Ром с молоком (гет)

Ромильда считает, что похожа на горячий шоколад. Она сладкая, нежная, чуть обжигает. Она подбирает духи, пахнущие корицей и ванилью.

У нее нежная молочная кожа и гладкие темные волосы. Она вызывающе ярко красит губы и только чуть трогает тушью ресницы. Она словно летает по Хогвартсу — такой у нее легкий широкий шаг. Никто не знает, что под слоем помады прячутся искусанные губы, что за гордой осанкой прячется желание закричать так, чтобы крик хоть на секунду заполнил весь замок, а потом его остатки долго еще прятались по углам.

Ромильда переполнена силой, но ей некуда ее выплеснуть.

Она бродит по берегу озера и пинает листья. Они приятно шуршат, взлетают и тут же падают, ветер теребит мелкие волны, где-то вдалеке смеются...

— Идиллическая, пасторальная картинка, — шипит Ромильда сквозь зубы.

Все вокруг представляется ей невыносимо плоским, картонным, нарисованным, она подходит к ближайшему дереву и тыкает в него пальцем.

Кора шершавая, грубая, серая. Безусловно настоящая. Дерево — конечно же — объемное. Вишневый лак на ее ногте странно контрастирует с серой корой.

Ромильде очень хочется сделать что-нибудь великое, настоящее, прочувствованное и прожитое на триста процентов. А все, что она может — это бродить по тропинкам, пинать листья и тыкать пальцем дерево.

— Ты идиотка, Вейн? — звучит откуда сверху противный манерный голос. Ромильда вскидывает голову.

На ветке, прислонившись спиной к стволу, сидит Малфой. Качает свешенной ногой, презрительно кривит нижнюю губу, тени листьев танцуют на его лице.

— Сам идиот, — говорит Ромильда. А что ей еще остается сказать?

— Вейн, знакомься, — Малфой широким пижонским жестом указывает на ближайшую ветку. — Это — дерево. Оно — растение, оно не шевелится, тыкай не тыкай.

Он усмехается и продолжает:

— Дерево, знакомься. Это — Ромильда Вейн. Она — идиотка.

Ромильда вдруг думает, что в ее имени прячется слово "ром". Она еще не пробовала ром, но знает, что это такое залихватское пойло, которое вечно лакают пираты.

— Хочу рома, — говорит она зачем-то.

Малфой присвистывает.

— Вечно ты хочешь каких-то придурочных вещей, Вейн. То Поттера, то рома.

Ромильда сквозь зубы втягивает холодный, чуть горьковатый воздух, старательно сдерживаясь.

— Ты, можно подумать, не хочешь.

Малфой молчит. Ему идет молчание. Когда он не говорит своим любимые гадости, можно подумать, что иногда ему в голову приходит что-то умное. Или по-настоящему смешное. Или — а вдруг — даже романтическое.

Опять — "ром". Да что ж такое.

Ромильда кривит ярко-красные губы и сплевывает. Разворачивается и уходит. Ни к чему ей общаться со слизеринцем. Заметят еще.

Она слышит, как спрыгивает с дерева Малфой, но не оборачивается.

Отвести назад плечи, чуть улыбнуться. Свободные, летящие шаги. Ромильда чувствует себя звездой, когда идет по тихим темным коридорам на ужин. Плевать, что ее никто не видит. Обычно она ходит везде с двумя-тремя подружками, которые вечно щебечут, как канарейки и также мельтешат вокруг, но сейчас она опаздывает. Девочки уже ушли.

Ромильда оглядывается — в коридоре никого нет, только пустые доспехи стоят в темных нишах. Каждое движение рождается где-то внутри, волной покатывается по нервам. Она танцует быстро, резко, остро. Замедляется и движется плавно. И снова — скорость, скорость, почти безумие. Ей очень хорошо сейчас. Ее сила почти выражает себя, почти... почти...

— Чокнутая... — почти благоговейно шепчет кто-то позади. Ромильда дергается и застывает.

