Забыть нельзя вспомнить (гет)

* * *

Гермиона Грейнджер, споткнувшись на пороге, ввалилась в собственную квартиру. На девушке было длинное вечернее платье, а в руках она держала перевязанный красной лентой лист пергамента и наполовину опустошённую бутылку вина. Неуверенно ухватившись за косяк, она оглядела скромную обстановку мутным расфокусированным взглядом. Определив цель — заваленный книгами и исписанными листами бумаги и пергамента диван, она, оттолкнувшись от косяка, добрела до него шаткой походкой, взмахом руки отправила свои записи в недолгий полёт по комнате и плюхнулась на освободившееся место. С подоконника соскочил до сего момента дремавший там книзл и, укоризненно мяукнув, подбежал к хозяйке, с разбегу прыгая к ней на колени.

— Я пьяная, да... Напилась вот... — забормотала Гермиона, рассеяно гладя Живоглота по длинной рыжей шерсти. — Кстати, да! Можешь меня поздравить. Я вот! — Она развернула перед носом фамилиара пергамент. — Это диплом, ага. Я теперь дип... дипломир-р... Вот, читай! — ткнула она пальцем в тиснёную золотом надпись на дипломе — «Целитель». — Лекарь душ магических... хи-хи-хи! Представляешь, Живоглотик, я буду впр... хи-хи-хи! Вправа... хи-хи-хи... вправлять мозги людям. Ну согласись же, что это смешно! — Гермиона, опровергая свои слова, внезапно перестала хихикать и, прижав книзла к себе, потёрлась щекой о пушистую шерсть. — Только ты да, пожалуй, ещё Гарри знаете, что мне самой их давно надо вправить...

* * *

— Хорошо. Я могу приступать?

Вопрос молодого коллеги застал целителя Януса Тики врасплох. На столь быстрое согласие он не рассчитывал и, уже приготовившись к длительным препирательствам, припас на этот случай парочку остроумных каламбуров и несколько особо хлёстких цитат великих целителей прошлого. Даже обидно, что не удастся блеснуть ими перед такой знаменитостью, как Гермиона Грейнджер. До того момента, как молодой дипломированный специалист не переступил порог его кабинета, ему приходилось видеть мисс Грейнджер только на снимках «Ежедневного пророка». Народ чрезвычайно интересовали судьбы юных ветеранов, и практически в каждом выпуске появлялись статьи, рассказывающие о мирной жизни Гарри Поттера и его друзей. Конечно, Мальчику-который-выжил, особенно с его новой скандальной профессией, по частоте появления на полосах различных изданий конкуренцию вряд ли кто мог составить. Но в частности ему, Янусу Тики, было не очень интересно читать о похождениях зарвавшегося спасителя, а вот жизнь его боевой подруги волновала целителя гораздо сильнее. Он заинтересовался её судьбой, когда узнал, что эта одаренная волшебница, получившая приглашения от всех магических университетов Британии, выбрала Школу целителей и именно по направлению, в котором специализировался сам Янус. Он был прекрасно осведомлён о её невероятных успехах в учёбе. А теперь Тики увидел Гермиону Грейнджер воочию, и эта картина ему совершенно не понравилась. Уставшее бледное лицо без следов макияжа, которое казалось особенно серым на фоне яркого лимонно-жёлтого халата, строго поджатые губы, глаза с ничего не выражающим равнодушным взглядом... Совсем не так должна выглядеть красивая двадцатитрёхлетняя девушка!

Янус Тики ожидал некоторого оживления, когда заявил Гермионе, что её пациентом будет Люциус Малфой. Он думал, что она начнёт возмущаться, возражать, просить дать ей кого-нибудь другого, но и тут мисс Грейнджер его удивила. «Хорошо. Я могу приступать?» Нет, каково, а? После всего того, что ей пришлось перенести, она так спокойно собирается приступать к лечению одного из ближайших соратников Волдеморта.

— Может, вы не так расслышали имя пациента? — вкрадчиво поинтересовался Янус Тики, гипнотизирующим взглядом всматриваясь в лицо Гермионы. — Я собираюсь доверить вам лечение Люциуса Малфоя.

— Вот и замечательно, что доверили. Я уже изучила все дела ваших пациентов, и случай мистера Малфоя показался мне довольно интересным, — сухо проговорила девушка, даже не пытаясь отвести взгляд. Чуть изогнув губы в усмешке, она добавила: — Если вас смущает столь быстрое согласие на такого неприятного пациента, вы захотите усмотреть в этом некий умысел с целью навредить Мал... мистеру Малфою и тем самым отомстить за всё причиненное им зло, то спешу вас уверить — напрасно. Прошлое мистера Малфоя занимает меня куда меньше, чем его настоящее. Его амнезия весьма любопытна, и я благодарна вам за оказанное доверие.

— Ну что же, целитель Грейнджер, раз вы полны энтузиазма, то позвольте проводить вас к вашему пациенту.

* * *

Янус Тики сразу понравился Гермионе. Его смешливое добродушное лицо располагало к себе, а седые виски и внимательный умный взгляд глубоких карих глаз внушали доверие. Едва приступив к своей новой работе, Гермиона первым делом изучила истории болезней пациентов целителя Тики, занимающегося исключительно магами, по тем или иным причинам потерявшими память. И случай Люциуса Малфоя действительно показался ей наиболее занимательным. Вначале она даже не знала, что читает именно его историю болезни, поскольку просто не обратила внимания на имя пациента, сразу же перейдя к анамнезу. Случай её увлек — будет любопытно поломать голову над тем, от чего уже отреклись лучшие целители мира. Только после того, как она увидела список из более чем пятидесяти весьма уважаемых и, что самое главное, весьма дорогих целителей, у которых данный пациент проходил обследование, она удосужилась взглянуть на имя человека, чья семья не пожалела целого состояния ради его выздоровления.

Люциус Малфой. Ну конечно. Они же разбирали его случай на семинарах. Его амнезия уже стала нарицательной, наряду с амнезией Гилдероя Локхарта. И если у последнего шансов на полное восстановление, увы, не было, то случай Малфоя не представлялся таким уж безнадёжным. Его амнезия, в отличие от случая Локхарта, потерявшего память в результате мощнейшего «Обливиэйта», к тому же сильно искажённого, поскольку было выпущено из неисправной волшебной палочки Рона Уизли, являлась следствием... Рона Уизли... Рон... Смежив веки, Гермиона ясно увидела картину, ставшую самым большим кошмаром в ее жизни: Рон, первым заметив Руквуда, отталкивает Фреда, но сам оказывается под обломками рухнувшей стены... Рон! Рон! Рон! Рон! Рон!!! Стоп, истерика. Соберись, девочка. Мы же это уже пережили, да? Все слезы уже выплаканы. Время лечит и все дела, верно?.. Проревев в архиве некоторое время, Гермиона закапала в глаза капли из приготовленного на подобные случаи фиала и вновь вернулась к работе.

Итак, Люциус Малфой потерял память вследствие диффузного аксонального повреждения головного мозга — он не совсем удачно аппарировал на проезжую часть маггловского Лондона и банально попал под автобус. Очнувшись после практически полугодовой комы, невольный участник ДТП (ставший, к счастью, единственной жертвой этого самого происшествия) не мог вспомнить ничего из своего прошлого. У него сохранилась способность воспринимать непосредственную и промежуточную информацию, но его прошлого, вплоть до самых ранних детских воспоминаний, для него уже не существовало. Физически Малфой восстановился быстро, в чём ему помогла сильная магическая аура. В течение довольно короткого промежутка времени — всего лишь три месяца — он заново научился ходить, говорить, читать, писать, самостоятельно себя обслуживать. Он прекрасно сохранял всю новую информацию; всё, произошедшее с ним с момента выхода из комы, он помнил досконально, но вот вспомнить какое-либо событие, случившееся до травмы, он не мог. Ни сын, навещавший отца раз в неделю, ни жена, приходившая ещё реже, не смогли пробудить в нём и малой толики воспоминаний. Люциуса Малфоя обследовали все известные целители мира, но безрезультатно. Последние два месяца Малфой-старший наблюдался у Януса Тики. Целителю удалось заново научить мага колдовать, восстановив в его памяти более трети школьного курса чародейства, также Малфой довольно быстро вспомнил когда-то изученные им французский, немецкий и гоблинский языки. Но личные воспоминания по-прежнему были спрятаны глубоко внутри его сознания, и все известные способы восстановления памяти не возымели никакого действия.

