Комета (гет)

Здравствуй, мой милый мальчик, моя комета.

Мы ещё увидимся. Буду ждать.

(c) alter-sweet-ego

*

— Девочка, судьба всегда разыщет тебя, где бы ты ни находилась. Хоть на необитаемом острове, хоть в постели, — говорила бабушка Мэри.

Петунии было девять, она фыркала и считала себя некрасивой.

Теперь Петунии восемнадцать, она умеет пользоваться косметикой, но так и не разучилась фыркать. Особенно, когда за обедом сестра сообщает:

— Послезавтра к нам приедут мои друзья, Джеймс и Сириус.

Петуния умеет слушать, видеть и находить, поэтому знает, что Джеймс влюблен в Лили с первого курса, а Сириуса тащит с собой, потому что того выгнали из дому и ему негде жить.

Петуния тогда поджала губы и, брезгливо поморщившись, спрятала письмо обратно в книгу. Сто сорок восьмая страница, угол немного загнут.

Родители лучатся от счастья, как сочный бифштекс капает жиром на новенькую, хрустящую рубашку, только что из магазина. Петуния чувствует себя тем самым куском ткани, который сначала изгваздали в маслянистой, вонючей жидкости, а потом запихали под кровать, между пыльных залежей, чтобы никто не узнал.

Конечно, Петуния может рассказать все это маме с отцом, но в ответ получит только снисходительный взгляд Лили и суровый голос отца, похожий на шипящую кобру:

— Доченька, сплетничать некрасиво, тем более, о друзьях родных.

И улыбку Лили, напоминающую объевшегося медом медведя. Или бобра, обгрызшего всю кору с дерева. Или, допустим, дятла, выгрызшего дыру в нем же.

Петуния сравнивает Лили только с животными, потому что на человека она не похожа. Рыжее чудовище, в глазах которого зажигаются огоньки, а с короткой и тонкой палки срываются снопы искр.

«Если у вас дома опасный монстр, которого вы привыкли считать домашним любимцем, звоните нам, мы его усыпим», — написано в газете отца.

Петуния любит читать. И она не раз замирала с телефоном в руке, не набирая только последней цифры. У нее дома чудище, только в это, наверное, никто не поверит.

На полке с книгами у Петунии есть толстенная, потрепанная энциклопедия обо всем на свете. Отдельные строчки в ней она даже красным маркером обводила. Например, о повадках ядовитых зверей.

Они сначала замирают, прикидываются безопасными, греются на груди, чтобы потом, когда ты расслабишься, вскинуться и укусить, выпустить гадскую слюну в кровь. Когда Лили дома, Петунии никогда не бывает спокойно. Она запирает дверь и прячет под кроватью коробок со спичками. Всегда можно обжечь гадюку, если та подберется к ней ночью со своей веткой-недомерком.

Лили приносит с прогулок мороженое, говорит:

— Туни, это тебе, — ласково улыбается и идет к себе.

Петуния не ест его никогда. Берет вместо своего мамино, если оно есть. Если нет — выбрасывает в мусорное ведро.

Сегодня вторник, и Петунии некогда думать о том, как бы получше защититься. Завтра среда, а в четверг «к нам наконец-то приедут долгожданные гости, мы так рады друзьям Лили, что не можем дождаться». Петуния убирается в доме.

Обычно ей нравится пылесосить, стирать пыль, мыть полы и складывать одежду ровненькими прямоугольниками, застилать постель, чтоб без единой складки, ставить все на свои места. Но сейчас все делается ради друзей Лили, и Петунии противно от этой мысли. Она как попало принимается за то, за что, как правило, берется с удовольствием. Вечером врет, что пойдет в парк с подругами, а потом до темноты сидит одна на пустынной площадке, качается на качели и думает, что ее достало опасаться всего, что притащила с собой Лили.

Странных книг в шероховатых обложках, нелепой шерстяной одежды, зелий в пузатых баночках, обтрепанных перьев, запаха карамели и ванильного шампуня для волос, тесноты, духоты, звонкого, как стекло, смеха.

*

Петуния любит яблочную шарлотку и ненавидит маму за то, что ее, Петунии, любимое блюдо будут есть какие-то там подозрительные друзья сестры.

— Я не голодна, — говорит она и порывается уйти к себе в комнату.

— Туни, останься, — тихо и твердо говорит мама.

Когда у нее такой тон, нужно слушаться, Петуния давно это знает.

Она сидит, хмурит брови, супится, смотрит в одну точку и одним только своим кислым видом портит веселье и ожидание. Правда, правило с ложкой дегтя не срабатывает ни разу, потому что в Лили столько меда, что проблеваться можно.

Петуния так долго разглядывает скатерть, что начинает различать тонкие волокна, когда в гостиной, у самого камина, раздается возня, шорохи и приглушенные фразы.

А спустя пять минут Петуния исподлобья разглядывает двух парней, больше похожих на раздолбаев из ее школы, чем на каких-то магов.

