Спи, сладкая (гет)

— Я не знаю, где они, — глухо повторяет Блейз, откидываясь на жёсткую спинку стула и складывая руки на груди.

Аврор Ричардсон недоверчиво хмыкает — впрочем, как и всегда. Блейз уже устал считать эти его «хм-м-м», которые обязательно вырываются из худого аврорского горла с неприятно выступающим острым кадыком.

Каждый раз, когда одна и та же пятнистая сипуха приносит в своём изогнутом клюве толстый пергамент с острыми, тёмно-бардовыми, цвета запекшейся крови, кособокими буквами. Каждый раз, когда он спускается в лондонскую подземку, чтобы добраться до Аврората. Каждый раз, когда спускается в лифте на пятый этаж.

Каждый раз — каждый ёбаный раз! — сквозь тихое уханье совы, сквозь металлический голос, объявляющий название станции, сквозь тиканье лифта, отсчитывающего этажи, Блейзу слышится это недоверчивое «хм-м-м».

— Знаешь, почему я постоянно тебя вызываю? — спрашивает аврор.

Конечно же, Блейз знает. Потому что Министерство разыскивает скрывающихся Пожирателей. Потому что из-за природной тупости, присущей, как думает Блейз, большинству авроров, Ричардсон уверен, что эти самые скрывающиеся сдали все свои явки-пароли именно Блейзу.

— Потому что я уверен, что ты лжёшь! — торжественно заключает Ричардсон.

«Ты лжёшь!» — повторяет за хозяином кабинета золотистая секундная стрелка круглых настенных часов в золотистой же оправе. «Ты лжёшь!» — обличающе шелестят пергаменты на столе. «Ты лжёшь!» — чуть ли не вопит мерзкая земноводная тварь из своего стеклянного шара-аквариума в углу, просовывая длинный раздвоенный язык между чешуйчатых бескровных губ.

— Ну же, приятель, — сегодня Ричардсон решает поиграть в хорошего полицейского и даже не запугивает Блейза страшными карами, которые обязательно однажды свалятся на его голову, как снег с еловой лапы в зимнем лесу. — Разве тебе нравится твоя жизнь? Министерство может помочь тебе, если ты поможешь Министерству.

Блейз смотрит на лениво ползущую по кругу секундную стрелку. Ему хочется просто свалить отсюда, из этого кабинета, стены которого каждый раз устрашающе нависают над ним, будто бы стараясь обвинить во всех смертных грехах. Блейзу необходимо домой.

— Знаете, что? — ласково говорит Блейз, улыбаясь. Аврор чуть подаётся вперёд. — Министерство может пососать мой хуй полным составом.

* * *

Блейзу катастрофически необходимо домой. Он вихрем взлетает по лестнице в квартиру — Министерская программа, как же — перешагивает через ступеньку, чуть ли не бежит. Он мог бы аппарировать, но — вот неожиданность! — палочку отобрали ещё полгода назад.

Блейзу необходимо попасть домой так же, как мог бы быть необходим глоток воды после трёх дней скитаний по пустыне — только потому, что дома Дафна. Дафна, вот уже полгода вылетающая с каждой работы через неделю. Дафна, которая вот уже полгода жмётся к нему по ночам под одеялом. Дафна, которая тоже под надзором — так же, как и он.

Дафна, с которой что-то происходит. Что-то не то.

Блейзу страшно каждый раз, когда приходится оставлять её одну: когда он возвращается, Дафна совсем не в себе. Блейзу кажется, что кто-то замкнул клеммы в её голове неправильно, перепутал разноцветные провода, и теперь всё идёт совсем не правильно, не верно — катится куда-то вниз, по наклонной.

Блейз не знает, как всё исправить.

Его Дафна сидит, прислонившись спиной к батарее, притянув колени к груди, не реагируя ни на звук поворачивающегося ключа в замочной скважине, ни на глухие шаги Блейза. Он опускается напротив неё.

— Эй, — тихо говорит Блейз, касаясь своими тёмными ладонями бледного лица Дафны. Она поднимает на него глаза — у неё совершенно дикий, загнанный взгляд, зрачки нервно дёргаются. — Всё в порядке?

— Моё сердце, Блейз, — шепчет Дафна, облизывая сухие губы.

— Что? Что с твоим сердцем?

Из груди Дафны вырывается хриплый смешок. Её губы дрожат, расплываясь в улыбке, она дёргает головой и начинает истерически хохотать.

