Ониксы (гет)

Астория танцует, чуть приподнимаясь на носочках, и думает, что она принцесса. Когда-то так говорил ей отец — и теперь она привыкла к этой мысли. Он и принца ей нашел: немного потрепанного войной, немного помятого болезненной, нелепой любовью, немного неправильного, но ведь это не главное?

Принц и принцесса должны быть вместе: и поэтому Драко Малфой объявляет о своей помолвке с Асторией Гринграсс.

Сама Астория не знаетни одного, ни другого: ни войны, ни любви. Она танцует по холлу родового поместья своего жениха, и в ее движениях есть все: грация, отточенность, четкость. Нет только чувств.

Полы из оникса приятно холодят горящие ступни. Юная Гринграсс никогда не спрашивала, почему именно оникс: этих камней в доме Малфоев слишком много, особенно в комнате Драко. Кажется, они живут своей жизнью, размножаются, перемещаются вслед за молодымхозяином поместья: куда бы он не шел, камни всегда рядом с ним. По ночам Малфой кладет их под подушку: Астория, конечно, ни разу не ночевала в постели своего жениха, но уже знает об этом. Как и о том, что спальни у них будут разные. На разных этажах огромного поместья.

Впрочем, ей ведь все равно, какие тайны хранит тот, чужой этаж? Астория — принцесса, и принц, каким бы он не был — потрепанным, помятым, неправильным, — все равно остается принцем и подходящей ей партией.

* * *

С каждым днем свадьба все ближе и ближе — платье, сшитое на заказ, уже успело прибыть из Франции, и Астория примеряетего, крутясь перед зеркалом. Платье идеально: ровными, красивыми волнами ложится юбка, корсет делает из без того тонкую талию осиной.

— Принцесса, — выдыхает Дафна, наблюдая за своей младшей сестрой. Дафна, конечно, не радуется этой свадьбе, она вообще считает, что Драко Малфой совсем не подходящая партия. Ни капельки. Но разве можно убедить в этом родителей, а тем более — саму Асторию?

Принцесса примеряет платья, крутясь перед зеркалом, а придворная художница рисует ее. Взмах кистью, еще один, еще — и вот уже на холсте появляется робкий, едва заметный, но уже узнаваемый силуэт.

Дафна любит свою младшую сестру, и Астория тоже... любит саму себя и никого больше. Именно поэтому ей наплевать на всех принцев вместе взятых — лишь бы они были подходящего положения. А кто именно окажется ее суженым, в общем-то, не слишком важно. Поместья чистокровных мало чем отличаются друг от друга, и Астории все равно, из чего сделан пол: из мрамора или... оникса.

К тому же, оникс приятно холодит ступни, и от этого танцевать хочется вдвое больше.

* * *

С каждый днем худоба Драко становится все очевиднее, он будто тает на глазах, становясь практически бесплотным. С каждым днем Астория расцветает все сильнее, словно впитывая в себя его энергию.

Принц и принцесса не завтракают вместе. И не обедают — тоже. Драко завтракает у Фортескью — два шарика фисташкового мороженого, посыпанных сверху шоколадом. От мороженого мутит, а от шоколада, горьким комом застывающего в горле, хочется выть на всю Диагон-аллею.

Драко терпит, изо всей силы сжимая в руке ониксового льва. Порой у него возникает чувство, что фигурка смеется над ним, издевается, корчит рожи — но на самом деле это всего лишь кусок камня. А смеется над ним уже другой, настоящий лев, из кожи и плоти, сидящий чуть дальше, через пару столиков со своей невестой. Вот уже неделю они завтракают в этом кафе — и Драко давится мороженым с горьким, опостылевшим шоколадом, лишь бы только видеть, слышать, дышать здесь и сейчас.

Послевоенное время совершенно не подходит для того, чтобы разбираться в истинных чувствах: да и слишком уж все запуталось. Принц потрепан войной, помят болезненной, нелепой любовью и в целом какой-то неправильный; Дафна рисует портреты, смешивая краски, воду и слезы — так получается больше души, а принцесса... принцесса танцует, и ее сердце не знает ничего: ни войны, ни любви.

