Коснуться мечты (джен)

Вооруженный только силой Мысли, которая то молнии подобна, то холодно спокойна, точно меч, — идет свободный, гордый Человек далеко впереди людей и выше жизни, один — среди загадок бытия, один — среди толпы своих ошибок...

М. Горький

* * *

Ночь была черной и долгой, даже слишком долгой. Северусу казалось, что она не кончится никогда. Здесь, на залитой бледным светом луны поляне, было тихо и спокойно. Стрекотали кузнечики, со стороны густого, темного леса доносилось легкое роптанье листьев. На кристально чистом небе ярко мерцали звезды, а с далекого горизонта ветер гнал дымчатые облака.

Вдруг он услышал тихий плач. Кто-то хныкал почти бесшумно, но где-то рядом. Северус мягко поднялся и двинулся на звук. Ему оставалось несколько шагов до кромки Темного леса, когда он увидел возле деревьев маленькую девочку.

«Наверное, прибыла с родителями на праздник, — подумал Северус. — Сбежала, глупая девочка».

— Что ты здесь делаешь? Лес опасен, особенно в темное время суток, — сказал он строго, и девочка перестала плакать, замерла.

Ему удалось ее рассмотреть. Ей было около десяти или одиннадцати лет, длинные черные волосы колыхались от ветра, темные, большие глаза смотрели удивленно, с недоверием и какой-то затаенной надеждой. Девочка была хрупкой, как тростинка, белая кожа казалась голубоватой в бледном лунном свете. Она была одета не по погоде, слишком легко, в тонкую светло-зеленую блузку и коричневую, чуть доходящую до колен юбку.

Новый порыв августовского ветра заставил девчушку вздрогнуть, но она по-прежнему не двигалась с места и молчала.

— Ты говорить умеешь?

Девочка слабо кивнула и вдруг села на землю, все еще широкими глазами глядя на Северуса так, как обычно дети смотрят на вдруг ожившую легенду. Наверное, так можно смотреть на огромного осьминога или на летающего оленя Рудольфа.

Они так и разглядывали друг друга, затем девочка закрыла глаза и похлопала себя по щекам, шепча при этом:

— Очнись, дура, чудес не бывает…

Она открыла глаза и, увидев Северуса на прежнем месте, печально вздохнула.

Северус чувствовал себя очень странно, ведь эта девочка сильно напоминала ему Эйлин Принц, его мать, на детских фотографиях — их сохранилось у него не так уж и много.

Девочка закрыла лицо ладонями и согнулась к земле, будто под тяжестью чего-то невидимого. Так и сидела, пока Северус ее не окликнул:

— Между прочим, так и заболеть недолго. Куда только твои родители смотрят? О чем думают, отпуская тебя столь легко одетой? Идем, я отведу тебя в замок, — сурово сказал он и протянул ей руку, но девочка не отреагировала, только подозрительно всхлипнула.

Северус тяжело вздохнул.

— Не хватало мне проблем в этот вечер, еще возиться с несмышленым ребенком!

— Я не несмышленая! — воскликнула девочка, вскинув пронзительный взгляд на Северуса.

Ему даже не хотелось с ней спорить. Разве есть смысл спорить с ребенком?

— Идем, — вновь требовательно повторил он, но уже не протягивая руку.

Она встала, стряхнула с юбки землю и гордо выпрямилась.

Северус развернулся и пошел в сторону замка, изредка оглядываясь и следя за тем, чтобы девочка шла следом. Она шла, вздернув подбородок и смотря с вызовом.

Он усмехнулся — знал этот взгляд.

Они дошли до замка и вошли в вестибюль. Массивные двери Большого зала были распахнуты настежь, выпуская из помещения свет тысячи свечей, парящих у потолка, шум и смех, переливчатый вальс «На Голубом Дунае», под мелодию которого кружились прекрасные дамы в ярких блестящих платьях и их элегантные кавалеры.

Празднование победы над силами зла было в самом разгаре.

Северус встретился взглядом с МакГонагалл. Та удивленно вскинула брови, затем кивнула, виновато улыбнулась Флитвику и Сибилле, и направилась через весь зал в сторону выхода.

— Что-то случилось?.. — спросила она, переведя взгляд с Северуса на девочку.