— Оно не бьётся, Блейз! Оно умерло — моё сердце! Оно мёртвое, совсем-пресовсем мёртвое, понимаешь?

Блейз не может понять, что происходит, что с ней — ему хочется, чтобы Дафна сказала, что это всего лишь шутка, что ей просто стало скучно, и она решила его разыграть. «Глупый-преглупый розыгрыш», — должна сказать она и потрепать его рукой по волосам.

Блейз бы выдохнул — облегчённо.

— Оно гниёт внутри меня! — кричит она, заливаясь смехом.

— Нет, — мотает головой Блейз. — Нет, Дафна, с твоим сердцем всё в порядке!

Она смотрит на его лицо — зрачки дрожат — никак не может сфокусировать взгляд. Блейз думает, что сейчас Дафна похожа на эту безумную Лейстрейнж — он видел её всего дважды, но ему хватило.

— Вытащи его, — тихо просит Дафна. — Оно разлагается, оно мёртвое, мёртвое-премёртвое. Я же не могу жить с таким сердцем!

Время для Блейза останавливается. Он не может сдвинуться с места, не может пошевелиться, словно под действием Петрификуса. Его собственное сердце гулко бьётся в груди, отсчитывая удары, как секундная стрелка отсчитывает шестьдесят золотистых делений на часах в кабинете аврора Ричардсона.

— Вытащи его! — кричит Дафна, пытаясь разодрать на груди обкусанными до мяса ногтями хлопковую ткань футболки. — Вытащи его из меня!

Блейз обхватывает её руками, сдавливает в объятиях, крепко держит в ладонях тонкие запястья с выступающими косточками. Дафна бьётся, как рыба, попавшая в сети, что-то кричит, вырывается, выгибает спину. А потом затихает — внезапно обмякает в его руках, превращаясь в тряпичную куклу. Её руки висят плетьми, ноги подкашиваются, не слушаются Дафны, когда Блейз пытается поднять её с пола.

Он кладет её на постель, вытирает своей ладонью её горячий влажный лоб, покрывшийся испариной. Дафна закрывает глаза — ресницы смыкаются, превращаясь в два чёрных полумесяца. Блейз молчит, держит в руках маленькую ладошку — совсем кукольную, будь ногти Дафны такими же, как и раньше — гладкими, ровными и фарфоровыми.

— Спи, милая, — тихо шепчет он, когда её дыхание становится тихим-тихим, словно Дафна просто выдохлась, сломалась, словно внутри неё просто перегорел предохранитель.

Блейз поправляет одеяло — тоненькое, шерстяное — и тихо баюкает:

— Спи, сладкая. Спи.

Дрожь бьёт его, спускается от шеи по спине вниз мелкими бисеринами мурашек, пощипывает пальцы рук, которые нервно подёргиваются. Он долго сидит, пока в комнате совсем не потемнеет. Сидит неподвижно, без единой мысли в голове. Чьи-то умелые руки вылепляют из горячего мягкого воска фигуру физического Блейза в полный рост, а вот где Блейз эмоциональный — никому не известно.

Блейз не знает, что делать: ему страшно и оставить её, и отвести к врачам, которые могут просто-напросто отнять Дафну навсегда.

Он просто не понимает, что могло произойти два дня назад.

Это ведь совсем недавно, так? Но что-то случилось, после чего перепутались все клеммы и провода, разбавив синеву глаз Дафны сумасшествием.

* * *

Блейз встаёт засветло. Первые солнечные лучи проникают в щель между двумя сиреневыми шторами и легонько касаются безмятежного лица Дафны. Она смешно морщит нос во сне — Блейзу хочется верить иллюзии, что всё в порядке.

— Я кое-что тебе приготовил. Ты поешь, ладно? — просит Блейз, собираясь на работу и финальным аккордом поправляя перед зеркалом воротничок рубашки.

Рубашка, брюки, обувь — его персональные призраки прошлого. Немногое удалось забрать из поместья, перед тем как его опечатали. Днём раньше, кстати, родители переехали в Азкабан.

— Не уходи, — жёстко говорит Дафна.

Она сидит, подтянув колени к груди, и выглядывает из капюшона тонкого шерстяного одеяла. Глаза огромные, ярко-синие, пронзительные — Блейзу действительно хочется остаться. Ему хотелось бы остаться и без этой просьбы-требования, потому что под ребрами начинает ныть, стоит ему выйти из дома.

Зная, что Дафна останется там, дома, одна.

