История одной смерти (джен)

Деревья не бегут, а умирают стоя,

Как это было сотни лет назад…

(Ария, «Мессия»)

Какой срок отведен дереву? Как определить, жива ли все еще душа существа, физическая оболочка которого сопротивляется законам смерти куда упорней, чем незримая? Ведь дерево — единственное на всей земле создание, которое умирает стоя и плоть его медленно рассыпается в прах при каждом движении маятника, грузом которого служат прожитые невзгоды и моменты радости. Есть лишь один верный признак — пока на ветвях трепещет хотя бы один лист, вы можете заговорить с деревом, и оно вас услышит.

* * *

Уже вторую неделю в небе теснились растрепанные клубки осенних туч, не пропускающих ни единого луча солнца. По пустынной территории Школы порывисто скользил ветер, с некоторых пор почти единственный обитатель этих мест. Ему, привыкшему к постоянному движению еще недавно кипевшей здесь жизни, оставалось только жонглировать обрывками свершившегося здесь события, которые вещественно воплощались в разного рода мусоре, беспорядочно усеивающем все вокруг. Казалось, что люди покидали это место в спешке, убегая от какой-то опасности. На самом же деле, они просто не хотели возвращаться туда, где немногим менее двух недель назад был положен конец очередному этапу в вечном противостоянии добра и зла: зло, на этот раз в лице Великого Лорда, потерпев поражение, притаилось и зализывало раны; добро же торжествовало победу, и опять же, хоть и с большим воодушевлением, зализывало раны. Негласно и единодушно было решено оставить место, где свершилась великая битва, пока не улягутся страсти и общественность перестанет лихорадить — мало кто из родителей был готов отпустить свое дитятко в логово злодея, не имея веских гарантий его безопасности. Остальным же требовалось некоторое время, чтобы вспомнить (а кому-то научиться с нуля), каково жить нормальной жизнью, или хотя бы отчасти придать благопристойный вид той, которая ремонту не подлежала.

Вот так она, впервые за долгие годы, оказалась одна в своем заточении. Тихая мелодия ее живой души, которая сейчас, как никогда, вожделела хоть каплю солнечного света, медленно затихала, не получая его. Она была почти мертва, но уже не понимала этого. Все чувства переродились в одну страсть — безумную слепую ярость, сокрушающую все на своем пути, гремящую, словно тысяча барабанов, у каждого из которых свой ритм. Не находя выхода, эта ярость выжигала ее полумертвую плоть изнутри, усиливая безумие до высшей степени, когда рассудок, словно пропускаемый через мясорубку, застывал в предвкушении скорой гибели, знаменовавшей конец страданий. Теперь уже ничто не в силах было ей помочь. Гремучая Ива медленно умирала, захлебываясь в своем безумии.

Уготованную ей смерть нельзя было назвать вполне естественной для представителей ее рода, восходящего к глубокой древности, когда Земля и Небо были двумя сферами абсолютной гармонии, а деревья крепкой нитью сшивали их друг с другом. Так уж заложено в самой природе — все в мире стремится к распаду и возрастанию хаоса, который что-то должно уравновешивать. На протяжении долгой земной истории таким противовесом были деревья, и, когда человеческий род только начал свою эволюцию с расшибания друг другу лбов постепенно совершенствующимися орудиями труда, не удивительно, что из всего живого именно деревья взяли опеку над беспокойным племенем.

«Центральной нервной системой» любого леса стали Священные Рощи, которым и отводилась роль посредников во взаимоотношениях человека и природы. Люди, как наиболее мощный источник хаоса, нуждались в постоянном присмотре. Они получали помощь и поддержку, обязуясь взамен тщательно следовать советам деревьев и по мере своих сил вносить лепту во всеобщий порядок или, по крайней мере, не нарушать его слишком кардинально. Для людей все происходящее имело религиозный подтекст — Священные Рощи отождествлялись с храмом, где свершались самые значимые таинства: рождение, венчание, принесение клятвы и т.п. Самым важным из этих обрядов была, несомненно, смерть, которая заставляла людей чувствовать свое бессилие перед силами природы как ни что другое. После телесной гибели душа становится беззащитной, и потусторонние силы могут завладеть ей и подчинить себе навеки, руководствуясь далеко не благими намерениями. Как правило, таким образом пополнялись ряды магических существ низшего порядка по обе стороны границы видимого мира — берегини, мавки, черти и прочие духи, обреченные вечно подчиняться воле других. Особенно сильная угроза возникала для людей, которые при жизни были прокляты, имели связь с нечистой силой, либо совершили великой грех против другого человека или общины. Для защиты таких душ дерево могло стать ее временным вместилищем, где она, окруженная живительной энергией дерева, очищалась, и покидала его, когда сбрасывала вериги, в которые ее облачило телесное существование.

