Страх (гет)

Драко Малфой открыл глаза.

Первым, что он ощутил, был леденящий холод, сковывавший всё тело. Его трясло так сильно, что руки не слушались, и он никак не мог вытащить из кармана волшебную палочку. Губы онемели, а зубы стучали, и стук был тем сильнее, чем крепче Драко пытался сжать зубы. Разозлившись, он встряхнул головой, оставил попытки вытащить из кармана палочку, которой, судя по всему, там не было, и огляделся.

Он сидел на земле, усыпанной жухлыми осенними листьями. Вокруг было темно, повсюду клубился туман, ветви причудливо скрюченных деревьев напоминали длинные старушечьи пальцы с острыми ногтями — довольно заезженное сравнение, но именно оно пришло Драко в голову в первые мгновения. Лес вокруг казался знакомым, даже слишком знакомым. Морщась от боли во всём теле и кряхтя, Малфой с трудом поднялся на ноги, потёр уши, пытаясь избавиться от головокружения, сплюнул, морщась от противного горьковатого вкуса во рту. Ощущения были как после бурной попойки в компании Забини и Нотта, но вряд ли даже после пары бутылок огневиски они все настолько поехали бы головой, что решили отправиться прогуляться по ночному лесу. Они же разумные слизеринцы, а не придурки-гриффиндорцы, в конце концов!

Гриффиндорцы...

Поттер и его компашка...

Наказание на первом курсе...

Запретный лес!

Драко, кое-как уняв стучащие зубы, с трудом сглотнул и осмотрелся уже более боязливо. Он узнал место, в котором находился, — это действительно был Запретный лес, и ничего хорошего в этом не было. Самые безобидные существа, что здесь водятся, — это фестралы, которые могут разве что напугать до смерти своими огромными летучемышиными крыльями и белыми глазами без зрачков. А ведь в лесу, кроме фестралов, полным-полно всякой нечисти: гигантские пауки, озлобленные на людей кентавры... Больше Драко не мог вспомнить никого из обитателей Запретного леса: занятия по уходу за магическими существами в Хогвартсе он бессовестно прогуливал. Но и того, что он вспомнил, хватило, чтобы с новой силой застучать зубами, в который раз оглядеться и, хромая и пошатываясь, заспешить по еле различимым лесным тропинкам. В тот раз на первом курсе рядом хотя бы были недоумок-полувеликан с его дурацким большим псом, вечно притягивающий к себе неприятности Поттер, заучка Грейнджер...

Грейнджер!

Из памяти, затянутой туманом точно так же, как этот лес, выплыло лицо Гермионы Грейнджер — нежное и правильное в обрамлении буйных каштановых кудрей, с чётко очерченными бровями и внимательным строгим взглядом карих глаз. Гермиона Грейнджер, точнее, Гермиона Малфой — его жена! Пресвятой Мерлин, как он мог об этом забыть?

Драко зашагал по тропинке, плотнее запахивая плащ и стараясь не хватать холодный воздух ртом. Надо найти Гермиону — она умная, всегда была умной, уж она-то объяснит ему, что здесь происходит! Как он оказался в лесу, почему у него провалы в памяти — неужели кто-то воздействовал на него заклятием Забвения? А может, его похитили и используют в каком-то жутком эксперименте? Лишь бы с Гермионой всё было в порядке, она смогла прийти на помощь и спасти его!

От внезапного хруста за спиной Драко вздрогнул и резко развернулся, по привычке сунув руку в карман за отсутствующей палочкой и едва не потеряв равновесие. Олень, с которым он столкнулся почти нос к носу, громко фыркнул и метнулся прочь, взметнув копытами палую листву, Малфой же прислонился к стволу, вытирая рукавом ледяной пот со лба. Испугался обыкновенного оленя, вот же глупо! Единственным поводом для гордости могло служить то, что Драко хотя бы не обмочился.

Он продолжил путь, тихонько бормоча себе под нос и чувствуя, что начинает сходить с ума. Он попытался складывать и умножать в уме, напевать простенькие детские считалки, но ничего кроме «дважды два — четыре» и «Тот, кто в среду был рождён, горьким горем будет полн» из памяти извлечь не удавалось. Тогда Драко стал усиленно думать о приятном — о Гермионе, своей красивой и отважной умнице-жене. Странно, но он совершенно не помнил, как их отношения из вражеских перешли в любовные, как он перестал считать её заучкой-грязнокровкой, а она его — мерзким слизеринским слизняком. Впрочем, было ли это так уж важно?

Шагая по тропинке и насвистывая какую-то дурацкую песенку (уже позже Драко осознал, что всё это время напевал «Уизли — наш король»), он постарался сосредоточиться на образе Гермионы, такой притягательной и сексуальной в новом тёмно-синем платье, Гермионы, которая такая же сильная, как его мать Нарцисса, Гермионы, которая всегда позаботится, поможет, поддержит, защитит... Он думал о тихих тёплых утрах под одним покрывалом, о своих неуклюжих и милых ласках, о трёхминутном сексе по вечерам, о пирогах с почками, о звучащем из магического радио голосе Селестины Уорлок, которую обожала слушать его мать (хоть и немного стыдилась этого — отец открыто высмеивал «неаристократический», по его мнению, вкус Нарциссы в музыке), и не очень-то любила Гермиона...

