотя это живописнейшее место на земле. И он соглашается на переход через Анды! Географ с мировым именем — и вдруг лезет в горы, не имея ни малейшего представления о том, как это делается! Он даже не знает, что такое высота! Разве это поведение человека, знакомого с основами физической географии? Гленарван предлагал ему изучить течение реки Колорадо, но Паганель и не подумал воспользоваться этим советом.

— Потому что он не умел этого делать, — вставил я.

— Верно, Ватсон, — Холмс с наслаждением отпил глоток чая. — Зато в Патагонии мы внезапно узнаем, что вся его рассеянность — не более чем миф. Помните, путешественники разделяются на два отряда в поисках воды — отряд Гленарвана и отряд Паганеля? И он вполне способен командовать отрядом, когда это необходимо! А утром отряд Паганеля подает сигналы равномерными выстрелами. Это уровень подготовки опытного кавалерийского офицера, а не чудаковатого ученого!

— И в самом деле, — согласился я, тоже погрузившись в аромат чая.

— Другой момент. Путешественники достигают Форта Независимости, где встречают французского капитана. И что же делает Паганель? Говорит товарищам, что тот позабыл французский язык!

— Дьявол! Да для него французский попросту не был родным! — воскликнул я.

— Именно, — радостно подтвердил Холмс. — Обратите внимание, мой друг, как тяжело Паганель расшифровывал французский документ. Еле-еле, лишь после Новой Зеландии, догадался, что слово "контин" — это не континент, а "постоянный", что "инди" — не индейцы, а нужда. Странно для француза, не находите?

Воцарилось молчание, нарушаемое лишь уютным потрескиванием поленьев в камине. Я переваривал услышанное, пытаясь уложить в голове новую, совершенно неожиданную версию событий. Образ Паганеля, словно карточный домик, рушился под напором холодной логики и блистательной наблюдательности Холмса.

— Затем он направляет "Дункан" в Австралию, посетив по пути острова Индийского океана, — задумчиво добавил я. — Но… зачем ему это понадобилось?

— Тут, друг мой, я могу только строить предположения. Но подозреваю, что к концу путешествия в Патагонии эйфория от спасения и искусной игры в географа прошла. Наш герой стал всерьез задумываться о том, как незаметно покинуть экспедицию Гленарвана. Но как это сделать, не вызвав подозрений? Гленарван бросился бы на его поиски, поднимая на ноги местные власти, а нашему венгру совершенно не нужна лишняя шумиха. Ясно, что Паганель должен как-то красиво исчезнуть, чтобы начать новую, неприметную жизнь.

— Имя Паганеля его больше не устраивало? — спросил я.

— Ни в коей мере, — не задумываясь ответил Холмс. — Паганель — слишком известная фигура. Как он появится на заседании Географического общества в Париже? Дело осложняется побочным преступлением: попыткой шайки каторжников во главе с Айртоном захватить "Дункан". Но и тут Паганель ловко их провел. Помните, он направил корабль к восточному берегу Новой Зеландии вместо Австралии? Он оказался более матерым волком, чем Айртон.

— Паганель объяснил это тем, что увидел в газете обрывок слова "Зеландия" и подумал, что там капитан Грант.

— Представляете, Ватсон, за каких простофиль он принимал своих спутников! — Холмс принялся набивать трубку во второй раз. — Если капитан Грант жив, то за два года он бы добрался до Окленда и вернулся в Европу. Если же он попал в плен к маори, то его давно бы съели, о чем сам Паганель не раз упоминал.

— Зачем же ему тогда понадобилась Новая Зеландия? — недоумевал я.

— Видимо, там он готовил свой побег из экспедиции. По прибытии в лагерь экспедиция под предводительством Паганеля попадает в плен к маори. Как именно — неясно, но, похоже, именно Паганель завел их прямо в логово дикарей. Сам же Паганель при этом загадочно исчезает. А нашим путешественникам чудом удается бежать, и они находят Паганеля в склепе новозеландского вождя на вулкане. И самое интересное, Ватсон, Паганель им совершенно не рад!

— Не рад? — изумился я.