Со времен введения на Руси христианства люди стали постепенно утрачивать связь со Священными Рощами, многовековая дружба замещалась лживыми образами нового спасителя и идеей человека, проживающего жизнь по замыслу божиему, а потому чуждого всяческой помощи от сил, превосходящих его собственные. Проще говоря, мировоззрение человека сузилось до стен его избы. Древесный род, сочтя человечество вполне самостоятельным, предоставил ему самостоятельно расхлебывать рукотворные проблемы. Однако Священное дерево, где бы оно ни находилось, никогда не отказывало человеку в помощи и защите, когда то требовалось ему после смерти или духовных проблем. Этим, да еще в крайне редких случаях возникающим симбиозом Священного дерева и человека, именуемого в таких случаях дриадой и родившегося с особым предназначением, состояли все взаимоотношения давних соседей по планете.

Она родилась на заре эры отрешенности человека от природы. Едва окрепнув, она осталась одна — ее Рощу спалили дотла, чтобы расчистить место под посевы. Молодые деревья некоторое время сохраняют способность передвигаться, так что древние, мудрые сородичи указали ей безопасное место, где выживанию дерева ничто не угрожало. Так Ива поселилась у подножия крутой скалы. Там всегда было людно — не понимая толком своих способностей, Ива просто притягивала людей, отчаянно нуждаясь в компании. Так протекли девять веков ее жизни — вполне достаточно для того, чтобы разобраться в себе и изжить детскую привязанность к людям. Однако события минувших лет так глубоко и прочно увязли в ее памяти, что душа во время роста искажала свою форму, как ствол дерева обтекает возникающие на его пути препятствия. Словно огромные валуны, брошенные бурей в русло реки, навеки въелись в нее страх одиночества и боль от утраты тех, кто по малолетству воспринимался как часть ее самой. Если же рядом оказывался человек, Ива словно одеялом окутывала его душу, исцеляя ее и наполняя тем самым свое существование смыслом. Поэтому Ива тосковала, если оставалась без человеческого общества. Она была рада, не смотря на угрозу гибели, когда три человека со странно мерцающими душами пришли и забрали ее с собой, чтобы посадить во дворе школы — в конце концов, дети всегда были куда восприимчивее к древней силе. Не прошло и недели, как листва, пожухнувшая было во время пересадки, набрала силу и Ива чувствовала себя счастливой, ловя листьями легкие поцелуи ветра и капли солнечного света. Казалось, теперь она оказалась на своем месте.

Но все сложилось иначе.

Первый черный мазок безумия на расцвеченном всеми мыслимыми оттенками цветов холсте ее души был сделан в первую ночь полнолуния. В хижину, устроенную под ее корнями, приволокли отчаянно кричащего и судорожно извивающегося мальчишку и бросили одного бороться с неведомой напастью. Его чувства походили на пучок дикой крапивы вперемешку с шелковой луговой травой, и стоило только ей попытаться прикосновением унять его муки, она обжигалась.

Ива была из тех широт, где оборотничество не встречалось, поэтому совладать с этим явлением было выше ее сил. Оборотни вообще стояли далеко в стороне от общей классификации живых существ, в том числе, магических, поскольку были порождением темного начала человека, усиленного настолько, что во имя самосохранения оно перерождалось в физическое воплощение зверя. Едва ли это можно было назвать болезнью, но на акт доброй воли оно походило слабо. Вот почему практически любое существо, за исключением человека, который моральными категориями умудрялся подменять физические законы, чувствовало себя рядом с оборотнем неуютно, и всячески пыталось оказаться от него подальше. Что же до Священного Дерева, в самой структуре которого было заложено стремление восстанавливать гармонию во всем, что разрушалось, то оно не могло не вмешаться. Не зная, чем ей это может грозить, да и не слишком об этом заботясь, Ива с готовностью бросилась на помощь.

Едва Ива впустила в себя душу оборотня, та начала действовать на нее, как кислота, разъедая глубинные связи. Человек, родивший в себе оборотня, оказался неизлечим, как и обречен тот, к чьему сердцу прикоснулась его отравленная сущность. Поэтому все обернулось тем, что среди светлых помыслов, чувств и образов, теснящихся в душе Ивы, проклюнулся слабенький росток ее темного начала — сорняк, который невозможно выполоть.