— Встретил ее возле Запретного леса, — сказал тот. — Надо найти ее родителей и рассказать им о том, какие они рассеянные, что забыли ребенка в лесу: и правда, это же как кошелек потерять. Досадная случайность! — с сарказмом закончил он.

— Северус, — укоризненно начала Минерва, — нельзя же так. — Затем, обратившись к девочке, спросила: — Как тебя зовут?

— Элеонора.

— А дальше?

— Смит, — после некоторой заминки сказала девочка и опустила глаза. Конечно же, ей никто не поверил.

— Милая, ты должна сказать правду, иначе как мы найдем твоих родителей? — мягко укорила ее Минерва.

Элеонору, казалось, нисколько не смутило то, что ее уличили во лжи. Она пожала плечами и произнесла:

— Мама и папа умерли. Я сирота.

МакГонагалл вздрогнула и несколько беспомощно посмотрела на Северуса.

— Может, зелье Правды ее разговорит? — легко отозвался он и усмехнулся, заметив гневный взгляд Минервы. — Разбирайтесь с этим сами, уважаемый директор. Я умываю руки, — он бросил последний взгляд на Элеонору и ушел к себе в подземелье.

Там было как всегда безмолвно и мертво. Холодный свет голубого пламени дрожал, будто от холода, бросал блики на матовые поверхности колб и реторт, батареей выстроившихся на черных полках. Северус сел в кресло и положил ноги на пуфик. По его правую руку стоял столик, а на нем бутылка коньяка — наполовину пустая, без крышки, с потрепанной старой этикеткой.

Рука потянулась к стакану и замерла на полпути.

Северус задумчиво смотрел на бутылку еще некоторое время, не отрываясь, будто она хранила в себе ответы на все вопросы.

Кто эта девочка?

Его не интересовали дети, особенно чужие, а своих он никогда не имел. Пожалуй, давно и, кажется, в совсем другой жизни у него возникали мысли о семье. Теперь же он понимал всю абсурдность юношеских мечтаний — в войне им не было места.

Элеонора «Смит»… В ней было что-то, что теперь закралось в его мысли и извивалось там змеей.

В камине полыхнуло изумрудное пламя, в его вихре возникла Минерва. Каменное выражение лица, сжатые в тонкую линию губы, — все говорило о том, что директор взволнована.

— Подожди, не говори, я сам догадаюсь. Она внебрачная дочь министра? — спросил Северус, кривая усмешка коснулась губ. — Нет? Внучка Альбуса Дамблдора?

Минерва молчала, не изменяясь в лице.

— Тоже нет? Хм… Неужто Темный Лорд наследницу оставил?

— Северус, ради Мерлина! — вышла из себя Минерва. — Девочка… не солгала. Она сказала…

— Ну?

— Ее фамилия — Снейп, — одними губами произнесла МакГонагалл.

Северус некоторое время смотрел на нее, затем рассмеялся сухим, ледяным смехом.

— Насколько я знаю, у Тобиаса не было на стороне родственников, — отсмеявшись, сказал он, продолжая полу-улыбаться, полу-скалиться.

— Ее отца зовут Северус Снейп, а мать — Лили Эванс, — женщина сделала паузу, будто собиралась с мыслями. — И родилась она в 1988 году. Я уверена, что она не лжет.

— Но ты понимаешь, что это невозможно? — спокойно отозвался Северус и все-таки взял стакан.

Минерва неодобрительно посмотрела на коньяк в его руке и сказала:

— Альбус присутствовал при беседе. Он хоть и портрет, но все равно многое понимает, сам знаешь…

— Знаю. Его идеи?

— Она из другого мира: из параллельного, где события развивались иначе. Но как попала сюда — не говорит, совсем замкнулась. Альбус считает, что тебе надо с ней поговорить.

— Я и не ожидал от него другого решения, — проворчал себе под нос Северус, посмотрел на Минерву и сказал: — Развлеки ее чем-нибудь, а я пока подумаю.

МакГонагалл тяжело вздохнула, покачала головой и исчезла в зеленом огне.

Северус откинулся на спинку кресла и прикрыл глаза. Думать не хотелось. Совсем. Ему показалось, что он всего на минутку задремал, как вдруг сквозь вязкий смог беспамятства проник тонкий детский голосок.

