Колыбель для кошки (гет)

Я хочу, чтоб ты снял меня голой,

чтоб притворялся богом,

хотя про бога и так уже много,

так что просто снимай.

Обе Две "Гонщики"

* * *

У Ромильды Вейн есть один недостаток. Она постоянно покупает ненужные вещи.

Вчера она купила лежанку для кошки — красивую бежевую подушечку с элегантными кисточками на углах, без всяких вульгарных изображений рыбок и мышек, мягкую и, наверное, очень удобную. Одна беда — кошки у Ромильды нет, а значит, и проверять некому. Зато есть кому поругаться — и жених долго отчитывает Ромильду за глупое приобретение, а ей совсем не хочется объяснять, что кошка у неё обязательно будет, как только она эту кошку найдёт.

Жених Ромильды — маггл, он никогда не поймёт, что кошка — это судьба. Её нужно именно найти, встретить случайно — маленький потрёпанный комочек, выброшенный кем-то на улицу, а может, прямо на улице и рождённый. Он — жених — вообще уверен, что подбирать кошек на улице — это моветон. Впрочем, покупать породистых котят в элитных клубах он тоже считает полнейшей глупостью.

Он вообще ненавидит кошек.

А Ромильда… Ромильда Вейн постоянно покупает ненужные вещи. Так что когда ей на глаза попадается объявление о том, что Драко Малфой продаёт Малфой-мэнор, она сразу же понимает: она должна приобрести этот особняк.

Обязательно.

* * *

За четыре года, прошедшие после окончания школы, Драко Малфой практически не изменился. Он всё так же зачёсывает назад светлые волосы, всё так же нервно дёргает острым подбородком… У него всё такие же высокие скулы, бесцветные глаза и презрительный голос даже тогда, когда презирать ему не за что.

— Добрый день, мистер Малфой, — вежливо здоровается с ним Ромильда, когда он открывает ей двери.

Ромильда могла бы назвать его просто «Драко», но не уверена в том, что он вообще её помнит: как-никак, она училась на два курса младше, она училась на другом факультете, она не думает, что у них вообще могли быть какие-либо точки пересечения.

А ещё она не думает, что Драко Малфой от хорошей жизни сам ей открыл.

— Здравствуйте, мисс…

Он смотрит и не узнаёт. Ромильда не обижается. Ей неудобно говорить с ним, как с незнакомцем, но, похоже, именно так и придётся.

— Вейн, мисс Вейн. Я по поводу вашего объявления. Можно войти?

— Да, конечно, — он отступает в сторону, пропуская её, причём делает это поспешно, будто боится, как бы эта неизвестная мисс Вейн не передумала.

Ромильда немедленно заходит внутрь и чуть ослабляет туго завязанный шарф — здесь очень тепло.

— Наверное, много желающих? Или я первая?

Драко пожимает плечами, не удостаивая её ответом на этот вопрос.

— Может быть, покажете мне комнаты?

Это вполне логичное требование, замаскированное под вполне логичный вопрос, и поэтому без возражений Драко кивает и разворачивается, чтобы начать экскурсию. Ромильда идёт за ним, мимоходом отмечая, что ей здесь уютно. Она давно подбирает себе дом — отсюда добрая половина покупок, ненужных сейчас, но способных пригодиться когда-нибуь, и за всё это время просмотрела уже пару десятков пафосных особняков, уютных коттеджей и даже крохотных городских квартир, но среди них так ни разу ей не встретилось то место, в котором было бы просто и хорошо — без лишних определений.

А здесь ей хорошо, хоть это и странно, потому что Малфой-мэнор — огромный, громоздкий, мрачный. Говорят, во время войны здесь располагался штаб Пожирателей Смерти, и значит, по этому полу ходили Волдеморт и Беллатриса Лестрейндж. И… все остальные.

Ромильде о многом говорят эти имена, но говорят спокойно и тихо… Это не настойчивый шёпот в самое ухо и не громкий крик обезумевшей баньши, это просто имена тех, кого больше нет. Совсем нет — ни в человеческом обличье, ни в призрачном, и потому Ромильду совсем не беспокоит, что несколько лет назад в этих стенах жили убийцы.

Возможно, она слишком легкомысленна — или откровенно бесчувственна, но ей наплевать. В Хогвартсе тоже кто только ни жил, но, тем не менее, там всегда было уютно.

Кстати, о Хогвартсе…

— Мы учились вместе, вы не помните? — громко говорит Ромильда, ускоряя шаг, чтобы нагнать Малфоя.

— Да? — в его голосе нет ни малейшего интереса.

— Я выпустилась на два года позже, Гриффиндор.

Малфой в ответ только снова пожимает плечами, всем своим видом показывая, что запоминать гриффиндорских малолеток — не в его правилах, и рука Ромильды сама собой тянется к шарфу, пальцы теребят мягкую ткань, оттягивая её подальше от шеи.

Поразительно: Ромильда почти всегда мёрзнет без шарфа, но с шарфом ей почти всегда жарко, и она уверена, стоит снять его, тут же заледенеет даже здесь, где теплом дышат, кажется, сами стены.

Впрочем, скорее всего именно кажется — потому что Малфою впереди неё явно не жарко: на нём плотный пиджак — подумать только, Малфой в маггловском пиджаке, да и идёт Драко, сжавшись, ссутулившись, как будто пытается сохранить последние крохи тепла.

Смотреть на малфоевскую спину неинтересно, поэтому Ромильда начинает смотреть по сторонам — давно пора.

— Это кабинет, — говорит Драко через пару минут, останавливаясь у двустворчатой двери тёмного дерева.

Ромильда осторожно прикасается к блестящей ручке и, не услышав запрета, толкает тяжёлые створки. Они со скрипом распахиваются, и на неё обрушивается целый мир. Целый мир темноты и затхлого запаха.

— Люмос!

На кончике её волшебной палочки — одиннадцать дюймов, остролист и волос единорога — танцует голубой огонёк, и в его неровном свете Ромильда осматривает просторную комнату. Массивное кресло, огромный стол, на котором — только пузатая чернильница и пирамидка пресс-папье. К стенам прилепились громоздкие шкафы и неуклюжие полки, несколько картин повернуты изображениями к стене, тёмные портьеры занавешивают окно. В них наверняка полным-полно пыли, но Ромильда без колебаний отдёргивает тяжёлую ткань и на несколько секунд прикрывает глаза — осеннее солнце хоть и неяркое, но на контрасте всё равно основательно слепит.

Этот кабинет выглядит мёртвым, но Ромильда чувствует, что может его оживить: другие шторы, другие картины, другие полки, а вот шкафы и стол лучше оставить — это порода, эпоха и стиль…

— Дальше? — прерывает её размышления Малфой, и в его голосе сквозит нетерпение. Правда, не совсем ясно, чего же он хочет: сплавить посетительницу или сбыть с рук собственный дом…

— Да, конечно, — кивает Ромильда. Пока что Драко — хозяин этого особняка, хотя и любопытно, почему он собрался продать фамильное гнёздышко.

Она мысленно рекомендует себе спросить это у него, но чуть позже.

— Теперь куда? — улыбается, поворачиваясь к нему.

Ромильда знает, что улыбка её очень красит, но Малфой на её улыбку не реагирует. Трудно вспомнить, каким именно он был в школе, в памяти только белобрысый надменный мальчишка, но она всё равно уверена, что тогда он был поэмоциональнее.

— Гостевая спальня, — комментирует Драко и на этот раз сам распахивает перед Ромильдой двери.

Она ловит себя на мысли о том, что этот жест вполне мог быть двусмысленным. Мужчина, женщина, спальня. Нет, только не в этой жизни.

Внутрь она не заходит, смотрит с порога. Такие же тяжёлые шторы, такая же, словно на великанов рассчитанная мебель, кровать со скатанным пологом — на такой можно запросто спать вчетвером.

— Дальше, — теперь уже Ромильда просит сама.

Драко согласно кивает и закрывает двери, продолжая «обход». Они идут по длинным коридорам с высокими сводами, заглядывают в каждую комнату, и Ромильда удивляется тому, что изнутри этот дом оказывается ещё более огромным, чем смотрелся снаружи.

Но по-настоящему её поражает библиотека: абсолютная простота, даже аскетичность, никаких украшений, никаких картин в широких рамах, никаких тяжёлых штор, а уходящие под потолок стеллажи вовсе не кажутся массивными. Их много, этих стеллажей, едва ли не больше, чем было в школьной библиотеке, и легче лёгкого потерять счёт пергаментам и фолиантам…

Ромильда проводит пальцами по широкому корешку и нерешительно спрашивает Малфоя:

— А книги…

— Как пожелаете.

Она смотрит непонимающе, и Малфою приходится пояснить:

— Могу оставить, могу забрать с собой. То есть, некоторые в любом случае заберу, а остальные — как пожелаете, мне наплевать.

— И что вы с ними сделаете, если я пожелаю, чтобы вы их забрали?

Она по привычке кокетничает, игриво склоняя голову набок, но Малфой на кокетство не отвечает, хотя на мгновение вспыхнувший в его глазах огонёк даёт Ромильде понять, что незамеченным её движение не осталось.

— Сожгу.

Гермиона Грейнджер на её месте наверняка возмутилась бы. У Ромильды менее фанатичное отношение к книгам, простое уважение, которого вполне хватает на то, чтобы понять: сжигать их нельзя. Ответ Малфоя удивляет её настолько, что лишь несколько комнат спустя Ромильда решается нарушить молчание:

— Вы не предложите мне чаю?