* * *

Свадебные хлопоты обходят Асторию стороной, не нарушая привычного ритма жизни. Легкий завтрак как дань магловскому миру — апельсиновый сок, круассаны, кофе, привычные с детства уроки французского — теперь уже просто для того, чтобы язык не забылся, разговоры со старшей сестрой за закрытой дверью детской. Их бывшей детской, ныне мастерской Дафны.

Астории невдомек, как трудно даются Дафне эти ничего не значащие на первый взгляд разговоры. Они сидят на полу, как и раньше, разглядывая картины на стенах, и молчание, возникающее порой между ними, не кажется тяжелым.

Не тяжелым, невыносимым.

Дафна резко встает и начинает ходить из угла в угол. Словно загнанный в клетку зверек, она пытается найти единственно возможный выход из этой нелепой ситуации. Она любит Асторию, и Астория тоже...любит себя, и больше никого вокруг. И, как старшая сестра, она отдает себе в этом отчет.

Придворные художники тоже порой теряют голову от принцесс, даже если у тех — свадьба через пару дней. И Дафна, уставшая от этого глупого чувства, вдруг бросается к мольберту и начинает рвать недописанную картину на мелкие куски. Прекрасный, пока еще едва заметный, но узнаваемый силуэт, разлетается, разбивается об ее отчаянье. Ей хочется кричать, твердить, что ее сестра — просто дура, дурочка, что вся эта свадьба смешна и абсурдна!

Дафна знает, что на самом деле абсурдна не свадьба, а то, что сейчас происходит в этой комнате. Грубо впиваясь в губы младшей сестры, она пытается доказать ей — я лучше, я, только я!

Астория замирает, застывает под этим напором, сжимая губы настолько сильно, что они начинают неметь. Теплый, пушистый ковер под ногами не спасает ее от холода, охватывающего все тело — сверху донизу. Ей кажется, что она — ледяная статуя, что больше не осталось ничего — ни сердца, ни чувств, ни... желания беззаботно танцевать.

Лучше бы ее ступни сейчас холодил оникс. Ей ведь наплевать на всех принцев вместе взятых, на их дома, на их семьи, на их чувства, а на Дафну...

На Дафну ей тоже наплевать. Теперь.

И Астория отстраняется, делает огромный шаг назад, словно отходя от края пропасти, в которую ее только что пыталась подтолкнуть собственная сестра. Смотрит в такие похожие глаза и четко, чеканя каждое слово, произносит:

— Никогда. Больше. Не. Смей. Ко. Мне. Приближаться.

Уходит, с силой захлопнув за собой дверь: так, что рваные клочки бумаги приподнимаются с пола и, немного кружась, падают обратно. А сверху на них падает мольберт, краски и кисти. Дафна крушит мастерскую, но на самом деле все это — мелочи по сравнению с тем, что творится у нее в душе.

До свадьбы Астории остается пять дней, но это не важно. В отличие от того, что она потеряла ее навсегда.

* * *

Драко знает, что газеты пестрят напоминаниями о предстоящем событии. Для него это всего лишь слияние капиталов, объединение двух фамилий, стандартный брачный договор с обязательно прописанным пунктом: наличие наследника.

От мороженого болит горло, голос становится приглушенным, хриплым, и мать недовольно качает головой. Она уверена — сына не переубедить, не заставить отказаться от привычек, пока он сам не захочет этого.

Драко тщетно считает, что завтраки у Фортескью — всего лишь его прихоть. Увы, Поттера нельзя назвать привычкой: от них рано или поздно избавляются. Избавиться от необходимости видеть своего врага каждый день он не может.

Ониксовый лев смеется над ним, оттягивая ткань кармана. Настоящий улыбается своей невесте широкой, искренней улыбкой и смахивает каплю подтаявшего мороженого с ее носа.

Драко громко отодвигает стул — все присутствующие немедленно оборачиваются на него — и, не глядя по сторонам, идет к двери. Он идет, идет, идет — впереди уже не мирная Диагон-аллея, а Лютный переулок, оставшийся даже в послевоенное время пристанищем самых опасных и неблагонадежных.