— Папа?

Ему, конечно же, и это приснилось, и девочка по имени Элеонора. Кажется, так звали бабушку Лили…

— Папа.

Северус резко распахнул глаза и уставился на девочку, стоящую посредине его комнаты.

— Что тебе нужно? — спокойно спросил он, стараясь выглядеть невозмутимым. Хотелось прогнать эту возомнившую невесть что девчонку или… Уголки его губ дрогнули.

— Хочешь чай с молоком?

Элеонора кивнула, слабо улыбнувшись, и села на постель. Северус поморщился, но промолчал. Он выудит из нее правду.

Чайный сервиз стоял в запылившемся шкафу. Северус очистил заклинанием два стакана, вскипятил чайник, долго искал заварку. Нашел, налил. Встал так, чтобы собой закрыть чашки, откупорил склянку и добавил две капли зелья Правды в чай, налил молока.

— Держи, — сказал он, протягивая Элеоноре чашку.

— Спасибо, — отозвалась девочка и отхлебнула чаю, продолжая глупо улыбаться.

— Так как, говоришь, тебя зовут? — как бы невзначай бросил Северус.

— Элеонора Лили Снейп, — без малейших колебаний ответила девочка. — Разве профессор МакГонагалл тебе не сказала?

— О чем? О том, что ты моя дочь из параллельного мира? — он не выдержал и рассмеялся, смех его больше был похож на змеиное шипение. — Неужто думала, что я хоть на секунду поверю? Вздор. Была б действительно моей дочерью, знала бы, что я не легковерен.

— А я и знала, — уверенно ответила Элеонора и широко улыбнулась. — Только поэтому я пью сейчас чай с зельем Правды. Только поэтому я рассказала профессору МакГонагалл правду. Знала, что ты не поверишь, но захочешь проверить, чтобы поставить точки на “I”. Я отлично тебя знаю, папа, это только ты думаешь, что такой непредсказуемый, — она вздохнула и снова сделала глоток. — Хороший чай, только ты так умеешь его заваривать. Мне иногда кажется, что ты и из кактуса чай приготовишь. Талант.

Северус отставил чашку в сторону и помассировал виски.

Не может быть.

Ничего подобного не может быть.

Зелье не действует? Вздор! Зелье действует всегда.

Может, у него галлюцинации? Дурной сон?

— Я тебе не снюсь, папа. Не будь таким упрямым. Мама говорила, что это делает тебя снобом и занудой.

— Говорила? — переспросил Северус, просто чтобы не молчать, чтобы отвлечься.

— Я же сказала, что я сирота. Ты и мама погибли в войне год назад, — она старалась говорить ровно, язык уже научился лгать, но не голос и не глаза. — Сегодня у меня день рождения, — продолжила она хрипло. Держалась из последних сил, но Северус видел — она сейчас сорвется. — Я молила высшие силы о том, чтобы они вернули мне родителей, хоть кого-нибудь, кого угодно… — под конец она совсем смолкла, поставила чашку на прикроватную тумбочку, шмыгнула носом и утерла ладонями с глаз слезы. Но они все бежали и бежали по ее щекам, капали на светлую блузку, на юбку. Элеонора закусила губу, стараясь заглушить всхлипы. Северусу показалось, что еще чуть-чуть, и она либо задохнется, либо все-таки разрыдается.

Он не умел утешать, успокаивать, говорить ласковые слова, нежно обнимать или целовать. Не умел и не хотел. Он ждал, что Элеонора сама успокоится, а она пыталась изо всех сил.

Первые всхлипы были тихими, почти беззвучными, но становились громче. Элеонора сжала ладонями лицо, дрожала, как осенний лист, который вот-вот сорвется с кленовой ветви.

Северус некоторое время смотрел на нее, затем недовольно сжал губы и вышел из комнаты. Остановившись у входа в кабинет директора, он сказал горгульям:

— Repetitio est mater studiorum (Повторение — мать учения. прим.автора).

Из-за двери были слышны приглушенные голоса Минервы и Альбуса.

Северус собрался с силами и, постучав, вошел. Он сильно не хотел смотреть в глаза Дамблдору или говорить с ним, но, видно, обстоятельствам было глубоко наплевать на его желания.