— Я не могу, Дафна, — говорит он, садясь на краешек пружинистого матраса на кровати. — Мне нужно идти на работу.

— Когда ты уйдешь, я снова начну умирать.

Блейз касается большими пальцами её скул, приподнимая голову и заглядывая в глаза — под мягкими подушечками на бледной коже расцветают ярко-розовые бутоны нездорового румянца, который ядовитым плющом ползёт ниже — к щекам, шее, острым росчеркам ключиц, оседает на них неровными кляксами пятен.

— Скажи мне, что с тобой такое? — просит Блейз. — Если я буду знать, что с тобой происходит, я смогу помочь тебе, понимаешь?

Дафна кусает свои губы до крови, скапливающейся в маленьких трещинах прозрачной плёнки засушенной и огрубевшей кожи. Блейзу кажется, что внутри него поселилось чудовище, которое вот так же кусает его легкие, вгрызается острыми зубами в грудную клетку, царапает её когтями изнутри и слизывает маленькие выступившие тёмно-красные капельки раздвоенным языком — как у той твари в аврорском аквариуме.

А может быть, это и есть та тварь, как-то пробравшаяся внутрь и выгрызающая себе путь к его, Блейза, сердцу?

— Ты мне не поможешь, Блейз. Мне никто уже не поможет. Я умираю, неужели ты не видишь этого? Ты такой глупый, Блейз. Глупый-преглупый.

Становится страшно — от того ледяного спокойствия, с которым она произносит каждую фразу, смакует каждое слово, наслаждается ими — так же, как раньше смаковала хорошее вино, отпивая его маленькими глотками. Её зрачки больше не дрожат — они смотрят в одну точку, смотрят сквозь него. В синих глазах плавают льдинки-айсберги.

Блейз прячет лицо в ладонях. В уголках глаз Блейза стоят слёзы — словно такие же льдинки-айсберги в его глазах начали таять.

— Пожалуйста... — глухо просит он, сам не понимая, чего именно.

— Убирайся, — жёстко прерывает его Дафна, спихивая худыми ногами с постели, отпинывая от себя. — Уходи, оставь меня, я тебя ненавижу!

«Ненавижу!» — звенит недавно вымытая Блейзом посуда, разложенная сушиться на льняном полотенце на кухне. «Ненавижу!» — вылетает из крана в ванной с каждой каплей воды, срывающейся с металлического ободка. «Ненавижу!» — скривившись, кричат обложки каждой из книг, когда-то расставленных на полке заботливой рукой Дафны.

Блейзу кажется, что, когда за ним закрывается дверь, он слышит лязгающий звук ядовитых зубов мерзкой твари, которые всё-таки смыкаются на его сердце.

* * *

С работой повезло — если в его положении хоть к чему-то вообще применимо такое волшебное, воздушное слово «везение».

Блейз работает в книжном магазине, ежедневно погружаясь в аморфное состояние среди деревянных стеллажей с тонкими полками — искусственно созданными хозяином магазина мирами для книг. Книги живут своей жизнью, Блейз живёт своей — пока воздух, наполненный маленькими пылинками, заметными только на свету солнечных лучей, не прорежет медная трель колокольчика, висящего над дверью.

— Где у нас медицинские справочники? — хмуро спрашивает он у хозяина, мистера Коллинза — добродушного низенького старика, который в своём магазине выглядит как гном из сказки в пещере с сокровищами.

Блейз мог бы и сам найти, но хочет заполучить чёртову книжку как можно быстрее, словно в Дафне бомба с часовым механизмом — грозится разорвать её, разбросать ошмётками по их квартире. Дорога каждая секунда.

— Кто-то болен? — с беспокойством спрашивает Коллинз своим скрипучим голосом — Блейзу хочется предложить смазать петли связок.

— Нет, — Блейз пожимает плечами. — Я не знаю. Что-то не так с моей девушкой.

— О, — с сочувствием тянет старик, уводя Блейза за собой вглубь зала. — Что же с ней такое?

— Я не знаю, — глухо отвечает Блейз. — Мне кажется, она сходит с ума.

Ядовитые зубы погружаются всё глубже в плоть. Блейзу страшно, что сердце остановится раньше, чем он сумеет помочь Дафне.

