Немного любви (гет)

"Ты моей никогда не будешь…"

… Она успешно делала вид, что ровным счетом ничего не происходит. Рука, с расслабленной грацией ленивой кошки, скользила по золотому водопаду её волос. Резной черепаховый гребень, время от времени застывал среди пенящегося золота. И это было единственным, что указывало на некоторую задумчивость. До условленного времени оставалось не больше получаса, но это, естественно, не было причиной, чтобы начать одеваться.

Тот, другой, любил пунктуальность. Этот мог и подождать.

Она и сама замечала, какими бесконечно разными были её мысли о них. Тех, двоих, кому она когда-либо ответила согласием.

Одному из них она досталась сразу, как почетный, но предсказуемый трофей.

Другой шел к этому вечеру шесть лет. И подобное постоянство требовало поощрения.

Разные мысли, — разные чувства.

Если бы они были животными, она бы различала их по тем, интуитивным, неуловимым ощущениям, что охватывали её в их присутствии.

Но, ведь по большому счету, все люди в чем-то животные.

Один из них был львом, — царственным, расслабленным, с тягуче — медлительными жестами и взглядами. Но не стоило расслабляться. Лев спокоен, пока сыт. Пока ты не дергаешь льва за усы. Потому что ему хватит одного, неуловимо быстрого удара, чтобы разорвать тебя в клочья.

Второй был рысью, — молодой, быстрый, всегда настороженный, зверем, что сидит в засаде и ждет одного, единственно верного момента для молниеносной атаки. Потому что у него не будет второго шанса.

А она? Кем была она для них и для себя?

— Ты дура, Нарси.

Остро заточенная шпилька для волос, со свистом пролетела пространство от кровати до двери, и вонзилась в притолоку. Белла отлично знала, что Нарцисса ненавидела эту её привычку, — упражняться в меткости и держать в прическе арсенал профессионального убийцы. Словно кто-то мог напасть на неё здесь, в подземелье Слизерина. Но Белле, как всегда, было на это наплевать. И это обстоятельство бесило Нарциссу Блэк еще больше.

— Я сказала, что ты дура.

Вторая шпилька вонзилась точно рядом с первой.

— Не надо мне повторять. Я с первого раза хорошо расслышала.

— Да? И ни каких комментариев? И тебе неинтересно, почему?

— А у тебя появилась новая причина так подумать?

Третья шпилька, — между второй и первой. Браво! Еле слышный шорох за спиной, — Белла приподнялась на подушках. Нарцисса увидела её отражение в зеркале, — плохо скрытая гримаса пренебрежения на мрачно-красивом лице.

— Можешь не стараться меня достать. Я так решила, и я пойду.

— Вот я и говорю, что ты дура. Люц спустит с него шкуру лентами.

Красиво изогнутая бровь приподнимается в тщательно просчитанном удивлении.

— А меня должно это волновать?

— Салазар Великий! Нарси! Избавь меня от дешевых спектаклей! Твоим образом недоступной владычицы сердец меня не проймешь. Я знаю тебя, как облупленную.

— В самом деле?

В ответ она услышала смех Беллы, — нарочито громкий, и злой. Новая шпилька вонзилась в раму зеркала, — в трех дюймах над золотоволосой головой. Изящные плечи чуть заметно вздрогнули. Рука нарочито медленно отложила гребень. Дверь шкафа распахнулась, — она открыла его немного рассеянно, как бы невзначай. Тонкие пальцы перебирали льющийся шелк и мягкую шерсть. Как задумчивый музыкант перебирает струны.

— Голубое или белое?

— Ненавижу белое! Голубое тоже!

— Ты все ненавидишь. В этом вы с Барти похожи.

— И это единственное, за что его стоит хоть немного уважать.

— Белла, ты невыносима.

— А ты дура.

— Ты мне уже об этом говорила….

….. Минута спокойствия, а потом взрыв, ураган хаотичных движений. И быстрые шаги по спальне.

— Хватит!

Тот, кто сидел за столом, скрючившись над завалами свитков и распахнутых книг, бросил перо, и сжал руками черноволосую голову.

— Прекрати метаться у меня перед глазами! Ты меня бесишь!

— Заткнись, Сев!

Упасть на кровать, сжать руки, чтобы унять предательскую дрожь пальцев. Круглые карие глаза, что при желании, могут поспорить размерами с монетой, горят нетерпеливым, лихорадочным огнём.