Малфой застывает, и Ромильда понимает, что, вероятно, сморозила глупость. У Драко очевидно нет в подчинении домовиков, а значит, чай ему придётся готовить самому, и неизвестно, как…

— Может быть, лучше виски?

…как он выкрутится из этой ситуации, если не захочет готовить.

— Да, конечно. Почему нет?

Действительно, почему нет. Для выпивки рановато, но вряд ли это может стать причиной для отказа, когда очень хочется согласиться. Почему ей хочется — Ромильда не понимает, просто в очередной раз поправляет шарф и вдруг замечает, что беззастенчиво рассматривает Малфоя. Он улыбается.

В гостиной, которую Ромильда уже видела, но почти не запомнила, Драко открывает бар и, достав оттуда бутылку огневиски, разливает его по стаканам. Здесь, в гостиной, тоже царит полутьма, и поэтому виски кажется почти чёрным, даже страшно глотать — мало ли что.

Она поднимает тост:

— За ваш великолепный дом!

Малфой молча салютует стаканом и залпом выпивает его содержимое. Костяшки на узловатых пальцах белеют от напряжения.

— Почему вы его продаёте? — быстро спрашивает Ромильда, решив, что другого момента скорее всего не представится.

— Послушайте, мисс Вейн…

— Можно просто Ромильда.

— Ромильда, — соглашается Драко. — Я думаю, это моё личное дело.

— Ошибаетесь, — она присаживается в кресло и сразу же в нём утопает, слишком уж мягкое. — Если я покупаю этот дом, то хочу знать о нём все. В конце концов, может быть, вас атаковали злобные призраки, и теперь вы бежите отсюда.

— Никаких призраков. Это действительно моё личное дело.

Ромильда поднимает руки в примирительном жесте, как будто сдаётся.

— Ладно, как скажете. А ваши родители не будут против?

Родители Малфоя — по крайней мере, отец, — принадлежали к числу Пожирателей Смерти, но после войны были оправданы. Насколько Ромильде известно, многих это не убедило, но открыто спорить с Визенгамотом никто не решился бы. Правда, это отнюдь не значило, что для них тут же открылись все двери…

— Они умерли, — сухо говорит Драко.

Он наливает себе ещё огневиски, и его руки едва заметно дрожат. Ромильде неловко. Странно, что она ничего не знала об этом, ведь привычка регулярно читать «Ежедневный пророк» в ней почти так же сильна, как желание покупать ненужные вещи.

— Мои соболезнования, — она пытается вложить в свой голос как можно больше искреннего сопереживания.

— Не стоит.

О равнодушие Малфоя разбиваются все её жесты, все её реплики и интонации. Трудно сказать, что именно стоит за его грубоватой холодностью, но ей хочется это узнать. Помочь, может быть?

Какая глупость. Какое иррациональное чувство.

— Мне, пожалуй, пора.

Драко провожает её до двери и спрашивает уже на пороге:

— Что вы решили?

— Я пришлю вам сову.

Отойдя к краю барьера, она аппарирует — но не домой, а сначала в Косой Переулок, пройтись по магазинам. Ей понравился особняк, но разговор с Драко произвёл скорее тягостное впечатление, и это впечатление срочно нужно залечить, перекрыть.

Забыть о том, кому не нужна её помощь.

Ромильда покупает нефритовую статуэтку — крохотного волчонка, новую парадную мантию, розовый шарф и серебряные запонки, которые некому подарить, потому что её жених практически не носит рубашек. Она долго ищет подходящий к запонкам зажим для галстука, но найти его не получается и не получается, а магазины уже начинают закрываться, и ей приходиться вернуться домой.

— Привет, — Тед целует её в щёку. — Ты сегодня поздно.

Он сидит на диване, закинув длинные ноги на журнальный столик, и читает очередную газету. Картинки в ней не шевелятся.

— Задержалась на работе, — весело отвечает Ромильда, стягивая шарф и закидывая его на верхнюю вешалку. Тед горестно вздыхает и возводит глаза к потолку, всем своим видом демонстрируя, как он относится к «работе» Ромильды.

Да, порой ей кажется, что он произносит это слово именно так. В кавычках.

Он вообще многое не воспринимает всерьёз.

Поэтому Ромильда не хочет раньше времени говорить ему о Малфой-мэноре. Тем более, что она — как сейчас понимает — так и не спросила у Драко про цену, а он не спросил, хватит ли у неё денег.

Не хватит.

Даже на одноэтажный домишко.

* * *

Ромильда не знает, зачем она это делает. Может быть, ей просто хочется почувствовать, каково это — выбирать для себя подходящее место, ведь своего жилья у неё не было очень давно.

Родители Ромильды развелись, когда ей было восемь лет и три месяца. Магическую брачную клятву так просто разорвать не получилось: когда они разъехались и попытались снять кольца, сразу стало понятно, что без простенького ободка на пальце долго ни один выдержать не сумеет. Стоило матери снять это кольцо, она тут же начала хиреть. Стоило отцу… Ромильда не знала, чего ему стоило, она жила вместе с мамой у бабушки.

А теперь она живёт в доме Теда, почти не боится ни кофеварки, ни телевизора, умеет разбираться в счетах и больше не удивляется, когда, открывая газету, видит, что все фото — статичны. Это скорее Тед бы удивился, увидев «Ежедневный пророк», но Ромильда тщательно прячет его в своей комнате.

Она не говорит Теду о том, что волшебница, а тот, хоть и знает, что Ромильда работает в гадальном салоне, считает всё это чушью и надувательством. Но, несмотря на все свои убеждения, Тед не против, пока Ромильда приносит в дом деньги…

Салон принадлежит сёстрам Патил. Падма занимается ведением дел, а Парвати гадает, ведь у неё ещё со школы была склонность к Прорицаниям. Профессор Трелони была бы довольна своей ученицей, хотя, надо думать, она и так ей довольна. Ромильда не раз видела, как Парвати отправляла бывшей наставнице сову — то ли рассказывая о своих успехах, то ли спрашивая совета.

Сама Ромильда в Прорицаниях никогда не была особенно хороша, но у неё есть интуиция, наблюдательность и колоритная внешность. Кудрявые тёмные волосы, миндалевидные глаза чёрного цвета — совсем не видно зрачков, полные губы и всепонимающая улыбка… Именно таким людям, если они сидят за прорицательским шаром, верят все без исключения.

Ромильду взяли на работу без разговоров, а перед ней самой не стояло особого выбора. Мечты выпускников Хогвартса обычно движутся в трёх направлениях, но для работы в аврорате требовались корочки специальных курсов и смелость, для Святого Мунго — целительский талант и умение без трепета смотреть на последствия неудачных волшебных экспериментов, для Министерства — амбициозность и особый склад ума… У Ромильды ничего этого не было — во всяком случае, в нужном количестве, так что и направления нужно было выбирать другие.

Максимум, что ей предлагали — место секретарши в Отделе магического транспорта. Ромильда как раз раздумывала, стоит ли связывать свою жизнь с Летучим порохом, мётлами и аппарацией и становиться девочкой на побегушках, когда ей повстречалась Парвати. В отличие от Малфоя, она сразу узнала Ромильду и после чашечки чая уже была готова к сотрудничеству.

С тех пор прошло около двух лет, и Ромильда многому научилась у обеих Патил за это время.

* * *

Наверное, ей нужно забыть про Малфой-мэнор и никогда туда не возвращаться, потому что о таком доме даже мечтать слишком смело, но…

— Мисс… Вейн? — Драко явно не готов к приёму гостей.

Нет, что за глупости, не гостей — всего лишь посетителей… Эта мысль колет — неприятно, острой льдинкой, и Ромильда растерянно переступает с ноги на ногу, забывая напомнить, что просила называть её по имени.

— Вы позволите мне войти?

Дурацкий разговор. Между ними всего два года разницы, ей девятнадцать, ему двадцать один, они учились в одной школе, а обращаются друг к другу так, как будто им уже за сорок и они ни разу в жизни не виделись.

Это тоже острая льдинка.

— Да, конечно.

По лицу Малфоя невозможно понять, что он думает, но Ромильда знает, что вряд ли он рад неожиданному визиту. Она умеет подмечать мелочи — видит его упрямое недовольство в выдвинутом подбородке, сдержанное раздражение в жестах, нервное удивление на кончиках пальцев.

Безо всяких прорицаний она может сказать, чем он занимался до её прихода.

Но в этом сейчас нет необходимости, и Ромильда вообще старается не лезть в чужую жизнь без нужды — или без разрешения: горький опыт с Гарри Поттером давно позади. В частности, этот опыт научил её тому, что ничего хорошего из подобных «без разрешения» не выходит, а значит, лучше и не пытаться — во имя собственного спокойствия.

Во имя собственного спокойствия она идёт за Малфоем — и старается на него не смотреть, но взгляд против воли возвращается снова и снова.

Шарф душит и колется, и Ромильда ослабляет его, неожиданно чувствуя взгляд Драко на своём горле. Он тут же отводит глаза, но ничего не меняется, Ромильда по-прежнему чувствует. Наверное, только это и даёт ей понять, что он — живой человек, а не картонная кукла с глупыми репликами.

Увидь она такую куклу в магазине, обязательно купила бы.

— Драко, ты… — она теряется, видя безразличное выражение его лица, но не отступает: — Ты не назвал мне цену.

Льдинка тает или, лучше сказать, с громким хрустом разбивается о мостовую, как будто это была сосулька, провисевшая всю зиму на крыше, а теперь вот… Апрель. Что-то меняется. Неуловимо и вместе с тем почти физически ощутимо.

