Пряности, брошенные на шахматную доску (джен)

Твое предательство горькое, как отборный немецкий табак, Северус. Ты не куришь, правда ведь? Я тоже не курю — потому что считаю это слишком маггловским. Только магглы слабы настолько, чтобы зависеть от своей собственной крошечной смерти. Я предпочитаю убивать других — это приятнее, не находишь?

Не то чтобы я никогда не курил — нет, в юности мне приходилось выкурить сигарету-другую, но ведь это была юность — самое глупое время любой жизни, когда ты еще молод и слишком наивен. Сейчас я не курю, но когда вижу твое лицо, то хочется дыхнуть тебе дымом в лицо — так, чтобы ты поморщился, а потом затушить окурок о твои губы, или ткнуть им тебе в глаз, — так, чтобы тебе было больно, — то приходится сдерживаться. Скажешь, швырнуть в тебя Круцио будет более достойно волшебника? Не спорю. Но зато самолично пытать слаще.

Я всегда был педантичным. У меня никогда не было ничего лишнего — все строго и четко продумано, слово шахматная доска — одинаково черная и белая, дающая равные шансы. И сейчас мне до зубовного скрежета чешутся руки избавиться от лишних фигур на ней — в частности, от тебя. Знаешь, как тяжело постоянно сдерживать себя и держать маску, а, Северус?

Не верится мне, что тебе хуже, пусть даже до сих пор не могу понять, на чьей ты стороне — потому что ты не играешь, не меняешь маски. Ты и в самом деле такой двуличный, и похож на ужа. Слабый. Безобидный. Но выскальзываешь каждый раз из самых щекотливых ситуаций, и я никак не могу поймать тебя и перебить тебе наконец хребет.

Противно пахнет твое предательство. Даже если ты не на стороне Дамблдора, ты и не на моей стороне тоже. А на вкус, если разжевать — горький табак.

Я хочу припорошить тебя унижением — пепельной пудрой, словно прахом сгоревшего леса. Посыпать ею, словно перцем — так, чтобы она запуталась у тебя в волосах, попала в глаза, и ты не мог о ней забыть. Позвать, например, к себе — и перед всеми Пожирателями рассказать о твоих чувствах к той грязнокровке. Знаешь, знал бы я об этом, когда ты умолял меня сберечь ей жизнь, — медленно бы убил перед твоими глазами.

Я хочу полить тебя ненавистью, словно острым соусом — чтобы ты погряз в ней и не мог найти покоя. Интересно, Снейп, а ты станешь призраком? Такой трус, как ты, наверняка не сможет пойти дальше. Я же не трус, я — из сильных мира сего. Точнее — сильнейший. Я никогда не умру.

Почувствуй на вкус мои чувства к тебе, Северус… У тебя ужасное имя. Маггловское, не так ли? В любом случае, его удобно выплевывать, или шипеть, или цедить сквозь зубы, о да. Я отказался от такого же плебейского имени — я выше его. А ты ниже меня. То, что я чувствую к тебе — смесь совершенно разных пряностей, и у нее незабываемый вкус. Почувствуй, Северус, тебе понравится. Я угощаю. Давай, бери свое любопытство, и лезь мне в голову.

Ты знаешь, какова на вкус злоба, мой милый Северус? Она слегка острая, как имбирь, но оттого не менее приятная — я люблю перекатывать ее на языке, словно большую ягоду, смотря на чужие мучения. На слезы невиновных, на страх провинившихся, на безысходность и отчаяние тех, кто стоит под прицелом моей волшебной палочки.

А отвращение? Отвращение напоминает мне лавровое дерево. Каждый листочек его — это определенный человек. И знаешь что, Северус? Ты на самом его верху. Даже мальчишка Поттер и его покровитель Дамблдор не вызывают у меня такого дикого отвращения, как ты. Они всего лишь глупцы, а ты — предатель.

Предатель, понимаешь? Попробуй произнести это слово вслух, Северус. Пре-да-тель. Пахнет приятно, чуть резковато, словно розмарин — а на вкус-то наоборот. Я презираю тебя, мой милый друг. И сколько бы ты и твои игры ни были забавными, ты все равно умрешь от моей руки, я обещаю тебе это.

Жалеешь ли ты о том, что присоединился ко мне? Наверняка жалеешь, и называешь это “наибольшей ошибкой своей жизни”, не так ли? Сожаление — самое бесполезное чувство на свете, и вызывает во мне тошноту, как и жалость. Это чувства слабых, знаешь ли ты это, Северус? Они так же жалки и бесполезны, как пестрая лаванда, или как, например, тмин. Я ненавижу и то, и то — всегда ненавидел.

Я хочу, чтобы ты жил в страхе тот маленький кусочек жизни, который тебе остался на этой земле. Еще немного, и ты проколешься — и я смогу показать всем пример, что я делаю с предателями. Выдохну тебе в лицо зеленый дым — специально пошлю заклинание на несколько дюймов мимо, — и сожгу. Коснусь, словно кончиком маггловской сигареты, твоей груди Адским пламенем. Буду долго хохотать, и брошу щепотку базилика на твое тело — ты будешь блюдом моей победы, которое я подам в день смерти Поттера.

Почему ты принимаешь мою тоску за хорошее настроение? Мне скучно, Северус, скучно до головной боли — и я вспоминаю приют, и одну из его воспитательниц, престарелую леди Энн, которая заваривала себе всегда мятный чай. Мне нравился запах мяты, и я не раз наслаждался мятным чаем после того, как убил ее. Как по мне, мята — это тоска. Смертная тоска.

Сейчас я заклинанием долью себе немножко кипятка в чашку, и оставлю ее ненадолго, чтобы чай настоялся. Тоска, Северус. Ужасная тоска, с приходом которой мне не хватает острых ощущений. Планы уже разработаны, карты — нарисованы, союзники — завербованы, пафосные речи победителя — придуманы. Сыграем в шахматы — ты-пешка и я-король?