— Сам заткнись! Я не могу сосредоточиться в такой обстановке! Мне, между прочим, еще писать эссе по Истории магии.

— Плевал я на твое эссе, на Историю магии, и на тебя тоже.

— Мерлин! Ну почему из всех соседей по спальне, мне достался влюбленный идиот!

— Ха! Шесть лет ты был не против.

— Шесть лет ты ловко притворялся вменяемым.

— А теперь я идиот?

— Какая догадливость!

— Знаешь кто ты, Сев?

— Удиви меня.

— Холодная, ученая рыба.

— Не удивил.

— Ты непрошибаем!

— Блеск, Барти! Будешь поражать Блэк поэтичными эпитетами. Она это оценит.

— Ты просто урод.

— А ты идиот. Люц подвесит тебя на Гремучей Иве, когда эта бредовая авантюра вылезет наружу.

— Ну, если ты ему об этом скажешь.

— Конечно, скажу. Потому что, пока он будет кипеть праведным гневом, я буду ему жизненно необходим.

— Ты этого не сделаешь.

— Еще как сделаю! Забыл девиз нашего любимого факультета? «Каждый сам за себя».

— Скотина! Лучше скажи, как я выгляжу.

— Отвратительно!

— Спасибо!

— Не за что.

— Сев, я серьезно!

— А я нет? Слушай, отвяжись от меня, в самом деле! Нормально ты выглядишь. В меру пристойно.

— И это всё?

— А чего ты хотел? На тебя что не надень, ты все ровно будешь похож на…

— Заткнись!!!

Черноволосая голова затряслась от смеха, — ехидного, зловредного, выработанного годами борьбы за свое достоинство.

— Как тебя там называл наш миляга Гаральд? «Сахарная куколка»?

— Заткнись! Заткнись! Заткнись!!!

Несмотря на кажущуюся непробиваемость, Северус Снейп обладал потрясающей способностью быстро и ловко уворачиваться от тяжелых предметов, пущенных в него безо всякого предупреждения. Когда шесть лет живешь в одной комнате с нервнобольным, поневоле привыкаешь ко всему.

— Успокойся, Барти. Сделай глубокий вдох. Иначе, придешь к Блэк мятым и растрепанным. И она ещё, чего доброго, подумает, что ты не крутился перед зеркалом три с половиной часа, чтобы предстать перед очами её высочества.

— Я всегда знал, что ты её ненавидишь!

— Кто бы говорил о ненависти! А потом, все мы кого-то любим и кого-то ненавидим.

— Снейп, только твоей философии мне сейчас и не хватало! Пять минут осталось! Пять минут!

Тонкая рука срывает со стула черное полупальто и бело-зеленый шарф.

— Она всё ровно не придет вовремя. У тебя еще часа полтора чистого времени! И я бы на твоем месте…

Дверь хлопнула. Северусу ответила тишина спальни и хохот быстрых шагов по коридору.

Говорить было не с кем. Осталось только вздохнуть, и вернуться к истории магии…..

…. Снег шел всю ночь и весь день. Только к вечеру, искрящаяся мука перестала лететь с мельничного колеса небес, и на черный бархат небосвода щедро высыпали звезды.

Всё, куда не кинь взгляд, было покрыто невесомым покрывалом. Легкий, пушистый снег сверкал в отсветах фонарей и факелов, как бриллиантовые россыпи.

Снейп как обычно оказался прав, и можно было смело подождать еще час. Этот самый час Барти прыгал на одном месте, чтобы хоть как-то согреться, и с завистью наблюдал, как вереница счастливчиков тянется к воротам. Отпущенные на свободу, обитатели Хогвартса уже шли в Хогсмит. Мимо проходили стайками и парами, коллективно и поодиночке, косясь на него с молчаливым любопытством. Он поглубже засунул руки в карманы, — мороз набирал силу, заползая за воротник и под полы пальто ледяными лапками. Внутренний двор быстро опустел, оставляя его наедине с обледенелым фонтаном и нервной дрожью ожидания. В голове роилось столько беспокойных мыслей, что Барти хотелось сжать голову руками, и рухнуть в ближайший сугроб, чтобы охладиться. Он переходил от сомнения к сомнению, выискивая сотню рациональных и не рациональных причин тому, что он в одиночестве прыгает на улице, а дверь замка выпускает кого угодно, только не её. Это было невыносимое ожидание. Она могла передумать. В самый последний момент решить, что напрасно согласилась. И тогда, все его надежды, все планы, что не давали ему спать несколько дней, летели к черту на полной скорости. Слишком невероятным было согласие, чтобы перестать сомневаться.