Малфой опускается в кресло — падает, как сосулька, но никакого звона, никаких прозрачных осколков. Просто опускается в кресло и закрывает лицо руками. Он тихо смеётся, и Ромильда не раз слышала такой смех… Это истерика.

— Эй, — она осторожно подходит ближе и опускает руку ему на плечо, чуть сжимая пальцы. Его домашняя мантия на ощупь мягкая и приятная, но такой может быть только хорошо поношенная вещь. — Эй, Драко, что случилось?

Перед глазами мелькает череда картинок, но Ромильда усилием воли закрывает сознание. Если бы Малфой пришёл к ней, уселся напротив, попросил раскинуть карты или погадать на кофейной гуще, тогда да, тогда конечно, тогда пожалуйста, но вот так — нет.

И этому она не училась у Парвати, этому её сама жизнь научила.

Всё тогда же, на четвёртом курсе, отправив Гарри Поттеру коробку конфет с начинкой из приворотного зелья, Ромильда несколько ночей не могла заснуть — и вовсе не потому, что ожидала, когда, наконец, приворот даст эффект. Ей было стыдно.

— Этот дом стоит почти два миллиона галлеонов, — неожиданно говорит Драко, и Ромильда чувствует нехватку воздуха. Сказать, что сумма заоблачная, значит ничего не сказать, потому что даже если Ромильда перестанет покупать ненужные вещи, столько ей всё равно не накопить. А Малфой тем временем продолжает: — Но я продаю его за шестьсот тридцать тысяч.

Конечно, у Ромильды нет и такой суммы, но дышать всё же становится легче.

— Почему? — она не спешит убирать руку с малфоевского плеча. И у неё получается убедить себя в том, что это правильно, потому что он снова нервно смеётся, он всё ещё не в себе. Убедить себя в том, что это вовсе не потому, что ей просто не хочется.

— Я не могу его содержать.

Ромильда присаживается на подлокотник. Она могла бы обнять Малфоя, чтоб поддержать, но он каменеет уже от её руки на своём плече, какие объятья?

— Я не могу его содержать, — повторяет он горько.

«Я тоже, — думает она, — я тоже…» — но вслух ничего такого не говорит.

— Я бы убил за него, веришь? У меня нет работы, и вряд ли когда-нибудь будет. Прощён и оправдан, — он фыркает, — формально это действительно так, но на деле… Для аврората слишком неблагонадёжен, для Министерства слишком неблагонадёжен, для Святого Мунго слишком…

— Неблагонадёжен, — перебивает Ромильда. — А ещё…

— В аврорате — Поттер, в Министерстве — Уизли, в Святого Мунго — Грейнджер. И первому страшно получить проклятие в спину, второй боится конкуренции, а третья просто меня на дух не переносит.

Если бы эту фразу произносила Ромильда, то в конце обязательно бы стоял восклицательный знак. Но у Малфоя — точка, у него вообще чуть ли не через каждое слово — точка, говорит отрывисто и даже спокойно, но это такое спокойствие, под которым прячется пламя и разбивается лёд.

Это спокойствие человека, стоящего у последней черты.

Ромильде только слабо верится в то, что Гарри может бояться Малфоя, а вот Рон и Гермиона — почему бы и нет?

Впрочем, она не может судить, по большому счёту она не знает их близко, только по слухам, сплетням, по послеобеденным разговорам Парвати, которая так любит вспоминать школьные годы. Но чем сейчас Ромильде помогут воспоминания Патил о Святочном Бале?

Поможет совсем другое.

— Драко, послушай, — она всё же решается на объятие.

Малфой не вырывается. А Ромильда почему-то думает о том, что надо быть совсем идиотом, чтобы вырываться из рук красивой девушки — пусть даже в такой ситуации. От этой мысли шарф на горле словно становится туже, но она не спешит в очередной раз его поправлять.

Вместо этого она предлагает Драко то, чего никому не предлагала ни разу в жизни:

— Тотализатор.

— Что? — Малфой дёргается, а потом понимает. — Нет… Нет.

Другой реакции тут и быть не могло. Ромильда пожимает плечами и говорит — медленно, напевно, убеждающее:

— Почему нет? На этой неделе полуфинал. Я скажу тебе результат, ты сделаешь ставку.

Десять секунд назад эта затея казалась ей очень глупой и немного рискованной, но теперь риска в ней Ромильда не видит решительно никакого, а что до глупости… Как это может быть глупым, если поможет хорошему человеку?

О том, можно ли назвать Малфоя хорошим человеком, Ромильда не думает. Потому что если задумается хоть на секунду, то поймёт, что нельзя.

— Пятьдесят на пятьдесят, — шепчет он. — Выиграет либо Шотландия, либо Болгария, и на кого бы я ни поставил, выигрыша не хватит даже на то, чтобы… ни на что не хватит. Потому что на любой вариант сделает ставки целая толпа точно таких же идиотов.

«Это понятно и дохлому пикси», — думает Ромильда и предлагает решение:

— Я скажу тебе точный счёт.

— А у тебя, Вейн, наверное, в лучших друзьях все тренеры и все игроки? — насмешливо произносит Драко, чуть повернув голову.

Такая резкая перемена в его поведении пугает, и Ромильда отшатывается. Едва не потеряв равновесие, она в последний момент успевает выпрямиться, крепче хватает его за плечи и, нервно выдохнув, поясняет как маленькому:

— Нет, но это и не нужно… Из всех моих знакомых в профессиональный квиддич играет только Джинни Уизли.

— Поттер, — спокойно перебивает её Малфой. От него пахнет огневиски, и Ромильду это не удивляет.

— Да, Джинни Поттер. И ещё Оливер Вуд, только напрямую я с ним не знакома.

— И вряд ли эти двое как-то могут подсказать исход матча.

Он неприятно ухмыляется — его горячее дыхание путается в её волосах, и Ромильда ощущает себя маленькой девочкой, которой позарез нужно доказать, что она чего-то стоит и что-то из себя представляет. Впрочем, маленькая девочка скорее всего бы возмущённо вскинулась, поддалась на провокацию, а она лишь ровным голосом продолжает:

— Я работаю в гадальном салоне сестёр Патил. Я занимаюсь прорицаниями, Драко. И легко могу рассказать тебе, кто и на какой минуте забьёт квоффл, кого собьют бладжером и в чьих руках в итоге окажется снитч.

Так — уверенно и чётко — она разговаривает достаточно редко, предпочитая казаться безмятежной и, может быть, слегка глуповатой, но Малфои, очевидно, считаются только с силой, пусть даже и проявляемой в голосе.

Ромильде кажется, что только эта сила удерживает Драко от того, чтобы рассмеяться хриплым, каркающим пьяным смехом.

— Прорицания — полная чушь, — уверенно говорит он.

У Ромильды почти получается соврать себе, что эта уверенность её ни капли не обижает.

— Так думают просто потому, что мало по-настоящему талантливых прорицателей.

— Я вообще не верю в то, что они существуют.

У Ромильды почти получается соврать себе, что относиться к числу по-настоящему талантливых прорицателей ей никогда не хотелось. Если честно, ей и не хотелось — до этого момента.

— И в дар Кассандры Трелони не веришь? — спрашивает она, и её голос вовсе не звучит обиженно.

Усмехнувшись, Драко наставительно поднимает указательный палец — длинный, узловатый, ноготь сострижен под самый корень.

— Я сказал: не верю в то, что они существуют. Сейчас. А мадам Трелони — существовала. Давно. Разве ты не чувствуешь разницы?

Всё, что она сейчас чувствует, это запах огневиски и жар малфоевского дыхания. От этого жара кожа на шее, под шарфом становится влажной и кажется, что проклятый шарф всё же задушит. Надо бы собраться с духом и размотать его, пристроить потом на коленях и надеяться, что без него не замёрзнешь, но Ромильда не спешит с этим.

Она просто кивает.

— И потом, если бы всё было так просто, любой дурак бы определил по кофейной гуще, кто и с каким счётом одержит победу, и нажился б на этом.

Малфой во многом прав, с этим трудно не согласиться, но отказываться от своей идеи Ромильде не хочется.

— Я думаю, многие так и пытаются поступить, — отвечает она, чуть поразмыслив. — Но, как ты уже сказал, талантливых прорицателей не существует.

На самом деле она планировала сказать, что в гадальных салонах запрещено давать подобную информацию. Провидица может поведать о грозящих опасностях и заболеваниях, о грядущих переменах в любви и работе, раскрыть пол будущего ребёнка или местонахождение пропавшего родственника, но за попытку сыграть в тотализатор её ждёт как минимум встреча с аврорами.

В Азкабан, конечно же, не посадят — не самое тяжкое преступление, но сумма штрафа будет внушительной, а с лицензией придётся распрощаться надолго.

Послевоенное нововведение: все владельцы и работники гадальных салонов ведут внутренний учёт своих посетителей и состоят на министерском учёте сами. Нет, конечно, внутренний учёт на то и внутренний, чтобы информация из него оставалась исключительно в стенах салона — до тех пор, пока господа авроры во время очередного расследования не покажут соответствующий ордер.

Но Малфою вряд ли интересно всё это. Ему вряд ли интересно то, что любая информация, связанная с итогами соревнований, конкурсов и лотерей находится под запретом.

Малфою вряд ли интересно то, что Ромильда почему-то готова рискнуть.

Зато самой Ромильде очень интересно, почему, но ответа на этот вопрос у неё нет.

— Ага, не существует, — Драко подводит итог, и осознание того, что её предложение отвергнуто, даётся ей тяжело. — Кругом одни шарлатаны, и во всех этих салонах в первую очередь.

