Пожалуйста, не забывай обо мне (гет)

Она не смотрит на него. В серых глазах, таких же серых, как у него, затаилась глубокая боль. Боль от его признания. Боль поражения. Боль осознания потери. Боль обиды.

Она сбрасывает его руку со своего плеча и говорит:

— Разве ты не понимаешь, что мне больно?!

И не смотрит в глаза. Она спокойна. Как будто спокойна.

Ну, пожалуйста. Ну, посмотри. Только посмотри в глаза. Больше ничего не нужно.

Серые против серых.

— Ты же знаешь, все изменилось, — его голос едва заметно дрожит.

— Просто уйди. Не хочу тебя видеть. Слышишь?

Они всегда были вместе. Всегда — это со времен школы. Всегда — это после войны. Всегда — это до Астории.

Любовь-дружба. Дружба-любовь. Пройти вместе огонь, воду, медные трубы и Визенгамот, но сломаться на миниатюрной брюнетке Гринграсс.

Но он ведь никогда ничего не обещал, и поцелуи не в счет. И его бывшие тоже не в счет.

Обещал-не обещал. Все равно нечестно. Не оправдание.

Нечестно. Дурацкое слово. Какая еще честь?

«Я же люблю тебя».

Не знает, что сказать. Пути назад нет, и не будет. Да, они могли бы быть вместе. Он мог принадлежать только ей.

А она только ему. Но всегда есть загадочное «если бы не…»

Сейчас она говорит: "Мне больно», — и по голосу понятно, что ей и вправду очень больно, когда он сообщает о помолвке.

Все поменялось. Какие глупые, банальные слова... Как это, все поменялось? «Я больше не нужна тебе? Ты не любишь меня?»

Но он ведь никогда и не говорил, что любит. Хотя любил. Наверно, любил. И сейчас любит. Ее. И Асторию тоже любит. Но по-другому. Почему же все так сложно?

Как ей объяснить, что с Асторией ему по-настоящему легко? Она никогда не говорит о прошлом. Или о будущем. Астория — это бабочка. Легкая, живущая только здесь и сейчас. Она встречает его в светлых воздушных платьях, она искренне бежит ему навстречу. Ни на кого не похожа. Он не знает, как понять это чувство. И как объяснить это той, которая сейчас говорит: «Ты делаешь мне больно».

Той, которая держала его за руку во время суда над отцом. Той, которая искренне расплакалась от счастья, когда уже его самого оправдали. Той единственной, которой он сам рассказал о произошедшем на Астрономической башне.

Той, с которой случился первый поцелуй. Той, которая научила его курить. Той, которая всегда первой говорит: «Люблю тебя». И ничего не просит взамен. Не просила.

И есть Астория. Иногда недоступная. Девушка-видение. Мотылек. Рядом с Асторией его сердце пропускает удары.

Почему всегда приходится выбирать?

Неизменно было только его «МНЕ не нравится», «Я не люблю», «Я не одобряю», «МНЕ плохо», «МНЕ больно». А теперь это она говорит кодовое «МНЕ больно», и непонятно, как себя вести?

Как отказаться от того, кто… Кто хотя бы просто друг? Ночи разговоров обо всем и ни о чем. Глупые подарки и нужные подарки. Вместе распитое огневиски и похмелье на двоих.

Почему он ДОЛЖЕН отказываться?

Но все проходит. И это тоже пройдет.

Он видит, что она готова заплакать, но держится. Вот и сейчас она пытается не ранить его. Сама же стремится смягчить удар. И эти «мне больно», «уходи» — непроизвольно...

И она уступит. Это она уйдет. Потому что у любой истории есть конец, даже у той, которую они называли «всегда вместе». Все изменилось.

Тот разговор был, кажется, миллион лет назад. В какой-то прошлой жизни, жизни до Астории. И Драко Малфой теперь примерный муж и отец. И Скорпи так на него похож, но главное, чтобы он не повторял его ошибок. Ведь у Скорпиуса медовые глаза матери и ее легкий характер, и это просто замечательно. Жизнь наладилась. Но иногда…

Драко крепко обнимает сына на прощание, стоя на платформе 9 ¾. Где-то там, словно зеркально отражаясь, Панси, в девичестве Паркинсон, прижимает к себе дочь.

И самой большой ложью в его жизни будет, если он когда-нибудь скажет, что не скучает по ней.

И взгляд ее серых, таких же, как у него, глаз. И ее улыбка. И слова, которые она произносила шепотом.

— Пожалуйста, не забывай обо мне.