Часы методично отбивали четверти, и каждый «бом-бом» отдавался в душе погребальным звоном всем его надеждам.

Но уйти, ворваться в тепло спальни, и пожаловаться Северусу на судьбу, было выше его сил.

Она показалась на пороге в тот момент, когда педантичные часы отбили час его ожиданию. И он тут же забыл и про этот час, про ожидания и сомнения, про холод и мир вокруг него. Всё рухнуло куда-то, ничего не осталось, кроме фигурки, медленной спускающейся по ступеням.

К нему навстречу.

— Привет.

Это было единственным словом, что он сумел как-то выдавить из себя. Потому что никогда она не казалась ему такой прекрасной, как в тот сумасшедший вечер. Она улыбнулась, — вежливой улыбкой, приличествующей случаю. Дрогнули пушистые, длинные ресницы, — и он утонул в фиалковом море её глаз, вдруг оказавшихся так близко.

Надо было что-то делать, что-то говорить, а он только стоял и смотрел на неё, так, словно видел первый раз в жизни.

Этот восхищенный взгляд польстил ей первые пять минут, а потом заставил почувствовать себя неловко. Нарцисса ненавидела это состояние, но, в сущности, Белла была права, — «недоступная владычица сердец», пресыщенная влюбленными взглядами, оставалась только имиджем. Маской. Она быстро оглядела его с ног до головы, и не нашла ничего нового. В своем черном полупальто на узких плечах, в вязаной шапочке в разноцветную полоску, из-под которой торчали вихры соломенных волос, Барти Крауч остался похож на переодетую девочку. Круглые карие глаза предавали ему сходство с испуганной птицей.

Он и Люц. Никакого сравнения! Ничего общего! Зачем она вообще….

— Пойдем?

Она вздрогнула, — его голос спугнул её мысли.

— Куда?

— Ну,… я думал… ты хочешь сходить в… Хогсмид?

Каждое слово давалось ему с трудом, отчего голос менялся, срываясь на высокие ноты. Нарцисса уже преодолела неловкость. Маска благопристойности вернулась на её лицо. Он протянул ей руку, — тонкие пальцы, замерзшие без перчаток, были красными и наверняка невероятно холодными. Она проигнорировала этот жест, — он так поспешно отдернул руку, что нечаянно толкнул её.

— Прости! – Идиот! Снейп был прав! Какой же он все-таки идиот!

— Ничего.

Они пошли рядом, — в паре дюймов друг от друга. Снег скрипел под их ногами, как рассыпанный крахмал. Он думал, что поведет её за руку. Что они будут идти, вот так, медленно, касаясь друг друга, среди этого искрящегося снега. Ну что за глупости! Кто ему сказал, что она вообще подаст ему руку! Кто он такой, чтобы на это рассчитывать?!

Они шли и молчали. Он понимал, что должен развлекать её разговорами, быть остроумным, веселым, каким, наверное, бывал Малфой наедине с ней. Но, не мог заставить себя вымолвить ни слова, — в голове ни одной умной мысли, хоть плачь!

— Тебе нравится в Хогсмиде? – Ну что за бред! Салазар! Какой бред я несу! Может еще про историю магии спросить?!

Она неопределенно пожала плечами.

— Не знаю. Разве у нас такой широкий выбор, куда можно пойти?

Он не нашелся что ответить. Вместо того чтобы закрепить успех, и рассказать ей что-то интересное, он снова впал в ступор, просто от одного звука её голоса.

— Я думал, что ты любишь сладкое. – Опять какие-то бредни!

— Я похожа на человека, который объедается сладостями?

— Нет, что ты! Ты такая…. Словом, конечно, нет, иначе ты была бы, как… ну…

— Как Лизбет Милдред?

— Что ты, Нарси, конечно нет. Ты такая воздушная, такая стройная, как…. Ну твоя фигура, это…

— Не думаю, что у тебя была возможность рассматривать мою фигуру.

Она произнесла эту фразу нарочито холодным тоном, — если он и хотел сказать ей комплимент, то получалось слишком неуклюже. И она давала ему это понять.

Он почувствовал, как заалели его уши. Мороз был забыт, — ему было так неловко, что хотелось провалиться сквозь землю.

— А куда бы ты хотела пойти?

— А ты можешь предложить мне что-то, кроме «Сладкого королевства»?

— Ну, если ты захочешь.

— Что я захочу?