— Морская фигура, замри, — говорит кто-то уже в полный голос, и Ромильда захлебывается яростью и неловкостью. Конечно, это чертов Малфой, с его высокомерными интонациями.

— Пошел ты, — отвечает она. Выпрямляется и мысленно планирует грациозный уход вдаль по коридору, который не будет — не будет! — поражением.

— Вейн, ты случайно не дружишь с какой-нибудь коровой? — Малфой уже выбрался из ниши и стоял теперь, опираясь на стенку — белые волосы расплескались по темному камню.

Ромильда готовится перечислить с десяток коров-подружек, потом резко встряхивает головой:

— А чем тебя не устраивают твои козлы? И вообще, не всем дружить с животными, Малфой.

— Видишь ли, Вейн, с моих козлов молока... — Малфой ехидно кривит губы. — А ром редко пьют без чего-нибудь типа молока или колы.

Ромильда ведет Малфоя на кухню, не задумываясь на развилках, поворотах, вертящихся лестницах. В царстве домовых эльфов дым стоит коромыслом, все аппетитно шкворчит, булькает, пахнет, домовики то и дело щелкают пальцами, отправляя еду наверх.

— Роми? — громко говорит Ромильда.

Маленькая домовиха, чьи кудряшки перевязаны чистым белым лоскутком, тут же подскакивает к ним.

— Мисс Ромильда, мэм! Вы рано-раненько сегодня, вам как обычно? — тараторит она, не глядя на Малфоя.

Ромильда тоже на него не смотрит, но кожей чувствует любопытно-ехидный взгляд.

— Нет, Роми, — говорит она, не обращая внимания, — мне нужно молоко и... — Она задумчиво поднимает глаза к потолку — здесь он довольно низкий, не такой как в других помещениях замка.

— Сахарный сироп какой-нибудь, — подсказывает Малфой.

Ромильда на секунду задумывается о закуске, но — к черту. На пустой желудок она быстрее обо всем забудет, это уж точно.

Когда они выходят из кухни, Ромильда вздыхает и поворачивается к Малфою, дескать, ну давай, спрашивай.

Он не спрашивает, естественно, просто улыбается, мол, ну давай, отвечай.

Ромильда усмехается и говорит:

— Не так давно я бросила есть после шести вечера.

Малфой поднимает бровь, и Ромильда представляет себе, как каждое утро он делает зарядку для бровей, минимум полчаса, поднять одну, другую, обе вместе, нахмуриться, сделать сексуальный взгляд...

— Ну, таинственным образом я начала есть после трех ночи, — признается она, усмехаясь.

Малфой смеется, и Ромильда смотрит на него чуть расширившимися глазами. Смех у него хрипловатый, чуть горький, задымленный. Настоящий. Странно.

— Куда мы идем? — спрашивает Ромильда, чтобы отвлечься от этих дурацких мыслей.

Малфой резким движением поворачивает к ней голову и говорит:

— Туда, где мы сможем напиться без проблем.

Дальше они идут молча, только шум шагов, только ломаные тени скользят за ними по стенам в неверном магическом свете. Ромильда спокойно наблюдает за человеком, идущим рядом. Все движения Малфоя — чуть дерганые, угловатые и стремительные. Он держит в руках бутылку молока — длинные пальцы на узком горлышке.

Восьмой этаж, бессмысленное мотание туда-сюда, Ромильде уже хочется рявкнуть на Малфоя, когда в стене появляется дверь.

За дверью — большая гостиная, с кучей шкафов, с длинным узким диваном, с потертым столом темного дерева.

Ромильде нравится здесь. Комната пропитана магией.

Она разувается, забирается на диван с ногами и наблюдает, как Малфой возится с бокалами — он достал их из какого-то серванта, с бутылками — ром он прятал во внутреннем кармане мантии, благо бутылка маленькая.

— Крутые у тебя связи, аристократ, — говорит она, зевая.

— Связи? — Малфой сосредоточенно звякает стеклом и булькает жидкостями.

— Ром в Хогвартсе достал, — поясняет Ромильда, снимая джемпер и потягиваясь. Так, в легкой блузке, гораздо лучше.