С каждой встречей Ивы и мальчика (поскольку она видела только его темную, искаженную сторону) росток набирал силы. Большую часть времени она проводила, словно окутанная дымом от пожаров, в которых сгинул вся ее Роща, когда же он рассеивался, возвращалось гнетущее чувство одиночества. Почти с первых дней ее пребывания на территории школы к ней никто не приближался, за исключением тех троих человек и мальчика. Этому немало поспособствовали умело распускаемые слухи о том, как опасно находится рядом с деревом — ей беззастенчиво приписывался дурной характер и склонность к насилию. Через несколько встреч с оборотнем слова подкрепило происшествие — пребывая в забытьи, Ива попыталась схватить проходящего слишком близко мальчика и сломала ему пару ребер. После этого за ней прочно закрепилась слава весьма опасной достопримечательности школы, и прозвище — Гремучая Ива.

Из года в год темное начало оборотня каленым железом прожигало дыры в сознании Дерева, в той тонкой пленке, которая отделяет глубокую расселину, на дне которой грузно ворочаются тьма, страх и безумие. Однако все имеет конец — однажды, во время очередного лунного цикла никто не пришел, чтобы оставить в ее корнях скрюченную фигурку одержимого самим собою человека. И, не смотря на то, что ее собственная душа больше походила на полуистлевший саван, ее лохмотьев хватило на то, чтобы остановить саморазрушение. Некоторое время спустя, ранней весной, на ее ветвях с новой силой набухали почки, обещая окутать ее зеленым покрывалом. До этого ежегодно литья обновлялись лишь на нескольких ветвях, что более чем красноречиво указывало на ее недуг. Конечно, всем было на это наплевать.

Прошло чуть больше десяти лет. Время от времени ее тревожила мелюзга с младших курсов школы — кто на спор, кто в поисках Визжащей Хижины. С ними она расправлялась в два счета, просто сметая их из пределов досягаемости ставшими узловатыми, но не потерявшими гибкость ветвями. Как правило, этот намек понимали с первого раза. Зная, что не может контролировать себя, Ива просто пыталась предотвратить большее несчастье — ведь в ее силах было даже высосать из живого человека душу, не слишком разбираясь, при смерти он, или нет. Несколько раз она сбивала людей на метлах, а однажды ей даже пришлось отбиваться от летающей машины, которая совершенно неожиданно врезалась в нее посреди ночи.

Искалеченная, она все же продолжала жить, все силы вкладывая в это усилие. Но однажды все вновь изменилось, и это стало ее предсмертной агонией.

Когда на ветвях дерева оставался всего один, уже начинающий желтеть, лист, в Визжащей Хижине появился человек неимоверной силы. Его душа обладала такой неистовой мощью, которая могла сравниться лишь с коллективным сознанием Священной Рощи. Человек даже не заметил присутствия другого существа, хотя смутно осознавал, что странным образом его душа стала более целостной, чем прежде. Ива уже не чувствовала себя одинокой — этот человек сделал то, что раньше делала только она (для всех остальных) — пустил ее в свою душу и позволил там жить. Конечно, его помыслы были далеки от законов гармонии, которым Ива была назначена служить, но теперь ее это мало волновало. Главное, нашлось надежное укрытие, где могла спрятаться и набраться сил маленькая заплатка, все, что осталось от ее души. Через некоторое время перспектива исцеления стала столь явной, что почки, до этого дремавшие в своих коконах, уже были готовы распуститься.

Но все исчезло в одно мгновение, когда Темный Лорд, человек великой силы пал, сокрушенный великой слабостью, кроющейся в ней. Одна лишь ошибка — магия, питавшаяся его кровью, обратилась против него — единственное оружие, против которого он был бессилен. Приют, где душа Гремучей Ивы находилась в безопасности и откуда могла управлять одолевающим ее хаосом, в одночасье рассыпался тысячей искр, тут же подхваченных и разнесенных ветром, чтобы погаснуть среди мусора, оставшегося после битвы. Предчувствие скорой гибели обошло ее стороной, Ива просто погрузилась в бушующий вихрь вырвавшегося на свободу мрака, который переливался сотней оттенков черного. Среди этой вакханалии безумия угасал пульсирующий огонек-душа. Еще секунда — и он потух, растворившись в окружающем мраке. Буря замерла и рассеялась, чтобы поутру разлиться туманом по полю битвы. Дерево погибло, ни на секунду не замерев под порывами ветра.

* * *

«Нам бы хотелось думать, что все закончилось, но еще столько предстоит сделать — зло, посеянное … Воландемортом, должно быть истреблено до того, как кто-нибудь успеет воспользоваться царящим сейчас беспорядком» — nак размышляла Гермиона Грейнджер, стоя на площадке астрономической башни и обозревая окрестности. Министерство Магии направило ее в Хогвартс первой с секретным заданием. Однако она нашла минутку для того, чтобы предаться воспоминаниям и размышлениям о будущем. Гермиона стояла у бортика и с удовольствием подставляла лицо лучам заходящего солнца. Вдруг к ее руке что-то прикоснулось, заставив вздрогнуть. Она опустила глаза — на ладони лежал высохший ивовый лист.