— Мы могли бы сходить в «Кабанью голову».

— Барти, ты с кем-то меня перепутал. – Теперь в её голосе скользило раздражение, и вполне искреннее. – Я не хожу в сомнительные заведения, где вы хлещете огневиски, и хвастаетесь друг перед другом, выдумывая невероятные истории о своих похождениях! И не отношусь к девицам, что составляют вам компанию!

Это был явный перебор. Белла не раз «составляла компанию» Люцу и его друзьям, и Барти наверняка это было известно. Но, кажется, он об этом даже не вспомнил.

— Прости. Я не хотел тебя обидеть.

— Ты меня не обидел. Но если ты звал меня на свидание, чтобы потащить в «Зонко» или показать достопримечательности «Визжащей хижины», то я уже начинаю жалеть, что согласилась выйти из спальни.

— Нет, конечно, нет.

«Думай, думай, черт возьми! – Обругал он себя, уже с трудом балансируя на грани отчаяния. – Что-то, что может её заинтересовать, где она еще никогда не была, что-то новое! Прекрати мямлить, ты же видишь, что её это бесит!»

Он выглядел таким жалким, что Нарцисса снова почувствовала себя неловко. Чего, собственно, она на него набросилась, когда у него и так все слова в горле застревают?! Зачем она тогда вообще пошла? Чего ожидала? Что он будет таким, как Люц?

— Хочешь, я покажу тебе одно место? Ты точно там никогда не была!

Она посмотрела на него с подозрением.

— Неужели? Надеюсь, ты не собираешься тащить меня в Запретный Лес?

— А ты боишься?

Нарцисса не нашла, что ответить. Она сама загнала себя в угол, последовательно отвергнув все «традиционные» развлечения. Теперь получалось, что она ведет себя, как капризная, пустоголовая девчонка, этакая «мисс ничего я не хочу». Ей почему-то вспомнилась Белла, — отчаянная, всегда готовая на риск и приключения, такая, какой в глубине души, всегда хотела быть Нарцисса. Перед глазами проплыла презрительная ухмылка сестры. «Что, Нарси, уже поджала хвостик?». Или что-то в этом духе. Мысль о Белле решила дело, — Нарцисса усмехнулась, всем видом давая ему понять, что она ничего не боится.

— Не говори глупостей! Это будет интересно?

— Да. – Ответил он, едва заметно, облегченно вздохнув.

— Что ж, почему бы и нет? В конце концов, ты же не забыл, что отвечаешь за меня головой?

— Я не забыл.

Им пришлось сделать изрядный крюк. Они пошли по узкой тропинке, — он чуть впереди, она в шаге от него. Барти чувствовал её взгляд спиной, и из последних сил сдерживался, чтобы не оглянуться. И увидеть её лицо. Он был бы удивлен, — на красивом личике Нарциссы Блэк, не было пренебрежения или скуки. Она глядела ему в спину, с удивлением замечая, что ей приятно на него смотреть. Походка у него была легкой, танцующей. Узкие джинсы, стройность фарфоровой статуэтки, — хрупкой, не без изящества.

Тропинка уверенно пошла под уклон, — справа, ярким пятном окна, светилась сторожка лесничего, отбрасывая из трубы светлый столб дыма. Прямо перед ними, у спуска, темнел зловещей громадой Запретный лес.

— Осторожно, здесь скользко….

Барти обернулся, протягивая ей руку. В его карих глазах, Нарцисса видела мольбу.

— Я не думаю, что….

Она не успела договорить. Предательница-льдинка, затаилась под снегом как раз для того, чтобы сбить с нее спесь. Нарси почувствовала, как её ботинок заскользил вперед, и ей поневоле пришлось взмахнуть руками и ухватиться за Барти. Он подхватил её, привлекая к себе. Нарси не удержалась на ногах, и весьма неизящно упала на него, — худое тело Барти не было приспособлено к тому, чтобы смягчить падение. Они заскользили вниз по ледяному склону. Нарцисса взвизгнула, — падение показалось ей бесконечным, куда-то вниз, в темноту. В ушах засвистел ветер, и Нарцисса зажмурилась. Снег веером ударил её по лицу. А когда она открыла глаза, то увидела прямо перед собой его лицо, в белоснежной маске налипшего снега. Он лежал на спине, смягчив собой её падение, и его тонкие руки всё еще невольно прижимали её к себе. Несколько секунд они пролежали без движения, и Нарцисса поймала себя на мысли, что ей не хочется подниматься.