— Вспомните книгу. Майор Мак-Наббс даже допускает мысль, что Паганеля подменили. Он стал мрачен и неразговорчив. Почему? Да потому, что его дьявольский план рухнул в одночасье. Паганель вынужден вернуться в лоно экспедиции и рассказывает своим товарищам… если их так можно назвать… какую-то несусветную чушь. Якобы его пленил другой вождь по имени Хихи, но не убил и не съел, а он благополучно сбежал от него. А потом мы узнаем, что тело Паганеля зачем-то покрыто жуткими татуировками.

— Да, правда… Якобы из-за этого наш Паганель и переживал, — вспомнил я.

— А ведь казалось бы, чего расстраиваться? — Холмс прищурился. — Обнаженным его никто из них не видел. Татуировки некому было заметить. Кстати, для узника татуировки весьма типичны…

Холмс погрузился в раздумья, выпустив кольцо дыма.

— Вы о чем-то задумались? — спросил я.

— Зато мы с вами получили, Ватсон, наглядное представление о коварстве и уме нашего Паганеля. Только подумайте: он разработал хитроумный план, чтобы исчезнуть во время фальшивого извержения вулкана, которое для маори должно было выглядеть как кара божественного Нуи-Атуа! Вот вам и рассеянный географ!

— Иными словами, он хотел инсценировать свою смерть, чтобы замести следы и начать новую жизнь под другим именем, — заключил я, пораженный хитроумностью преступника, скрывавшегося под маской безобидного ученого. — Татуировки — это его новый паспорт, прикрытие, способ окончательно замести следы. Гениально и цинично.

— Именно так, Ватсон. После возвращения в экспедицию он словно преобразился. Не осталось и следа от того беспечного и рассеянного Паганеля, которого мы знали в начале их одиссеи. Его лицо омрачила тень, взгляд стал настороженным, и, смею предположить, его сердце сковал страх. Он понимал, что разоблачение может наступить в любой момент, и ему приходилось балансировать на острие ножа. И, как вы помните, маску с него чуть было не сорвали на острове Мария-Тереза двое: капитан Грант и майор Мак-Наббс. Первый с лукавой улыбкой напомнил французскому географу, что на французских картах этот остров именуется островом Табор, о чем тот "случайно" запамятовал. Второй же отвесил ему презрительную оплеуху словами: "Географ!", добавив, что Паганель годится разве что в учёные ослы.

— И всё же, Холмс, позвольте задать последний вопрос, — проговорил я, отставляя в сторону опустевшую чашку. — Зачем ему было возвращаться в Европу вместе с экспедицией? Не проще ли было раствориться в хаосе Новой Зеландии, воспользовавшись царившей там неразберихой?

Холмс усмехнулся, откинулся на спинку кресла и, сложив руки на груди, изрёк:

— В этом и кроется, Ватсон, дьявольская гениальность его плана. Побег в Новой Зеландии, как ни крути, породил бы массу вопросов. Куда подевался Паганель? Почему он исчез при столь загадочных обстоятельствах? Это неминуемо привлекло бы нежелательное внимание властей, которые, вне всяких сомнений, живо заинтересовались бы его судьбой. Возвращение же в Европу в составе экспедиции, напротив, гарантировало ему неоспоримое алиби. Он предстал бы перед миром как уважаемый член экспедиции, принимавший участие в спасении капитана Гранта. Кто бы мог заподозрить в нём беглого революционера?

— Но ведь в Англии он женился на мисс Арабелле! Кузине майора! — воскликнул я, словно хватаясь за последнюю соломинку.

— Именно, Ватсон. В Англии. Во Францию он не поехал. Он даже боялся ехать в Париж и предстать перед Географическим обществом.

— Там сказано, что причиной тому — татуировки, — возразил я.

— Неужели кто-то собирался раздевать Паганеля? — рассмеялся Холмс. — Дальше всё просто. Он якобы не выполнил поручение французского географического общества. Не исследовал несуществующую реку Яру-Дзангбо-Чу. Что мешает ему отправиться в Тибет и там инсценировать собственную смерть?

Я задумался над словами Холмса. Всё складывалось в стройную и логичную картину. Фальшивый географ, беглый революционер, хитроумный обманщик Паганель оказался фигурой гораздо более сложной и опасной, чем я мог себе представить. Его рассеянность и эксцентричность были всего лишь маской, скрывающей расчетливый ум и тёмное прошлое. Но какая цель двигала этим человеком? Чего он хотел добиться, обманув целую экспедицию и сыграв роль, столь чуждую его истинной натуре?