— А... Да, связи у меня что надо, — Малфой оборачивается и странно усмехается — жестко, и горько, и с глубокой иронией.

Малфой подходит и подает ей бокал — большой, пузатый, коньячный что ли. Пахнет от белой жидкости странно, Ромильда хмурится, но отпивает.

Молоко подслащено сиропом, и сначала даже не чувствуется алкоголя, но потом он бьет по небу, и падает в желудок, и волной тепла проходится по телу.

Ромильда каждую секунду спрашивает себя — ты в порядке? Ты держишься? Тебе еще не снесло крышу?

Пока вроде нет.

Малфой сидит рядом, поставил локти на колени, опер подбородок на сцепленные пальцы. Его полупустой бокал стоит на полу рядом с его ногой.

Ромильда глотает еще, смотрит на него поверх бокала. Он снял мантию, сквозь ткань его рубашки видно каждый позвонок, каждое ребро.

Костлявый какой.

Ромильда допивает, и тянется, чтобы поставить бокал на пол. Аккуратно не выходит, и Малфой оборачивается на звук.

— Ну и на кой... ты это сделала, а, Вейн?

— Что? — переспрашивает Ромильда, и откидывает волосы назад. Ей жарко.

— Отправила Поттеру те конфеты? Так хотела чтоб все знали, что ты идиотка? — он смотрит на нее сузив глаза, внимательно, и это уже не кажется отрепетированным.

Ромильда молчит. Может быть сотня объяснений этому поступку, и во всех есть часть правды. Это была просто шутка. Она хотела заставить школьную звезду бегать за собой. Она хотела подтвердить репутацию легкомысленной дурочки.

Она надеялась... что если Поттер полюбит ее, хоть из-за зелья, она сможет полюбить в ответ, и ее сила найдет наконец выход.

— Редкий идиотизм, — шипит Малфой, и она с ним согласна, конечно.

Малфой поднимает бокал и допивает. Наклоняется к Ромильде, не слишком близко, и тут... Ромильде кажется, что если он коснется ее, посыпятся искры, полетят отовсюду, из ее глаз, с кончиков пальцев.

Воздух загустел, он пропитан электричеством. Глаза у Малфоя серые, нечитаемые.

— Я просто должна была это сделать, — говорит Ромильда заготовленную фразу, уже не понимая, о чем это она. Звуки кажутся вязкими, непривычными, словно она заново учится говорить.

— Должнааа... — тянет Малфой и облизывает губы.

Ромильду ведет. Она представляет себе, как они целуются. Его горячие губы, ее вишневые ногти в его светлых волосах, и на его бледной коже — пересчитать каждый позвонок, проследить каждое ребро.

Это алкоголь, говорит она себе. Просто алкоголь и подростковая жажда секса. Она умеет быть циничной, когда хочет. Когда нужно.

Она тянется и впивается в его губы коротким поцелуем. Четким, резким, жгучим. Ничего не значащим.

И так же резко отодвигается обратно.

Мир чуть расплывается. Ромильда натягивает туфли и уходит.

На следующее утро они видят друг друга на завтраке. Малфой что-то жует, и глаза у него — как у хищника, Ромильда пьет дурацкий тыквенный сок, никогда его не любила, и не может отвести глаз. В ее голове разворачиваются картинки, одна за другой — Малфой облизывает губы, щурится, ее пальцы в его белых волосах, сплетение теней листьев на его лице.

Она коротко выдыхает, поворачивается к что-то вещающей подружке и кивает ей, и смеется глупым, подчеркнуто девчоночьим хихиканьем, от которого ей самой противно, и все равно, чувствует, чувствует всем сразу — сердцем, кожей, каждым нервным окончанием, каждой частичкой силы — Малфой думает о ней сейчас. Ощущает ее также остро и полно.

Постоянно. Постоянно так. Стоит им встретиться в коридоре, в Большом зале, где угодно. Они смотрят друг на друга, и их потряхивает от напряжения, мир в секунду становится ярче, огромнее, глубже, и хочется заглянуть в эту глубину, в эту бездну, вглядываться в ее темноту и увидеть свет, которого там не может быть.

