Меропа (гет)

Могла ли она себе представить, что всё кончится именно так?

Могла ли она предотвратить это?

«Прости, Том».

* * *

Любовь — самое прекрасное чувство на земле, когда она взаимна. Кажется, что дети от такой любви рождаются заведомо счастливыми, а уж как они свою жизнь проживут — это уже от них зависит.

Меропа об этом не думала. Ее рвало в туалете, но она все же пыталась улыбаться. Ее мечта сбылась вдвойне: Том Реддл ее любил, и она беременна. Любая девушка на ее месте была бы счастлива, и Меропа не исключение. Ни тошнота, ни головокружение не могли испортить ее настроения.

Когда всё закончилось, она вытерла лицо полотенцем и, пошатываясь, направилась в гостиную. Объект ее мечтаний сидел перед камином и бессмысленно смотрел на извивающееся в агонии пламя. Ей казалось, что он был похож на прекрасную статую из гладкого белого камня, из мрамора. Для нее он был подобен сосредоточенному Давиду, готовящемуся к схватке с Галиафом, и выглядел именно так, как его изобразил Микеланджело. Только он сидел и был одет.

Меропа бесшумно приблизилась и обняла его, нежно поцеловав в шею. У нее были тонкие белые руки с длинными пальцами, которые умело расстегивали пуговицы на его рубашке. Том не сопротивлялся и вообще не подавал каких-либо признаков жизни, продолжая смотреть немигающими глазами на огонь, словно хотел в него броситься. И никак не мог на это решиться.

Меропа продолжала его целовать, как будто не замечала такого его состояния, будто он вел себя совершенно нормально, хотя больше напоминал восковую куклу. Поцелуи продолжались недолго. Они надоели ей, и она переместилась на колени к Тому, потянувшись к его лицу и запуская руки ему под рубашку.

— Поцелуй же меня, — потребовала она, с мольбой смотря на него.

Он не отвел взгляда от камина, но губы его зашевелились будто сами собой, как какой-нибудь механизм. Казалось, Меропе этого было достаточно. Она счастливо заулыбалась и начала целовать его с удвоенной силой.

— Я тебя тоже люблю, — шептала она. — Скажи, что любишь меня.

— Люблю тебя, — ровно, без тени эмоций произнес он.

Меропа прижалась к его широкой груди и прикрыла глаза.

— Обними меня.

Когда его руки сцепились вокруг нее, словно ветви дерева, она почувствовала, что проваливается в сон, прислушиваясь к слабому биению его сердца.

Она была самой счастливой на всем белом свете!

* * *

Рука дрожала. Склянка зависла в нескольких сантиметрах от кружки с чаем, пузырек накренился, но недостаточно, чтобы его содержимое вылилось в чашку.

Меропа раздумывала. Когда она проснулась, Том лежал рядом, и на мгновение ей показалось, что он не дышал. Страх овладел ею, и она схватила волшебную палочку, попыталась привести его в чувство. Когда он открыл глаза и уставился в потолок, она с облегчением вздохнула. Но его пустой взгляд…

Тогда сердце ее кольнуло. Но секундная слабость прошла, она встряхнула головой и отправилась делать ему завтрак, коря себя за глупые мысли, заставляющие ее чувствовать себя неловко и гадко, будто она делает что-то преступное и в корне неправильное.

Какая глупость.

Меропа скривила губы и посмотрела в окно, за которым с каждой минутой светлело и наливалось синей краской небо, недавно поддернутое тонкими, рваными облаками. День обещал быть замечательным.

Для нее, но не для Тома, если она не остановится.

Меропа пропустила момент, когда вскипел чайник. Теперь же рассеяно смотрела на чашку, не в силах собраться мыслями. Она зависла так же, как и склянка в ее руках. И теперь не знала, как ей быть дальше. Если она продолжит в том же духе, Том не переживет уже следующую ночь.

Раньше он был другим…

Живым.

Меропа решительно отставила склянку в сторону, взяла поднос и направилась в спальню.