— А обратите внимание, Ватсон: к концу путешествия мы не знаем о Паганеле ничего. Ни его прошлого, ни его семьи, ни его путешествий. Болтливые люди самые скрытные на Земле.

— Знать бы его настоящее имя… — вздохнул я.

— О, мне кажется, месье Верн уже приоткрыл нам эту тайну в другом своём произведении, — с лукавой улыбкой произнёс Холмс. — Вспомните его роман "Матиас Шандор"! Граф Матиас Шандор, венгерский патриот и революционер, один из организаторов восстания сорок восьмого года против Габсбургов. Он пал жертвой доноса и был приговорён к смертной казни. После неудачной попытки побега из крепости двое его соратников были расстреляны, а Матиас, как все считали, погиб в морской пучине. Однако он был объявлен австрийским правительством в розыск как особо опасный преступник. И спустя пятнадцать лет он вернулся под личиной доктора Антекрирта, чтобы свершить свою месть.

Мои мысли метались, пытаясь ухватить ускользающую нить правды. Если Паганель и Матиас Шандор — одно и то же лицо, то мотивы его поступков становились более понятными. Бегство от австрийского правосудия, жажда мести или просто стремление скрыться от прошлого могли толкнуть его на столь дерзкую авантюру. Но почему именно роль географа? Почему Паганель выбрал именно этот образ?

— Как я уже говорил, Ватсон, скорее всего, во время погони он повстречал Жака Паганеля, который, весьма вероятно, собирался в Индию. Мы не знаем наверняка — убил ли его Шандор или Паганель умер сам, скажем, в гостинице, — а Шандор просто присвоил его документы. Положение Шандора, вероятно, было отчаянным, раз он ухватился за такую шаткую соломинку.

Я с замиранием сердца следил за тем, как Холмс, подобно искусному хирургу, снимал слой за слоем с этой запутанной истории.

— Кроме того… тут, Ватсон, я вступаю в зыбкую область догадок. Меня весьма заинтересовала леди Элен Гленарван. Она была дочерью известного путешественника Вильяма Туффнеля, но каким образом Гленарван, принадлежавший к иному социальному слою, женился на ней, мне до сих пор не ясно. Зато то, как Паганель обнимал её, узнав о том, что она дочь Туффнеля… Автор даже подчеркнул, что его поцелуй был чуть дольше обычного… Что если именно она предложила Шандору укрыться на "Дункане"?

— Но зачем ей это?

— Возможно, они были знакомы раньше. Или Шандор был дружен с её отцом. У этой девушки, как я уже говорил, тёмная и загадочная биография. "Он встретился с ней после смерти её отца, когда она одиноко жила в Килпатрике в родительском доме, почти без всяких средств", — напомнил Холмс. А ведь Гленарван был не просто богатейшим лордом, но и представлял своё графство в Палате лордов. Мы очень мало знаем о ней.

— Это правда, — согласился я.

— Любопытная деталь, — сказал мой друг. — Она якобы дочь известного путешественника, унаследовала от пего страсть к географии и путешествиям. Но когда достали документ из бутылки, он закричала как ребёнок: «Тут есть цифры, господа! Есть цифры!” Дочь Туффнеля, обожающая географию, не знает, что такое долгота и широта? — вскинул брови Холмс.

— Может, просто так рада? Или растерялась?

Холмс ничего не ответил, а покрутит в руках трубку. Несколько мгновений он размышлял, словно что-то сопоставляя.

— Я не заметил особой нежности между леди Элен и её супругом. Зато с каким восторгом миссис Гленарван ловила каждое слово Паганеля, как жадно она внимала его географическим рассказам, как восхищалась им. Мне казалось, что они были знакомы задолго до этой встречи.

Тут Холмс замолчал, словно высказал что-то сокровенное. Но теперь и я по-новому взглянул на ту скучную концовку про татуировки Паганеля. Он наотрез отказался вернуться во Францию, опасаясь карикатур. Или в самом деле разоблачения? Последнее было намного вернее.

— Совершенно верно, Ватсон; там его могли легко опознать. Поэтому ему необходимо было вновь исчезнуть, чтобы воскреснуть под именем доктора Антекрирта, — мой друг выпустил клуб дыма и вновь потянулся своей тонкой рукой к смычку.