— Мальчик мой! — радостно воскликнул бывший директор Хогвартса. — Как я рад тебя видеть. Совсем забыл старика, — он укоризненно посмотрел на Снейпа, последний отвел взгляд. — А где дочка?

— Чья?

— Твоя, Северус, — Дамблдор мягко улыбнулся.

— У меня нет детей, Альбус, забываетесь, — холодно ответил Северус и обратился к Минерве: — С твоей стороны было глупостью отправлять ее ко мне. Иди и успокаивай ее сама.

— Что ты ей наговорил? — гневно сверкнув глазами, зашипела, словно кошка, Минерва.

— Ничего, — честно признался Северус.

— Минерва, ты не могла бы нас оставить? — Альбус перестал улыбаться и серьезно посмотрел на директора МакГонагалл. Женщина всё поняла и кивнув, вышла.

— Скажи мне, мальчик мой, о чем ты сожалеешь? Только давай начистоту.

— Альбус, я не собираюсь… — с негодованием начал Северус, но был прерван суровым тоном, коим Дамблдор говорил очень редко.

— Помолчи, — бывший директор тяжело вздохнул и покачал головой. — Я хочу, чтобы ты ответил мне честно. Всего пара вопросов, и я больше никогда тебя не побеспокою. Даже не буду спрашивать у Минервы, как твои дела. Только будь со мной честен. Ответь.

— Хорошо. — Северус потер переносицу и сел в кресло. Он вдруг стал выглядеть очень усталым и потрепанным жизнью. — Но вы ведь и так знаете? — кривая улыбка горечи искривила тонкую линию губ. — Я сказал ей «грязнокровка» и сожалею. Вы это хотели услышать?

— Да. А теперь последний вопрос. О чем ты мечтаешь? По-настоящему мечтаешь, а не чего хочешь сиюминутно.

— Я бы хотел изменить прошлое?.. — предположил Северус. Отчасти это было правдой.

— Но это не всё.

— Я хотел бы иметь семью. Хотел бы, чтобы всё сложилось иначе… Послушайте, Альбус, — Северус резко встал, нервно теребя конец рукава. — Зачем? Зачем бороздить раны? — с болью спросил он. — К чему это всё?

— Северус, — Альбус по-отечески тепло улыбнулся. — Как Элеонора к нам попала?

— Сказала, что молила Вселенную о…

— О семье, — закончил Дамблдор. — А что бы ты попросил у Вселенной?

Северус прикрыл глаза, коротко кивнул и поспешно вышел из кабинета, не услышав напоследок слова:

— Не упусти свой шанс, мой мальчик.

Он направился к озеру, сел там возле дерева и уставился на зеркальную гладь — черную, покрытую тысячами звезд, дрожащих возле полумесяца. Вот луна заколебалась, зашлась рябью, ветер бросил на нее сухой листок, сорвавшийся с дерева.

Со стороны замка все еще была слышна музыка, сначала приглушенная, затем более громкая — открыли двери. Гомон голосов переместился на улицу. Засвистело, и черное ночное небо озарила первая вспышка — нежно-розовая. К ней присоединились и другие, самых разных цветов. Северус посмотрел наверх и увидел над собой переливающегося золотом дракона, испарившегося в районе Темного леса. Следом за ним поскакал единорог. Ночь перестала быть темной, она стала красной, розовой, синей, фиолетовой.

Северус прикрыл глаза. Любая мысль была подобна фейерверку — такая же яркая и резкая, просвечивающая сквозь закрытые веки. Она вторгалась в ясный разум и приносила с собой сумятицу, беспорядок, хаос.

Элеонора Лили Снейп — камень, брошенный в лицо Северусу. Брошенный за все его ошибки и грехи, за его когда-то оброненное «грязнокровка».

Внезапно сзади раздались легкие, детские, торопливые шаги. Затем виновница тревожных мыслей присела рядышком и привалилась к Северусу.

Она хранила молчание, следя за огненными существами, уносящимися в лес. Ее глаза закрывались, дыхание становилось ровнее. Уже через десять-пятнадцать минут Северус слышал рядом с собой размеренное сопение.

