Слушай свое сердце... (гет)

Погода стояла довольно жаркая, совсем необычная для второй половины августа. Казалось, что природа словно пытается искупить свою вину за те страшные события, за те оборванные жизни, за всё то, что произошло всего несколько месяцев назад. Месяцы. А им всем казалось, что это было давным-давно, в другой жизни, с другими ними. И след той войны ещё долго будет напоминать о себе, отзываясь тянущей болью в груди. У каждого из них.

Рон уже привычно не спал. Он просто лежал на кровати и рассматривал потолок. За эти бесконечные бессонные ночи он, кажется, уже наизусть выучил все-все трещины в потолке, но каждую ночь упорно продолжал смотреть вверх, словно искал там ответ, подсказку, то, что позволит ему спокойно жить дальше.

Когда он в последний раз по-настоящему высыпался? Кажется, это было почти сразу же после окончания битвы, когда они только-только вернулись домой. Когда Гермиона была рядом. За те недели, что она провела в Норе перед отъездом в Австралию, он настолько привык засыпать и просыпаться рядом с ней, что сейчас, когда девушки не было рядом, сон никак не шёл к Рону. А если он и засыпал, то обязательно ему снились кошмары — разрушенный Хогвартс, скитание по лесу, Люпин, Тонкс… Но самым страшным и самым частым был сон о плене в Малфой Меноре, пытки Гермионы. Ее пронзительный крик был частым ночным спутником молодого человека.

Устав пялиться в потолок, парень сел на кровати и взял в руки письмо, которое лежало под подушкой. Он уже давно выучил каждое слово, каждую букву, написанную в письме, но, когда он его перечитывал, на душе становилось спокойней. Последнее письмо от Гермионы. Переписываться, как раньше, у них не было возможности — расстояние между Англией и Австралией давало о себе знать — но не писать друг другу они не могли. Это письмо пришло примерно неделю назад. В нём девушка писала, что с родителями практически всё утряслось, что их память успешно восстановилась. Но возвращаться назад в Англию, и тем более снова отпускать дочь в Хогвартс они категорически отказывались. Гермиона прикладывала все усилия, чтобы убедить их, что опасность миновала и теперь можно не бояться.

«… Милый, я очень скучаю. Приеду как только смогу. Поцелуй от меня Джинни, Гарри, миссис Уизли и всех своих родных. Скоро увидимся!

Целую, твоя Гермиона».

Пробежав глазами по строчкам ещё раз, Рон отложил письмо и снова лёг, закрыв глаза. На этот раз кошмары ему не снились.

…Он шел по дороге, засыпанной листьями, в глаза светило яркое солнце, оно словно улыбалось ему. Воздух был похож на ее запах — такой же вкусный и женственный, как аромат его любимой. Он вспомнил урок Зельеварения, Аммортенцию, когда третьим запахом был запах ее кожи. На улице было тепло, несмотря на то, что дул ветер, листья кружились в воздухе, словно танцевали вальс... вальс… вспомнив тот бал, на который он так ее и не пригласил, у него в душе заиграла та песня, которая играла, когда танцевала она, но не с ним, нет, а с Виктором Крамом. Рон никак не мог забыть этот день, потому что пригласи он ее на бал, все могло бы быть по-другому. Все эти ссоры, капризы — всего этого они могли бы избежать. А эта история с Лавандой… как он мог так поступить с Гермионой? Как он был глуп, ведь эта девушка любила его еще с 3-его курса, а он делал вид что не замечал этого. Пройдя по улице чуть дальше, он увидел здание с табличкой «Дырявый котел» — место, где он и она часто проводили время за чашечкой кофе, где она пила свой кофе и смотрела влюбленными глазами на него, а он уплетал яичницу. В перерывах между едой Рон смешно улыбался девушке в ответ. Допивая свой напиток, Гермиона нежно, с любовью говорила ему: «Я люблю тебя, Рон…» Услышав в ответ в лишь чавканье, Гермиона смеялась и делала вид, что обиделась. Рон тут же переставал есть и переводил взгляд на ту единственную, что сидела напротив него, взяв ее руку в свою, он, смотря ей прямо в глаза, говорил: «Гермиона… если бы не было тебя,… не было бы и меня…»

* * *

Девушка стояла у окна, прижавшись лбом к стеклу, и наблюдала, как капли причудливыми змейками сбегают вниз. Дождь лил вот уже третий день, и казалось, что он никогда не кончится. Гермиона сжимала в руке письмо. Зачитав его до дыр, она могла воспроизвести его без запинки. А стоило ей закрыть глаза, она слышала голос того, кто написал ей это письмо. Вот и сейчас она стояла, зажав лист пергамента в правой руке, и с закрытыми глазами беззвучно повторяла его содержимое. В голове её звучал голос.