* * *

Дафна стоит на подоконнике в одной футболке. Она обмакивает свои маленькие кукольные ладошки в кастрюлю, полную чёрной краски, и тщательно развозит её по стеклу, замазывает его, стараясь не оставить ни одного чистого дюйма. Чёрные капли летят вокруг, оседая грязными точками-оспинами на лице Дафны, путаясь и теряясь в её чёрных растрёпанных волосах. Сгустки краски текут сверху вниз по бледным девичьим рукам. Они уже полностью, до плеч, исполосованы чёрными линиями — краска нахально пролезает под широкие рукава.

Сиреневые шторы, порванные на лоскуты, сворачиваются змеиными кольцами на полу.

— Смотри, Блейз! — радостно восклицает Дафна. — Смотри, я кое-что тебе приготовила!

Она облизывает свою ладонь — губы пропитываются чёрным цветом, словно покрытые не кожей, а губкой. Кто-то щёлкает пальцами в голове Блейза — он срывается с места, выбивает из рук Дафны железную посудину.

Краска заливает всё вокруг.

— Нет, нет! — кричит Дафна, соскакивая с подоконника. — Нет, нет, нет, — тупо повторяет она, пытается собрать краску с пола, и скребёт по нему неровно обкусанными ногтями. — Нет, что ты наделал, Блейз? Теперь они придут за мной! Теперь они точно найдут меня, точно, точно-преточно!

Блейзу совсем не интересно, кто такие «они», почему они придут за Дафной, и где она вообще взяла эту ебучую краску.

Он со стоном сползает по стене вниз. Блейзу кажется, что чёрная краска вязкой струёй течет на затылок, тянется, как слюна, и заливает своей чернотой глаза.

* * *

— Опять уходишь? — тихо спрашивает Дафна утром.

Совсем по-нормальному.

Блейз поправляет воротничок рубашки, глядя в зеркало. Пальцы сжимают сгиб ткани сильнее, чем нужно.

— Меня вызывают в Аврорат, — отвечает он.

Дафна разглядывает свои руки с чёрными разводами, которые Блейзу так и не удалось отмыть накануне. Так же, как окно, подоконник, стены и пол.

— В Аврорат, где сидят злые-презлые волшебники с волшебными палочками? — говорит она высоким звонким голосом.

Глаза у Дафны как две плошки. Она удивленно округляет их, глядя на Блейза, вопросительно приподнимает свои чёрные изломанные брови.

— Скоро нам тоже их вернут, — осторожно говорит Блейз. — Всё будет хорошо.

В комнате напряжение, словно натянуты сотни невидимых нитей от двери до окна. Или сотня таких же — от Блейза до Дафны. Нельзя повредить ни одну из них, хоть Блейз и не знает, что произойдёт в таком случае.

Всё равно не произойдёт ничего хорошего.

— Не будет хорошо, Блейз, — серьёзно произносит Дафна. — Никогда больше не будет хорошо. Больше никогда в жизни, ты понимаешь это, Блейз? Никогда. Теперь всегда будет вот так, — она обводит своей чёрной рукой чёрные застывшие лужицы.

Блейз старается держать воздух в лёгких как можно дольше, не выдыхает, пока под кожей в груди не начинает гореть.

— Я обещаю тебе, что всё изменится, — говорит он.

— Нет, Блейз, — флегматично бубнит Дафна. — Больше никогда не изменится. Посмотри, во что мы превратились. Во что превратилась наша жизнь, — она снова упрямо тычет пальцем в залитый краской пол. — Лучше умереть, чем так жить.

Нити-ловушки обвивают Блейзу горло — горло всхрипывает при каждом вдохе-выдохе — запутывают ноги, не давая сдвинуться с места, сворачиваются змеями на груди под рубашкой, пытаясь прогрызть тонкие дыры в смуглой коже и проникнуть внутрь. Блейз судорожно сжимает ткань воротничка.

— Пожалуйста, Дафна, — тихо просит он. — Не говори так.

— Они сломали меня, Блейз, — продолжает она, не слыша его. — Я уже умираю, только ты этого не видишь. Скоро они придут, чтобы забрать меня с собой.

Нити рвутся от одного рывка, лопаясь с тоненькими, слышными, наверное, только Блейзу трелями. Он подлетает к кровати, берёт в свои широкие ладони маленькие кукольные ручки Дафны и прикасается к ним губами.

— Нет, они не заберут, — горячо шепчет он. — Я защищу тебя от них. Я смогу.

Горячие слёзы выжигают глаза, которые чуть ли не дымятся. Блейз понимает, что он несёт какую-то чушь, но ему всё равно — лишь бы хоть как-то помочь Дафне.

Дафна смотрит на Блейза сквозь Блейза.