Ромильда каждый вечер перебирает все их взгляды за прошедший день. Лежа в постели, переворачиваясь с бока на бок, сжимая руку в кулак так, что вишневые ногти впечатываются в кожу, она сортирует воспоминания, переживает каждое из них заново.

Безумие.

Он тоже — помнит? Он тоже — чувствует так? Идиотские вопросы. Невозможно ими не задаваться.

Это тянется и тянется, и она начинает мечтать о всяком. Как он подойдет к ней и поцелует ее на глазах у всех. Как он скажет ей "Доброе утро, красотка", язвительно усмехаясь. Как... Ромильде стыдно, когда она об этом думает. Это же детский сад. Это же еще хуже. Это идиотизм. Она должна быть умной, взрослой, но ей четырнадцать, и запаса цинизма не хватает. А Малфой (Драко, Драко, она ни разу не назвала его по имени вслух, но все твердит его про себя) с каждым днем бледней и напряженнее, с каждым словом — язвительнее, движения — резче и угловатее. И при встречах она стискивает зубы, глядя на его все более угрюмое лицо с плотно сжатыми челюстями. А искры между ними никуда не деваются, становятся только горячее, жгут короткими вспышками, потрескивают маленькими молниями.

Смешно сказать, но все это длится полтора месяца. Не больше.

А кажется — полторы жизни.

Еще нет снега, но уже холодно. Ромильда опять идет по берегу озера. Кутается в куртку. Листья выцвели, они серо-коричневые, и шуршат как-то по-другому.

Она идет и пытается вспомнить — на каком же это дереве сидел тогда Малфой? На этом? Или на том?

Нет, кажется, это оно.

Ромильда чувствует себя глупо, пока разувается, снимает гольфы, засовывает их в туфли и лезет на дерево. В юбке чертовски неудобно. Наконец она устраивается на ветке, свешивает босые ноги, опирается спиной на ствол.

Мысли Ромильды скачут, как тушканчики, глаза закрыты, ей — в кои-то веки — спокойно, хоть и тяжело. И тут она слышит чьи-то шуршащие шаги.

Она смотрит... Ну конечно...

Он все ближе к дереву, смотрит только себе под ноги, на взлетающие и падающие от его пинков листья.

Ромильда закусывает ярко-накрашенную губу и загадывает — если он ткнет пальцем дерево... если...

Малфой подходит и тыкает в ствол своим бледным длинным пальцем. В соседнее дерево. Ромильда не может сдержаться и громко хохочет.

— Знакомься, дерево, — говорит она, — это Драко Малфой, и у него склероз.

Малфой вскидывает голову — острый подбродок, длинный нос, серые глаза.

— У кого еще склероз, Вейн. Ты не на том дереве. Спрыгивай, — говорит Малфой нетерпеливо и приказывающе.

Ромильда жмет плечами, спрыгивает, выпрямляется, прислоняется к дереву. Наклоняет голову и смотрит на Малфоя. Тянет, копируя его интонации:

— Драаако...

Малфой делает к ней стремительный шаг и целует.

Все мысли бабочками разлетаются в разные стороны. Трещины на коре впиваются в спину, губы горят, Ромильда дышит быстро и поверхностно.

— Мы вместе? — спрашивает она. Это единственное, что важно. Она согласна даже хранить это в тайне. Малфой горько качает головой.

— Без шансов. Без вариантов.

Это так неожиданно и больно, что Ромильда не может дышать, словно она упала с большой высоты.

— Это... не относится к тебе, — говорит Малфой и откидывает челку назад, так что глаза кажутся открытыми и беззащитными.

Он совсем рядом, думает Ромильда, так близко...

— Я найду тебя... потом, — говорит он уверенно.

Когда — потом? Ромильда не спрашивает вслух.

— Жди меня, Вейн.

Малфой коротко целует ее и уходит, не оборачивась. Ромильда смотрит на свои босые ноги на блеклой осенней траве и понимает, что нашла, куда выплеснуть всю свою силу.

Ожидание.