Юный Малфой идет — и ониксовый лев оттягивает ему карман.

Настоящий сидит у Фортескью и удивленно обсуждает с невестой только что случившееся. Ему не понять, почему холодный, привыкший скрывать чувства чистокровный маг вдруг ведет себя, как истеричная девушка. Джинни стискивает его руку — именно стискивает, с силой, достойной восхищения, — и говорит совершенно о другом.

Ей нет дела до Малфоя— впрочем, в это тяжелое время ей нет ни до кого дела. Она уже вытащила свой главный приз, и теперь будет драться за него до последнего. А на войне, как известно, запрещенных приемов нет. Хорошо, что Поттер так плохо разбирался в зельях — иначе он бы уже давно догадался, что запах миндаля, преследующий его, вряд ли можно считать нормальным признаком.

— Чувствуешь? — он вдыхает, и в зеленых глазах мелькает удивление. — Снова миндалем пахнет.

Джинни качает головой: как жаль, что из всех мороженых Поттер любит именно фисташковое. Ведь в ассортименте Фортескью есть и другие, больше подходящие виды.

* * *

До свадьбы остается три дня.

Астория больше не танцует и не крутится перед зеркалом. Она сидит в своей комнате, заперев дверь на замок, и смотрит в окно. Второй день идет дождь.

Она не плачет. Астория вообще никогда не плачет: ни от боли, ни от радости. С самого детства ей пытались доказать одну простую истину: ничто не стоит ее слез.

И это — тоже.

В тишине она слышит, как двигается стрелка часов, с каждым разом все больше приближая ее к дню свадьбы и отдаляя от сестры. В этом звуке — холодном, четком, мерном — ей хочется кричать. С каждым стуком она сходит с ума.

С ума. С ума. С ума.

— Редукто,— твердо произносит она, направляя палочку на часы. Сила, вложенная в удар, прекрасно справляется со своей задачей — рука ни капли не дрожит от испытываемых чувств, голос лишен каких-либо интонаций. Детали разлетаются по всей комнате, ударяясь о стены, нападая на пол.

— Репаро, — а теперь уже в ее словах звучит усталость. Все это — просто замкнутый круг. Из него не выбраться, не сбежать.

Астория не плачет. Она никогда не плачет. И больше не танцует. Наверное, именно из-за этого, в застывшей, зависшей тишине комнаты она слышит каждый, даже самый незначительный звук: капли дождя бьют по стеклу, двигается стрелка часов, за стенкой раздаются всхлипы Дафны.

До свадьбы остается три дня — и впервые в жизни Астория жалеет о том, что она принцесса.

* * *

Драко пьет огневиски в одном из баров Лютного переулка. Мятая мантия, накинутый сверху капюшон, неаккуратные, сбившиеся волосы — вряд ли кто-то может узнать его. Да и кому это нужно?

За столиком у стены сидят Нотт и Паркинсон. Им точно наплевать на всех вокруг: его ладонь уже крадется вверх по ее бедру. Еще совсем чуть-чуть и... они подходят к бармену и берут ключ от комнат наверху.

Послевоенное время не подходит для того, чтобы искать настоящие чувства. Все переживают это по-разному: кто-то просто ищет партнера на вечер — точнее, ночь, а кто-то женится по договоренности.

До свадьбы с Гринграсс остается три дня.

Свадебные хлопоты обходят его стороной: мать позаботится обо всем. Лишь о его душе — как же смешно звучит, Малфой и душа, — вряд ли кто-то сочтет нужным заботиться.

Огневиски опаляет горло, а воспоминания о Выручай-комнате — сердце.

Драко знает: изгнать из памяти некоторые, выборочные образы не получится ни алкоголем, ни самыми сильными зельями. Они проникают под кожу, въедаются в кровь, оставляют там, внутри, зияющие, огромные дыры. И если бы только кто-то знал, как ему хочется забыть обо всем, бросить, начать с чистого листа. С ничем не заполненной пустоты, от которой по всему телу распространяется мертвенное спокойствие

Пустоты нет — есть лишь стакан в руке, дурацкая фигурка из оникса в кармане, и проклятый отсчет дней в голове. До свадьбы остается три дня — и тогда уже нельзя будет так же свободно придти к Фортескью и украдкой наблюдать за влюбленной парой.