— Ты не сможешь, — равнодушно пожимает она худенькими плечами. — Неужели ты не видишь, что я уже мёртвая? Мёртвая-премёртвая.

* * *

Блейз напряженно наблюдает за Ричардсоном, который нарезает по своему кабинету круги вокруг стула с жёсткой спинкой, на которую Блейзу так неудобно откидываться. Следом за Ричардсоном круги нарезает его пламенная речь с отставанием всего на тысячную долю секунды. Блейзу кажется, что он даже видит искры, сопровождающее каждое слово, что Ричардсон презрительно выплёвывает из своего рта.

— Наше либеральное Министерство заботится о таких говнюках, как ты, — говорит он, подняв указательный палец в потолок, словно этот жест может ему чем-то помочь. — Оно предоставило тебе кров и возможность работать вместо того, чтобы сгноить тебя в Азкабане. Оно уважает твои права, иначе я бы давно накачал тебя сывороткой правды или полазил в твоих поганых мыслишках. А ты вместо того, чтобы благодарить его, хамишь и шлёшь на хуй. Разве так поступают законопослушные граждане? Так поступают только такие маленькие мудацкие отродья вроде тебя, которые считают, что им всё в этой жизни позволено. Или ты действительно думаешь, что у нашего Министерства бесконечное терпение, и я буду тут бесконечно нянькаться с тобой?

Предметы в кабинете с давящими стенами повторяют за своим хозяином каждое слово. Блейз проверяет, на месте ли земноводная тварь с раздвоенным языком, название которой он так удачно не помнит. Тварь смотрит на него янтарно-жёлтыми глазами. Блейзу чудится, что губы у неё в бардовой запёкшейся крови. Тварь облизывается — и Блейз готов поклясться, что она жмурится от удовольствия.

Он моргает, надеясь, что Ричардсону просто взбрело на ум отравить её своими тёмно-бардовыми чернилами.

— Как будто у меня ещё осталось что-то, что наше либеральное Министерство не отобрало, — язвительно произносит Блейз, не отрывая взгляда от раздвоенного языка.

— Конечно, есть, — радостно сообщает аврор, примостив свою тощую задницу на угол стола. — У тебя ещё осталось самое дорогое — твоя свобода.

Блейз отстранённо думает, что самое дорогое, что у него есть — это Дафна. И Министерство почти отняло её у него. Эти самые «они», в существовании которых Дафна убеждала его с утра, действительно есть.

Это вот такие вот паскудные мрази, как аврор Ричардсон. Это они сломали её.

* * *

Когда Блейз не видит Дафну в комнате, липкие струи страха — тягучие, как вчерашняя чёрная краска — медленно начинают ползти по спине, оставляя после себя дорожки замороженной, быстро мертвеющей кожи. Холод старается проникнуть внутрь Блейза, к сердцу, которое пока что не получилось повредить острым ядовитым зубам.

Страх хочет заморозить его полностью, обездвижить, чтобы потом разломать на тысячу ледяных кусочков так же, как что-то разломало Дафну.

Она в ванной — сидит на кафеле, обхватив руками острые коленки, и мелко дрожит. Зубы стучат, а плечи вздрагивают.

— Нет, уходи, Блейз, они пришли за мной! — шепчет она в ужасе, выдувая каждое слово медленно и вязко — как пузыри из её любимой малиновой жевательной резинки.

Когда-то любимой.

Дафна выдыхает безумие, настоящее безумие. Оно наполняет ванную до самого потолка, оседает молочно-белым налётом-солью, что всегда бывает на побережной гладкой гальке, липнет на ярко-синюю кафельную стену, синюю, как это самое солёное море. Синюю, как глаза Дафны, с иголочными остриями зрачков — словно стоит ей моргнуть, и чёрные точки исчезнут вовсе, потеряются — их поглотит синева.

Безумие рассевается мутным эфемерным облаком, мерещится приторно-сладким запахом дешёвого парфюма неприхотливой вокзальной бляди.

Блейзу нечем дышать.

— Кто? — спрашивает он, вытаскивая её из-под раковины, куда она забилась как маленький зверек. — Кто пришел?

— Они! — визжит Дафна, отпихивая Блейза, вжимаясь в стену ещё сильнее, словно желая пробить выступающими позвонками толстый слой бетона. — Неужели ты их не видишь, Блейз? — исступленно твердит она, дёргаясь от каждого прикосновения. — Они просто чувствуют, что я умерла, и им легко забрать меня. Легко-прелегко, слышишь?