Логика происходящего разлетелась на осколки, как лопнувший хрусталь. Пять минут назад она отказывала ему в простом прикосновении, а теперь лежала в снегу, в полуобъятии его рук. И ничего не хотела менять.

Её губы были так близко…. Он лежал, боясь пошевелиться. Вдыхал маняще-сладкий аромат клубники. Этот запах пытал его. Заставлял скручивать желания в тугой узел. Эта пытка была невыносима. Когда она так близко, стоит только потянуться, преодолеть пару дюймов, и коснуться её губ.

Он сделал попытку приподняться, и волшебство близости исчезло. Нарцисса попыталась встать, унося аромат клубники на недосягаемое для него расстояние. Он тоже поднялся, отряхнул снег с её рукавов. А она стояла, и смотрела, как его мерзнувшие руки путаются в согревающей мягкости её шубы.

— Пойдём?

В этот раз она не отняла руки. Они вступили на опушку ночного леса, и Нарцисса почувствовала, как по спине поползла нервная судорога. Было в этом что-то притягательное и пугающее одновременно. Идти в неизвестность, среди странной, пугающей тишины. Нарциссе казалось, что каждый шаг приближает её к чему-то неизведанному, запретному для неё. Тому, чего она сознательно себя лишала. Все эти годы, Нарцисса Блэк убеждала себя, что так и надо себя вести, что её совершенно не волновали эти, никому не нужные, «приключения». Но она знала, что в глубине души завидовала Белле. До одури, до гневных, тайных слез.

— Тихо как….

Барти остановился, словно проверяя истинность её слов. И почувствовал, как пальцы Нарциссы сильнее сжали его ладонь.

— Это зимой. – Он старался говорить шепотом, чтобы не спугнуть очарование этого мига. – А летом тут полно звуков. Надо только прислушаться. Пойдем, пойдем же….

— Это далеко?

— Не бойся. Идем.

Он настойчиво увлекал её за собой, и Нарцисса шла. Она пыталась перебороть свой страх, но воображение настойчиво рисовало ей зловещие, размытые тени. Там, за заснеженными кустами, за поваленным деревом. Она оглянулась, — занавес леса опустился за их спинами, делая возвращение невозможным. Мерлин! О чем она вообще думала?! Без него она совсем беспомощна, напугана. Ему стоит только пригрозить, что он бросит её в лесу, как она согласится на что угодно! Нужно успокоиться. Они вернутся, и она забудет обо всем. Там будет Люц, и она снова будет вести себя правильно.

И привычно.

— Почти пришли.

Поглощенная своими мыслями, Нарцисса даже не заметила, как они очутились на лесной прогалине, поросшей редкими соснами. Сквозь кроны деревьев, падали на снег отсветы луны, похожей на желтое полукружье ноздреватого сыра. Этот отблеск скользил по лицу Барти, замирая в зрачках золотыми искрами.

— Куда теперь?

— Закрой глаза.

— Что?

— Не бойся. Я же помню, что отвечаю за тебя головой. И если с тобой что-то случится, Малфой подвесит меня за ноги на Гремучей Иве, и спустит шкуру. Ну же….

Она отпустила его руку, и закрыла глаза ладонями.

— Нет, не так. Одолжи мне свой шарф на минуту.

Нарцисса колебалась. Вокруг не было ничего, чтобы указывало на «необычное» место. Только тишина, ночь, тьма, подступившая со всех сторон, и где-то впереди густые заросли, одной сплошной стеной.

— Что ты задумал?

— Пожалуйста!

Она расстегнула верхнюю застежку шубы, потянула за кончик шелкового шарфика, что подарил её Люциус. Шелк заскользил по её шее, как змея. Барти оказался за её спиной, и Нарцисса снова зажмурилась. Шелковая лента прикоснулась к лицу, и вместе с ней возникли его руки. Прикосновение тонких пальцев к щеке отозвалось приятной судорогой.

— Барти….

— Не бойся. – Возник около уха его тихий голос.

Брошенная в темноту, Нарцисса вновь оказалась в плену странных ощущений. Сладких и манщих, как запретный плод. Он снова взял её за руку и повел вперед, — медленно и осторожно. Нарцисса попыталась представить, что с ней происходит. Вот скрип снега под ногами, вот хлесткие ветви кустарника удерживают её шубу, словно стараются не пустить дальше.

А когда они, наконец, остановились, Нарцисса почувствовала, что зимний холод исчез, и лица коснулось тепло, ласковое, согревающее, как пламя камина.

