В пятнадцатый раз (гет)

* * *

Лили едва сдерживала слезы. Джеймс сильнее сжал руку беременной жены, и она благодарно улыбнулась. Хорошо, что муж был рядом, хорошо, что Сириус и Ремус были рядом. В противном случае можно сойти с ума.

Так всегда бывает, когда кто-то близкий уходит. Неутихающая тупая боль в сердце, от которой невозможно спастись или спрятаться. Джеймс заставил её выпить успокоительное зелье утром, чтобы её состояние не отразилось на малыше. Похороны — это не то мероприятие, которое должна посещать беременная женщина.

Она не могла не прийти. Человек, лежащий в гробу, был для неё слишком дорог. Как и тот, которого похоронили два месяца назад. Или те двое, которых оплакивала Молли Уизли. А сколько их еще будет?

Слезы все же предательски выступили на глазах. Джеймс обнял её, и Лили, не выдержав, схватилась за рубашку мужа и спрятала в ней лицо.

Тело Доркас нашли два дня назад в её доме. Волосы были аккуратно причесаны, красивое платье, подкрашенные губы. Словно спящая кукла. Её нашли лежащей на кровати. Единственное, что выбивалось из этой почти утопической картины — чуть смазанная помада и черная метка над её домом.

* * *

Она — это олицетворение того, что он так сильно ненавидит. Её локоны слишком свободно рассыпались по плечам, в её взгляде слишком много упрямства и благородства, слишком много ненависти и никакого страха. Спина слишком прямая, с такой спиной не сгибаются в поклонах. Кровь — голубая. Лейстранж сказал, что Доркас Медоуз собирается замуж за какого-то грязнокровку. Молодая, сильная…

Ему не помешают такие люди. В этом сложно признаться, но за это так легко возненавидеть. Его армия — это сборище тупых фанатиков. Верных, сильных и тупых.

Губы темноволосого мужчины кривятся в улыбке.

Девушка напротив — заноза в его заднице. Заноза, которую он поклялся вытащить самостоятельно.

Белла не понимает, почему её Лорд должен марать свои руки, она бы с легкостью сделала это за него. Белла никогда не поймет, почему он каждый вечер приходит в эту комнату и делает это снова и снова.

Вначале смотрит на девушку. А она смотрит на него в упор. Они не моргают целую вечность, пока один из них не сдается. Пока она не выплевывает оскорбления из своего маленького хорошенького рта и не посылает его к Моргане.

Его губы изгибаются в ухмылке, он накладывает круцио, а потом улыбка сползаетс лица. Наблюдать за вертящимся на полу телом, которое содрогается в конвульсиях, бьется в бешеном припадке, не так уж и весело.

Ему совсем невесело.

Разочарование. Тоскливое, паскудное разочарование накидывает петлю на его шею и затягивает её как можно туже.

Такая же, как и все: кричит.

Он медленно опускает палочку, и губы девушки начинают жадно хватать воздух. Она не может подняться, может просто лежать и дышать, и еще улыбаться.

Её улыбка — это то, что он ненавидит больше всего. Дурацкая, неуместная. Пришлось как-то спросить: «Почему?»

«Наверное, потому что еще жива».

Её дружку-грязнокровке тоже, должно быть, нравится эта улыбка.

Если бы Темный Лорд мог испытывать хоть какие-либо настоящие чувства кроме этого разочарования, смог бы он влюбиться в эту улыбку?

Доркас рвет. Её всегда рвет после круцио. Приходится её оттаскивать от блевотины и усаживать в угол.

Вот она сидит и смотрит в его глаза. Снова начинается эта дурацкая игра в гляделки, пока девушка не начинает заваливаться на бок. Сколько она уже здесь? Вторую неделю? Примерно так. Это значит, что он приходит сюда уже в четырнадцатый раз и собирается в четырнадцатый раз задать свой вопрос:

— Ты присоединишься ко мне?

Она в четырнадцатый раз отвечает:

— Сдохни, сумасшедший ублюдок.

Это её ответ. Всегда один и тот же. Дальше он тактично напоминает, что единственный здесь смертник — это она. А он будет жить еще долго, пока не сдохнет старик Дамблдор, пока не умрет последний член Ордена Феникса, пока не скончается последняя грязнокровная тварь.