По словам Януса Тики, которые до него подтвердили более половины обследовавших Малфоя целителей, дело было не только в тяжёлой черепно-мозговой травме. Пациент сам, чисто на подсознательном уровне, не хотел ничего вспоминать, непроизвольно блокируя любые попытки разбудить его память. Тут Гермиона не смогла удержаться от язвительной ухмылки. Будь у неё такое сомнительное прошлое, она бы тоже предпочла о нём забыть. Приписка «бывший» к страшному слову «Пожиратель смерти» ничуть не умаляла его вины пусть не перед судом, но перед обществом точно. Малфой уже не расхаживал гоголем по Министерству магии и перестал появляться в Косом переулке. В семье у него тоже не всё ладилось. После террора Волдеморта, которому, с его молчаливого согласия, подверглась его семья, влияние и власть над женой и сыном утратили свою силу. До Гермионы доходили слухи, что Нарцисса наставляет мужу рога с новым министром и потихоньку собирает документы на развод. Ну а уж новость о том, что Драко Малфой без согласия отца обручился с Асторией Гринграсс, девушкой далеко не самых чистых кровей, к тому же запятнавшей себя откровенными снимками в мужских журналах, до сих пор не сходит с полос печатных изданий, хотя с момента помолвки прошёл уже год. Злые языки судачили, что это окончательно свело с ума Люциуса Малфоя, и он решил покончить счёты с жизнью на маггловской магистрали.

Ни в какую попытку суицида Гермиона, конечно, не верила — не тот человек был Малфой, чтобы так быстро сломаться. Скорее всего, он и правда просто ошибся при аппарации. Такое иногда случается, даже она пару раз промахивалась. Но вот то, что он сам, на бессознательном уровне, блокирует собственную память, не желая вспоминать свою никчемную жизнь, было очень похоже на правду. И для того, чтобы пробить эту ментальную защиту, нужно будет приложить немало усилий. Сложность поставленной задачи только подогревала интерес Гермионы к старшему Малфою. Она ничуть не лукавила, когда сказала Янусу Тики, что у неё нет никаких личных счетов с Люциусом Малфоем. Для неё он не более чем пациент. Её первый пациент. И желание проявить себя как врач, вылечить человека, на котором поставили крест лучшие целители мира, затмевало весь негатив, связанный с фамилией Малфой. Это всего лишь человек, чьё лечение доверили Гермионе Грейнджер, молодому и подающему большие надежды целителю, чей незамыленный взгляд позволит увидеть то, что могли упустить её гораздо более опытные коллеги, и попробовать новую, свою собственную методику.

* * *

— Вот, мисс Грейнджер, палата мистера Малфоя. Прошу, — распахнув перед девушкой лакированную дверь, целитель Тики немного отступил, пропуская Гермиону внутрь. — Будет лучше, если вы сами познакомитесь со своим пациентом. Я только помешаю. Удачи, юная леди!

Гермиона решительно шагнула в палату и огляделась. В помещении находилась только одна кровать, но она была пуста. У окна, спиной к ней, стоял высокий мужчина и задумчиво барабанил по стеклу длинными нервными пальцами. Несмотря на непринуждённость позы и легкомысленность выбиваемого ритма, по длинным белокурым волосам, перехваченным у основания шеи чёрной шёлковой лентой, Гермиона поняла, что перед ней Малфой. Решив начать с приветствия, она поздоровалась:

— Добрый день, мистер Малфой.

Никакой реакции не последовало, и уязвленная девушка, быстро преодолев разделяющее их расстояние, тронула своего пациента за плечо, повторив приветствие. Мелодия пальцев сразу умолкла, и, быстро опустив руку, Малфой обернулся, на ходу сдирая с ушей наушники. Хотя наушниками это новейшее магическое приспособление назвать можно было лишь с большой натяжкой. Выглядели они как два полушария, которые с помощью простейшего заклинания прикреплялись к ушам. Никакие носители информации к этим наушникам не требовались. Они действовали по принципу Омута памяти, храня в себе услышанные ранее и полюбившиеся песни.

— Простите, целитель... — сделав небольшую паузу, Малфой остановил взгляд на груди вошедшей и, прочитав указанную на бедже фамилию, закончил: — Грейнджер. Не расслышал.

И уже после этих слов он более пристально посмотрел на девушку, медленно пройдясь взглядом от носков её теннисных туфель до небрежно растрёпанной челки.

Иронично улыбнувшись, Малфой немного наклонил голову набок и, почесав кончик носа указательным пальцем, произнёс: — Новенькая? Еще один светоч, который рвётся в бой, жаждет утереть нос всем именитым предшественникам и во что бы то ни стало вернуть мне память?

Гермиона не менее пристально и с почти детским любопытством принялась рассматривать Люциуса Малфоя, отмечая некоторые произошедшие с его внешностью перемены. Первое, что бросалось в глаза, — это взгляд. Из преисполненного высокомерием и всегда чем-то недовольного он стал более мягким, пытливым и даже смешливым. Впрочем, не только взгляд — смягчились все черты красивого породистого лица аристократа, делая его чрезвычайно обаятельным. Но эти изменения не произвели на Гермиону особого впечатления. Она лишь отметила их для себя как факт.

— Совершенно верно, мистер Малфой. Я ваш новый лечащий целитель.

* * *

Рёв моторов пары сотен мотоциклов заглушал все другие звуки, кроме разве что звучавшей на пару децибелов громче музыки: выступала популярная в узких кругах панк-группа «Шарахнутые Ступефаем». Сцена располагалась в самом центре большого мотодрома. Гермиона, взобравшись на верхний ряд, принялась вырисовывать волшебной палочкой надпись: «Гарри, я тут», которая сразу же засветилась неоном у неё над головой. Пририсовав к надписи стрелку, указывающую точно на свою макушку, экс-гриффиндорка стала с интересом наблюдать за шоу летающих мотоциклов. Среди этих безбашенных отморозков, выделывающих невероятные трюки в воздухе и на земле, был и её лучший друг Гарри Поттер.

Судьба упорно направляла его на путь героя, и после победы над Волдемортом перед ним распахнула свои гостеприимные двери Школа авроров. Думать о том, что Гарри выберет именно эту опасную и увлекательную работу, было как само собой разумеющееся. К тому же он сам, ещё учась на пятом курсе и готовясь к сдаче СОВ, изъявил желание стать аврором. Однако после окончания школы Гарри внезапно передумал и своё поданное заявление из Школы авроров забрал. Он устал быть героем, но при этом не перестал любить риск и приключения, поэтому избрал для себя не менее опасную и увлекательную профессию мотогонщика. Он успешно стартовал на британском чемпионате, заняв на нём сразу четвертое место — для дебютанта, только недавно освоившего магический мотоцикл, это было более чем невероятное достижение. Уже на последующем европейском соревновании Гарри вошёл в тройку лидеров, а за последний год он умудрился собрать у себя все призовые кубки самых престижных чемпионатов, ни разу не уступив лидерство. Люди по-разному отнеслись к выбору профессии национального героя. Безусловно, он обрёл немало поклонников, выделывая в воздухе абсолютно невозможные трюки. Но находились и те, кто осуждал Гарри, считая, что победитель Волдеморта напрасно рискует жизнью, занимаясь никчёмным делом, и что маг с такими способностями мог бы более рационально использовать свой дар, служа во благо обществу, а не потешая толпу опасными финтами на мотоцикле...

— Не заскучала, детка?

Голос раздался над самым ухом Гермионы, и, непроизвольно вздрогнув, она обернулась. Гарри, облачённый в удобную короткую куртку из кожи и рваные джинсы, завис в воздухе на мотоцикле, протягивая ей руку.

— Прокатимся?

Вскочив ему за спину и крепко обняв за талию, Гермиона прижалась к его куртке и зажмурилась от страха, вновь собираясь испытать щекочущее нервы ощущение полёта. Зная, что долго находиться в воздухе подруга не может, Гарри быстро облетел мотодром и стал снижаться, едва завидев дорогу. Они остановились возле небольшого уютного кафе, которое оба очень любили, и, заняв место у окна, наконец смогли нормально поговорить.

— Ну, рассказывай, Гермиона, как прошёл первый рабочий день? Или «Гермиона» уже не прокатит и к тебе теперь надо обращаться «целитель Грейнджер»? — Гарри тихо рассмеялся, едва успев отдёрнуть руку, по которой его захотели шлёпнуть.

— Я тебе дам — «целитель»! — подруга весело улыбнулась, на миг став прежней девчонкой, которую Гарри однажды встретил в вагоне «Хогвартс-экспресса» ровно двенадцать лет назад. — Впрочем, я могу предоставить тебе возможность вполне оправданно называть меня целителем, скажем, недельки две. Ты же сам жаловался на усталость — последний год был богат на события: три золотых кубка, сотни подружек, миллионы поклонниц... Не хочешь отлежаться в Мунго?

— Прости?.. — удивился Гарри. — Только ты можешь шутить с таким умным видом, будто раскрываешь все предпосылки гоблинских восстаний.

— Ну почему сразу шутить? Я вполне серьёзно. Мне нужна твоя помощь.

— Да не вопрос. Ты же знаешь — только свистни. Что я могу для тебя сделать?

— Я же уже сказала: полежать недельки две в Мунго.

— ...?

— В одной палате с моим пациентом.

— ...???

— С Люциусом Малфоем.

— Та-ак! — Откинувшись на спинку диванчика, Гарри скрестил руки на груди и вопросительно посмотрел на подругу. — Вижу, ты не шутишь. А зная тебя, бред я тоже отметаю. Признавайся, что задумала? Гермиона подалась вперёд, облокотившись о столешницу, и внимательно посмотрела на друга.

— Ты же наверняка слышал об амнезии Малфоя...

— Наверняка слышал, — усмехнувшись, кивнул Гарри.