Впервые в жизни Драко жалеет о том, что он — чистокровный. И о том, что Темный Лорд не убил его — тоже.

Незнакомая сова садится ему на руку и протягивает конверт.

* * *

Дафна сжигает все рисунки, на которых — ОНА, и развеивает пепел. Дафна хоронит для себя тот образ — улыбающийся, смеющийся, танцующий. Дафна уже ничего не ждет — совсем ничего.

Даже когда ждет сову Малфоя — тоже не ждет.

Он отнимает у нее самое дорогое. Отнимает. Навсегда.

Она пишет — и понимает, как глупо это звучит. Но если вот так, на листке бумаги воплотить свои страхи, то ведь становится легче, правда? Словно между ними действительно что-то было: то, что можно будет вспоминать серыми, дождливыми вечерами. То, чему вряд ли найдется объяснение.

Он отнимает у нее самое дорогое — и Дафна впервые понимает, как все это абсурдно. Ведь Малфою совершенно не нужна эта свадьба — ему вообще ничего не нужно. Ни поцелуи украдкой — от слова украденные, конечно, ни легкие, мимолетные прикосновения.

Ему не нужна Астория Гринграсс. Маленькая дура, дурочка, принцесса, танцующая по холодному полу Малфой-мэнора.

Он отнимает у нее самое дорогое.

Так пусть подарит взамен хоть что-то?

Сова прилетает быстро — и роняет на пол фигурку из оникса. Фигурка смотрит на нее грустными глазами — и Дафне хочется плакать еще больше. Она пытается сдержаться, но горло сводит спазмом и судорожные вздохи уж очень напоминают всхлипывания. В зловещей, траурной тишине поместья, их невозможно не услышать — и Дафна чувствует, как там, в своей комнате, сползает вниз по стене Астория.

Часы отсчитывают время.

До свадьбы остается три дня.

* * *

Драко приходит домой и падает на кровать, не раздеваясь. Он закрывает глаза, но это нисколько не помогает избавиться от мелькающих образов. Поттер и Уизлетта, Поттер и Уизлетта, Поттер...

Ему хочется уснуть и проснуться уже совсем другим человеком. Вычеркнуть эти гадкие мысли, забыть о них, вырезать, как вырезают гниль. Увы, в данном случае он прогнил насквозь, пропитался своими чувствами — им уже не найти дна.

Через два дня все закончится. Он наденет кольцо на палец Астории Гринграсс, скажет это никому не нужное «да», введет ее в свой дом, даст свою фамилию и... забудет о Поттере.

Два дня — катастрофически мало.

Ему не помогает ничего — ни зелья, ни алкоголь, ни эти проклятые камни. Ониксы повсюду — они преследуют его, они — в карманах мантий, в брюках, под подушкой, на полочке в ванной, в гостиной на столике. Из них сделаны вазы, рюмки в столовой, полы во всем мэноре.

Порой Драко хочется, чтобы его сердце тоже было из оникса. Увы, камень не приносит нужного успокоения, ни снимает стресс, не помогает справиться с переживаниями. Камни остаются холодными, а сердце продолжает биться все в том же рваном ритме.

Тук, тук-тук, тук-тук, тук.

А может, это не сердце, а та самая сова.

«Почему оникс?» — неровный почерк так явно выдает дрожащую руку.

Оникс проясняет ум, дает уверенность в себе и спокойствие.

Не писать же ей, как в первые дни после суда он не был готов даже просто выйти из поместья? Как ловил на себе взгляды посторонних и в ужасе вздрагивал?

Оникс изгоняет черные мысли,бессонницы и страхов.

Как ему снилась горящая Выручай-комната и Поттер, так и не протянувший руку?

Оникс снимает стресс, способствует эмоциональному равновесию и самоконтролю.