— Барти….

Он не ответил. Просто распустил шелковый узел, и пелена упала с её глаз. Нарцисса открыла глаза, и не смогла вымолвить ни слова.

Зима исчезла. Они стояли на краю лесного лога. И там, внизу, отвергая все законы и само присутствие зимы, звенел, прыгая по камням, прозрачный, весёлый родник. Два печальных, кривоствольных дерева склонялись над ним, и на их плачущих ветвях зеленела молодая листва. По берегу родника, мягким ковром стелилась трава, такая гладкая, что казалась шелковой. А лог смыкался над этим умиротворяющим теплом, как две заботливые ладони.

— О Мерлин! Барти! Как же это?

Он улыбнулся, и в его улыбке больше не было жалкой неловкости. Скорее гордость, оттого, что он наконец-то сумел ей угодить. Он потянул её за руку, осторожно спускаясь вниз, и она покорно пошла за ним, не сомневаясь ни секунды.

— Я не могу поверить…. Что это за место, как ты узнал?!

Он только качнул головой, стягивая с волос вязаную шапочку. Длинный палец прижался к губам, призывая к тишине. Нарцисса засмеялась, — вся неловкость, надуманная благопристойность куда-то пропали, стерлись, остались там, наверху, на границе между прошлым и настоящим. Она расстегнула шубу. Уже не обращая внимания на то, как она смотрится со стороны, опустилась коленями на гладкую траву, и провела по ней ладонью.

— Настоящая! Клянусь Мерлином, это не иллюзия!

— Нет.

Он сел рядом с ней, сжав руками колени. Под распахнутым пальто, она увидела уголок той самой рубашки в клеточку, что всегда её раздражала. Но теперь эти магловские клетки казались даже милыми. В нем не было изысканного блеска Люциуса, но в тот миг, Нарциссу Блэк впервые перестало волновать это обстоятельство.

Она села рядом, прислонившись к нему, и закрыла глаза. Рука Барти осторожно легла на её плечо, но Нарцисса даже не подумала возмутиться такой фамильярности.

— Как ты нашел это место?

Она повернула голову, — аромат клубники снова окутал его. Он тоже повернулся к ней, прижавшись лицом к её щеке.

— Тебе правда нравится?

— Ты шутишь? Это чудесно. Прекрасно. Это….

— Говорят, что сюда приходят пить единороги. Вроде бы поэтому, тут никогда не бывает зимы. Так говорит.

— Ты не видел?

— Нет, Нарси.

— Как же ты сюда попал?

Он едва слышно скрипнул зубами.

— Случайно.

Он не хотел ей говорить. Знал, что никогда не расскажет, что попал сюда прошлой зимой, когда спасался бегством от Уилкинса, которого натравил на него Малфой. И тогда он был готов убежать на край света, в самую глушь Запретного Леса. Потому что знал, что будет с ним, если его поймают. Нет, не надо ей об этом знать. Сейчас, когда он испытывал самые счастливые мгновения в своей жизни.

— Ты когда-нибудь думал о том, что будет с нами потом?

— Не знаю, Нарси. Просто знаю, что никогда не буду таким, как мой отец.

А сейчас я ни о чем не хочу думать.

— А я часто об этом думаю.

— Ты же и так знаешь. Ты окончишь школу, выйдешь замуж за Малфоя.

— А ты этого не хочешь?

Это был провокационный вопрос. Потому что она хотела слышать, что для него нет ничего хуже этого. Что его жизнь кончится, в тот момент, когда она скажет «да» не ему. Она хотела слышать самые безумные признания. Согреть ими свою душу и свое самолюбие.

— Нарси, я хотел тебе сказать…. — Голос его сорвался от волнения.

— Барти…

Счастливый, растерянный тем, что наступила волшебная, никому не доступна минута, он все еще не верил, что её губы так ласково произнесли его имя. Что нет больше ни холодности, ни чопорной гордыни. Только трепетное, обожаемое тело, что прижимается к нему так доверчиво. Он закрыл глаза, вдыхая аромат клубники, не в силах надышаться её близостью. Замер, чтобы не говорить, только чувствовать то, что не передашь словами.

— Ты хотел, чтобы я с тобой пришла сюда? Хотел? Почему, Барти? Что ты хотел мне сказать?

— Я хотел тебе сказать…

— Что сказать?