— Так вот, с сегодняшнего дня он мой пациент.

— Иди ты!

— Сам иди. Я сегодня с ним беседовала. Слухи о том, что он придуривается и симулирует, не более чем слухи. Он реально ни черта не помнит о своём прошлом, он спокойно спит по ночам, его не мучают ни кошмары, ни угрызения совести. Ты считаешь, что это справедливо?

— Ни х@я!

— Вот и я о том же. На нём уже поставили крест, как на Локхарте. Но ты же меня знаешь: я сделаю всё, чтобы Малфой вспомнил, что натворил когда-то, и перестал спокойно спать. Впрочем, нет. Не так. Я, как целитель, обязана сделать всё возможное и невозможное, чтобы вылечить вверенного мне пациента. И тут ты как раз и сможешь мне помочь.

— И чем же это? Я ни хрена не смыслю в медицине и психологии.

— Малфой у нас один из Пожирателей, верно? А кто был у них самой большой занозой в заднице? Правильно, ты. Малфою не хватает раздражителей, особенно ярких воспоминаний, чтобы стимулировать его память. На жену и сына он вообще никак не реагирует — они никогда не играли слишком большоц роли в его жизни. Но ты, Гарри... Ты же Гарри Поттер! Да любой Пожиратель смерти в гробу переворачивается, стоит тебе только появиться на кладбище. Вот я и подумала, что полежав с Малфоем с недельку в одной палате, ты как следует его достанешь. Уж тебя-то он должен вспомнить.

— Та-ак! Кажется, моё предположение о том, что бред и ты несовместимы, было преждевременным. Ты спятила.

— Вот ещё новость! Я спятила уже давно, и тебе прекрасно известна причина... — Гермиона осеклась, заметив, как помрачнел Гарри.

Опустив глаза, он некоторое время изучал цветочный рисунок на скатерти, а потом тихо сказал: — Продолжай.

— Малфой уже второй год проводит в больнице. И самое яркое впечатление, которое он за это время получил, было недельной давности, когда одна из медсестер принесла ему магический плеер. Кстати, о медсёстрах, — Гермиона подмигнула Гарри. — Ты должен согласиться хотя бы ради них. Такое поле деятельности... Гарри сделал вид, что пропустил её последнюю реплику мимо ушей и задумчиво произнёс:

— Мотоспорт довольно травматичен. Пойду, что ли, вывалюсь из седла при свидетелях, ударюсь головой и всё на хер забуду.

— Гарри, я люблю тебя!

— Взаимно, детка, взаимно. И во что ты меня только что втянула, а?

— Медсёстры, Гарри. Такие, знаешь, молоденькие девицы в коротеньких халатиках. Думай лучше о них.

* * *

С утра Люциус Малфой находился в приподнятом настроении, и причин для этого у него было предостаточно. Во-первых, сегодня он снова увидит своего лечащего целителя — очень интересную девушку с удивительными печальными глазами. Во-вторых, его должны навестить сын с невестой. К Драко он испытывал странное неловкое чувство, перед сыном всё время хотелось за что-то извиниться, но за что именно, он, Люциус, никак не мог вспомнить. Зато общение с малышкой Асторией доставляло ему истинное удовольствие. Она была, похоже, единственная, кто ему по-настоящему радовался и с кем общение было лёгким и непринуждённым. В-третьих, сегодня смена его любимой медсестры, относящейся к нему с теплотой и дружелюбием. А вот отношение к нему остального персонала больницы было довольно сложным — его не любили. Иногда у кого-то из медсестёр или санитаров срывались крайне неприятные слова в его адрес. Дело, безусловно, было в его прошлом, но чем конкретно он насолил этим людям, Люциус сказать не мог, и это его очень расстраивало. Он просил целителей рассказать ему о том, каким человеком он был и почему видит столько негатива в свой адрес, но все они сходились во мнении, что это знание, не подкреплённое конкретными воспоминаниями, может нанести непоправимый вред его психике. Персоналу больницы и его немногочисленным посетителям было строжайше запрещено приносить ему какую-либо иную литературу, кроме художественной, а также рассказывать о войне. Ну и наконец в-четвёртых, можно назвать событие во всех отношениях невероятное: к нему ожидается подселение. О соседе по палате Люциус мечтал уже давно, но к нему упорно никого не подселяли. А сегодня, едва он проснулся, в палату вошёл санитар, левитируя перед собой дополнительную кровать. Следом за ней появилась целитель Грейнджер в компании молодого, невероятно красивого юноши с повязкой на лбу и гипсом на левой руке. Его смоляные волосы были забавно растрёпаны и острыми прядками торчали в разные стороны, делая его похожим на ощетинившегося дикобраза. Но, несмотря на столь легкомысленный вид, грусть в глазах парня была словно прямым продолжением так тронувшей накануне печали в глазах мисс Грейнджер.

— Вот, познакомьтесь, мистер Поттер, это мистер Малфой, ваш сосед по палате. Мистер Малфой, это мистер Поттер.

* * *

— Где он? Я хочу его видеть! Немедленно!!! — высокий мужской голос со знакомой манерой растягивать слова раздавался с обратной стороны двери её кабинета, и Гермиона, отложив отчёт, пошла на крики. — Целитель моего отца, где он?!

Тихо отворив дверь, Гермиона выглянула в коридор и увидела Драко Малфоя, кричавшего на медсестру Уилкс, даму уже солидного возраста и, безусловно, не заслуживающую, чтобы на неё повышал голос какой-то юнец.

— Мистер Малфой, это лечебное заведение. Здесь много тяжелобольных людей, пострадавших от рук ваших коллег, между прочим. Поэтому заткнитесь. — Поравнявшись с Малфоем-младшим, Гермиона смерила его коронным взглядом их общего знакомого профессора зельеварения.

Реакция на её слова последовала незамедлительно: Драко несколько стушевался, став бледнее, хотя, казалось, побледнеть ещё больше было невозможно.

— Грейнджер, ты? Ты что здесь делаешь? — немного справившись с собой, спросил он.

— Целитель Грейнджер, если быть точнее. А здесь я по твоей же просьбе. Ты же сам хотел меня видеть.

— Я? Хотел? Видеть? Тебя?! — Драко растерянно захлопал белесыми ресницами, после чего уголок его тонкогубого рта чуть дрогнул. — Я и правда в психушке...

— Я новый лечащий целитель вашего отца, мистер Малфой. Ко всем вопросам теперь нужно обращаться ко мне.

— Значит, гениальная идея подселить к моему отцу Поттера принадлежит тебе? Хотя кто бы сомневался! — От первоначальной растерянности Драко не осталось и следа.

— Прекрати орать, иначе я позову санитаров, тебя выведут под локотки, и ты тут вообще больше не появишься. Мистер Поттер поступил сегодня ночью со схожим диагнозом, а в связи с тем, что отделение переполнено, мной было принято решение потеснить мистера Малфоя, чему он, кстати, чрезвычайно обрадовался.

— Мой отец болен и...

— ...как его лечащий целитель, я заверяю тебя, что метод групповой терапии пойдёт ему только на пользу. Да, вот ещё что... — не удержалась Гермиона. — Тебе, думаю, известна репутация Гарри... На твоем месте я бы не оставляла невесту с ним так надолго.

Драко уже открыл было рот, чтобы возразить, но захлопнул его на последней реплике бывшей однокурсницы. Недобро сверкнув глазами, он выставил вперёд палец, словно говоря: «Я за тобой слежу» и, развернувшись, стремительно зашагал в сторону палаты. Не желая пропустить ни секунды из предстоящего шоу, Гермиона быстро последовала за ним.

Похожий на перезвон колокольчика девичий смех они услышали издали. Драко не вошёл, а ворвался в палату, практически сразу туда зашла и Гермиона, и их взорам предстала удивительная картина: Астория Гринграсс, взобравшись на спину Гарри, делала пас рукой, словно отмахивалась от чего-то. Заметив вошедших, она, ничуть не смущаясь, шлепнула Гарри по заду, призывая опустить её на пол. А потом, взмахнув длинными ресницами и кокетливо отбросив с лица выбившийся из причёски светлый локон, как ни в чем не бывало доложила: — А мы тут с Гарри объясняли Люциусу, что такое квиддич.

Тихое, едва различимое утробное рычание Драко услышала, пожалуй, только Гермиона. Быстро сжав и разжав кулаки, он передёрнул плечами и, натянуто улыбнувшись, шагнул к невесте, собственнически обнимая её за талию и при этом так посмотрев на Гарри, что будь на месте героя магической Британии человек, который абсолютно не знает младшего Малфоя, он бы мог по-настоящему испугаться за свою жизнь.

— А Гарри, я полагаю, был метлой? — целуя Асторию в щёку, спросил Драко. — Я всегда знал, Поттер, что в тебе много от дерева.

— Простите, мистер?.. Мы разве знакомы? — растерянно захлопал глазами Гарри, со смесью удивления и непонимания глядя на Драко Малфоя.

Гермиона мысленно поаплодировала актёрскому таланту друга и поспешила спрятать в рукав вырвавшуюся улыбку.

— Ой, да ладно тебе, Поттер. Кончай придуриваться, это не смешно! Квиддич он помнит, а меня, видите ли, нет.