Как магия порой выплескивалась в невообразимые, беспорядочные заклинания, сметавшиевсе на своем пути?

А о том, что оникс — камень скорби и упоминать не стоит. В конце концов, не так уж просто смириться с тем, что кто-то пытается передарить тебе собственное несчастье.

«Несчастье одного всегда может стать счастьем другого», — пишет он в ответ.

Дафна вчитывается в строчки, так и не находя ответа на заданный вопрос. Впрочем, одно она знает точно — эта фигурка значила для него так же много, как и тот, незаконченный рисунок — для нее. И жалеет, что не может послать ему пепел в ответ. Увы, любые надежды сгорают бесследно.

* * *

Они встречаются случайно на следующий день. Он как всегда аппарирует с самого утра к Фортескью и смотрит на столик в самой глубине зала. Столик пуст.

Часы показывают десять утра.

Он ест фисташковое мороженое, отламывая ложкой маленькие кусочки. Он делает это так медленно, что у основания чашечки уже образовалась подтаявшая лужица.

Столик пуст. Стрелка часов сдвигается на одно деление.

Он заказывает новую порцию — и ждет. Когда дверь открывается, он застывает с кусочком мороженого во рту, боясь сглотнуть. И глотает, чувствуя во рту лишь вкус разочарования — это не они. Не он.

В кафе входит Дафна Григрасс — при ходьбе она чуть прищуривает глаза и сгибает плечи, в ней совсем нет грации, присущей ее сестре, она вся — сплошной комок несочетаний, несостыковок: излишне широкая кофта, чересчур облегающая юбка, мантия неправильной длины, слишком тусклая помада, слишком ярко накрашенные глаза. Но несмотря на все это, Драко гораздо приятнее видеть ее, чем Асторию.

Его будущая жена — жена, Драко, жена! — холодна, спокойна и рассудительна. Ее одежда тщательно подобрана, ее прическа никогда не станет неряшливой, небрежной, ее тело — образец женской красоты. Вся она идеальна: от кончиков пальцев до макушки. И от этой идеальности веет прямо-таки могильным холодом.

И если бы их поставили рядом — Асторию и Дафну, — то он, не сомневаясь, выбрал бы вторую. Безусловно. Родители выбрали первую.

Дафна садится за столик вдалеке и смотрит в одну точку. Подошедший официант долго пытается добиться от нее ответа, но в итоге уходит ни с чем. Возможно, он решил, что девушка просто ждет кого-то еще.

А Драко просто устал ждать — и идет к ней.

... их глаза сталкиваются, и Дафна снова жалеет, что развеяла весь пепел. Надежды сгорают бесследно — может быть, пора и ему доказать это?

* * *

Они заходят в первый попавшийся притон где-то в Лютном переулке. Драко о чем-то договаривается с хозяином и уже спустя несколько минут ведет ее вверх по винтовой лестнице. Она не спорит.

Дафна знает, что хочет сделать, и уверена в этом как никогда раньше.

Едва ключ поворачивается в двери, как он тут же сильно толкает ее к стене и задирает чересчур узкую юбку. Юбка поддается с трудом — кажется, ткань уже трещит по шву или даже рвется, но им наплевать на все это. Его рука скользит, находит трусики и резко стягивает их вниз.

Драко берет ее грубо, практически без подготовки, и она не спорит. Сухая кожа трется о сухую кожу, внутри нее все опаляется огнем, она прикусывает губу — и молчит. А он ритмично двигается внутри, и даже не целует ее.

Боль нужно выжигать болью.

Дафна изменяет ей — уже не Гринграсс, уже не маленькой дурочке и уже не принцессе. Принцессы не выходят замуж по договоренности: они не ищут фальшивых принцев, готовых вот так, в любую секунду, перепихнуться в первом попавшемся борделе с первой встречной. Принцессы всегда находят того, с кем будет это преусловутое «долго и счастливо».

Астория... Астория...