— Я прогоню их, не бойся, — обещает Блейз срывающимся голосом.

Маленькие ладошки вцепляются в рубашку так, что ткань трещит, обещая разойтись.

— Нет, не оставляй меня! — шепчет Дафна.

— Блядь, да что с тобой такое? Ты словно чем-то обдолбалась!

Блейз осекается — в его голове опять щёлкают пальцы. Он стряхивает Дафну с себя, бежит в кухню, открывает ящик над раковиной. Стеклянные флакончики, в которых предполагается быть лечебным зельям, купленным Блейзом когда-то давно в белоснежной аптеке на Косой аллее у старика со скрюченными пальцами, насмешливо разглядывают Блейза пустыми стеклянными глазницами. Они ехидно перемигиваются друг с другом бликами от электрической лампы, радуясь новому развлечению — чужому перекошенному лицу.

Сердце Блейза ухает куда вниз.

Дафна почти не сопротивляется, когда сильные руки закутывают её в тонкое шерстяное одеяло, сажают в такси и ведут в обветшавшее здание, которое на деле оказывается больницей св. Мунго.

* * *

Целительница водит полным пальцем по строчкам в лимонно-жёлтой папке. Блейз не отрываясь следит за ним: за ногтем с тонкой трещинкой посередине, за узлом сустава, за тугим широким кольцом, вгрызающимся в кожу. Тусклый металл душит палец — и палец кажется ещё более толстым, чем на самом деле.

— Ей промыли желудок, дали восстанавливающее зелье и зелье сна без сновидений, — хорошо поставленных голосом говорит она. Блейз переводит взгляд на бледную Дафну на больничной койке. — В таких случаях мы обычно погружаем в лечебный сон на несколько дней, чтобы кровь полностью очистилась от отравы. И чем же она так накачалась?

— Случайно выпила не то зелье из аптечки, — Блейз пожимает плечами.

Кожа Дафны совсем белая, как лист бумаги. Пятна чёрной краски выделяются на ней особенно чётко, впечатываются в бледные руки чернильными разводами, как тонкие шёлковые перчатки. Блейзу почти не страшно — страшнее было бы, если бы чернота расползалась на шее Дафны, обвивая и грозя задушить.

Но на шее только россыпь капель, напоминающая созвездие безобидных родинок.

— Случайно, — тянет ведьма. — Молодой человек, вам из школьного курса должно быть известно, что некоторые лечебные зелья вызывают галлюциногенный эффект, если их случайно выпить. Особенно если много выпить. Придётся поставить её на учёт.

— На какой ещё учёт? — недоуменно переспрашивает Блейз.

— Пока не знаю, — ведьма недовольно поджимает губы. — Любо к суицидникам, либо к наркоманам.

— Она правда перепутала.

— Перепутала зелье с тыквенным соком?

И Блейз ещё долго что-то говорит, доказывает, разводит руками в стороны, винит во всём себя — пока целительница не цокает языком и круглым шариком не выкатывается из палаты. Блейз берёт в ладони маленькую кукольную ручку Дафны и целует каждый пальчик, отогревая своим дыханием.

— Спи, Дафна, — шепчет он. — Теперь точно всё будет хорошо, я обещаю. Я всё сделаю. Спи, сладкая.

Солнечный свет пробирается в палату сквозь чистое, прозрачное, ничем не закрашенное стекло и разливается теплом на губах Дафны, в маленьких тонких трещинах которых скопилась чёрная краска. И кажется, что ничего не произошло, что она просто испачкала губы черникой. Блейзу кажется, что Дафна слышит каждое его слово и улыбается черничными губами, чуть-чуть приподнимая обуглившиеся уголки так, чтобы улыбку не смогли украсть ни аврор Ричардсон, ни противная толстая целительница, ведь улыбка только для него — для Блейза.

«Попробуй чернику, Блейз, — засмеявшись чисто и звонко, сказала бы Дафна. — Она сладкая-пресладкая!»

Блейз чувствует, что Дафна наконец-то верит ему.

Сердце Дафны — живое и настоящее, вовсе не разлагающееся в груди — мерно стучит, обещая, что теперь точно всё будет хорошо.

А через неделю Блейз выходит из Аврората с тонкой папкой в руках, в которой два квадратных листка — справки о снятии надзора, запечатанный сургучом пергаментный свиток, подтверждающий права на поместье, и маленький золотой ключик от родительского сейфа в банке Гринготтс.