Обещания. Цикл рассказов (гет)

Он обещал матери, что будет сильным. И он издевался над слабыми, выказывал свое превосходство, источал волны ехидства и был готов задушить любого, кто скажет ему слово поперек. По ночам Драко Малфой почти не спал, мучался, ворочался — а что, если он недостаточно сильный? А что, если он настолько слаб, что не может выполнить обычного обещания? Скорее даже совета, но его мать была Малфой — а Малфои просто так не раздают даже самые безобидные из них.

Ему было одиннадцать, и он никогда не плакал, исключение составлял, пожалуй, сам момент его рождения. Позднее же Драко сдерживал собственные эмоции, учился самоконтролю; постепенно он привык к маске хладнокровия, и эта маска приросла к его коже. Отодрать её можно было лишь с мясом…

Даже когда мальчик был виноват перед отцом, то шел сам, не дожидаясь, пока он явится. Наказания всегда принимал с гордо поднятой головой, и плевать, что после Круциатуса потом ползал едва ли на коленях. И, будь он проклят, его домашний учитель — худощавый, напичканный манерами Вирс — ни разу за все годы, проведенные в Малфой-мэноре, приставленный к мальчику чуть ли не с полуторагодовалого возраста, не замечал ни слезинки в серых ледяных глазах. Порой он, напротив, боялся отпрыска известной четы, старался не подходить к нему слишком близко — тогда тот довольно ухмылялся, и этот хищный изгиб тонких губ пугал мужчину еще больше.

Драко рос, и список его обещаний существенно увеличивался в объеме. Что касается договора с родителями Гринграсс — тут он был бессилен. За мальчика все давно решил Люциус, а его решения не обсуждались. К известию о планирующейся помолвке, а в перспективе и свадьбе Малфой-младший отнесся на удивление спокойно, а к будущей жене — более чем толерантно. Он не устраивал показательных сцен, не лез с претензиями и категорическими заявлениями… Драко коротко кивнул отцу и обнял мать, отправляясь в Хогвартс уже в четвертый раз.

Но этот юноша любил деньги. Кичился своим происхождением, что абсолютно устраивало обоих родителей и не давало повода для беспокойства столь же благородным друзьям. Иной раз, сидя в общей гостиной факультета Слизерин, он в запале разбрасывался ими направо и налево, приводя в восторг остальных. Это была его маленькая слабость — юноша любил славу, обожал, когда им восхищались, готов был боготворить тех людей, которые боготворили его. Разумеется, в реальной жизни Малфой ни за что бы не позволил себе подобное панибратство — годы тренировки и привычка держать со всеми дистанцию не могли не отразиться на нем. Потому юноша проявлял к своим «приближенным» чуть больше снисхождения — не боле. И в который раз убеждался, что он слаб.

Мысль о ней — недостойной, постыдной, невозможной… слабости внушала Драко панический страх. И на шестом курсе, вновь поддавшись, вновь испытав запретное чувство, да еще и на глазах у злейшего врага… Он решил, что когда станет по-настоящему свободным, когда он выиграет эту войну, а главное — выживет, тогда он сможет позволить себе… хм, улыбку. Да, он с непривычки улыбнется, немного криво, но вместе с тем не вычурно, натянуто…совсем искренне. Он вспомнит этот день и рассмеется над самим собой, вспомнит свой надутый вид, вспомнит все бессонные ночи и безумные идеи… Он пойдет и выспится, не убирая с лица странноватую улыбку, не снимая одежды и ботинок, не накрываясь одеялом… Тогда он сможет на денек стать чуточку слабым, а пока — нельзя.

Задание, данное ему Темным Лордом, было словно риторический вопрос, на который не требуется ответа. Не требуется — значит, не подразумевается, и не стоило размышлять, что-либо придумывать. Ставка была на голый расчет и спонтанные действия. Таковым являлось убийство: казалось бы, что здесь такого — направить палочку, произнести два слова и закрыть глаза, если боишься…

Опять страх. Возвращаясь в Хогвартс через Исчезательный шкаф в Выручай-комнате, Драко с дрожью в теле повторял слова Воландеморта: «Уничтожь и не будешь уничтожен». Было что-то пафосное в этой фразе, из неё вполне могла выйти речь, кою не преминул бы толкнуть Грозный глаз, в свое время преподававший Защиту… И была в ней неизбежность, с каждым её произнесением, с каждым вдохом, выдохом приходило осознание своего выбора, своей судьбы. Судьбы — предназначения — называйте, как хотите, все равно от этого невозможно было уйти.

Он обещал матери, что не умрет, как трус, не станет бежать, укрываться. Драко примет вызов, даже если он будет смертельным. Это стало его последним, главным обещанием. Он с ним и умер, и в его расширившихся глазах уже безо всяких темных крапинок, полностью остекленевших, читалась надежда. Надежда на то, что Нарцисса поймет, поймет и не осудит. Надежда на то, что, быть может, он будет отмщенным… На платиновых волосах, беспорядочно разметавшихся по вспотевшему от долгого бега лбу с залегшими складками, пробежала зеленая искра, холодеющее тело в последний раз дрогнуло и застыло.

После Великой Победы произошло много всего. Свадьбы, рождение детей, ссоры и расставания, любовь, влюбленность и просто жизнь. Жизнь тех, у кого она была, кто сохранил её и с честью вышел из битвы, не умерев. Но в череде всех событий особое место занимали похороны — много похорон. Безвременно пропавшие авроры, достойно почившие студенты, которые сражались наравне со взрослыми…

Его могила находилась не в фамильном склепе — поместье было разрушено Пожирателями до основания. Обычный холмик земли, с возвышающейся на нем стелой, почти скрывшейся за обилием букетов… Заплаканная мать, которая долго не могла унять дрожь в руках, прежде чем начала говорить... Он слышал её прощальную речь — он просто не мог покинуть этот мир, не узнав, что скажут о нем напоследок.

Неподалеку ото всей процессии стояли его бывшие однокурсники, в числе них находился и Избранный. Ах да, сейчас он уже Герой всей Магической Британии…

Тот рыжий, Уизли, бережно обнимавший грязнокровку за чуть округлившуюся талию, буркнул:

— О покойниках или плохо, или ничего… — и отошел. Драко не держал на него зла, нет. Его гораздо больше волновала мама. Нарцисса к тому времени уже справилась с подступившими рыданиями и огромным усилием воли обрела ясность ума. Сперва её голос сорвался, пришлось начать заново. Все прибывшие почтительно замолчали, наступила тишина.

— Знаете, Драко… Он… он обещал мне, что не умрет трусом. И он сдержал слово, он погиб героем! — в хрипловатом голосе матери сквозила горечь, а наряду с ней — огромная гордость за сына.