Драко изменяет ей — еще не жене, еще не Малфой. Да собственно, ему ведь всегда была наплевать на Асторию — она слишком идеальна, холодна, спокойна. Настолько, что, находясь рядом, хочется закутаться во что-то теплое, мягкое, например, в зимнюю мантию. Или вот так, как сейчас, прижаться к теплому телу ее сестры. Но мысли его далеки от будущей жены...

Поттер... Поттер...

Перед тем, как уйти, Дафна достает из кармана фигурку. Драко следит за ее руками — и будто ласкает взглядом ониксового льва. А потом она замахивается и бросает его куда-то вдаль, в открытое окно.

Оникс разлетается на множество осколков. Малфой молчит. Дафна уходит.

* * *

Cвадьба — завтра.

Асторию больше ни на минуту не оставляют в покое, она меряет и перемеряет, что-то подшивают, что-то перешивают, фата сидит чуть криво, и это тоже нуждается в срочном исправлении. Голова болит и кружится, мир мелькает перед глазами и тоже кружится, и сама Астория — кружится.

Ей слишком мало воздуха. Мало воздуха. Мало.

Она кричит, но с губ срывается лишь едва слышный стон, теряющийся в гомоне голосов. Астория пытается услышать, есть ли среди них тот...

Ей плевать на Дафну.

Астория стоит в свадебном платье, она так похожа на принцессу, что от этого хочется плакать, впервые забыв о гордости. Увы, слезы, находящиеся под запретом уже много лет, теперь не приходят.

Утвердить список гостей, просмотреть с maman рассадочные карточки и... ей плевать на Дафну, плевать, плевать. Она выйдет замуж за принца и все будет замечательно. Ведь ей совсем не важно то, что будет дальше.

А перед глазами все еще стоит та комната и кружащиеся по полу обрывки рисунка. Кажется, тогда она еще умела улыбаться. Теперь — нет.

Свадьба — завтра, и это убивает Асторию.

* * *

Драко не помнит, как пережил два следующих дня. Как мерил парадную мантию, вдруг ставшую ему большой, как пил огневиски с отцом в кабинете, размышляя о предстоящем союзе, как... писал что-то Поттеру и сжигал Инсендио.

Драко ничего не помнит — и когда он смотрит на свою невесту, идущую в сопровождении отца к алтарю, он думает о ее сестре. Разбитая ониксовая фигурка стоит перед глазами, и теперь уже ничто не может отогнать этот образ.

Он сжимает руку невесты в своей — с силой, ранее ему несвойственной, неуместной по отношению к хрупким, полупрозрачным запястьям. Астория, кажется, абсолютно не замечает этого.

Она вообще, как и он, не замечает ничего вокруг.

Они делают то, что должны — ставят свои подписи под брачным договором, вовремя соглашаются, скрепляют союз семейным поцелуем и не смотрят друг другу в глаза.

Наверное, потом они станут хорошей парой: она будет сопровождать его на приемы, он — помогать ей организовывать балы. Она станет замечательным советником и другом, он ей — в принципе, тоже. Потом.

А сейчас они просто молча делают то, что считается правильным — и смотрят, как рушатся их надежды. Астория понимает: принцев не существует. Принцесс-тоже. В белоснежном платье, на собственной свадьбе она танцует, рыдая на плече у собственного мужа-уже-не-принца, и все думают — от счастья.

Драко понимает: ни один камень на свете, пусть даже дарящий вечное спокойствие и уверенность в собственных силах, не спасет его от него самого. Ониксовый львенок больше не оттягивает карман, но настоящий — все еще тянет душу камнем на дно.

Дафна... просто не приходит. И в этот момент Астория прекрасно понимает, что она больше не придет никогда. Даже у придворных художников бывает гордость.

Приглашенные на свадьбу пары кружатся по залу Малфой-мэнора и сквозь тонкие подошвы туфель оникс приятно холодит их ступни. Увы, видимо это — его единственный плюс. Камень скорби не способен дарить радость.

Что же до Поттера... он сидит на Гриммо 12, со своей невестой, и все так же пытается понять, что же источает этот запах миндаля. И почему тогда, два дня назад, так странно екнуло сердце.