— Да как сказать... — продолжая таращить на Драко глаза в лучших традициях Луны Лавгуд, задумчиво произнёс Гарри. — Что-то помню, что-то не помню...

Гермиона сделала судорожный вдох, чтобы сдержать рвущийся наружу смех, и, решив, что пора всем показать, кто тут главный, строго произнесла: — Мистер Малфой, я вас, кажется, предупреждала, что вы находитесь в лечебном заведении. Прошу вас с бо́льшим уважением относиться к пациентам нашей клиники, иначе вы здесь больше не появитесь.

— Драко, мне за тебя стыдно, — укоризненно покачала головой Астория, вырываясь из крепких объятий жениха. — Сейчас же извинись перед Гарри!

* * *

Гермионе, в силу её не самого лёгкого характера и раздражающей манеры знать ответы на все вопросы, было сложно общаться с малознакомыми людьми. Если бы не тот памятный случай с нападением тролля, который подарил ей дружбу Гарри и Рона, она бы, наверное, так и осталась «невыносимой всезнайкой», с которой никто не хотел общаться. Из подруг у неё были только Джинни Уизли и Луна Лавгуд, да и то лишь номинально. С Джинни она в своё время стала общаться только потому, что та приходилась сестрой Рону. Было приятно иногда пошептаться «о своём, о женском», но длительное общение с помешанной на Гарри Потере и квиддиче девицей Гермиону утомляло. С Луной они сошлись на том, что белокурая рейвенкловка была не меньшим изгоем, чем в своё время и сама Гермиона. Но мир, в котором жила Луна, был слишком специфичен и вступал в острую конфронтацию с призёмленным мировоззрением Гермионы, да и вообще... Чего уж тут скрывать: Гермиона избегала частого общения с Луной, боясь увидеть в ней одного из своих будущих пациентов.

Так или иначе, но настоящих подруг у мисс Грейнджер никогда не имелось. Ни с одной девчонкой не сумела она сблизиться так же, как в своё время с Гарри и Роном. Но сейчас, глядя на невесту Драко Малфоя, Гермиона почувствовала, что с Асторией Гринграсс она смогла бы по-настоящему подружиться. Девушка, которая была способна одним взглядом заставить замолчать Драко Малфоя и спокойно вить из него верёвки на глазах общественности, явно заслуживала этого. После возмущенного возгласа: «Сейчас же извинись перед Гарри!», Гермиона ожидала от Драко чего угодно. Даже «Авада Кедавра» в адрес «Мисс Искушение-2002» показалась бы ей вполне естественной, но никак не тот факт, что Малфой не только произнесёт слова извинения (пусть шёпотом, пусть сквозь зубы), но даже зальётся румянцем смущения, виновато посмотрев на невесту. Бесспорно, воспоминание о минуте позора высокомерного аристократа следует закупорить в фиал и потом просматривать, наслаждаясь поистине уникальным зрелищем. Гермиона раньше недоумевала, задаваясь вопросом: что может держать вместе столь непохожих (не только по положению, но по темпераменту и складу характера) друг на друга людей. Теперь она увидела, что Малфой вовсе не такой уж замороженный, каким хотел казаться. И его первые — пусть и не очень удачные — попытки быть нормальным человеком, а не ледяной статуей, лишний раз подтверждали это.

Еще некоторое время поумилявшись видом влюблённого Малфоя, Гермиона обратила внимание на его отца, на которого, к своему огромному врачебному стыду, ещё даже не взглянула, хотя посмотреть было на что. Люциус расслабленно сидел на кровати и, весело улыбаясь, смотрел на разыгранную перед ним сцену, явно наслаждаясь увиденным не меньше Гермионы. Единственное, чего ему не хватало в данное время, так это ведёрка попкорна и стаканчика пепси. Гермиона уже мысленно пририсовала столь необычные для мира магии атрибуты киномана обыкновенного, но до конца насладиться моментом ей помешал сам виновник её не в меру разыгравшегося воображения.

Люциус внезапно перевел взгляд на неё и, улыбнувшись ещё шире, мягким вкрадчивым голосом произнёс: — Уже гораздо лучше. Идём на поправку, целитель Грейнджер?

— О, вам удалось что-то вспомнить? Какой-нибудь отрывок из вашего прошлого? Что именно? — Сцены с Люциусом, жующим попкорн, моментально вылетели у неё из головы, и, на ходу извлекая из кармана халата волшебную палочку, Гермиона подошла к пациенту, намереваясь проверить состояние его памяти.

— Нет, к сожалению, тут, — Малфой постучал пальцем по темени, — по-прежнему пусто. Говоря об улучшениях, я имел в виду вас. Сегодня вы улыбаетесь.

Он ослепительно улыбнулся ей, и Гермиона, к своему большому стыду, невольно им залюбовалась: обаяние этого мага, ранее отмеченное просто как факт, накатило на неё тёплой волной, вызывая в душе давно забытые трепетные нотки чувственности.

* * *

Когда Драко и Астория ушли, Гермиона пригласила Люциуса к себе в кабинет. Учитывая, что в травме, в результате которой Малфой потерял память, магия была совершенно ни при чём, она решила опробовать на своём пациенте маггловские методы лечения амнезии, модернизировав их использованием легилименции. Для первого своего эксперимента по симбиозу психиатрии двух миров она выбрала простейший метод ассоциаций.

— Это будет больше походить на игру, мистер Малфой. Я называю вам слово, а вы сразу, не задумываясь, говорите мне первое, что придёт вам в голову. Попробуем?

— За последний год целители чего только на мне не испробовали. Думаю, хуже мне точно не станет, поэтому валяйте, экспериментируйте, — великодушно произнёс Люциус и снова ей улыбнулся, но Гермиона предусмотрительно отвела взгляд, тем самым спровоцировав своего пациента на ещё более широкую улыбку.

— Вам сейчас необходимо расслабиться и пустить меня в своё сознание, — понизив голос до полушёпота, произнесла Гермиона и направила на Малфоя волшебную палочку, но важность момента была напрочь испорчена хриплым смехом мага:

— Я-то расслаблен, а вот некоторым...

С трудом сдержавшись и не поддавшись на явную провокацию, Гермиона шумно втянула носом воздух, с лёгким свистом выпустила его из лёгких и шепнула: — Легилименс!

Люциус не лукавил, когда сказал, что расслабился. Она легко проникла в его мысли, но, помня этический кодекс целителя, копаться в них не стала. Её интересовали только те образы, которые будут всплывать в голове пациента во время сеанса...

* * *

После обеда к Гермионе зашёл Гарри и застал её сидящей за столом, заваленным листами пергамента. Гермиона поочередно хватала их один за другим, что-то отмечала, бралась за следующий. В целителя Грейнджер глазах блестел огонь азарта, а губы едва заметно шевелились. Такой увлечённой Гарри не видел её уже давно. Неужели это работа заставила его подругу снова почувствовать вкус жизни? Или дело было в чём-то (а вернее, в ком-то) другом? Решив, что его неожиданный визит может помешать Гермионе работать, Гарри собрался было тихо выйти, но девушка подняла на него глаза и ликующе улыбнулась.

— Гарри! У меня просто супер-мега-новость! Угадай, кто был первой любовью Люциуса Малфоя?

Сбитый с толку подобным вопросом, Гарри озадачено моргнул и выдал первое, что пришло ему в голову: — Минерва МакГонагалл?

Гермиона удивлённо распахнула глаза и, не скрывая разочарования, проворчала: — Ну как, скажи, как ты узнал об этом?

— Если честно, я пошутил, — ошарашенно произнёс Гарри, мотая головой. — Ты хочешь сказать... Малфой сам тебе в этом признался?!

— Именно! Он вообще сегодня был молодцом. Я даже не рассчитывала на такой успех от обычного теста. Про метод свободных ассоциаций ты слышал?

— Что-то такое мелькает на периферии сознания...

— Сегодня я сделала важнейшее открытие, которое может стоить мне учёной степени и вообще места в этой клинике... да и в любой другой тоже. Все звёзды мировой магической психиатрии — снобы. Магическое целительство — это лишь заклинания и зелья. Считается, что если магу не помогли зелья и «глупые размахивания палочкой», то всё, баста! Можно надевать саван и ползти на кладбище. Ни один светоч не удосужился изучить немагические труды в области психологии. Они даже о Юнге и Фрейде не слышали. Это просто чудовищное упущение!

— Ты хочешь сказать, что к Малфою вернулась память? Так быстро? Всего лишь благодаря психоанализу Фрейда?

— Да нет, конечно. О чём ты говоришь? При такой-то травме... Малфой ничего не вспомнил, но! — Гермиона подняла указательный палец вверх и назидательно добавила: — Пока не вспомнил. Я совместила ассоциативный приём с легилименцией и могла видеть возникающие в подсознании Малфоя образы при произнесении тех или иных слов. И его мозг выдавал такое, что сам Малфой объяснить был не в состоянии. Но это всё равно прогресс. Память не утрачена навсегда, она всего лишь очень хорошо прячется, и надо помочь Люциусу её найти.

— Что значит «мозг выдавал такое», чего не мог объяснить Малфой?