Хочется встать и спросить, что он о себе возомнил. И что он возомнил о ней — раз считает её не способной на простейшее предсказание? Для Ромильды оно и правда если не простейшее, то, по крайней мере, простое: такие близкие, точные цифры и факты даются ей проще всего, в то время как с далёким будущим и абстрактными «трефовыми королями» поладить удаётся с трудом.

Она машинально поправляет шарф и поднимается.

— Мне пора.

Малфой смотрит на неё — глаза пьяные-пьяные, это ж сколько надо было выпить и как так вообще можно: со словами в порядке все, а дыхание и взгляды… По лицу видно, что он понятия не имеет, почему она злится, но Ромильде уже всё равно.

— Я провожу, — он неуклюже пытается встать.

— Я помню, где выход.

Гордо подняв голову, она идёт по коридору. Хочется чувствовать на спине его взгляд — но нет, Драко на Ромильду не смотрит. Он с тоской глядит на бутылку огневиски. Наполовину пуста или наполовину полна, так или иначе, на сегодня ему уже хватит. Что до предсказаний…

— Зачем играть в выдуманные игры, когда так много настоящих? — спрашивает Малфой у потёртого подлокотника.

Подлокотник не отвечает. Ромильда не слышит.

* * *

Новый день начинается для неё как обычно — контрастным душем и кружкой крепкого чая. Ромильда не пьёт кофе, его вкус кажется ей слишком примитивным и резким, да и бодрящего эффекта никакого, а вот чёрный чай… Только после него мысли в голове теряют расплывчатые очертания, приобретая вместо этого ясность. Только после него проходит утренний озноб, а в горле перестаёт царапаться. Только после него Ромильда по-настоящему просыпается.

Второй раз она пьёт чай уже на работе, с близняшками. У Падмы и Парвати маленькие аккуратные чашечки: коллекционный фарфор, нежные цветочки в обрамлении узких листиков… У Ромильды — большая жёлтая кружка. Без рисунка, без гравировки, без причудливого дизайнерского решения. Ромильда купила её на одной из распродаж в маггловском Лондоне, ей часто приходится ходить туда вместе с Тедом.

— Как прошли выходные? — спрашивает Парвати, аккуратно прихлёбывая. Она кокетливо оттопыривает мизинчик, а ведь любому дураку известно, что так держать чашечку — неэтично.

Ромильда пожимает плечами.

— Как всегда.

Парвати вопросительно поднимает брови, а Падма тоненько хохочет. Они уже не спрашивают, что и в каких количествах Ромильда купила за эти выходные, сами знают: ненужные мелочи, целую гору, но сам этот факт им почему-то всё ещё кажется очень смешным.

— А у вас? — спрашивает Ромильда из вежливости.

— Кошмарно, — сёстры хором вздыхают. — Просто кошмарно.

Патил — большие любительницы преувеличивать неприятности, как свои, так и чужие. Наверное, научились этому у Трелони.

— Понятно.

Разговор не ладится, и это большая редкость, ведь обычно они трещат без умолку — сначала друг с другом, потом с клиентами, потом с клиентами и друг с другом, до самого вечера. Но сегодня мысли Ромильды крутятся вокруг горячего чая. Не то что бы чай был таким интересным, просто она сама удерживает их в этой сфере, иначе они устремятся к Малфою.

Ромильда не хочет думать о Драко.

Она думает, это потому, что у него великолепный дом, денег на который у неё никогда не хватит.

— Нас пытались ограбить, — Падма снисходит до доверительных пояснений.

— Читала последний «Пророк»? — Парвати меняет тему.

— Нет. — Вчера она в очередной раз перехватила газету у самой двери и сразу же спрятала в тумбочку, на всякий случай запечатав ящики заклинанием. — А что там?

Рано или поздно надо будет во всём Теду признаться.

— Ооо, — загадочно улыбается Парвати, — много всего!

— Интервью с Джинни Поттер, — подхватывает Падма с энтузиазмом, — она беременна, представляешь? Подумать только, наш национальный герой скоро станет папочкой!

— Отправлю им сову с поздравлениями.

— Ох, Ромильда, прости, я совсем забыла, что ты была в него влюблена… Мне так жаль, — но сожаления в голосе Падмы не слышно. — Но ведь теперь у тебя есть твой маггл. Тед, кажется?

— Да.

О Теде близняшки знают только со слов Ромильды — и то самый минимум. Что он маггл, что он из Европы, что по праздникам он дарит Ромильде дорогие подарки.

— Не пора ли познакомить его с нами? Мы же подруги…

Сделав глоток — потянув время, Ромильда сдержанно отвечает:

— Он не горит желанием знакомиться с моими подругами.

Ещё полгода назад эта фраза прозвучала бы горько, но сейчас Ромильда не только смирилась, но и начала находить хорошие стороны в этой принципиальной позиции Теда. Он действительно не собирался специально узнавать кого-то из её приятелей и знакомых, устраивая целенаправленные встречи и дружеские посиделки. У Теда были свои друзья, у Ромильды — свои, и два этих круга не пересекались.

— Какой бука…

Чтобы увести разговор от своей личной жизни, Ромильда возвращается к первой попавшейся теме:

— А что ещё пишут в «Пророке»?

— Новое сообщение об ограблении… — Парвати делает большие глаза, не обращая внимания на Падму, толкающую её локтем в бок. Падме явно неприятны разговоры об этом. — Криви повезло меньше нас.

— Об ограблении или о краже? — уточняет Ромильда и тянется за шоколадной лягушкой. Глупое детское лакомство, но ведь вкусно же!

А Криви так и надо. Решивший пойти по стопам покойного брата Деннис вообще не знает ни стыда, ни совести, лезет со своей колдокамерой всюду, где только можно.

— Об ограблении. Деннис только-только выиграл премию за лучшую колдографию года. Нёс её в банк и… Этот вор совсем обнаглел.

«Этот вор» появился довольно давно — и в жизнях британских магов, и на страницах «Пророка». Он не рискует по мелочи, каждый его куш можно назвать только большим — или даже очень большим, но аврорат никак не может на него выйти…

Впрочем, Ромильде это ни капельки не интересно, равно как и близняшкам, ведь в том же «Пророке» полным-полно куда более интересных статей, а в дом Патил пробраться злоумышленнику не удалось.

Они легкомысленно щебечут, и свежих новостей им хватает ровно до обеда. За это время Ромильда успевает узнать о том, что в магазин мадам Малкин требуются помощницы, и о том, что Отдел регулирования магических популяций одобрил новую инициативу: скоро в Англии появится новый вид спорта — скачки на гиппогрифах. Это смешно и глупо, это сложно даже представить — и вообще, как можно устраивать скачки на животных, которые могут летать? Но у Министерства, как обычно, какие-то свои представления о том, что нормально, а что не очень, и можно бесконечно этому удивляться, но всё равно ничего не изменится.

— Нам, наверное, стоит поставить на салон усиленную защиту, — неожиданно говорит Парвати, когда они собираются сходить в кафе на перерыве.

Понимающе усмехнувшись, Ромильда направляет палочку на замочную скважину.

* * *

— Ромильда, — Падма с несчастным лицом заглядывает в гадальный кабинет, — у тебя ещё есть на сегодня клиенты?

— Нет.

Она только что выпроводила последнего. Пожилой маг жаждал узнать, кто из его родственников питает к нему лучшие чувства, чтобы оставить счастливчику всё своё состояние. Карты выдали ему валета и даму — либо внук с женой, либо внучка с мужем, но ничего более конкретного добиться не удалось.

— Отлично. Я перекину тебе клиента Парвати? Нам срочно нужно уйти… В аврорат, ну, по поводу нашего дома…

Про себя Ромильда думает, что, во-первых, начальство может перед ней и не отчитываться, а во-вторых, чужой клиент может катиться к дементорам, но вслух говорит:

— Да, конечно.

— Он будет ровно через сорок минут. Спасибо!

«С тебя повышение! — мрачно думает Ромильда. — Надо будет после работы пройтись по магазинам…» Она с удовольствием сказала бы самой себе, что не собирается ждать ни секунды свыше назначенного срока, но ждать всё равно придётся: рабочий день заканчивается в шесть, а сейчас нет и четырёх.

Придётся ждать.

Раздражение сворачивается пётлей вокруг горла — вместо небрежно закинутого на полку шарфа. Оно покалывает острыми коготками и чуть натирает, поэтому Ромильда постоянно оттягивает ворот, как будто это может помочь. Сегодня ей не нравится решительно всё. Нет, чай был хорош, но дело не в нём. Ей не нравится всё остальное: странное поведение обеих Патил, вынужденное ожидание, дурацкие скачки на гиппогрифах, чёртов проклятый Малфой…

Чёртов проклятый Малфой открывает дверь её кабинета ровно через сорок одну минуту после ухода близняшек.

Либо он опоздал, либо какого боггарта он тут вообще делает?

— У меня клиент по записи, — вместо приветствия говорит Ромильда. Говорит враждебно, насторожено, раз-дра-жён-но.

— Это я. В смысле, клиент по записи — это я.

Значит, содержать дом у него денег нет, а ходить по гадальным салонам — пожалуйста.

— А зачем записывался к Парвати? — вопрос слетает с губ быстрее, чем она вообще понимает, что ей это неинтересно.

Неинтересно?

— Я ни к кому не записывался, Вейн. Я просто хотел придти поговорить. С тобой. А меня неправильно поняли и записали, — кривится, — к Патил. Мне не нужны предсказания.