— Я люблю тебя, Нарси! — Прошептал он, обнимая её, такую послушную, покорную в эту самую минуту. — Я так тебя люблю…. Я не могу без тебя жить. Дышать без тебя не могу. Ни одного дня без тебя….

Скользнул по щеке теплый, медовый локон её волос, и он, отбросив последнюю робость, прикоснулся губами к теплой излучине её губ. Он вздрогнула на какое-то краткое мгновения, а потом он ощутил, как раскрылись под его прикосновениями теплые губы.

Голова закружилась, и Нарцисса почувствовала, как тело вдруг стало ватным, непослушным. Оглушенная его нежностью, она скользнула рукой по его спине, и мир замедлил свое вращение. Только бешеный ритм выбивала кровь в висках, до полного растворения в его ласке.

Как была она красива! Видел ли кто на этом свете такую непередаваемую красоту? Смотрел бы на нее с ночи до утра, с утра до ночи, и не мог бы наглядеться. Что хотела бы она в залог, чтобы поверить его словам? Душу его? Она и так лежит у её ног, и никогда ей уже с колен не подняться. Сердце его? Оно и так уже рвется на части от любви к ней. Разум его? Он и так уже занят ей одной. Жизнь его? Так значит, ему самому уже ничего от себя не осталось? Но он принимал это, ни о чем не сожалея.

— Я люблю тебя, Нарси. Я никого никогда так любить не буду…. Только тебя. Тебя, и больше никого. Что бы со мной не случилось.

Она знала это. Знала, что рано или поздно, он все-таки скажет ей об этом. Но вместе с этим признанием, ради которого она согласилась на эту встречу, догнала её правда. Горькая, как хина. Она любила Люца, но понимала, что никогда он не будет смотреть на неё, с такой непередаваемой нежностью. Никогда она не сгорит в пламени его души, что сжигает дотла одним своим прикосновением. Никогда она не станет единственной для Люциуса Малфоя. Никогда не будет он дрожать от одного её прикосновения. Никогда не продаст душу за одну её улыбку, за один её поцелуй.

Это страшное слово. Никогда.

Она ждала этих слов от Люциуса. Мечтала услышать с тонких, насмешливых губ. Она тосковала, по словам любви. И эта тоска так измучила её, что она согласилась на замену. Даже если это не Люц.

— Барти…

— Не надо, не говори. – Шептали ей совсем другие губы. Его губы, — чувственная, легкая, юношеская припухлость, цвета вишни. – Я всё для тебя сделаю, всё, что захочешь. Не отталкивай меня, пожалуйста. Я всё для тебя сделаю….

Снова коснулись губы. Осторожно, словно могла она разбиться в его руках, Барти уложил её на мягкий шелк травы. И она увидела прямо перед собой его карие глаза, переполненные нежностью. Она протянула руку, и вплела пальцы в соломенные россыпи его волос. Да, он не был Люциусом, но пусть хотя бы так.

En,ca minne.

«Немного любви».

Он целовал её первый и последний раз в жизни, даже если тогда не догадывался об этом.

Первый и последний раз осмелевшая рука скользнула по её плечу, медленно опускаясь ниже, к нежным полукружьям её груди. Ткань блузки была такой тонкой, что ему казалось, будто он прикасается к обнаженной коже. Он чувствовал её дрожь от своих прикосновений, слушал её дыхание, упиваясь сладкими вздохами.

Она не отталкивала его. Медом разливалась по венам изматывающая судорога. Так близко билось его сердце. Нарцисса закрыла глаза, позволяла его губам пить её поцелуи. Тонкие пальцы пугались в застежках блузки, давая губам ощутить вкус её тела, блуждать возле маленького уха, прикасаться к груди. Замерев, как попавшая в плен птица, она вбирала в себе его ласку.

В голове отчаянно билась мысль, что это неправильно, что она должна найти в себе силы остановить его. Что если Люц узнает, кому она позволила ласкать себя, она испортит всё, к чему так долго стремилась. Но тело не слушалось голоса разума. Пока его рука не скользнула ниже, дотрагиваясь до запретной точки наслаждения.

— Можно? Пожалуйста, Нарси! Разреши мне….

Острая, сладкая судорога отозвалась в ней мучительной болью. Не зная, как у нее это получилось, Нарцисса нашла в себе силы очнуться от наваждения, и оттолкнула его. Вскочила, сжимая руками расстегнутую блузку. Пелена спала е её глаз, и она отпрянула от него. Мерлин! Она едва не…. О, Мерлин!

— Нарси!