— Знаешь, вначале сеанс шел скучновато: все ассоциации, выдаваемые Малфоем, оказывались связанными с посттравматическим периодом. Это было даже трогательно. Например, на слово «пирог» он ответил «суббота», потому что по субботам в больнице подают на завтрак его любимый вишнёвый пирог. Но когда я сказала «Волдеморт», Малфой не задумываясь ответил «страх», а я ясно увидела возникший у него в голове образ Риддла. Малфоя аж передернуло, но объяснить толком, кого именно увидел, он не смог. На слово «смерть» он ответил «змея», хотя сам потом сказал, что впервые видит это животное, и почему именно оно ассоциируется у него со смертью, не сумел. Но в его подсознании возникло не просто большое тропическое пресмыкающееся — то была вполне определенная змея...

— Нагини...

— Вот именно!

— Всё это, конечно, очень интересно, но ты ещё не рассказала про МакГонагалл. Я ж подохну от любопытства, если ты не потрудишься объяснить, как связан наш декан с первой любовью Малфоя.

— А вот это весьма любопытно! Именно её незабвенный образ всплыл у него в голове при словах «первая любовь». Вот тебе и Люциус Малфой. Кто бы мог подумать, что ему нравятся зрелые женщины.

— Ну почему сразу зрелые? Когда он учился в Хогвартсе, профессору МакГонагалл было лет сорок, — Гарри лукаво подмигнул Гермионе. — Это говорит лишь о том, что Люциусу Малфою нравятся умные женщины.

* * *

Гарри находился в больнице уже второй день и не мог отделаться от странного и противоестественного ощущения симпатии к своему соседу по палате. Люциус Малфой, тот, которого Гарри знал раньше, никакой приязни не заслуживал. Но, тем не менее, к человеку, который сейчас мирно похрапывал на соседней кровати, никакого негатива он не испытывал, а даже наоборот: открытый, обаятельный, остроумный, этот новый, неизвестный ему Малфой Гарри очень нравился. В итоге случилось нечто невероятное: Гарри Поттер, Мальчик-Который-Выжил-И-Не-Раз, и Люциус Малфой, в недавнем прошлом Пожиратель Смерти и один из приближённых Волдеморта, подружились. Дав Малфою от нечего делать один из журналов о мотогонках, Гарри был вынужден потом в подробностях рассказать о своей профессии. Люциус с нескрываемым интересом слушал про мотоциклы и соревнования. И это не могло мотивироваться только тем, что последний год он мотался по больницам и практически ничего не знал о жизни за их стенами. Было видно, что эта тема его действительно захватила, и отстал Малфой от Гарри только тогда, когда тот слил ему в наушники свою любимую музыку...

* * *

Вечером к дежурству приступила Гермиона и зашла к ним в палату. Своего лучшего друга она застала сидящим на подоконнике с сигаретой в зубах, но нотация о режиме больницы так и замерла у неё на языке, стоило только ей увидеть Люциуса Малфоя. Тот валялся на кровати, закинув ногу на ногу и нацепив на уши магический плеер Гарри, и энергично тряс головой, при этом очень странно перебирая в воздухе пальцами. Если бы на месте Малфоя был кто-либо другой, Гермиона решила бы, что тот изображает игру на гитаре. Подкравшись к нему, Гермиона прислушалась к доносившейся из наушников музыке, после чего, уважительно кивнув, подсела на подоконник к Гарри. Забрав у него недокуренную сигарету, она глубоко и не без удовольствия затянулась, а затем со словами: «Курить — здоровью вредить», отправила окурок в небытие невербальным «Инсендио».

— Если бы мне кто-нибудь ещё два дня назад сказал, что я увижу «его светлость», — тихо произнесла Гермиона, подбородком указывая на кривляния Люциуса Малфоя, — прущимся от тяжёлого рока...

— ...записи которого «его светлости» любезно предоставил Гарри Поттер, — подхватил Гарри и тихо рассмеялся. — «Любезно», как ты поняла, тут ключевое слово.

— Да уж... Но Кобейн, Гарри!.. Малфою!.. Это святотатство!

— Святое для светлости... — задумчиво проговорил Гарри, иронично косясь на Гермиону. — Согласись, в этом что-то есть... К тому же, это была вынужденная мера — только музыка заставила его забыть о гонках.

— О гонках? — нахмурившись, переспросила Гермиона.

— Гарри посвятил меня в особенности своей профессии.

От неожиданно прозвучавшего вкрадчивого голоса девушка вздрогнула, инстинктивно схватив бывшего однокурсника за руку. Люциус уже не валялся на кровати, а, присев, буквально пожирал глазами своего молодого целителя. От этого пронзительного и заинтересованного взгляда Гермиона сразу стушевалась. Кроме пальцев рук, которые сразу похолодели, по всему её телу разлилось тепло, ударившее вначале в голову, отчего пунцовым огнём вспыхнули щёки, а потом постепенно тепло распространилось далее, концентрируясь и пульсируя в нижней части живота. И хоть она знала, что под халатом у неё как минимум два слоя одежды, ей нестерпимо захотелось закутаться ещё и в мантию, а для верности — и одеялом накрыться.

Сославшись на кучу недописанных бумажек и незаконченный вечерний обход, Гермиона, ругая себя за малодушие, поспешно ретировалась. А на выходе рявкнула про режим, велев своим пациентам немедленно укладываться спать. И дверью хлопнула, что было уже совсем лишним проявлением волнения. Оказавшись в пустом коридоре, целитель Грейнджер прислонилась к двери. Закрыв глаза, она прислушалась к стуку своего сердца, и его бешенный ритм ей совершенно не понравился. Да и навязчивое ощущение того, что у неё в животе порхают тысячи бабочек, тоже было не из приятных. Паразитизм какой-то.

— Это просто возмутительно — думать всякое о нём... Как будто мало того, что он мой пациент, так он ещё и Малфой... Малфой, Мерлин его по почкам!

Гермиона в бессилии топнула ножкой и уже откинула голову, чтобы как следует приложиться затылком об дверь, но, предусмотрительно сделав шаг в сторону, приложилась уже об стену. Шума меньше, а эффект больше.

— Так... Спокойно, девочка... Всё дело в затянувшемся целибате. Банальный недоебит, да и только. Завтра пойду на танцы, подцеплю какого-нибудь мачо и всю ночь буду отрабатывать на нём пятнадцатую, сорок пятую и пятьдесят девятую позы из индийского трактата. Должно отпустить. По крайней мере, на время...

* * *

Когда Гермиона закончила вечерний обход, на часах было уже десять. Проходя мимо палаты Гарри и Люциуса, она услышала за дверью смех и с трудом удержалась, чтобы не войти и к ним и снова не рявкнуть про нарушение режима. Во-первых, она не хотела опять искушать себя обаянием Малфоя, во-вторых, Гарри, в наблюдательности, а также умении делать правильные выводы которого ей не приходилось сомневаться, может всё просечь. Будет потом всячески на этот счёт иронизировать. Если уже не просёк... Мерлин, и его по почкам!

Поспешно отойдя от палаты, Гермиона решила заглянуть в сестринскую, где с удовольствием попила чаю в компании старшей сестры Уилкс и двух дежуривших студентов-практикантов, которых знала ещё по Школе целителей: Марти Робертса и Брика Шеридана, в этом году как раз заканчивавших учёбу. Вернувшись к себе в кабинет, она, несмотря на явный мазохизм со своей стороны и внезапно накатившую усталость, ещё раз просмотрела в Омуте памяти сеансы с Малфоем и стала набрасывать на бумаге план последующих действий. Вожделение вожделением, но она всё-таки целитель, а первоочередной задачей колдомедика являлось вылечить своего пациента. Теперь к врачебному азарту прибавился и личный мотив, ведь от того, как скоро она вернёт память Малфою, зависело её душевное равновесие. Став прежним высокомерным, скользким, хамоватым блюстителем чистоты крови, он уже не будет ей интересен. Да, к тому же, и сам он, вернув себе память, сочтёт свое увлечение «грязнокровкой» ужасным и наконец прекратит с ней флиртовать и излучать флюиды заинтересованности. Уж в этом-то она может и не сомневаться.

* * *

Он стоял под мощным потоком водопада. Прозрачные, сверкающие на солнце струи били его по голове, рикошетили от плеч, стекали по мускулистому безволосому торсу и сильным жилистым рукам. У него было невероятно красивое лицо. Глаза очень редкого для мужчин серого цвета смотрели прямо и буквально раздевали. Тонкий, с небольшой горбинкой нос слегка морщился от вырывающейся наружу смешинки, а на чувственных губах бриллиантами сверкали капельки воды, делая их мистически прекрасными. Он призывно улыбнулся ей и поманил рукой. Пробежавшись по пуговицам ярко-лимонного форменного халата, Гермиона стянула его с себя и, сжав протянутые к ней пальцы, шагнула к Люциусу. Его лицо оказалось так близко, что в какой-то момент стало расплываться. В этом неясном мутном тумане отчётливо были видны только губы с блестевшими на них капельками воды. Они приближались и приближались, заслоняя собою всё пространство. На обнажённые плечи девушки легли его руки и... стали сильно её трясти.