Он боялся пошевелиться и разбудить девочку. Вот так просто, молча, рядом с ним уже давно никто не сидел. Только Лили. Только она без всяких слов рассеивала черные тучи в мыслях и бурю в его душе. Только она приносила с собой тепло летнего дня и ясность солнца, растапливая лед и даря всю свою нежность, ни разу не требуя ничего взамен.

Озаряемая вспышками ночь казалась сказочной, чистый прохладный воздух обволакивал и пробирался под мантию.

«Заболеет ведь», — подумал Северус, посмотрев на спящую Элеонору. Она улыбалась во сне.

Он понимал, что должен оттолкнуть ее и не позволить ей к нему привязаться. Проще всего будет найти способ отправить ее домой. Но она не пожелает, не захочет. И если это правда, если Вселенная вняла ее мольбам, значит, избавиться от нее чисто техническим способом, если таковой есть, не удастся.

Не отправлять же в приют.

Что же делать?

Северус посмотрел на небо, но ответа среди холодных звезд не было.

Решение ему принимать самому.

Он отнес Элеонору в свою комнату и уложил на кровать. До утра ему так и не удалось сомкнуть глаз.

* * *

Тихий плач застал его за составлением учебного плана для седьмого курса. Он решал, начать первый урок с контрольной или провести лекцию, когда услышал из комнаты первый всхлип.

«Опять», — досадливо подумал Северус, отложил перо и встал.

Свернувшись калачиком, Элеонора лежала на краю постели, прижимая к себе одеяло так, будто оно хотело от нее сбежать. Дорожки слез исчертили ее лицо, подушка немного намокла.

— Папочка, не уходи, — шептала Элеонора, вжимаясь в одеяло.

Северус сглотнул и шумно выдохнул. Нужно сделать шаг и разбудить ее. Это ведь так просто — подойти. Но почему ноги не слушаются, будто приросли к полу?

Он пересилил себя, протянул руку и дотронулся до плеча девочки.

— Проснись, — шепнул он, но она не отреагировала, только сильнее сжала одеяло.

— Элеонора, — он попытался снова, сжал ее руку, и она вдруг резко распахнула глаза, рассеяно на него посмотрела, и счастливая улыбка коснулась ее губ.

— Папочка… — сказала она и обняла его за шею.

Снейп так и стоял, не разгибаясь, пока Элеонора не опомнилась. Она отстранилась и с грустью на него посмотрела.

Они молчали.

Он просто не знал, что должен сказать, а она закусила губу и рассматривала мятые простыни.

— Завтракать будешь? — наконец нашелся он.

Элеонора вскинула взгляд и улыбнулась.

Опять.

— Какао сделаешь?

— Сделаю.

— И блинчики?

— Блинчики тебе эльфы сделают.

— Это хорошо, — она серьезно кивнула. — А то блинчики у тебя подгорают.

Северус усмехнулся и сказал:

— Умывайся и приходи.

В первый же день, когда его взяли на должность профессора зельеварения, он сделал у себя в покоях кухонный уголок. Долгое время ему приходилось в Большом зале только завтракать, и то для того, чтобы следить за слизеринцами. Обедать и ужинать он всегда предпочитал в одиночестве: нет болтливых соседей, косых взглядов, ученического гомона. Можно побыть с самим собой наедине…

Он не заметил, как рядом на стуле примостилась Элеонора. Она схватила чашку горячего какао и сделала глоток, причмокивая и продолжая улыбаться.

— Не нахожу в этой ситуации ничего смешного или забавного, — сказал Северус.

Элеонора поставила стакан на стойку и серьезно посмотрела на него.

— А ты бы не улыбался, если бы увидел рядом с собой мою маму? Не улыбался, окажись она вдруг жива? Позволил бы ей вновь уйти? — она повышала тон, не давая ему вставить и слова. — Ты можешь меня ненавидеть, можешь презирать, а можешь и вовсе игнорировать, но слышишь, я тебя никуда не отпущу! В том мире меня ничего не держит и никто не ждет. А здесь есть ты — угрюмый, злой, но это ты, мой папочка, и отныне я никуда от тебя не денусь, — она сделала глубокий вдох. — Извини, не хотела кричать, — она опустила взгляд в чашку. — Я знаю, ты терпеть не можешь студентов, особенно с Гриффиндора, считаешь, что они невоспитанные болваны, пуффендуйцы тупы и медлительны, как улитки, ровенкловцы не от мира сего, а слизеринцы слишком много о себе думают. Но я же твоя дочь! Ты воспитал меня так, как того хотел, неужели думаешь, что не сможешь привыкнуть ко мне?