Она вскочила на ноги, — руки путались в застежках, стремясь скрыть от его глаз то, к чему она сама дала доступ несколько мгновений назад. Нарцисса почувствовала, как в глазах защипали слёзы, и она почему-то почувствовала себя обманутой. А он остался стоять перед ней на коленях, не в силах заставить себя приблизиться.

— Кто тебе позволял! Ты… ты….

Наваждение сменилось ненавистью. Это он был виноват в её сиюминутной слабости!

— Нарси! Не прогоняй меня!

В круглых карих глазах плескалась боль. От подступивших слез, они блестели, и казались еще больше. Мерлин, Люц никогда б не стал так унижаться!

— Нарси, я тебя люблю! Неужели ты этого не видишь! Останься со мной! У меня нет столько денег, но я буду жить для тебя!

Она засмеялась, нервно, зло, на слезах.

— Ты спятил! Ты, чокнутый псих! Чтобы я променяла Люциуса на тебя? Тебя?

В этом «тебя» сквозило столько неприкрытого презрения, что Барти снова почувствовал тошноту. Ничего уже не соображая от своей боли, он потянулся за ней. Все еще не вставая с колен, преодолел разделяющие их дюймы, и сжал в руке уголок её шубы. Она отпрянула, выдернув полу из его руки.

— Что ты о себе возомнил, Крауч? Что я буду слушать эти бредни? Что мои родители позволят мне связаться с сыном мракоборца? Что у тебя хватит средств меня содержать? Что ты можешь хоть в чем-то, хоть на секунду стать лучше Малфоя?! И если я позволила тебе меня поцеловать, это еще ничего не значит! Не значит, понял! Я больше никогда об этом не вспомню! И если ты посмеешь хотя бы заикнуться, хотя б словом сказать о том, что я была здесь с тобой, ты пожалеешь, что вообще показался мне на глаза!

Она даже не заметила, что кричит, нарушая очаровательную тишину этого чудесного места. Она злилась на себя, но выплескивала эту злость на него. На его судорожно сжатые узкие плечи, на дорожки слез, что оставались на бледных, слегка веснушчатых щеках, на его жалкую, согнутую фигурку на коленях перед ней. И уже не в силах смотреть на него, не задумываясь о темноте и обратном пути, Нарцисса Блэк рванулась прочь, вверх по склону лога. Куда угодно, только подальше отсюда, чтобы больше никогда его не видеть.

Навсегда забыть нежность в его глазах. Избавить свое тело от воспоминаний о его тонких пальцах. И больше никогда не слышать крика, что в клочья рвал тишину волшебного лога:

— НАРСИ!!!!!

… — Хорошо развлеклась? Что-то у тебя не слишком довольная физиономия, Нарси. Надеюсь, ты не позволила малышу ничего лишнего?

— Заткнись, Белла! Если ты еще раз позволишь себе так говорить со мной, если хоть словом напомнишь, если только рот раскроешь, клянусь, я удавлю тебя ночью шнурком от корсета! ...

… Вот и все.

Напрасной оказалась тайна, и горьким возвращение. Помнили губы вкус клубники. Помнили руки бархатную нежность кожи. Слух помнил звук её голоса. Вросли они в сердце, навсегда, навечно, чтобы не случилось с ним в жизни потом. Как её имя.

Вот и все. Ничего больше не будет. Никогда он не поднимет на нее глаза.

Вот и все. Блуждание по ночному лесу и слёзы. Вот и все, что осталось ему. Ночь, слезы, и боль. Сладостный сон, не похожий ни на что. Сон, которого больше никогда не будет. От которого он проснулся.

Вот и все.

В спальне полумрак, последние судороги догорающего камина. Северус спит за столом, уронив голову на раскрытую книгу. Доплестись до кровати, рухнуть лицом вниз, не снимая пальто. Ничего уже не видеть и не слышать.

— А ты чего хотел? Чтобы она согласилась? Ну, подумай, кто ты, и кто он?!

Нет ответа. Только вздрагивают узкие плечи в сдавленных рыданиях. Северус с трудом поднялся из-за стола, присел на краешек постели, и положил руку на плечо соседа.

Подумал о том, что как всегда, оказался прав.

Что дерево надо рубить по себе. Чтобы потом не рыдать от боли и разочарования.

О том, что в гробу он видал любовь и все эти душевные дрязги.

Что сам он никогда бы не плакал. Во всяком случае, по этому поводу.

И что лучше вернуться к истории магии….