Да воздастся вам по грехам вашим (джен)

«...смотри, чтобы не надломилось сердце твоё и не забыл ты Господа, Бога твоего...»

Superbia

В серых небесах Литтл-Хэнглтона взрывалось солнце. Последними закатными лучами болезненно и злобно

В серых небесах Литтл-Хэнглтона взрывается солнце. Последними закатными лучами болезненно и злобно раскидывается над кронами деревьев, над кладбищенским мрамором и тусклой жестью крыш. Напарываясь на покосившийся крест благонравной часовни, солнце последним взмахом света выносит на дорогу юношу и закатилось, оставив после себя духоту и дымный след сумерек...

...Пыльно...пыльно...пыльно...

Юноша медленно идет по английскому газону, классике стиля, распустившейся перед каждой кирпичной стеной Литтл-Хэнглтона. Трава покорно мнется под изношенными ботинками, старыми, дешевыми, но блещущими невыносимой трескучей аккуратностью. Впереди, на холме, высится старый особняк, медленно оседающий вниз по склону. Недавно выбеленные стены, сверкающие чистотой, ловят последние отголоски яростных солнечных бликов, ловят и смотрят с холма, будто истекающие алой звенящей кровью.

Юноша нервически улыбается и стирает холодный пот со лба. Душные, мертвые местечки старой Британии, как же слабы они, как первыми падут под его силой, под его мощью и светом, до того слепящим, что он будет казаться самой тьмой! Сколько шагов он прошагает до белеющих впереди стен, сколько драгоценных капель пота упадут в эту траву, пока он придет к своей цели, сколько спящих тел из-под раскаленных крыш ляжет к его ногам?... Том Марволо Риддл, без имени и рода, без отца и мраморных плит за спиной, великий и невыносимо прекрасный, он шел, сминая подошвами жухлую траву засушливой земли. Шаг за шагом он плел прочные канаты из человеческих душ, строил лестницу, скрепляя измученные тела их же страданиями, безмолвными выкриками и отданными за смерть воспоминаниями. А в основании этой лестницы, сплетая мертвые руки, лежат те, кто дал ему жизнь.

Он входит в пределы кропленых солнечной кровью стен, оставляет пыльные следы на старых, протертых коврах, а в гостиной его уже ждут, ждут гостя нежданного, хватаясь за старую девятимиллиметровую "Беретту", прислушиваясь к незнакомым шагам сына и внука. Высокая сухая женщина просит повременить и сама идет навстречу красивому и аккуратному юноше, так похожему на ее сына, а за прямой уставшей спиной падает на цветастый ковер ее кровь и плоть, сама ее жизнь, падает, широко распахивая глаза...

...и не забыл ты Господа, Бога твоего... — шепчет гордая праматерь первого греха, взмахивая к светлому потолку старчески-редкие ресницы.

Рамы с треском распахнулись. Риддл-младший — и теперь уже последний — идет к окну, вдыхая пыльный воздух деревушки, и влажным языком проводит по соленым треснувшим губам.

17.06.08