— А есть смысл привыкать? — невольно вырвалось у него.

Глаза Элеоноры покраснели и заблестели.

— Теперь представь ты, что подходит к тебе неизвестный мужчина и предлагает стать твоим отцом. Как тебе такой вариант?

— Я бы напоила его зельем Правды, и если бы оказалось, что он действительно мой отец, я бы его приняла, — упрямо сказала девочка. — Я пойду подышу свежим воздухом.

Оказавшись у двери, она обернулась и тихо сказала:

— Мы с тобой не слишком отличаемся, но разница в том, что ты замкнулся, залез в черную бездонную пропасть, в которой никогда не будет света и в которой тебе всегда будет одиноко, — бросила она напоследок и закрыла за собой дверь, услышав, как стакан выскользнул из ослабевших пальцев Северуса и разбился.

— Проклятье, — выругался он и пошарил в поисках волшебной палочки. — Репаро! — и вот стакан вновь целый, — Эванеско! — кофе с пола исчез. — Да что она о себе думает!

— Сэр, блинчики, — раздался тонкий скрипучий голос эльфа.

— Уходи.

Северус неопределенно махнул рукой, допил кофе и решил все-таки вздремнуть. Ему пришлось обратиться к своим запасам зелья Сна без сновидений. Он старался как можно реже пользоваться этим зельем, которое служило ему и как успокоительное, и как снотворное. Учитывая то, какой образ жизни он вел до победы в войне, то он давно бы стал бы наркоманом, каждый раз принимая зелье. Но сейчас он чувствовал, что если не выспится, то следующая встреча с Элеонорой может закончиться плохо.

Его разбудило назойливое жужжание, которое нещадно пробивалось сквозь мутную пелену сна и при этом трясло за плечо.

— Северус-с-с, — жужжание медленно перешло в шипение, протяжное и будто бы доносящееся из длинной трубы.

Сознание возвращалось в реальность неохотно, всячески сопротивляясь и временами проваливаясь обратно в небытие. Но свистящий голос был неутомим и уже через некоторое время приобрел более четкое звучание.

— Северус…

На последнем слоге шипение вновь переходило в жужжание, и попытка отмахнуться от чего-то или кого-то не увенчалась успехом.

— Северус.

Тяжелые и липкие веки чуть приоткрылись, глаза сквозь мутную призму уловили темный силуэт, грозно нависающий и дрожащий.

— Что? — попытался сказать он, но, кажется, вместо слов вырвался свист.

— Где Элеонора? Где, Северус? Сколько ты уже спишь? — раздраженно говорила женщина.

Черная тень обрела краски и контур, из темного силуэта выделились прямоугольные очки, по которым можно было идентифицировать профессора Трансфигурации.

— Минерва?

— Да, это я. Что ты принял?

Она стала озираться по сторонам, но искомого не нашла.

— Я догадаюсь. Зелье сна без сновидений? Ты с ума сошел, — констатировала она. — Где Элеонора? Сейчас девять вечера. Северус, ты весь день проспал?

— Девять? — удивленно отозвался он. — Нет-нет, ты ошибаешься, еще даже двенадцати нет, — слова вырывались из горла сиплыми стонами. — Гуляет, наверное, по замку. Вернется.

— Мы везде искали, обошли весь замок. Пивз проболтался, что видел ее выходящей из замка. А вдруг она в лес пошла?

— Зачем это ей?

— Может, она решила, что здесь ей не место. Может, подумала, что сможет вернуться назад.

Воображение тут же услужливо подсунуло маленькую, плохо одетую девочку, спотыкающуюся о коряги, а над ней лапами грозно нависают ветви. Девочка ежится от холода и боязливо озирается по сторонам, силясь вспомнить, откуда она пришла, а за ней по пятам неустанно следует лохматый акромантул.

— Нет, — решительно сказал Северус и сел.

Комната перед глазами плыла, потолок слился со стенами, а Минерва МакГонагалл качалась, как маятник, в разные стороны.