— Энервейт! Гермиона! Гермиона! Да просыпайся же ты!

Встрепенувшись, она оторвала голову от стола и, ещё не совсем понимая, что происходит, щурясь, огляделась. Это был её рабочий кабинет. Выходит, она заснула прямо за столом, а прекрасная сцена у водопада оказалась всего лишь сном... Между тем её снова кто-то встряхнул за плечи и взволнованным голосом Гарри Поттера произнёс:

— Да приди же в себя! Просыпайся! Быстро к Малфою, ему плохо!

И, схватив подругу за руку, Гарри потащил её к выходу.

Слова о Малфое быстро привели Гермиону в чувства и, спеша за Гарри, она на ходу стала задавать ему вопросы: — Что с ним? Приступ?

— Сейчас сама увидишь, — сквозь зубы проговорил Гарри, почему-то свернув в противоположную от палаты сторону, направляясь к комнате медперсонала.

— Куда ты меня тащишь? Где Малфой? Что вообще происходит?

— Я тебе потом всё объясню, — ответил Гарри и распахнул перед ней комнату отдыха младшего медицинского персонала.

— О боже...

В помещении, оглушённые, скорее всего, «Петрификусом Тоталусом», лежали Робертс и Шеридан, в углу, связанная магическими путами, зло таращила глаза старшая сестра Уилкс. А в самом центре комнаты, под защитным полупрозрачным куполом, скрючившись, лежал Люциус Малфой. Кусая костяшки пальцев, он тихо подвывал и бился головой об пол. Возле него валялся опрокинутый Омут памяти с разлившимся лёгким белым туманом чужих воспоминаний.

— Фините Инкантатем, — шепнул Гарри, направив палочку на купол, и Гермиона кинулась к Малфою.

Опустившись на пол, она просунула руку ему под голову и положила её на свои колени, не дав Малфою возможности ещё раз ударится. Сжав его кисть с искусанными пальцами, она низко склонилась к его лицу, шепча что-то ласковое, успокаивающее. Люциус перестал трястись, и его метавшийся из стороны в сторону взгляд остановился на её лице. Покрасневшие и блестевшие от слёз глаза посмотрели на неё затравленно и обречённо.

— Это я их убил... их всех... я убил... я...

Ответить Гермиона не успела, так как в комнату ворвалось сразу с десяток людей в алых мантиях.

— Этих, — указал Гарри на лишённых возможности сопротивляться целителей. — Мы, если вы не против, уведём отсюда Малфоя. Ему срочно требуется помощь целителя.

* * *

Дав Люциусу успокаивающее и зелье сна без сновидений, они с Гарри уложили его на кровать. Подойдя к окну, Гарри полез в карман халата за сигаретами. Гермиона заметила, что его пальцы слегка подрагивают.

Нервно затянувшись, он выпустил сизое облако дыма и заговорил: — Мы проболтали с Люциусом где-то до полуночи. Меня уже изрядно клонило в сон, и я не заметил, как заснул, но проснулся от странного тревожного ощущения. Не обнаружив в палате Малфоя, я совсем обеспокоился и пошёл его искать. Ноги сами привели меня к сестринской. От неё за километр разило магией. Просканировав дверь и обнаружив на ней заглушающее и запирающее заклятие, я несколько растерялся. Очень хотелось туда войти, но, с другой стороны, там могли просто запереться двое влюблённых. Тогда я пошёл искать Малфоя дальше, даже к тебе заглянул, но ты спала, и я не стал тебя будить. Обойдя весь этаж, я вновь вернулся к сестринской и, уже особо не церемонясь, снял запирающее и вошёл... Гермиона, это был какой-то кошмар! Робертс и Шеридан, выворачивая Малфою руки, силой удерживали его над Омутом, а Уилкс зачитывала ему имена и возраст жертв войны. Они были так увлечены экзекуцией, что не заметили меня. Я оглушил их и вытащил Малфоя из Омута. Говорить он уже не мог, только хрипел и всё твердил: «Это не я сделал, это не я сделал, это не я, не я, не я...» А потом вдруг как рванёт к окну. Я его едва успел перехватить, иначе сиганул бы вниз. Заключив его под купол, я заглянул в Омут. Гермиона, они собрали туда воспоминания сотни очевидцев! Пытки, убийства, изнасилования... Я отправил Патронуса в Аврорат и к тебе, а потом снял «Петрификус» с Уилкс и допросил. Она особенно и не сопротивлялась. Говорила очень зло и откровенно, явно чувствуя свою правоту. Да она и не раскается никогда: в войне она потеряла дочь и мужа, и видеть каждый день «счастливо улыбающегося и радующегося жизни “Пожирателя”» было для неё сущей пыткой. Вместе с Робертсом и Шериданом — их война сделала сиротами — они собрали воспоминания жертв войны и решили устроить Малфою «шоковую терапию, ткнув его носом в собственные злодеяния». Я говорил с ней уже минут десять, к тому времени ты должна была подойти. Наверное, я настолько выразительно поглядывал на дверь, что Уилкс, заметив это, заявила, что вечером они накачали тебя снотворным и ты проспишь до утра. Люциусу становилось хуже. Он рыдал, нет, выл и бился в истерике. Не дожидаясь авроров, я кинулся к тебе. Дальнейшее тебе известно...

— Что с ними будет, как думаешь?..

— Ничего не будет. Работу Уилкс, разумеется, потеряет, но пенсию ей сохранят. Ребят исключат, наложив запрет на целительскую практику. Это, скорее всего, максимум, что им грозит. Мы все жертвы в этой войне, она всех коснулась. Каждый учится снова жить, но не у всех получается. Вот у них не получилось, сорвались... Гермиона, — тихо, но уверенно добавил Гарри, — он не оправится от этого. Как ты там говорила: «Знание, не подкреплённое конкретными воспоминаниями, может нанести непоправимый вред его психике»? Так вот, уже нанесло. Если не ты, я сам это сделаю...

— Нет, я сама, — сказала Гермиона, смаргивая навернувшиеся на глазах слёзы, и направила на спящего Малфоя волшебную палочку. — Обливиэйт...

* * *

После разговора Гарри и Гермиона долго сидели молча, каждый был погружён в свои собственные мысли. Они устроились на широком подоконнике и, невербально воя на Луну, беспрестанно курили. Первым тишину нарушил Гарри, Гермиона даже вздрогнула от неожиданно прозвучавшего сиплого голоса.

— Гермиона, а скажи-ка мне, как часто у вас тут совершаются побеги?

— За всю историю зафиксировано всего девять инцидентов. А почему ты?.. — Она осеклась и внимательно посмотрела на друга. — Гарри?..

— Ты не хочешь этого знать, поверь мне.

— Так, мне кажется, я уже знаю, только вот зачем тебе это? Ты не обязан постоянно всех спасать. К тому же, таких, как Малфой. Тем более что сейчас он даже хуже ребёнка. Он ничего не знает о жизни за стенами...

— В этом и проблема. Он же тут как в тюрьме! Малфой, конечно, не агнец небесный, он много чего натворил и должен будет ответить за содеянное перед законом. Но прежде он должен помнить и чётко знать, за что именно понесёт наказание. А здесь его сломают, неужели ты не понимаешь? Сегодня Уилкс, завтра найдётся ещё кто-то... Удивительно, что на него не напали раньше. Ты же видишь, в больнице ему не становится лучше. Он ни черта не может вспомнить. За всё время лечения ни одного — даже самого крохотного! — воспоминания! Ему нужна встряска! Не «шоковая терапия», которую ему устроили, а эмоционально-положительная встряска. Если бы ты знала, с каким восторгом он слушал про гонки! Я мог бы взять его на соревнования, познакомить с ребятами. Посадить на мотоцикл, в конце концов. Ему нужны новые впечатления. Тогда его мозг оживёт. Как вы, светилы, сами до этого не додумались?

— Он был под следствием, когда с ним случился тот несчастный случай. Аврорат пошёл больнице на уступки, разрешив оставить его здесь, а не в тюремном лазарете. К тому же, сумасшедших, вроде Уилкс, везде хватает.

— Я буду рядом. Со мной его не тронут. Я могу взять его в Чехию, там на днях стартует байк-фестиваль. Я у них почётный гость.

— А что потом, Гарри? Что ты будешь делать, если он всё вспомнит? Он же лично пошлёт тебя ко всем чертям и даже «спасибо» не скажет.

— Тогда я абсолютно на законных основаниях и с чистой совестью сломаю ему челюсть, — просто ответил Гарри, даже и не думая улыбаться. Гермиона отвернулась от друга и, задумчиво глядя на мирно спящего Люциуса, стала говорить:

— На завтра я договорилась о встрече с Гилбертом Лернером. Это известный психиатр, учёный с мировым именем. Сам он сквиб, о магическом мире ему всё известно, и он с радостью согласился на консультацию. Проживает он в Белфасте, я попрошу у мистера Тики разрешение оставить Люциуса в его клинике на неделю. Под свою ответственность, разумеется. Я постараюсь найти слова, чтобы убедить его, что в случае Малфоя ему поможет только не магическое лечение. Но в Белфаст мы не поедем, зависнем в Чехии. — Гермиона наконец улыбнулась и вопросительно взглянула на Гарри.