— Талантливых прорицателей не бывает, я помню.

Выйти из-за стола и потянуться — так, чтобы удавка на шее наконец-то лопнула. Налить себе ещё чаю. Выпроводить Малфоя. Раскинуть карты на собственное будущее — там всё время маячит бубновый король, здравствуй, Тедди! Правда, бубновый король — это почти всегда чей-то сын, но если так посмотреть, то любой человек — чей-то сын, и то, что Ромильда ничего не знает о родителях Тедди, вообще не имеет значения.

— Послушай, Вейн, — тихо произносит Драко, и Ромильда, уже вцепившаяся пальцами в край столешницы, чтобы вот так, опираясь, подняться, замирает. — Я передумал.

— Насчёт чего передумал? — уточняет она, пытаясь выиграть время для того, чтоб понять, не передумала ли сама.

— Насчёт тотализатора. Давай попробуем.

Она всё-таки встаёт и потягивается, повернувшись к «клиенту» спиной. Бесцветный взгляд Малфоя упирается куда-то между лопаток, оттуда нарастает жар — как тогда, в Малфой-мэноре. Только там жар бился об шею, путаясь в волосах, а сейчас просто расползается по всему телу, медленно и тягуче. Это отвлекает, когда Ромильда наливает чай, и останавливает, когда Ромильда собирается выпроводить Малфоя.

Или, может быть, останавливает её вовсе не жар, а одно слово, сказанное Драко. Всего одно слово:

— Пожалуйста.

* * *

— Скажи, ты решила не покупать дом? — он подозрительно щурит глаза, ресницы торчат пушистыми иголочками, черты лица заостряются, а губы изгибаются в хищной усмешке.

Ромильда сглатывает.

— Нет, почему же?

Они вдвоём идут по улице, не особо заботясь, что кто-то увидит. Никому нет дела, кто встречает Ромильду Вейн после работы, хотя, возможно, газетчиков заинтересовало бы, кого встречает после работы Драко Малфой. Несколько лет назад — сразу после войны, но не теперь.

Бывшие Пожиратели Смерти — не тема для обсуждений, если только они не совершают чего-то противозаконного. В других случаях о них просто молчат, как будто их вообще не существует.

— Вейн, ты предлагаешь мне выиграть в тотализатор. Если я выиграю, то сумею оплатить долги и отсрочить продажу.

— Вот видишь, только «отсрочить», — она пытается выкрутиться.

— Зависит от суммы выигрыша, Вейн.

У Драко, похоже, дурацкая привычка всех называть по фамилии. Или не всех, а только Ромильду, но ей это даже нравится, потому что большинство её близких, друзей, просто знакомых с первой минуты начинают обращаться по имени, и среди всего этого панибратства малфоевское «Вейн» звучит как откровение.

У малфоевского «Вейн» привкус всевкусных драже. Разброс от горькой ушной серы до сладких яблочных леденцов… Но, если себя не обманывать, нужно признать, что чаще всего всевкусное малфоевское «Вейн» отдаёт чем-то нейтральным.

Вода.

— Давай разбираться с проблемами по мере их поступления, хорошо?

Эту фразу в разгар каждой ссоры говорит Тед. С Ромильдой она вообще не срабатывает, но, если один мужчина повторяет такие слова регулярно, может быть, они подействуют на другого?

По лицу Драко ей не удаётся понять, что он думает по поводу её предложения, но Ромильду радует уже то, что он просто кивает.

Действительно, ему ведь совсем необязательно знать о том, что она никогда не собиралась покупать Малфой-мэнор и пришла туда из праздного любопытства. Более того, ему совсем необязательно знать и о том, что его поношенная мантия выглядит жалко, а жалость — определяющий фактор для любой женщины.

В молчании они проходят пару кварталов — идут туда, сами не знают куда, и она косится на Малфоя, избегая прямого взгляда, потому что боится, будто он сможет что-то прочитать по глазам.

— Вейн, — Драко, наконец, останавливается, засунув руки в карманы. — Говоришь, разбираться с проблемами будем по мере их поступления?

Ромильда осторожно кивает, поправляя тонкую шапку. От неё постоянно чешется лоб, но залазить пальцами под край, чтобы почесать, рядом с Малфоем кажется стыдным и неуместным.

Наверное, это потому, что сам Драко — без шапки.

— Одна проблема есть уже сейчас, — задумчиво выдаёт он.

— Если ты о том, что я не смогу…

— Нет, я не об этом.

— А о чём?

— На каком тотализаторе ты предлагаешь мне сыграть, дорогая? — видя её непонимающий взгляд, он поясняет: — Ты хочешь сделать ставку на множество параметров сразу. Забитые мячи, сбитые бладжерами игроки… Снитч. Присядем?

Малфой показывает на ближайшую лавку и идёт к ней, не дожидаясь Ромильды. Он не выглядит взбешённым, не выглядит злым, не выглядит даже растерянным — абсолютно спокоен, и Ромильда идёт за ним, недоумевая: как мог план, казавшийся ей идеальным, провалиться так быстро?

Смахнув снег, она садится, забывая наложить на холодное дерево согревающие чары.

— Никто не примет такую ставку, Вейн, чтоб ты знала. Ни один, — Драко делает паузу, — легальный тотализатор. И даже ни один полулегальный.

Вывод из всего этого Ромильда может сделать только один.

— А нелегальные есть? — задаёт она логичный вопрос.

Малфой смотрит на неё долго, изучающе. Как будто прикидывает, стоит доверять или нет. Как будто знает о ней что-то, что даже для неё самой — откровение.

— Ты это специально, да? — звучит неожиданно жалобно.

Примерно так теряют дар речи. Ромильда хватает ртом воздух, но воздуха больше не существует. Примерно десять секунд. А потом всё резко встаёт на свои места, кислород заполняет лёгкие, прохлада начинает покалывать щёки, только концы шарфика почему-то тянут к земле.

Ничего вразумительного сказать Ромильда не может.

— Что «специально»?

— Хочешь подставить меня. Ловишь на живца, — Драко шмыгает носом, как маленький. — Вейн, я ведь узнал: вам, гадалкам и прорицателям, запрещено предугадывать результаты. Если ты когда-нибудь выиграешь в лотерее, тебе придётся полжизни объясняться с аврорами, так зачем ты мне это предлагаешь? Чтобы полжизни объяснялся с аврорами я?

Этого не будет. Никаких «полжизни» не будет. За любое правонарушение бывшего Пожирателя уволокут в Азкабан, и даже Гарри Поттер, который — как говорят — ходатойствовал за Малфоев, уже не поможет. А правонарушение обязательно будет, если он примет её предложение, потому что…

— Я просто хотела помочь, — объясняет Ромильда. Она наклоняется, упираясь локтями в колени, и смотрит вниз. Там серость асфальта смешивается с белизной снега и жухлым золотом палой листвы.

Самое начало зимы.

Когда Ромильда поднимает голову, Драко старательно пялится вперёд. Его осанка — безукоризненна, плечи напряжённо разведены, подбородок упрямо выдвинут.

Маска? Он не выдерживает.

— До чего безобразный город! — выплёвывает в пустоту.

— Лондон?

— Любой город на свете…

Одно из двух: либо Малфой сошёл с ума, либо она. Ромильда не находит ничего лучше, чем повторить:

— Я просто хотела помочь…

Драко кривится.

— Я понял с первого раза. И, к слову, от твоей помощи я не отказываюсь. Думаю, в Лютном переулке без проблем найдутся желающие принять у меня ставку.

— Шестьсот тридцать тысяч?

Она хочет всего лишь вызвать улыбку, но, видимо, улыбается Малфой очень редко.

— Ну, раз уж ты не собираешься покупать мой дом…

На этот раз Ромильда не спорит. Она ощущает внутри странную пустоту, чувствует себя кувшином, из которого через трубочку высосали всю жидкость. Почти физическая усталость. От простого разговора.

Так не бывает.

— В общем, — он поднимается, — осталось только найти этих желающих, предсказать результат и сделать ставку.

Придерживая шарф, она поднимается следом.

— Я пришлю тебе завтра сову, — говорит устало и хрипло, — попробую погадать.

— Хорошо. Фините Инкантатем, — шепчет Драко, направив волшебную палочку на скамейку, и до Ромильды доходит, почему ей не было холодно.

Пустота внутри сменяется новой волной душного жара. Возвращаться домой — к Теду — не хочется от слова «вообще никогда».

* * *

Ромильда здоровается с порога, надеясь, что Тед услышит её голос и как-нибудь сам растворится в пространстве, просто исчезнет. Но то, что у неё внезапно пропал интерес к этой «семейной жизни» вовсе не значит, что и у её жениха та же история.

Похоже, Тед вообще не замечает её приветствия: когда Ромильда заходит в гостиную, он даже не поднимает головы. Сидит на полу, спиной к двери — то ли смотрит телевизор, то ли читает книгу. Рядом с ним — та самая подстилка для кошки, которую она недавно купила: бежевый велюр, тёмные кисточки…

Интересно, Малфою нравятся кошки?

— Эй, — она осторожно присаживается рядом и проводит рукой по мягкой бахроме. Это просто временное, надо себя перебороть, дом — вот он, уютный, спокойный, Тедди — вот он, уютный, спокойный, родной.

В конце концов, не вечно же она будет прятать от него «Ежедневный пророк». Не вечно же она будет скрывать своё происхождение и свою сущность. Не вечно же... Не вечно же она будет с ним?

Бред. Ерунда.