— Дай мне зелье Бодрости.

— Сейчас.

Она вернулась и поднесла склянку к его губам. Сонное опьянение спало уже примерно через минуту.

— Как ты?

— Что я наделал? — спросил он вместо ответа и встал, чуть покачнувшись.

Минерва обеспокоено на него посмотрела и придержала за локоть.

— Все в порядке, скоро пройдет.

Они вышли из замка, и прохладный ветер помог Северусу прийти в себя окончательно.

— Гости уже разошлись?

— Да, но профессора остались. Сейчас все ищут Элеонору, даже Сибилла. Она применяет метод «прутика».

— Что? — удивился Северус.

— Ну, — Минерва посмотрела на землю. — Шепчет себе под нос какие-то глупости и прутиком машет, говорит, он ей путь указывает к «заветному».

— Какая глупость.

— Я тоже так считаю.

Северус кивнул, считая дальнейшее обсуждение бессмысленным, и решительно направился в сторону леса.

Всюду трава была жухлой, почти никаких следов, ветки местами сломаны, как будто через лес прошел весь Гриффиндорский факультет.

Северус шел вперед и полагался лишь на чудо: что Элеонора окажется именно в той стороне. Вдруг периферийным зрением он заметил движение, но среагировать не успел — в его руку вцепилась Сибилла Трелони.

— Вот ты где! — радостно воскликнула она и поправила свои огромные очки. — Я знаю, где она, прутик неустанно показывает на юг, — женщина схватила Северуса за руку и резко дернула за собой.

— Сибилла, какой прутик, что за вздор! — он попытался было вырваться, но вдруг Сибилла резко затормозила и посмотрела ему в глаза.

— Духи леса поведали мне о создании света, льющим слезы на мхи и камыши, где соленые капли сливаются с пеною синей, где частички цветных стекол переливаются, преломляя лучи закатного солнца!

— Пруд? — Северус нахмурился. — Она у пруда? Она не могла уйти так далеко!

— Профессор, — Сибилла вновь поправила очки и сжала недовольно губы, — извините за выражение, но вы «проспали» ребенка! Проспали ровно с начала обеда, а уже вечер. По-вашему, она не смогла бы за столько времени добраться до пруда?

— Хорошо, допустим, — Северус раздраженно отцепил от себя Сибиллу. — Идемте.

Они шли долго. Ночь давно вступила в свои права, в лесу она была беспроглядной, черной, приходилось освещать себе путь Люмосом. Небо над головой скрывали раскидистые деревья, почти нарастающие друг на друга.

— Элеонора! — вдруг закричала Сибилла, и Северус еле удержался, чтобы не влепить ей пощечину.

— Только потому что вы женщина, я все еще не наслал на вас пыточное. Вы с ума сошли, уважаемая? — прорычал почти ей в лицо профессор Зельеварения.

— Почему? — удивилась она и вздрогнула: где-то поблизости послышался волчий вой, затем все стихло.

Северус закатил глаза.

— За что?

Раздался девичий крик.

Переглянувшись, Сибилла и Северус бросились в ту сторону, и конечно, Трелони отстала уже через пять минут, не поспевая за быстрым шагом профессора Зельеварения.

Северус миновал густые заросли и выбежал на полянку. Здесь деревьев почти не было, а чуть поодаль было слышно журчание ручейка.

— Элеонора! — крикнул он, надеясь услышать голос в ответ.

Он должен успеть раньше волка.

— Папочка, помоги!

И снова раздался волчий вой, пронзительный, леденящий душу.

Северус бежал к пруду. Казалось, земля сговорилась против него — с деревьями, выбрасывающими корни и сующими в лицо ветви, с мягким мхом, прячущим под собой ямки, с длинной колючей травой.

Но вот Северус вырвался из зеленого ада и замер.

Волк скалился в полуметре от его дочери.

Он даже не успеет сказать «Авада Кедавра».

Да что там, он и «Ступефай» не успеет выкрикнуть.

Время замерло всего на мгновение, и вот волк бросился и вцепился в руку, которую Элеонора рефлекторно выставила.

— Ступефай! — крикнул Северус, но волка задело лишь слегка. Тот отвлекся и зарычал на него, не обращая внимания на свою жертву. — Авада Кедавра!