— А твой Лернер — он не настучит на нас Тики?

— Лернер? Какой Лернер? Ах, Лернер! Он будет каждый день отправлять мистеру Тики сову с отчётами.

— «Империо»? — удивлённо выдохнул Гарри.

— Ну зачем же так кардинально? Тут хватит и «Конфундуса».

— Я тебя обожаю!

— Взаимно, детка, взаимно. И во что ты меня только что втянул, а?

Гермиона не видела улыбку Гарри, вызванную дословным воспроизведением его собственных недавно сказанных слов, так как не могла найти в себе сил, чтобы оторвать взгляд от Люциуса Малфоя, безмятежно улыбающегося во сне и даже не представлявшего себе, в какую авантюру его собираются втянуть два отчаянных гриффиндорца.

* * *

На то, чтобы убедить Януса Тики в целесообразности поездки в Ирландию к доктору Лернеру, ушло не больше пятнадцати минут. Ведущий целитель был на редкость сговорчив и доверился интуиции своего молодого коллеги. Сказать, что Люциус обрадовался предстоящему отъезду (Гарри уже нашептал ему, что будет учить его езде на мотоцикле), — это значит промолчать вовсе. Таким воодушевленным и возбуждённым Гермиона его ещё не видела. Малфой летал от счастья, и экс-гриффиндорка сокрушённо подумала о том, что если бы не её неконтролируемый страх полётов, то и она уже давно бы изучила это сложное левитационное заклинание. Восторженная улыбка и горевшие азартом глаза на лице такого человека, как Люциус Малфой, явно выдавали то, что он был «немного не вполне». И если при его больничном наряде подобное выражение лица смотрелось почти уместно, то в сочетании с роскошной, расшитой серебряными позументами и отороченной соболем выходной мантией, которую Люциусу вручили на выходе из больницы, оно стало просто вызывающим, если не сказать больше. Не пристало столь презентабельному господину смотреть на мир глазами предвкушающего рождественское чудо ребенка.

— Срочно переодеваться, — резюмировал Гарри, оценивающе посмотрев на Люциуса. — Тебя поколотят, явись ты таким франтом на фестиваль.

На выходе из больницы, взяв Гермиону и Люциуса за руки, Гарри аппарировал их на крыльцо особняка Блэков на площади Гриммо. Дом встретил их громогласными воплями нарисованной в полный рост уже немолодой женщины, ненавидяще смотревшей на них с портрета на стене. Её ставшая уже привычной речь об отребье и осквернителях крови внезапно смолкла, стоило Вальбурге увидеть за спинами «порождения порока и грязи», одетого с иголочки лорда Малфоя.

— Люциус, душа моя, безумно, безумно рада встрече! Как поживает моя дорогая племянница?

— Какая эмоциональная старушка! Ярко выраженный лабильно-аффективный тип личности, — глянув через плечо на Гермиону, весело сказал Люциус.

Никто не знает, на каких именно словах Малфоя — на «эмоциональной старушке» или «лабильной аффективности», но после реплики Вальбурга Блэк онемела и больше ни разу не потревожила гостей своими криками. Друзья в немом восхищении уставились на укротителя портрета-вопиллера, наслаждаясь воцарившейся в холле тишиной.

Первой опомнилась Гермиона, шутливо пожурив Малфоя: — А я всё думала, кто же стащил у меня из кабинета учебник по психологии! Даже на мистера Тики грешила. Люциус, тебе не стыдно?

— Да, Люциус, — подхватил шутливый тон подруги Гарри, — и как тебе только не стыдно? Ограбил своего целителя, нахамил миссис Блэк...

— Ограбил? Нахамил? Кто? Я?!. — не остался в долгу Малфой. — Не помню. У меня, наверное, амнезия...

С хохотом они все ввалились в гостиную, и Гарри стал подталкивать Малфоя к лестнице, ведущей на верхние этажи.

— Гермиона, ты пока сходи на кухню, поставь чайник, а мы сходим с Люциусом наверх, подберём ему подходящий предстоящему событию наряд.

Девушка уже успела дважды вскипятить чайник и наделать целую гору бутербродов, когда на кухню зашёл Гарри. — Гермиона, тебе сейчас лучше присесть — зрелище не для слабонервных.

Сразу после этих слов на кухню вошёл Люциус, встретив которого в этот момент на улице, Гермиона нипочём бы не узнала. При помощи простейшего косметического заклинания на лице Малфоя был создан эффект недельной небритости. Но не это делало его неузнаваемым. Всё дело было в наряде. Повязанная на пиратский манер пёстрая бандана, спортивная куртка из мягкой овечьей кожи, ярко-оранжевая майка, джинсы и чопперы — этот, казалось бы, вполне обыденный наряд рядового байкера совершенно изменил облик Малфоя. Но, пришлось признать, даже в этой одежде Малфой был чертовски привлекателен и обаятелен, а диковатость его образа добавила еще пару сотен галлеонов в копилку его сексуальности.

Разливая чай, Гермиона положила себе в чашку целых три кусочка лимона, чтобы хоть это помогло ей совладать с мимикой и стереть с лица идиотскую улыбку влюблённой дуры, которая (в этом не было сомнений) сейчас украшала её пылающее лицо. А ещё она очень жалела о том, что не послушалась Гарри и вовремя не присела, потому что колени будто налились свинцом и слегка дрожали в попытке подогнуться.

* * *

— Обалдеть! Это Конепрусские пещеры, да? Мы уже в Чехии? — воскликнула Гермиона, с восхищением осматривая открывшийся после аппарации вид на скалистую впадину, напоминавшую футуристический амфитеатр для великанов.

— Они самые. Мы аппарировали на гору Золотой конь. А под нами как раз крупнейшая пещерная система Чехии. Фестиваль традиционно проходит здесь. Магглы думают, что Конепруссы имеют три яруса, но на самом деле...

— ...пещеры имеют невидимый магглами четвёртый ярус, скрытый от магглов ещё в 875 году чародеем Луцеком Ружичкой, — закончила за него Гермиона и тут же смущённо улыбнулась: — Прости, старая школьная привычка. Никак не избавлюсь. Но неужели вы загоните свои мотоциклы в пещеры? Это же опасно!

— Наберись терпения, сейчас всё поймёшь. Пойдёмте вниз. Люциус, не отставай.

Они уже преодолели половину спуска, когда воздух буквально взорвался от рёва моторов. Растерянно захлопав ресницами, Гермиона посмотрела вниз и увидела целую толпу разномастного народа — на мотоциклах и без.

— Вокруг впадины наведены чары невидимости, а маггловские турагенты убеждены, что сегодня и завтра здесь проходит мощнейшая буря, поэтому пещеры закрыты для туристов. А прибывшие дикарями редкие гости будут кружить между замками Карлштейн и Крживоклат, но так их и не найдут. Как видишь, основное шоу пройдёт на открытом воздухе, а в четвёртом ярусе пещер будет нечто вроде гостиницы. Байкеры —народ суровый, окрестные замки для них слишком шикарны. Но для нас я снял номера в Крживоклате, и вот, — Гарри протянул Гермионе вложенный лист бумаги. — Ты бы всё равно туда попала, но я подсуетился заранее. Это пропуск в библиотеку замка

— Гарри, спасибо! Это... это так мило, — с благодарностью принимая пропуск, воскликнула Гермиона. — Ну, может, я уже пойду, а? Я тут вам всё равно не нужна.

— Так и знал, что не нужно было тебе так рано говорить о Крживоклате... — смеясь, ответил Гарри.

— Да шучу я. Так легко вы от меня не избавитесь. Во-первых, я несу ответственность за своих пациентов и должна проследить, чтобы вы не угробили себя на виражах, ну и во-вторых, это же Конепрусские пещеры, Гарри! Я не покину это место, пока как следует тут всё не рассмотрю. Ладно уже, бегите к своим драндулетам, а то Люциус уже подпрыгивает от нетерпения.

* * *

На то, чтобы запомнить, где у мотоцикла газ, а где сцепление, Люциусу много времени не понадобилось, и он с наслаждением нарезал первые круги вокруг отведённой для новичков площадке. Гарри, стоя чуть в стороне и держа Люциуса под прицелом своей волшебной палочки, чтобы в случае чего смягчить падение и избежать серьёзных увечий, переговаривался с Гермионой. Несмотря на приватность разговора, им приходилось орать что было силы, хотя их всё равно никто не мог услышать, настолько тут было шумно.

— Сейчас он увлечён полётами, но ты же понимаешь, что это только на время отвлечёт его от решительных действий. Он серьёзно увлёкся тобой, ты не могла этого не заметить.

— Глупости ты говоришь. Скажешь тоже... Увлёкся! Тобой он очарован больше. Тобой и твоими гонками. А со мной он стал флиртовать скорее от скуки.

— Гонки — это всего лишь... как же там было в твоих книжках... Ага, вот: сублимация. Да он же влюблён! Это так очевидно, что раз ты с таким упорством от этого отбрехиваешься, значит, сама боишься в это поверить. Гермиона, я тебя не один год знаю. Я же вижу, ты тоже к нему неравнодушна.