И тогда настает её черед напомнить, что он полукровка.

И тогда он бьет её по лицу наотмашь, отшатывается от неё, словно это она залепила ему пощечину, и наступает черед еще одного круцио.

Её снова рвет, на сей раз на себя. Тонкая струйка жидкости стекает по подбородку. В комнате нечем дышать.

Темный Лорд хватает свою пленницу за руку.

— Я хотел, чтобы ты подчинилась мне добровольно.

На девушку невозможно смотреть: перекошенное, перепачканное лицо, темные круги под глазами, искусанные губы. При помощи магии он убирает с её лица следы рвоты.

— Не получится, — слабый шепот.

Она не понимает, почему он все еще держит её в живых. Это читается в её взгляде.

— Я знаю, — почти любовно шепчет он, прежде чем поцеловать.

Её глаза расширяются, ей не нравится этот настойчивый потребительский поцелуй, не нравится, что его язык нахально врывается в её рот, что кончик его волшебной палочки упирается в её запястье.

Она не может ничего сделать. Мужчина наваливается на неё всем своим весом, Доркас больно ударяется затылком о холодный камень стены, она не может пошевелиться, чтобы отдернуть руку.

Она кричит ему прямо в рот, когда заклинание обжигает её запястье.

На глазах выступают слезы.

— Я не хочу, не хочу, — почти животный крик, но уже поздно. Слишком поздно.

— Вот и все, — улыбается он.

На руке Медоуз красуется уродливый знак.

— Ты моя.

А она все смотрит, не может оторвать взгляд. Её зрачки расширены, дыхание учащено, сердце бешено колотится в груди. Она больше не улыбается. Дрожит всем телом, сглатывает и начинает бить его по лицу, в грудь, махать руками, как сопливая школьница.

Он легко её останавливает. Прижимает к себе.Она теперь его. Он может делать с ней все что захочет.

Инстинктивный животный порыв. Она его, и он должен доказать это.

Это не первый раз.

Не первый.

Но сейчас она носит его метку.

Еще один долгий поцелуй, прежде чем он разденет её…

* * *

Девушка сидит в углу, запястье обмотано клетчатой тканью рубашки.

Доркас расцарапала себе руку в том месте, где он оставил свою метку, потому что она принадлежит только себе.

Этот тупой уродский знак ничего не значит, она внутренне свободна, даже если умрет в этой камере.

Все его прикосновения ничего не значат, потому что она помнит только чужие. Все, что происходит сейчас, ничего не значит, потому что ей удалось спасти Френка и Алису, потому что Лили, Джеймс, Сириус, Ремус и остальные в безопасности, потому что это сумасшедшее чудовище сдохнет раньше, чем доберется до них.

Потому что будущее никуда не денется. Потому что маленький сын Поттеров будет дышать чистым воздухом, не отравленным существованием Темного Лорда.

Они справятся.

Пусть только не обижаются, что она подвела их.

Доркас не в силах совладать с собой, она снова разворачивает импровизированную повязку и начинает методично чесать руку.

— Почему так чешется?

Ей никто не отвечает.

* * *

Усмешка выходит горькой и злой. Тело Медоуз шлепается на пол, как тяжелый мешок.

Её больше нет.

Проклятая стерва оказалась гораздо сильнее, чем он рассчитывал.

Она — это олицетворение того, что он так сильно ненавидит. Её локоны слишком свободно рассыпались по плечам, в её взгляде слишком много упрямства и благородства, слишком много ненависти и никакого страха. Спина слишком прямая, с такой спиной не сгибаются в поклонах. Кровь — такая же красная, как и у всех, слезы до омерзения соленые…

Молодая.

Красивая.

Сильная.

Не подчинившаяся.

Что же.

Он поджимает губы и перешагивает через её тело, делает несколько шагов по направлению к выходу, а потом замирает:

— Все, что ты любишь, подохнет, все, что ты когда-либо хотела, погибнет, и не будет никакого мира на земле…

«Ты проиграла, гребанная сучка» — хочется кричать, но Темный Лорд молчит. Он резко, с истеричным хлопком, закрывает за собой дверь, как делал пятнадцать раз до этого.