Волк повалился наземь и больше не шевелился.

Но и Элеонора не издавала ни звука, неподвижно лежа на земле.

Медленно Северус стал подходить, все ближе и ближе, сердце стучало где-то в горле.

— Что случилось? — услышал он позади себя взволнованный голос Сибиллы.

Но ему было не до нее.

— Элеонора? — он опустился рядом с ней и пощупал пульс. Ему показалось, что того нет. — Портключ есть? — обратился он к Трелони.

Та неуверенно кивнула и достала из мантии деревянную фигурку.

— Держитесь крепче, — сказала она и взяла коллегу за плечо. — Портус!

Они возникли возле хижины Хагрида.

Северус поудобнее взял Элеонору и понес в Хогвартс, старясь не думать о том, что у девочки нет пульса.

Возможно, он ошибся.

Возможно, она жива.

За считанные секунды он добрался до Больничной палаты и позвал мадам Помфри. Та тут же приказала положить девочку на койку и стала ее осматривать, водя над телом волшебной палочкой.

Северус привалился к стене и прикрыл глаза.

Вот Вселенная и решила его проблему.

Так просто.

— Она жива, — с облегчением объявила мадам Помфри и приступила к лечению. — Северус, не стой столбом, лучше принеси что-нибудь из своих запасов, у меня нет нужных зелий. Ее все-таки укусил волк, он мог заразить ее бешенством. Поторопись. Нам предстоит много работы!

Северус кивнул и стал выполнять данные поручения почти механически, почти не осознавая своих действий.

Она жива.

Жива?

Жива.

* * *

Он сидел в Больничном крыле и заполнял амбулаторную карту для Элеоноры.

Она пролежала без сознания почти целый день, очень бледная, и отчаяние потихоньку стало пробираться к мыслям Северуса.

А вдруг она не очнется?

Глупости. Она просто спит.

Но вот девочка заворочалась, заморгала и выдохнула:

— Папа…

— Я… здесь, — сказал Северус, бросая карту и подставляя стул к кровати дочери.

Его дочери.

— Зачем ты это сделала? — спросил он.

— А ты не понял? — вопросом на вопрос ответила она. — С мамой было бы проще, но не с тобой. С тобой всегда сложно. Я хотела, чтобы ты был у меня уже сейчас, и иного выхода не видела, — она закашлялась, и Северус налил ей воды. — Спасибо.

— Но ты могла умереть, — прошептал он.

— Уж лучше такая смерть, уж лучше меня выдернут с корнем, нежели я буду вянуть в душной комнате, глядя через стекло на солнечную лужайку.

— Ты всегда говоришь метафорами?

— Да-да, знаю, я много читаю и от этого начинаю говорить как профессор Дамблдор. Ты мне об этом уже поведал в прошлой жизни.

— Ясно, — он не нашелся, что еще сказать.

Боялся, что если еще что-нибудь скажет, все испортит.

— Пап.

— Что?

— Учись уже сам барьеры ломать, а то мы же подеремся.

Северус усмехнулся, но как-то по-доброму, и усмешка его больше напоминала улыбку. Он ласково провел рукой по волосам Элеоноры и сказал:

— Мелкая еще.

— Ха, да я скоро переплюну тебя в умении язвить! Спорим? На желание. Если я выиграю, весь следующий год ты будешь преподавать в малиновой мантии.

Северус фыркнул:

— Какой вздор! Но хорошо, это ведь пари. Если выиграю я, на поступление ты перекрасишься в блондинку.

— Что?! — Элеонора от возмущения подскочила, но улыбнулась, заметив, что ее отец еле сдерживает смех.

* * *

Мадам Помфри зевнула и поморгала, борясь с утренней дремотой, по привычке легонько толкнула дверь в Больничную палату и замерла.

Она уже не помнила, сколько лет точно проработала в Хогварсте, но могла поклясться, что еще ни разу в жизни не видела смеющегося Северуса Снейпа.

* * *

Вот снова, величавый и свободный, подняв высоко гордую главу, он медленно, но твердыми шагами идет по праху старых предрассудков, один в седом тумане заблуждений, за ним — пыль прошлого тяжелой тучей, а впереди — стоит толпа загадок, бесстрастно ожидающих его.

М.Горький