Подумаешь, рядом с Драко то язык липнет к нёбу, то волосы — к шее, то сердце принимается судорожно колотиться в рёбра, как будто пытается вырваться. Это временное, надо себя перебороть. Пройдёт. За пару недель пройдёт, схлынет, как будто и не было. Сначала уйдёт желание видеть и разговаривать, потом пропадут мысли, потом…

Она ему поможет, и на этом дело закончится.

У неё есть Тед, у Малфоя… Кто вообще сказал, что Малфою кто-то нужен, чтобы она, Ромильда, была не нужна?

— Привет, детка, — Тед тянется к ней небритой щекой, и Ромильде сразу же становится стыдно за свои мысли.

— Привет, — она утыкается носом в уютное местечко у него за ухом. Тед часто шутит, что это местечко для того и создано, чтобы нос Ромильды там прятался, и это смешно и мило — особенно от такого «крутого парня», как он, но сейчас ей нет до этого дела, у неё в голове — каша, а на душе — муторно.

Просто поможет, и всё.

— Опять задерживаешься на работе, — отмечает он, явно намекая на тот, прошлый раз.

— Ходила по магазинам, — самая логичная ложь слетает с языка даже слишком легко.

Или, похоже, не самая логичная, потому что Тед тут же задаёт ей вопрос:

— Что купила?

Как бы то ни было, одно вранье всегда влечёт за собой другое.

— Сюрприз, — натянуто улыбается Ромильда.

* * *

Полчаса назад она раскинула карты, двадцать минут назад заставила себя выпить премерзкий кофе, десять минут назад узлом завязала шарф, чтоб не болтался в разные стороны, пока она идёт по улице, три минуты назад отправила Малфою сову.

А теперь стоит у дверей общественной совятни и не знает, что дальше.

Наверное, можно считать помощь оказанной — безо всяких затей на листе пергамента указан и счёт (сто семьдесят — сто шестьдесят в пользу Болгарии), и чуть не угодивший в министерскую ложу бладжер на пятидесятой минуте, и пойманный шотландским ловцом снитч на девяносто восьмой.

О том, что Крам заметит снитч первым — и кинется за ним тоже первым, а потом позволит противнику поймать его, прекрасно помня своё преимущество в счёте, Ромильда почему-то не написала.

Завтра сам всё увидит.

Беспричинная, и от того особенно горькая обида гложет её до самого вечера. Ромильда топит её привычным способом — в магазинах, но чувствует при этом себя не привычной молодой-красивой-стильной-замечательной девушкой, а лошадью. В обшарпанном хомуте. Запряжённой в дурацкие тяжеловесные сани.

Покупки оттягивают руки, хотя приобрела она не так много. Во всяком случае, не больше, чем обычно, но сегодня этого достаточно для того, чтобы чувствовать себя очень усталой и ничего, решительно ничего не хотеть.

«Ничего не хотеть» — самообман, и отнюдь не изящный. В конце концов, было бы на самом деле просто удивительно здорово, если бы здесь и сейчас появился Малфой и с ироничным «Помочь?» предложил бы донести её пакеты и сумки.

Несколько секунд Ромильда даже репетирует улыбку, которой ответила бы на это предложение, а потом резко разжимает пальцы.

Мягко шурша, покупки падают на асфальт. Там грязь перемешана с серым, подтаявшим снегом, и в голове у Ромильды бьётся только одна мысль: «Мусор, мусор, как и всё остальное».

— Мисс, с вами всё в порядке? Вам помочь?

Ромильда резко разворачивается. Волосы бьют по лицу, шарф — по мантии, надежда — по внезапно сбившемуся дыханию, но ещё в самом начале движения становится ясно, что с надеждой она слишком торопится.

За её пакетами наклоняется уже не молодой маг. Зрелый, как с придыханием сказали бы Парвати и Падма, но Ромильду все эти зрелые чаще всего оставляют равнодушными. У сердобольного незнакомца внушительные залысины, посеребрённая макушка, широкая спина и светлая мантия — даже слишком светлая для этого времени года, а когда он распрямляется, становится видно раскрасневшееся лицо с носом-картошкой.

Ещё у него маленькие, короткопалые руки. И держится он как-то странно, как будто прячет под мантией что-то большое и плоское. Или не очень плоское… Что-то вроде толстой энциклопедии или, может быть, чемоданчика.

— Всё в порядке? — обеспокоенно переспрашивает он. Наверное, опыт подсказывает зрелым магам, что просто так молодые-красивые-стильные-замечательные девушки покупками не разбрасываются, но откуда ему, в самом деле, знать, что Ромильда ощущает себя сегодня загнанной лошадью.

— Да, конечно, — отвечает она, протягивая руки, чтобы принять пакеты. Кое-где они уже запачкались и промокли, что тоже вполне ожидаемо. — Спасибо.

— Всегда рад помочь, — он улыбается, но эта улыбка производит неприятное впечатление, потому что глаза незнакомца остаются холодными.

Ромильде кажется, что они цепко осматривают её лицо, запоминая каждую деталь так, чтобы воспроизвести потом в думосборе. А ещё ей кажется, что она его уже где-то видела, но где именно вспомнить не получается.

Рискуя показаться невежливой, она поспешно бормочет скомканное «спасибомнепоравсеговамхорошего» и разворачивается, чтобы как можно скорей аппарировать.

В подъезде её дожидается новый номер «Пророка», в квартире — по-прежнему щетинистый Тедди. Он подставляет щёку для поцелуя, и Ромильда, мазнув по ней сухими губами, чувствует себя очень неловко.

«Перетерпеть две недели», — приказывает она себе и, прихватив газету, уходит на кухню.

Позднее чаепитие — лучшее, что можно сейчас предпринять, и Ромильда равнодушно ставит кружку посреди газетной страницы. Круглое пятно расплывается прямо поверх очередного интервью Гарри Поттера: о молодой жене, будущем ребёнке и преступнике, которого они никак не могут поймать всем авроратом.

Мусор, мусор, как и всё остальное.

* * *

Что интересно: кошки как не было, так и нет, а подстилка для неё всё время мозолит глаза. Мозолит настойчиво — настолько, что Ромильда начала бы подозревать несчастную лежанку в слежке, если бы та не была… лежанкой.

Позавчера она валялась в гостиной, вчера — в прихожей, сегодня Ромильда запинается об неё на выходе из спальни. На громкий вопль «Какого боггарта?» Тед отвечает невнятным сонным бормотанием, и Ромильде остаётся только надеяться на то, что днём он не вспомнит её странного восклицания.

А подстилку она забирает с собой.

Может быть, тогда Патил решат притащить в салон книзла: у всех гадалок на картинках обязательно есть огромный пятнистый кот с большими ушами, а у них на троих — ни одного. Ладно, хорошо, пусть двоих, ведь Падму нельзя считать предсказательницей.

Пристроить лежанку на подходящее место Ромильда не успевает. Сначала её отвлекает Парвати, потом — юная ведьмочка, решившая подогреть интерес любимого к своей персоне (таких обычно отсылают к магазин Уизли за простенькими любовными зельями), а потом в окно начинает истошно долбиться сова.

— Филин, — вслух поправляет Ромильда саму себя.

В окно начинает истошно долбиться филин. Он требовательно щёлкает клювом, с силой бьёт крыльями и противно скребёт когтистыми лапами по стеклу. Ромильда быстро распахивает створки, потому что крупная птица явно намерена оказаться внутри любым способом.

Оказавшись в кабинете, филин сразу же успокаивается. Деловито ухнув, он садится на стол, царапая когтями полировку столешницы. На его правой лапе — конверт. Не свиток, не клочок пергамента, а самый настоящий конверт, внутри которого что-то лежит. Медленно и осторожно Ромильда протягивает руку, просительно поглядывая на птицу, и та величественно позволяет к себе прикоснуться, чтобы отвязать почтовую ношу.

На конверте нет никаких надписей, в конверте — билет на игру и короткая записка. Всего из трёх слов.

«Составишь компанию, Вейн?»

Ромильда гладит филина и улыбается. О Теде она не вспоминает.

* * *

— Нет, это слишком просто, — мандражирует Драко, то и дело поправляя высокий воротник своей мантии.

Ромильда устала объяснять ему, что совсем даже не просто, и что из всех, кого знавала Сибилла Трелони, она одна так точно обращается с цифрами. И нет, к ней не приходят вещие сны и странные видения, она не узнаёт всю подноготную человека в тот момент, когда к нему прикасается, а для толкового предсказания ей нужны либо карты, либо кофейная гуща, либо прорицательский шар, либо всё это по очереди.

Они не встречались у главного входа, не шли вместе по долгим лестницам, просто «обнаружили» друг друга только тогда, когда уселись в соседние кресла. Настороженно присмотрелись, сдержанно обрадовались, а теперь вот перекидываются обязательной для бывших одношкольников парой слов.

Да уж. Здесь полстадиона таких одношкольников.

— Малфой, — его дурная привычка обращаться по фамилии, похоже, заразна. — Не мельтеши. Ты ставку сделал?

На самом деле Ромильда просто боится, что сейчас не сможет произнести «Драко». Потому что они сталкиваются локтями-плечами-широкими-рукавами, потому что на чётные удары сердце колотится в горле, а на нечётные гулко ухает в желудке, потому что губы пересыхают, а глаза начинают слезиться от одной мысли о том, что он — рядом.

Высокий, худой, в поношенной мантии. Волосы треплет ветер, уши покраснели от холода — хочется прикоснуться и отогреть. Безукоризненная осанка, нервно дёргающийся кадык в треугольнике расползающегося воротника. Малфой цепляет его края пальцами, стягивает, удерживает…

Ромильда снимает шарф.