Ее всю колотило, начиная от кончиков пальцев на ногах и заканчивая корнями волос. Сердце, словно выпрыгнувшая из аквариума и теперь задыхающаяся рыбка, билось о грудную клетку и вот-вот, казалось, пробило бы ее. Поднос в руках дрожал, и чуть слышно дребезжала чайная ложечка. Этот звон поглотил сознание Меропы, унося ее куда-то вдаль от плохих, доставляющих ей дискомфорт мыслей.

Меропа умела говорить странным и неприятным мыслям нет.

— Завтрак в постель! — живо объявила она и, не дождавшись реакции, поставила поднос на столик. — Приятного аппетита, Том, — она поцеловала его в сухие губы, ласково очертила пальцем линию лица и вышла, напоследок бросив: — Ешь.

Она шла по улице, по мощеной дороге. Вокруг нее высились вековые деревья. Они казались ей куда живее Тома. Она гуляла здесь каждый раз, слушая птичий щебет, стрекот жуков, шелест листьев. Вокруг все шепталось и посвистывало, а ветер ласково трепал волосы Меропы. Нежно, осторожно…

Если бы так к ней прикасался Том.

Она гуляла до вечера и вернулась, когда стало темнеть.

Она не нашла его в спальне, его не было в гостиной перед камином.

— Том? — позвала она, но в ответ — лишь тишина.

Мертвый дом. Давно уже мертвый.

— Том!

Она ходила по комнатам, разыскивая его. Долго ходила, пока не толкнула дверь в большую ванную. Там, на холодной плитке, сидел Том, оперившись спиной на стену, и смотрел на нее.

Прямо, холодно и… живо.

«Снова живой!» — обрадовалась она и сделала в его сторону пару шагов, но он отрицательно покачал головой и показал ей бритву.

— Если ты сделаешь еще хоть шаг, я себя убью.

Она замерла, растерянно на него смотря.

Его слова проникли в ее мысли и утонули среди таких же странных слов, которые никогда ею не обдумывались, только приносили с собой ощущение дискомфорта.

— Слухи правдивы, ты — ведьма, — спокойно сказал он. — Я не знаю, на что еще ты способна, но отчего-то уверен, что мертвых воскрешать не умеешь. Если ты не уберешься из этого дома, клянусь, я убью себя. Я знаю, что ты меня любишь отвратительной, безумной любовью, до тошноты лживой и слепой. Ты почти убила меня.

— Но ты… — начала она сиплым голосом, непонимающе на него глядя. — Ты же можешь полюбить меня! — уверенно заявила она так, будто сказала совершенно понятную всем истину. Всем, но не ему.

Том устало покачал головой.

— Уходи, ради всего святого — уходи! Я не хочу тебя видеть.

— Но твой ребенок…

— Мне не нужно это отродье, — бросил он холодно, и она отшатнулась. — Я никогда не любил тебя и не полюблю. Меня воротит от тебя. Уходи, я никому о тебе не расскажу. Но видеть тебя не желаю более в этом доме.

Она чувствовала экстаз, слушая его живой, наполненный эмоциями голос, и в то же время ее душу разрывали на части ее же собственные эмоции, переполненные нестерпимой болью.

— Уходи.

Меропа вся задрожала и, развернувшись, вышла из ванны, а затем и из поместья. Никуда не глядя, она брела по знакомой аллее.

* * *

Шли месяцы ее скитаний. Ребенок внутри нее рос, росла и нестерпимая боль в том же месте. Но то была не физическая боль, а что-то гораздо сильнее. Что-то, что сейчас было в ней самой и в ее ребенке. Она часто возвращалась к поместью Реддлов, незамеченная, кралась мимо его дома, заглядывая в окна, чтобы хоть разок на него посмотреть, не ее милого Тома. Он жил так, будто и не вспоминал о ней, иногда хмурился, иногда улыбался, разговаривая с какой-то девицей. Меропа не чувствовала неприязни к ней или ревности, она даже не знала, что это за девушка, заставляющая ее Тома улыбаться. В конце концов, благодаря ей, Меропа раз за разом видела его улыбку.

Пока…

Он не поцеловал ее.