«… Без тебя здесь плохо… Ты, наверно, уже успела перечитать все учебники не только с последнего нашего шестого курса, но и вообще все, по которым мы когда-либо учились… Ты, наверно, будешь смеяться, но я тоже взялся за учебники. Представляешь, я, Рон Уизли, САМ взял старый учебник! И даже прочитал всю программу за шестой курс! Ну вот, улыбаюсь. Надеюсь, ты тоже. Ты гордишься мной? ... Дома тоскливо. Мама ходит тихая-тихая, даже говорит чуть слышно. Папа часто пропадает на работе. Фред с Джорджем, кажется, ночуют в своём магазине. Перси… знаешь, я никогда не видел его таким. Он даже не всегда спускается на ужин или обед. Конечно, чувствует свою вину… Он мой брат, но простить его не получается. Но я очень стараюсь, честно. И, надеюсь, со временем… Джинни постоянно с Гарри. Она молодец, моя младшая сестрёнка. Она не только сама держится, но и не даёт нам впасть в отчаяние. Маме, мне, Гарри… Я очень скучаю, Герм. … Это несправедливо. У Гарри есть Джинни, а ты уехала, и, кажется, я остался совсем-совсем один. Но когда ты приедешь, всё обязательно будет хорошо. У нас, у Джинни с Гарри, у мамы с папой — у всех. Ты мне веришь? … Тебя не хватает. Нам всем. Мне. Жду тебя.

С любовью, Рон.»

Слёзы сами собой потекли по её щекам. Незаметно. В последнее время Гермиона часто плакала.

— Доченька… — послышался голос сзади. — Ты снова плачешь?..

— Нет, нет, мам, — Гермиона поспешила вытереть слёзы, — всё в порядке, — улыбнулась.

— Ты опять читала письмо? — женщина увидела в её руках пергамент.

— Я скучаю, мам. По ним всем. Мне их не хватает, очень.

Вздохнув, женщина обняла свою дочь и стала легонько поглаживать её по голове.

— Я... — Гермиона запнулась. — Моё место там, мам, с ними. С ним. Понимаешь? Это мой мир…

— Понимаю, понимаю, доченька.

— Мам…

— Мы с папой постараемся как можно скорее завершить все дела здесь, и к Рождеству перебраться обратно в Англию.

— Что? — Гермиона чуть отстранилась и посмотрела на свою мать. — Так значит, вы возвращаетесь?

— Да, — улыбнулась женщина. Мы возвращаемся.

— А… я? Я могу поехать?

— Конечно. Обязательно езжай. Будь с теми, кто тебе дорог.

— Но вы тоже дороги мне! — в голосе девушки зазвучали нотки обиды.

— Я знаю, доченька. Мы знаем это с папой. И мы всегда будем с тобой. Где бы ты ни была, где бы мы ни были.

— Спасибо!!! — Гермиона прижалась к матери так, как делала это в детстве.

После разговора с мамой Гермиона была очень счастлива. Ещё бы, ведь теперь у неё не было сомнений и вопросов — она точно знала, что совсем скоро увидит тех, кто ей так дорог. Взгляд девушки упал на колдографии, что стояли на письменном столе. Сначала она остановилась на той, где были изображены три улыбающихся 11-летних ребёнка. Она, Рон и Гарри. Такие маленькие и такие беспечные. Тогда они и представить себе не могли, сколько приключений впереди… А вот колдография, сделанная перед самым её отъездом в Австралию. Кажется, молодые люди на ней тоже улыбаются, но в их глазах застыла невыразимая и невысказанная боль. Сколько они прошли вместе и как изменились! Война — это не только Боль, но и опыт. И теперь они чувствовали себя намного старше своих восемнадцати лет. Гарри стал вдумчивым, даже каким-то тихим. Она всегда восхищалась силой духа лучшего друга и была рада, что он всё-таки не сломался, что смог справиться. Сама же Гермиона стала более сентиментальной. Нет, не плаксой, но теперь она очень остро и тонко реагировала на настроения близких ей людей. А Рон, её Рон! Когда он успел из нескладного и чуть неуклюжего мальчишки превратиться в такого смелого, серьёзного молодого человека. Но при всей своей серьёзности он не переставал оставаться тем же самым обалдуем, который когда-то привлёк её внимание. Только он мог рассмешить её до колик в животе, он ЗНАЛ, как это сделать, только с ним она чувствовала себя спокойно и очень надёжно. Да и Джинни, малышка Джинни стала совсем взрослой и такой понимающей. Улыбнувшись своим мыслям, Гермиона наконец отошла от окна. Она была уверена, что жизнь не остановилась, она всё-таки продолжается.