Гермиона, обиженно выпятив нижнюю губу, стала тихо ворчать под нос что-то о несносных гриффиндорцах, вечно сующих нос не в своё дело.

Впрочем, Гарри, контролирующий полёт Люциуса, этого видеть не мог и продолжил: — Я волнуюсь за тебя, родная. Ты очень дорогой мне человек, и мне больно смотреть на то, как капитально ты отгородила своё сердце. Оставь свой психоанализ пациентам и постарайся просто радоваться жизни.

— Ой, избавь меня от этой банальщины! — теряя терпение, воскликнула Гермиона. — Ещё скажи, что я должна открыть своё сердце миру и позволить себе быть счастливой. С кем, Гарри? С Люциусом Малфоем? Ты, наверное, смеёшься? Я никогда не смогу полюбить такого человека, как он. А то, что мы наблюдаем сейчас, — это лишь оболочка, которая лопнет вместе с вернувшейся памятью. И мы снова увидим ублюдочного эгоиста, каким он был до травмы.

— В больнице тебе удалось пообщаться с Гилдероем Локхартом?

— Он пациент Тики, но на обходах мне довелось с ним побеседовать.

— И как тебе он? Сильно он отличается от профессора Локхарта, которого ты помнишь по школе?

— Не особенно. Такой же самовлюбленный, жаждущий внимания... — Гермиона осеклась и прикусила губу: она поняла, на что намекал Гарри.

Лишившись памяти, Локхарт не утратил своей сущности. По сути, он был всё таким же страдающим нарциссизмом эгоистом, каким был до травмы. А Люциус же преобразился полностью. Он будто бы родился заново и, воспользовавшись этим шансом, начал жизнь с чистого лица. Он перестал быть Малфоем, став просто Люциусом. Возможно, именно таким — открытым и доброжелательным, немного инфантильным, но очень обаятельным, — он мог бы быть без заложенных на него в детстве фанатичными родителями установок и ярлыков поведения, без внушаемых ложных идеалов, в которых отсутствовали общечеловеческие принципы морали и нравственности.

— Это утопия, Гарри, верить в то, что произошедшие с ним перемены не исчезнут вместе с выздоровлением. Я не готова поверить в подобное и пойти на поводу своих чувств. Не хочу потом бегать по всему Лондону от взбесившегося Малфоя, чье тело осквернила грязнокровка.

Гарри не нашёл, что сказать на этот счет, и пока он подбирал нужные слова, Люциус начал приземляться и уже стало не до разговоров тет-а-тет.

* * *

После полёта Люциуса они все вместе посетили Конепрусские пещеры, где долго бродили по удивительному прекрасному подземному царству, выбравшись оттуда лишь к вечеру, как раз к церемонии открытия байк-фестиваля. Гарри, как главный участник предстоящего шоу, оставил их, предварительно выбив им самые лучшие места на наколдованной трибуне. Только глубокой ночью они добрались до скрытой от магглов башни Крживоклата, считающейся давным-давно разрушенной и служившей для туристов-магов отелем. Гарри и Люциус занимали смежную с номером Гермионы комнату, а так как все буквально валились с ног от усталости, то расстались они довольно быстро, чтобы поскорее добраться до постели.

На следующее утро Люциус снова изъявил желание полетать, и они с Гарри отправились к пещерам, а Гермиона — в Королевскую библиотеку, знаменитую своими редкими, поистине уникальными изданиями. Вечер они провели вместе, поужинали в ресторане отеля, запланировав на следующий день экскурсию в расположенный по другую сторону от пещер замок Карлштейн. Но на следующее утро в номер к Гермионе робко пробрался дымчато-серебристый олень и, виновато понурив рога, голосом Гарри сообщил, что пойти с ними не сможет. О причине отказа Гермиона догадалась быстро, услышав его сонный, но жутко довольный голос.

Погладив Патронуса по длинному ветвистому рогу, Гермиона насмешливо ему сказала: — Осенью у оленей брачный период, верно, дружок? Интенсивный гон начинается с середины сентября. Сейчас как раз самый пик...

И лишь потом до неё дошло, что теперь она отправится в одно из самых романтичных мест Чехии вдвоём с Люциусом. А учитывая отсутствие Гарри, в компании которого Малфой вёл себя с ней довольно сдержанно, ничто не помешает ему приступить к активным действиям.

* * *

Люциус, на интуитивном уровне чувствующий возросшее напряжение девушки, воздержался от напористого ухаживания, и прогулка по Карлштейну носила лишь познавательный характер. Но такое открытое невнимание лишь подстегнуло её, заставив поступать в противовес собственным установкам. Гермиону, уже приготовившуюся к отпору и не получившую и намёка на флирт, этот факт почему то совсем не обрадовал, в результате чего она стала вести себя довольно странно. Сославшись на тёплую погоду, она трансфигурировала свой анорак в тонкий кашемировый пуловер, а затем, пожаловавшись на ветер, собрала свои волосы в элегантный пучок, прекрасно зная, какое впечатление на мужчин производит её не скрытая объёмной одеждой грудь и красивая линия шеи. Впечатлившись рассказом экскурсовода о бродящих по замку привидениях, она поминутно хватала Люциуса за руку, потому что «там, в углу, кажется, кто-то есть». На такое её поведение не могло не последовать реакции, и сдерживающийся из последних сил Люциус со словами: «Как там Гарри проделал этот фокус с перемещением?» прижал девушку к себе и аппарировал. Куда именно, Гермиона так и не поняла, потому что, не дав ей опомниться и даже оглядеться, он, не выпуская её из объятий, крепко поцеловал. Вначале растерявшись, Гермиона была в этой действии лишь пассивной участницей, позволяя осыпать своё лицо поцелуями. Ненадолго придя в себя, она сделала попытку взбунтоваться и оттолкнуть мужчину, но когда опешивший от пощечины Люциус стал рассеяно хлопать ресницами, сама же кинулась к нему на шею — зацеловывать покрасневшую скулу, постепенно припав к губам. Они не хранили следов её удара, но целовать их было так сладко, так приятно...

* * *

Когда стройное юное тело оказалось в его объятиях, Люциус, толком не осознавая, что творит, аппарировал их в номер Гермионы. А потом... Осознание того, как следует действовать дальше, пришло тогда, когда её приоткрытые в немом удивлении губы оказались в паре дюймов от его губ. А дальше произошло то, что Люциус попросту не смог бы объяснить. Его словно подхватил невидимый поток, и он позволил унести себя, доверившись ему полностью. Он не знал, что и как следует делать, он просто делал. Подсказками служили её стоны, звучавшие в унисон с его сбившимся хриплым дыханием, её податливое тело, двигающееся в одном ритме с его телом... С каждым новым толчком поток всё ускорялся, кружа его в водовороте и бросая то на обожжённый солнцем песок, то на холодную поверхность ледника, пока наконец не взорвался внутри него, даря телу момент наивысшего наслаждения. Но вместе с ощущением безграничного счастья на него тяжким грузом обрушилась его прошлая жизнь, и Люциусу понадобилась вся его выдержка, чтобы не закричать. Стиснув зубы, он прижимался лбом к разгорячённому и влажному плечу Гермионы, пока на него накатывали новые и новые воспоминания, хлыстом ударяя по голове.

Он вспомнил всё. Абсолютно всё. Вся его жизнь, начиная с первого детского воспоминания, заканчивая моментом аппарации на Риджен-стрит и тем спокойствием (и даже облегчением), которое он испытал, увидев надвигающийся на него автобус.

Гермиона, ласково гладившая его по спине и осыпавшая невесомыми поцелуями его плечо, внезапно замерла. Под руками она ощутила, как напряжённо перекатываются мышцы Люциуса, а до её слуха донесся странный свистящий звук. Схватив Малфоя за плечи, она оторвала его голову от своей груди и внимательно посмотрела на него. Разрумянившееся от секса лицо постепенно покрывалось мертвенной бледностью, в результате чего кожа покрылась красно-белыми пятнами. Яростно стиснутые челюсти Люциуса грозили превратить его губы и зубы в кроваво-костное месиво. Глаза были крепко зажмурены, но Гермиона уже догадалась, что увидит в них отвращение. А Гарри-то оказался прав: Малфою вернула память хорошая эмоциональная встряска. А что может быть эмоциональнее секса?

Ухмыльнувшись, Гермиона выскользнула из-под любовника и, набросив на себя халат, ехидно спросила: — Может, «Обливиэйт», Малфой? Я его грамотно накладываю, не волнуйся. Один взмах палочкой — и ты не будешь терзаться тем, что трахал грязнокровку.

Люциус не ответил, но мышцы на его спине и руках напряглись ещё больше, а странный свистящий звук стал нарастать, пока не дорос до жуткого отчаянного рёва раненого зверя. Малфой кричал, ударяя кулаком смятую и всё ещё хранившую запах любви постель. И, не выдержав этого нечеловеческого вопля, Гермиона бросилась к нему.

Метнувшись в её сторону, он крепко обнял её колени, уткнувшись в них лицом, и надорванным голосом прохрипел:

— Не дай мне стать прежним...