Тогда Меропа была на восьмом месяце беременности и считала, что, когда ребенок родится, Том изменит свое мнение и полюбит ту, что родит ему наследника. Ведь это такая простая истина: мужчина берет женщину в жены, чтобы она родила ему здорового наследника. Меропа знала, что может дать ему больше: могущественного наследника, потомка Салазара Слизерина! Когда он об этом узнает, он полюбит ее.

Это ясно как божий день.

Но.

Зрелище целующихся людей вырвало ее из того состояния, в коем она пребывала долгое время. Ощущение уверенности покинуло ее всего на мгновение, но этого стало достаточно, чтобы разум ее окутала тьма, стало холодно и безрадостно. Меропа слышала, что так бывает, когда рядом находятся дементоры.

Наверняка, эта девчонка ничем не лучше темной твари. Она хочет забрать Тома себе, хочет его красоту и ум.

Нет. Этому не бывать.

Меропа вышла из своего укрытия, достала волшебную палочку и указала ею на девушку. Та не заметила волшебницу, самозабвенно целуясь с Томом.

— Отойди от нее, Том! Она обманывает тебя, не любит! Эта темная тварь хочет тобой завладеть! — закричала Меропа.

Том вздрогнул и отстранился от девушки, испуганно посмотрев на Меропу.

— Сумасшедшая! — выплюнул он, и его лицо исказилось от гнева и страха.

Он знал, на что она способна.

— Я надеялся, что ты сдохла где-нибудь в подворотне! — с горечью произнес он, но испуганно-недоумевающее выражение ее лица не изменилось. Тогда он тяжело вздохнул и уже спокойно сказал: — Уходи, Меропа. Если любишь меня — уходи. Я нашел свое счастье с Эржабет, тебе… желаю найти свое, — Том притянул к себе недоумевающую девушку и поцеловал.

Снова.

На ее глазах.

Меропа старалась игнорировать тянущее чувство в животе, но оно усиливалось и причиняло ей боль. Голова начинала гудеть, мысли смешались, то тут то там всплывали обрывки воспоминаний.

Она и Том.

Они были счастливы.

Эта смазливая маггла соблазнила его и разрушила счастье Меропы и Тома.

Она во всем виновата.

— Я спасу тебя, Том, — спокойно сказала она и прокричала: — Авада Кедавра!

Белокурая красавица, облаченная в белое, легкое платье, немигающим взором смотрела на Меропу, затем мягко опустилась на землю, уставившись в голубое небо.

— Эржабет! — Том упал на колени, задыхаясь от собственного бессилия и смотря на прекрасную женщину, нежную и хрупкую, как первый весенний цветок.

Меропа, чувствуя, что боль в животе усиливается, а в глазах начинает мутнеть, бросилась вон от поместья, шепча себе под нос:

— Прости, Том. Прости, любимый… мы будем счастливы.

* * *

— Келли! Сестра Келли! — кричала молодая девушка, смотря на Меропу, которая лежала на пороге приюта. — Не надо, не умирайте, сестра Келли поможет!

Послышались тяжелые шаги, и появилась тучная женщина в черной грубой одежде.

Она быстро оценила ситуацию и вместе с девушкой занесла в помещение Меропу.

Та ненадолго пришла в себя и затуманенными глазами посмотрела на сестру Келли.

— Мой ребенок, мой ребенок…

— Аманда, готовь кесарево!

Мир для Меропы превратился в мутные красочные пятна, будто кто-то нарисовал картину и пролил на холст воду. Ее куда-то тянуло, затем она вновь возвращалась, и звуки становились четче. Голоса, то приглушенные, то снова громкие, что-то неразборчиво бормотали. Тихо, неспешно текли куда-то вдаль мысли, к далеким белым берегам. В мире красок появлялись тени, наступали сумерки.

— Имя! — вдруг услышала она сквозь чернеющую плотную завесу. Пятна постепенно уступали место любимому образу. Черные волосы, темные глаза, упрямый подбородок… Имя, имя… Есть в этом мире только одно имя для всего, что имеет значение.

— Том Реддл.

Последний вздох, последний удар сердца. В мир акварельных красок ворвался яростный крик жизни, затем завеса вернулась, обняв Меропу ласковыми и долгожданными объятиями Тома Реддла.