Он доберётся до Гермионы, и тогда всё будет хорошо. Она, конечно, разозлится, что он исчез непонятно куда, будет, как обычно, на повышенных тонах объяснять ему, как маленькому ребёнку, в чём он неправ, потом расплачется... Но Драко всё исправит. Он попросит прощения, купит ей самый красивый букет цветов и даже постарается не закатывать глаза, когда Гермиона в очередной раз сядет на своего любимого конька и начнёт вещать милые глупости про свободу эльфов и равноправие полов... Возможно, он даже посоветует ей надеть для очередного выступления в Министерстве самое короткое и обтягивающее платье с глубоким вырезом — чтобы комиссия, засмотревшись на прелести миссис Малфой, пропустила её очередной проект.

Внезапный порыв сильного ветра едва не сбил Драко с ног. Вслед за ним тут же пришёл мертвенный холод, и Малфой обернулся, полными ужаса глазами уставившись на лес. Плотный сиренево-синий полумрак сменился густой непроглядной чернильной тьмой, среди которой нельзя было различить даже стволы деревьев, туман стал сильнее, и Драко понял, кто к нему приближается.

— Нет! — хотел крикнуть он, но из горла вырвался только слабый писк. Холод пробирал его до костей, а из тумана уже вырисовывались силуэты в капюшонах, с хриплым свистом втягивавшие в себя воздух. Драко кинулся бежать, не разбирая дороги, но нога зацепилась за корень, и он с жалким всхлипом повалился на землю. Дементоры, видимо, привлечённые запахом отчаяния, быстрее полетели к нему.

— Нет! Не надо! Убирайтесь прочь! — отчаянно закричал он, схватил какой-то прутик и замахал им перед фигурами в капюшонах. — Экспекто Патронум!

Дементор был боггартом Поттера, не его, а какой был главный страх у Драко Малфоя, не знал даже он сам, ибо он боялся всего: боли, смерти, холода, непроглядного леса, жутких тварей, обитающих в нём, подвести и потерять свою мать, разочаровать своего отца, оказаться смешным в глазах... да в чьих угодно глазах! И теперь, в отчаянии глядя на приближающихся дементоров, не в силах дать им отпор без волшебной палочки, он понял, что их он тоже боится, боится полного забвения, боится, что из него высосут всю душу без остатка...

Хлесткий удар ожёг его щёку, и Драко открыл глаза. Лес, туман и жуткие безликие фигуры в плащах исчезли без следа. Он лежал на продавленном матрасе прямо на полу, голова болела и кружилась, его по-прежнему трясло от холода, но вместо деревьев вокруг возвышались стены замка, а над головой раскинулось бескрайнее звёздное небо без единого клочка тумана. «Заколдованный потолок Хогвартса», — дошло до Драко.

Он в Хогвартсе? Его спасли от дементоров? Раз он помнит своё имя и вообще что-то осознаёт, они не успели вытянуть из него душу?

Над ним склонилось до боли знакомое лицо — Гермиона собственной персоной, кудрявые волосы собраны в узел, на щеке тонкий порез, выражение лица собранное и решительное. Одета она была не в мантию, а в магловскую одежду — куртку и джинсы.

— Гер... ми... она, — попытался выдавить Драко, чувствуя, как губы сами собой расползаются в улыбке. Его любимая здесь, она спасла его, значит, всё будет хорошо!

— Очнулся? — как-то очень уж неприветливо спросила Гермиона и потрясла в воздухе кистью. — Больше пощёчин не надо? Считай, тебе повезло в... не знаю уже, какой по счёту раз. Тебя здорово стукнуло по голове куском обвалившейся стены, но похоже, ничего серьёзного не задето, — её губы нервно дрогнули.

— Гермиона! — послышался другой голос, тоже знакомый, но куда более неприятный для уха Малфоя, и перед его глазами появился Рон Уизли, раздражающе громкий, рыжий и живой. К изумлению Драко, он заграбастал Гермиону в объятия и впился в её губы страстным поцелуем. К ещё большему изумлению Драко, Гермиона немедленно ответила на поцелуй.

Пока Драко проходил все стадии принятия, Гермиона оторвалась от Уизли и улыбнулась слабой и смущённой, но, без сомнения, счастливой улыбкой. Рон же кинул взгляд на лежащего и поморщился:

— Чего ты с ним возишься? Не раздробило голову камнем — выкарабкается, он, гад, живучий.

— Мне тоже нет никакой радости с ним возиться, — вздохнула Гермиона. — Но его мать всё-таки спасла Гарри жизнь... и мне её, признаться, немного жалко.

— А себя тебе не жалко, Гермиона? — Уизли осторожно провёл по её щеке большим пальцем, коснувшись свежего пореза. Гермиона покраснела, Драко же хотел громко возмутиться, но язык отказался повиноваться ему, и он только сердито вытаращил глаза.

— Я привела его в чувство старым добрым методом — пощёчиной, — сказала она, и Уизли ухмыльнулся. — Сейчас позову его мать, и пусть они убираются отсюда поскорее, как уже сделал глава семейства, — голос Гермионы при последних словах исходил сарказмом. — Убежал, бросив жену и сына, подумать только! Хотя чего ещё можно было ожидать от Люциуса Малфоя?

Теперь Драко всё понял. Не было ни Запретного леса, ни тумана и дементоров, ни счастливого брака с Гермионой Грейнджер. Была только битва за Хогвартс, в которой его огрело куском взорванной стены по голове, а дальнейшее ему привиделось. И Гермиона счастлива не с ним, а с этим рыжим придурком Уизли, который сейчас так нагло обнимает её за талию, пока они направляются к выходу.

Драко обессиленно откинулся на матрас, зажмурил глаза и взмолился, чтобы на этот раз проснуться по-настоящему.