— Сделал.

Вспомнить бы ещё, о чём она спрашивала.

— Пришлось отдать материно ожерелье. Больше всё равно ничего не осталось. Мог бы поставить мэнор, конечно, но его вроде как ты собиралась купить.

В ближайшее время Ромильда собирается просто не сойти с ума, если честно.

— Драко, — она всё-таки говорит это, и «это» получается хриплым и невразумительным. Ромильда кашляет. — Драко, я не собиралась.

— А зачем тогда приходила? — он подозрительно щурится. — Не могло же тебе просто стать интересно!

Не могло. Потому что ей действительно до недавнего времени был совершенно, абсолютно, полностью не интересен Драко Малфой. Неплохо бы узнать: а Ромильда Вейн сейчас хоть немного интересна Драко Малфою?

Ромильда прикрывает рот ладонью, когда понимает, что начала проговаривать этот вопрос вслух.

Малфой, к счастью, этого не замечает.

— Слушай, — с трудом выговаривает она, — я не из аврората. Я искала дом, смотрела разные варианты. У тебя мне действительно очень, очень понравилось, но денег таких у меня нет.

Долго, мучительно долго Драко смотрит ей прямо в глаза, и Ромильде уже начинает казаться, что он видит там не только своё отражение, но и все её чувства, а потом улыбка неожиданно озаряет его лицо.

— Значит, в следующий раз можно будет и мэнор поставить.

Малфой-мэнор — это последнее, что у Драко осталось. Красивее бы звучало: гордость — это последнее, что у Малфоя осталось, но даже гордости больше нет, только дом. Но это неважно: как-то так само собой получается, что во всей его фразе для Ромильды имеет значение только одно.

В следующий раз.

Эта мысль не оставляет её ни тогда, когда раздаётся стартовый свисток судьи, ни когда тишину разрывает финальный. То, что игра закончилась, Ромильда вообще замечает только тогда, когда Драко хватает её за руку и резко, рывком разворачивает к себе. Он ликует — видно же, что ликует, но пытается казаться спокойным.

— Вейн, я не знаю, как ты это сделала, но… просто спасибо.

В ответ она говорит:

— Нужно забрать выигрыш, наверное.

* * *

— Крам увидел снитч первым, — возбуждённо жестикулирует Драко, когда они спускаются по лестнице между трибунами, — и ещё минуты три пытался привлечь к нему внимание шотландца! Зачем этот идиот поймал его, я не понимаю…

— А что ему надо было делать?

— Не ему, а им! Загонщики в команде на что? Учитывая расклад игры, они должны были просто попытаться остановить Крама. Я не имею в виду дать ему бладжером по голове, — по тону сразу становится ясно, что именно это Малфой и имеет в виду, — но хотя бы просто остановить его. Отвлечь.

Ромильду тоже кое-что отвлекает. Она внезапно замирает как вкопанная. Справа, неловко придерживая светлую мантию на животе, между сиденьями пробирается вчерашний незнакомец.

— Вейн, ты чего? — Малфой больно толкает её локтем под рёбра.

— Ничего, — шипит Ромильда. Ей хочется то ли подойти поздороваться, то ли сразу раскинуть карты для этого мужчины или погадать ему на кофейной гуще. Это знакомое ощущение, почти медитация, прорицательский транс.

Такое бывает, когда всё уже сделано, остаётся только освободить сознание — и проскользнуть в картины чужого будущего, отыскав там то, что интересует клиента.

— Триста тысяч.

— Что?

— Триста тысяч галлеонов, вон там, — она автоматически кивает в нужную сторону. — У того мужчины под мантией.

— Если это какая-то глупая пошлая шутка, то я разочарован в тебе, Вейн.

— Это не шутка, — Ромильда качает головой.

Реальность расплывается у неё перед глазами, шарф на шее сворачивается колючим клубком, под коленками ощутимо слабеет. Хочется сесть, привалиться спиною к стене, выпить пару кружек горячего чая… Избавиться от навязанного видения.

С ней впервые происходит такое.

Неужели Малфой прав и это действительно просто?

Неужели с Кассандрой Трелони всю жизнь такое происходило?

— Эй, с тобой всё в порядке? — Драко подхватывает её, когда она уже начинает заваливаться набок, и прижимает к перилам. — Вейн?

Он щёлкает пальцами перед её глазами, и Ромильда с трудом фокусирует взгляд. Видно всё, правда, через плотную туманную пелену.

— Я просто… — она запинается, не зная, стоит всё объяснять или нет. — Я просто кое-что видела…

— Что?

— Триста тысяч галлеонов

Как будто она не знает никаких других слов.

Пелена мешает Ромильде заметить, как внезапно меняется лицо Малфоя. Губы сжимаются в тонкую линию, подбородок упрямо выдвигается вперёд, крылья тонкого носа трепещут.

— Триста? — отрывисто уточняет он, и ей бы самое время вспомнить, что он говорил тогда, в Малфой-мэноре…

— Тысяч.

— Где?

— Там, — Ромильда неопределённо машет рукой. Она не видит, но чувствует, по-настоящему чувствует, что мужчина в светлой мантии постепенно удаляется… Если постараться, она даже без труда повторит его путь.

Мерлин, да как же остальные это выносят-то? А Малфой говорит, нет никаких предсказателей…

— Идём.

Он как будто на что-то решился — тормошит её, тянет за руку. Прикосновения его пальцев обжигают, и Ромильда послушно идёт рядом с ним. Время от времени Драко останавливается, просит её уточнить направление, она заторможено машет рукой, а потом они снова шагают, шагают, шагают…

Шагают так долго, что людское море успевает смениться самой настоящей пустыней, в которой нет ни единой живой души — только они, и незнакомец в светлом чуть впереди. Он идёт беспечно, как будто бы не слышит их, а потом резко оборачивается.

Драко стискивает Ромильду в объятиях, быстро притягивая к себе.

Поцелуй выходит мокрым, торопливым, поспешным, но всё равно потрясающим. У Ромильды даже проясняется в голове — чтобы тут же окончательно помутиться. Она цепляется за Малфоя пальцами — завязки мантии, воротник, шея, волосы, такие мягкие волосы, она вжимается в него всем телом — такой худой и горячий даже через одежду, такой… Невозможный, головокружительный. Так жарко целуется, так мягко прикусывает губу, так отдаётся на языке лимонно-сахарным привкусом.

— Вейн, — то ли вышёптывает, то ли выстанывает. — Вейн, остановись. Потом, давай потом, пожалуйста, когда закончим.

Что им нужно закончить, Ромильда не понимает, но не согласиться у неё получается — доводы у Малфоя слишком уж убедительные. Потемневшие глаза, припухшие губы, растрепавшаяся чёлка — всё это можно увидеть, только когда отстраняешься.

Она отстраняется.

А мужчина в светлой мантии как будто нарочно их приманивает. Идёт нарочито медленно, спокойно, ссутулив плечи и прижимая руки к животу. Ромильде не нравится это странное совпадение, не нравится собственное видение, не нравится то, что Драко задумал. Понять причины и того, и другого, и третьего Ромильда не успевает.

Догоняют. Догнали.

Малфой кладёт левую руку на широкое, кажущееся каким-то ватным плечо, правая танцует с палочкой у подбородка богатого незнакомца.

— Добрый вечер, — хрипло говорит он. — Можно вас на минуточку?

Ромильда щиплет себя за мизинец, но почему-то не просыпается.

— Что… Что вам нужно?

— Триста тысяч галлеонов.

Малфой — вор? Это о Малфое писали в «Ежедневном пророке»? Это он пытался забраться в дом к Парвати и Падме?

Как он мог, как он может — и почему Ромильда не пытается его остановить?

— У меня нет такой суммы… — мужчина принимается беспомощно озираться, но тут же получает от Драко тычок в живот.

— А вот здесь?

Из-под мантии на грязный асфальт вываливается бумажный свёрток. Ромильда машинально наклоняется за ним. Всё как тогда — серые капли и пятна на бежевой упаковке, только поднимающие поменялись местами.

Свёрток тяжёлый, хотя, скорее всего, на него наложено Заклятие незримого расширения, и галлеонов на самом деле там больше, чем кажется, ведь триста тысяч — огромная сумма.

Ромильда мысленно поздравляет себя с первым разом. Сегодня она впервые держит такие деньги в руках.

И впервые видит такую разговорчивую жертву.

— Прошу, сохраните мне жизнь…

— Вот вам жизнь! Никто не собирается на неё покушаться, — сквозь зубы цедит Драко и скалится, как одержимый. — Кому нужна ваша дурацкая жизнь?

— Да разве ж это поймёшь? — испуганно отвечает мужчина.

— А вы и не пытайтесь. Просто сделайте вид, что вы все понимаете.

— Оч-чень хороший совет…

— Очень, — Драко щекочет кончиком палочки его горло. — А теперь мы, пожалуй, пойдём!

Он протягивает Ромильде руку, и на кончиках его пальцев расцветает красное пламя. Малфой вскрикивает, Ромильда недоумевает. Но её недоумение длится недолго, потому что практически сразу же из-за угла появляются трое. Громкие крики, аврорские мантии.

Авроры выпускают ещё несколько заклинаний, и алое пламя начинает цвести повсюду, а между огненными языками появляются первые лучи Экспеллиармусов и Ступефаев.

Если они не хотят попасть в Азкабан, надо бежать.

