Circumfero (джен)

Прим. автора. Курсивом обозначены мысли персонажей.

* * *

Первый курс. Урок зелий.

Высокий хмурый мужчина быстро зашел в класс. Сухой пергамент со списком курса приятно лежит в руке. Слизерин, Гриффиндор, пустоголовые юнцы, которые, едва не открыв рты, смотрят на него с любопытством, а кто-то уже и со страхом, в ожидании чуда. Они слишком малы, чтобы понять, что для чуда нужно нагреть котел, нарезать на идеально ровные кусочки ингредиенты, смешать их в максимально точных пропорциях, правильно размешать и чуть-чуть подождать... Вот тогда будет чудо. А так что?

Уже слышен стальной безымоциональный голос зельевара, своими мрачными интонациями обещающий занимательную экскурсию в Шеол на предстоящие семь лет...

"...На своем уроке я не потерплю глупых маханий палочкой. Вы начнете изучать такую тонкую и чрезвычайно важную науку как зельеварение. Я смогу передать вам многовековой опыт величайших Мастеров...Если только вы действительно отличаетесь от безмозглого стада баранов, которые изо дня в день приходят в этот кабинет просиживать штаны, переводить ингредиенты и взрывать котлы..."

Дети вздрогнули. Как ожидаемо... А что? Вот, намётанный глаз профессора уже нашел тех, кто будет протирать штаны:

Блейз, Уизли..

Тех, кто с первых же уроков начнет разорять Хогвартс на ингредиенты:

Кребб, Паркинсон, Томас..

Конечно, не стоило упускать из вида и вредителей: бесстрастный, с ноткой раздражения взгляд скользнул по Лонгботтому, который почти съехал со скамейки под парту.

Ах да, те, кто действительно достоин:

Малфёныш — но не Создатель — исполнитель. Под твёрдой и крепкой рукой станет просто идеальным ассистентом. Грейнджер, исполнитель, каких еще поискать: исключительно магическая память. Запоминает всю имеющуюся информацию. И всю, значит ВСЮ. Дальше, Гойл. Неожиданно. Потомственный зельевар в седьмом колене. Что ж, зачеты автоматом первые курса три ему обеспечены. Так, пора начи...

Внимательный взгляд зацепил черноволосого вихрастого мальчишку. В уголках черных глаз зельевара появились грустные усталые морщинки. Внутри появилось что-то сродни волнению. Потекли мысли.

Гарри Поттер. Альбус вчера весь вечер только о тебе и говорил. Особенно со мной. Сказал, что я должен тебя ненавидеть, оскорблять, унижать... Зачем только, не знаю. Ты сын Лили. Как я могу тебя обидеть? Она была моим лучшим другом, рыжим лучиком солнца в моих подземельях, она была единственным человеком, который принимал любой мой выбор, просто потому что он мой. А ты, Гарри Поттер, живое, зеленоглазое напоминание о лучшем времени в моей жизни. Альбус считает, что ты будешь более защищен, если рядом буду я, злобный декан Слизерина, который не станет носиться с тобой, как с Золотым мальчиком. Я не знаю, как здесь поможет моя "ненависть". Но если ты когда-нибудь сумеешь понять, что это маски, что у меня нет причин для ненависти, я буду... нет, не удивлён, я буду счастлив, спокоен и горд за сына Лили. Малыш, пожалуйста, пойми всё это правильно и подыграй мне. Здесь пригодятся маски раздражения, презрения и ненависти. Пока ты будешь расти, я научу тебя снимать и одевать их. Чтобы выжить, тебе придется стать актером первой роли, малыш. А теперь мы начинаем маскарад...

Язвительным, тягучим голосом профессор насмешливо изрёк:

— Мистер Поттер, наша новая знаменитость...

* * *

Юный гриффиндорец увлеченно записывал первую лекцию. Новый профессор ему очень понравился: высокий, серьёзный, судя по вступительной речи знает и любит свой предмет. Гарри и сам чувствовал, что Зелья обещают стать его любимым предметом. Вдруг на последней строчке рука дернулась и немного чернил капнуло на пергамент. Мальчик услышал свою фамилию, и не просто фамилию: совершенно невозможно вложить столько яда в одну маленькую фразу.

— Мистер Поттер, наша новая знаменитость.

Гарри с недоумением и даже с растерянностью поднял голову и взглянул на профессора. На его лицо, где происходили просто невероятные метаморфозы: теплота и усталость в обсидиановых глазах сменялась на презрение и ненависть — беспричинно, безотчётно, необратимо; ровные тонкие губы искривлялись в змеиную усмешку, а грустные морщинки в уголках глаз исчезли, уступив место глубокой и чёткой, словно вырезанной из камня, складке между бровей.

Что это? Почему профессор так смотрит на меня? Зачем он это делает? Что у него с глазами? Такое ощущение, что ему больно. И грустно. Но что я сделаю? Что я могу...нет, что я должен сделать? — последняя мысль словно ударила током. Мальчик внимательно посмотрел в лицо зельевара, он искал там...Гарри не знал, что может увидеть, но ему был необходим ответ на последний вопрос.

"Помоги, малыш, подыграй мне, одень маску!" — это дрогнули ресницы, прикрывающие черные глаза профессора, его рука тяжело опиралась на край парты, но он ждал. Время словно остановилось.

Мальчик понял, что сейчас он принимает решение, которое определит его дальнейшую судьбу. Нужно было торопиться — две тысячных секунды уже прошли. Неестественно прямая спина профессора и воздух, застывший в лёгких подтверждали серьёзность решения.

Профессору нужна моя помощь, моя игра, моя ненависть. Я пока не знаю зачем, но если это действительно необходимо... Профессор, я не готов и ничего не умею. Но я согласен. Научите меня, я хочу вам помочь, я хочу чтобы ненависть и презрение в ваших глазах всегда оставались только маской. И я вам верю.

Вместе с потоком мыслей, сметающим последние сомнения, появилась маска: холодная, неудобная, непривычная, даже чужая, но обещающая стать совсем родной и близкой... Растерянность на непосредственном детском личике сменялась сосредоточенностью, недоумение — раздражением и неприязнью. Игра началась.

Но юный Гарри Поттер не слышал, как прерывисто, с облегчением выдохнул зельевар, наблюдая за его метаморфозами; как не мог он слышать и того, что по окончанию урока, оставшийся в звенящей тишине кабинета профессор Снейп прошептал:

— Молодец, малыш. Лили бы тобой гордилась. Я тобой горжусь.