Семейное (гет)

Когда далекие очертания верхушек кеттердамских зданий и гавани стали видны сквозь утренний туман, сердце Прийи начало падать в бездну и с новой силой вновь воспарять обратно к небесам. Она не могла позволить себе верить, что это происходит.

Нет, еще ничего не происходило — насколько она знала, они с мужем ехали в этот чужой город, чтобы «узнать новости об их пропавшей дочери Инеж Гафа». Формулировка была такой неопределенной, что могла означать что угодно. Возможно, кто-то ждал там, чтобы рассказать им, что ее там видели, но потом она пропала без следа. Возможно, они найдут ее в одном из этих… этих мест и им надо будет вытащить ее. Эта мысль тяжело лежала на груди, но, если так обстояло дело, Прийя не сомневалась, что они найдут способ. Предыдущие два года научили ее не колебаться запачкать руки ради своего ребенка, если ей представится такая возможность. Она почти ждала этого.

Но эта проклятая неопределенность. Возможно, их отведут прямо в какой-нибудь местный морг. Прийя не знала ничего в целом мире, что могло бы подготовить ее к такому сценарию.

Она почувствовала ладонь Девнанда на своем плече, когда он приобнял ее. Она знала, он нервничает не меньше, и всё же его близость успокаивала. Она заставила себя отвести глаза от города впереди, чтобы встретиться с ним взглядом и ответить улыбкой на его ободряющую улыбку. Утреннее солнце посеребрило его недавно поседевшие виски, и некая часть ее сознания, которая так и не постарела, прошептала, что ее муж красавец.

Прийя почувствовала, что ее улыбка становится более искренней. Они стояли плечом к плечу, вместе встречая неизбежную правду.

Так было не всегда. Она никогда не забудет тех мучительных душных месяцев после того, как у них отняли их девочку. Как только первое непонимание, шок и паника растаяли, ей захотелось обвинить кого-нибудь, а настоящие виновники находились вне пределов досягаемости. Порой вина за то, что она отгородилась от Девнанда, всё еще всплывала на поверхность и мучила ее ночью, пока она пыталась заснуть рядом со своим изумительным нежным мужем.

— Ты мать, — сказал он, когда она извинилась. — Ты могла проклинать весь мир за то, что случилось, и была бы права.

— Но не тебя, — ее голос звучал приглушенно, поскольку она спрятала лицо у него на груди — боль снова и снова угрожала разорвать ее изнутри на кусочки. Его руки вокруг ее дрожащего тела забрали часть этой боли, и всё же оставалось еще достаточно, чтобы заполнить Истинноморе. — Не тебя, не тебя.

Сейчас она сказала, снова поворачиваясь к далекому берегу:

— Не могу поверить, что теперь мне страшно. Я годами молилась об этом, о… о чем-нибудь, и я в ужасе.

Девнанд сжал ее плечо, ближе притягивая к себе. Другая его рука нашла ее ладонь и поднесла к губам.

— Я тоже, sajnii. Надежда внушает ужас, — сказал он со своей обычной спокойной мудростью, которую, она знала, унаследовала их дочь. — Но ты храбрая. Мы можем встретиться с этим.

Прийя неловко опустила голову ему на плечо. Они не привыкли к внешнему проявлению чувств на публике, но в такую рань на палубе находилось не так много людей, и несколько моряков, бегающих по своим делам, не обращали на них внимания. А даже если бы обращали — сулийская пара выделялась бы как бельмо на глазу, как бы они себя ни вели. Сулийцы обычно не путешествуют морем. Если у них есть выбор.

И она в любом случае в последнее время приобрела привычку раздвигать границы приемлемого.

— И откуда же ты знаешь, насколько я храбрая? — спросила Прийя, сосредоточив взгляд на этой забытой Святыми гавани, которая всё приближалась — слишком быстро, слишком медленно. — Мне не нужна храбрость, когда ты рядом.

Он поцеловал ее в висок, его губы изогнулись в улыбке.

— Видишь? Флиртуешь со мной, когда мы оба дрожим от страха. Храбрая.

Прийя испустила нервный смешок и торопливо вытерла глаза, не желая позволять слезам пролиться и заставить ее выглядеть так, словно у нее уже есть причина для скорби.

Однако Девнанд был прав. Она была храброй. Они оба были способны на большее, чем когда-то думали. Они встретятся с этим.

* * *

Но когда она увидела бегущую к ним крошечную фигурку, почти такую же, как та, что посещала ее во снах, когда услышала голос, который звал ее на помощь каждую ночь, теперь дрожащий от радости, а не от страха, Прийи пришлось схватить мужа за руку — впервые за годы она потеряла равновесие. И ему пришлось держаться за нее — в кои-то веки сила покинула его.

Поскольку, как выяснилось, весь гнев, и ужас, и отвратительные вещи, которые им пришлось видеть, слышать и делать в течение последних двух лет, не подготовили их к тому, чтобы увидеть свою дочь живой, смеющейся, переполненной счастьем, летящей в их объятия.