Цепляясь за Драко и чувствуя, как их затягивает в воронку совместной аппарации, Ромильда надеется на то, что Тед не сочтёт себя сумасшедшим, когда получит сову с короткой запиской «Всё кончено».

Полгода спустя

Кто сказал, что гриффиндорцы не нарушают законов?

Надо думать, близнецы Уизли за годы своего обучения нарушили больше школьных правил, чем представители остальных факультетов вместе взятые, да и неразлучная троица Поттер — Грейнджер — Уизли недалеко ушла от Фреда и Джорджа.

А Ромильда… Подумаешь, гадает для магглов с тех пор, как они истратили те полмиллиона. Это ведь не тянет на раскрытие Статута о секретности, правда? Это тянет всего лишь на кусок хлеба с маслом и двухместные номера в самых дешёвых гостиницах, которые им приходится менять, как перчатки, чтобы не попасться аврорам.

Мало ли что.

Угрызений совести нет. Уже нет.

Ромильда выходит из душа, промокая волосы полотенцем. Ей нет никакого дела до того, что полотенце — несвежее, а вода из заржавевшей лейки течёт почти без напора. «Течёт», а не «текла» — потому что как ни закручивай кран, всё равно будет капать.

— Доброе утро, — растягивая гласные, говорит ей Малфой.

Он лежит на кровати — в одежде, поверх покрывала, готовый в любую минуту сорваться, и лениво перелистывает газету, делая вид, что понимает французский. Хотя, может, и понимает: у Драко много скрытых талантов. Например, он вполне способен не спать несколько ночей кряду и выглядеть днём при этом удивительно бодро…

От мысли о том, почему Драко Малфой не спит несколько ночей кряду, у Ромильды на щеках расцветает румянец.

— Доброе утро. Что пишут?

— Ты не поверишь, — улыбнувшись, он двигается к стене и призывно хлопает по постели рукой. Ромильда опускается рядом. — Новости с Туманного Альбиона.

— Какие?

Ностальгия — слово громкое и чересчур пафосное, оно ей не нравится, но иногда Ромильда всё же скучает по Англии. Там остались работа и прошлая жизнь, там остались друзья и знакомые…

— О твоих ненаглядных Патил, — Драко удивлённо вздёргивает брови, и его лицо становится на мгновение открытым и детским. — Ого!

— Что такое? — нетерпеливо спрашивает Ромильда, с ногами забираясь на постель и прижимаясь к малфоевскому тёплому боку. — Что с ними?

Событие, связанное с близняшками, должно быть очень масштабным для того, чтобы попасть на страницы материковой прессы.

— Вора поймали. Правда, нашли только половину награбленного, остальное он куда-то спрятал…

Ромильда даже не спрашивает, какого вора. Это понятно и так, особенно для тех, кого вот уже полгода за него принимают.

— Я всё поняла, — она пытается перекричать ветер, но получается плохо.

— Что поняла? — Драко оборачивается. Глаза у него совершенно безумные.

Минуту назад воронка аппарации выбросила их посреди какого-то мрачного леса. Судя по тому, как сразу подхватился и зашагал Малфой, он бывал здесь не раз и даже знает, куда идти. Или не знает, но чувствует, что надо.

Надо уходить, пока их не догнали.

Глупая, глупая, глупая, зачем она в это ввязалась?!

— Помнишь, ты говорил, что я хочу поймать тебя на живца? Ну, с тотализатором… Авроры, кажется, делали именно так, только с деньгами. Мужчина был приманкой.

— Вейн, кому мы нужны, чтобы нас приманивать?

Ромильда проглатывает ответ о том, что теперь — всему аврорату.

— Не нас, — терпеливо объясняет она, догоняя Драко. — Вора!

— Какого ещё вора?

— Ты что, газет не читаешь? Того самого, о котором последнее время все только и говорят! Он ограбил Джонсонов, Фоссетов, Криви, пытался забраться в дом к Парвати и Падме…

Драко фыркает.

— Я был о наших доблестных авроров лучшего мнения, — говорит он, не сбавляя шага, сбиваясь с дыхания. — Неужели они всерьёз думали, что если дать кому-то пакет с галлеонами, то вор сразу же объявится рядом? Как бы он догадался?

Не то что бы Ромильда следила за преступной биографией этого грабителя, но кое-что она всё же помнит. Он никогда не приходил наобум. Анжелина Джонсон подписала контракт и получила за него круглую сумму, Фоссеты взяли кредит, чтобы купить для дочери дом, Деннис выиграл престижный фотоконкурс с внушительной денежной премией…

И ещё.

Там, на квиддичных трибунах, Ромильда видела галлеоны под светлой мантией так чётко, как будто они были обмазаны кофейной гущей и сверху обёрнуты гадальными картами.

Так чётко, будто смотрела в свой прорицательский шар.

— Но причём тут близняшки?

— Ты не поверишь… — Малфой сосредоточенно хмурится, глаза бегают по строчкам, пытаясь отыскать самое главное. — Они были наводчицами. Предсказательницы, — презрительно щурится он, и тут же спохватывается: — Извини.

Честно говоря, Ромильда думала, что уже ничто в жизни не сможет её удивить. Сейчас эта уверенность рассыпается в прах.

— Но их же самих пытались ограбить… — лепечет она.

Драко кривит губы.

— Вот именно, что пытались… для отвода глаз.

Ей сложно в это поверить. Всё логично и стройно, даже — вполне правдоподобно, но принять это тяжело. Но, кажется, судьба приготовила ей ещё пару сюрпризов.

Желая удостовериться в том, что говорит Драко, Ромильда сама заглядывает в газету. Хотя она не понимает по-французски ни слова, имена Парвати и Падмы рядом с тяжеловесным «criminalité» видит сразу — и фотографию находит тоже сразу же. Падма нервно трёт пальцами подбородок, Парвати отрицательно мотает головой, обе бледные и напуганные.

А с соседней фотографии нагло ухмыляется Тед.

— Что здесь написано? — севшим голосом спрашивает Ромильда, указывая на подпись под колдофото.

Драко послушно читает:

— Тодор Долохов, выпускник Дурмстранга… Ого, не знал, что у Долохова были родственники!

Если уж на то пошло, Ромильда вообще не знает, кто такой Долохов, о котором он говорит.

— А дальше?

— Последние несколько лет жил в Великобритании под именем маггла Теда Смита. Был помолвлен с волшебницей Ромильдой Вейн… — Малфой делает паузу, и Ромильде хочется провалиться сквозь землю, потому что когда Драко снова открывает рот, его голос звучит угрожающе: — Вейн, почему ты ничего не говорила мне про помолвку?

* * *

— Я такая глупая, — шепчет Ромильда, пряча лицо у него на плече. Кожа Драко блестит мелкими бисеринками пота, их очень хочется попробовать на вкус.

Каждый раз.

Она думает, что за ней следили специально. И мужчину в светлой мантии подсовывали специально. Ловили на живца не Теда — а её саму, думая, что она сообщница.

Ещё бы. Кто может быть сообщником, когда вор живёт с прорицательницей?

— Все по-своему глупые, — в привычной манере успокаивает Малфой. — И жестокие. И хотя люди глупы и жестоки, посмотри, какой прекрасный сегодня день…

Ромильда смеётся. Ей всегда смешно, когда Драко пытается быть романтичным. К тому же, сейчас вовсе не день. Ночь.

— Мы можем вернуться домой… — говорит она. — Начать всё сначала.

Выкупить Малфой-мэнор, конфискованный Министерством за долги и по подозрению.

— Да, было бы здорово начать все сначала… Предпочтительно с детского сада. Или куда там водят маленьких магглов? — теперь смеётся уже сам Драко.

Они лежат, обнявшись, на узкой кровати. У них нет планов, но им хочется верить, что есть право на будущее. Сейчас, когда комнату освещает лампа, трансфигурированная Малфоем из многострадальной лежанки для кошки, эта вера даётся легко.

При свете дня иногда бывает сложнее.

А бежевую подстилку с тёмными кисточками Ромильда всегда таскает с собой. Однажды они забыли её в гостинице в Мюнхене — пришлось возвращаться.

Завести кошку пока что нельзя, но надеяться — можно.

И вообще, надо запретить Драко трансфигурировать эту лежанку, а то большое падение в пропасть начинается с маленького шага к обрыву: сегодня он впервые сделал из неё лампу, а завтра всё изменится настолько, что сути уже не узнаешь.

— Фините Инкантатем, — с лёгким раздражением Ромильда направляет палочку на светильник.

Светильник взрывается вспышками искр таких ярких, что слепит глаза, а потом появляется звук — сухой треск и глухой стук, как будто что-то катится по столу, падает на пол.

— Что это было? Люмос!

В голубоватом свете Драко поднимается с постели — высокий, поджарый, худой, и у Ромильды в очередной раз перехватывает дыхание от нежности.

— Твою мать! — выдыхает он. — Вейн, посмотри!

Повсюду — на столешнице, на половицах — золотятся кругляши галлеонов. «Тед, видимо, не нашёл ничего лучше, чем замуровать их в подушку», — думает Ромильда и запоздало понимает, что говорит это вслух.

— Спасибо Теду...

Да. Пожалуй.

Теперь Ромильда снова сможет покупать ненужные вещи, потому что всё самое нужное у неё уже есть.

— Знаешь, что мы купим в первую очередь?

Он проводит двумя пальцами по её шее, вдоль яремной жилы — от ключицы до уха, и у Ромильды едва хватает сил, чтобы вытолкнуть:

— Что?

Малфой улыбается.

— Шарф.

"Кошку", — думает Ромильда, улыбаясь в ответ.

Всё хорошо.