У одного очки, джинсы, рубашка в клетку и волосы спутаны. У другого небрежная челка, такие же джинсы, зеленая футболка с надписью «добро пожаловать в ад» и улыбка. Приятная, но косая.

Петуния чувствует укол зависти и — немного так — ревности. Ей кажется, что сестра встречается именно с этим вот, красивым, нахальным.

Когда Лили заявляет с широченной улыбкой:

— Это Джеймс, — и указывает на того, что в очках и лохматый, Петуния ощущает, как ей становится легче.

Они ужинают.

Почти до утра в комнате Лили слышится смех, и мама не говорит им, что уже поздно, потому что «они так давно не виделись, им ведь ужасно хочется пообщаться». Петуния уверяет себя, что ей неинтересно и хочется спать. Петуния лежит, затаив дыхание, и прислушивается к их разговору.

*

Следующим утром Петуния чувствует, что не выспалась. В окно она видит Лили, выходящую из дома с Джеймсом. Вдвоем. Родители на работе, а это значит…

Стук в дверь мешает додумать, что же это на самом деле значит.

Друг Лили вваливается без разрешения, осматривается, встряхивает головой и только потом обращает внимание на Петунию.

— О, привет, я тебя не заметил, — он машет рукой так легко, словно по двести раз на дню так знакомится.

На самом деле, конечно, он это делает чаще.

«У порядочных парней короткие, аккуратные стрижки, а не такие лохмы, как у этого», — думает Петуния.

— Кстати, Сириус, очень приятно, — говорит он и садится на стул, опираясь руками о спинку.

— Петуния, взаимно, — отвечает она и старается, чтобы дыхание не сбивалось.

Они молчат. Сириус снова смотрит по сторонам.

У Петунии идеальный порядок: ни единой пылинки, одежда рассортирована и разложена стопками, на кровати ни одной вмятины, все книги расставлены в алфавитном порядке, журналы на столе ютятся друг на друге с ошеломляющей точностью. Петуния и сама идеальная: сочетание цветов подходящее, кожа чистая, волосы гладкие, ногти остриженные, покрытые прозрачным лаком, в доме чистота и порядок.

Только Сириусу такие, наверное, не по душе.

— Мило у тебя тут, — с насмешкой произносит он.

— А у тебя идиотское имя, — выпаливает Петуния, потому что нервничает.

Лучшая защита — нападение, все такое, строчки, обведенные красным маркером впечатались Петунии в голову навсегда.

— Ох, ну надо же, кто это сказал, — фыркает он и смотрит прямо на нее, не мигая, не отводя взгляд.

Петунии неуютно, она пожимает плечами:

— Отлично, мальчик-звезда и девочка-цветок.

Если бы сарказм оставлял следы, Сириус бы никогда не отмылся.

— Да мы просто созданы друг для друга, — тянет он и подмигивает.

В его глазах смешинки, а верхнюю губу он облизывает языком и все еще смотрит на Петунию.

Она сглатывает и вытирает руки о юбку.

Сириус хочет сказать еще что-то, но возвращаются Лили с Джеймсом.

Они на кухне, Петуния у себя.

Она прижимает ладони к горячим щекам и лихорадочно вспоминает, что же еще знает о нем.

По всему выходит, что ничего.

*

— Мы на речку, Туни, — заглядывает в комнату Сириус, потом якобы спохватывается и добавляет. — Можно, я буду так тебя называть? А, ты с нами?

— Нет, — Петуния мотает головой, — у меня дела.

— Ну, как хочешь, не говори потом, что не предлагал, — лукаво подмигивает ей Сириус.

Петуния закрывает глаза, а когда открывает снова, того уже след простыл. Словно он ураган, а не человек.

Петуния сидит, затаившись, у себя в комнате и ждет, пока все уйдут.

В доме стихает, ее переполняет любопытство.

Она крадется в комнату Сириуса, надеясь хоть что-то узнать о нем.

Одежда разбросана по полу, столу, стульям. Журналы с голыми девушками лежат там же. Петуния раскрывает один из них, тут же краснеет и бросает его назад, будто бы он заразный. В левом углу метла, Петуния и думать не хочет о том, что волшебники с ними делают. В правом — гитара. И вот тут Петуния уже и не знает, радоваться ей или нет, потому что это же так круто, но порядочных гитаристов вообще не бывает.

Сириус похож на комету. Проносится, оставляет яркий, длительный след, исчезает на дохрена огромное количество времени. То есть, Петунии кажется, что это так.

*

— Лили сказала, ты любишь шоколадное, — произносит Сириус и кладет на стол перед Петунией пачку мороженого.

— Спасибо, — говорит та.

И прежде, чем успевает сказать что-то еще, Сириус спрашивает:

— Они с Джеймсом вернутся поздно, мне скучно, тебе не веселее, может, посмотрим фильм?

Петуния соглашается, чувствует себя неловко, пытается не показывать этого. Сириус смешно комментирует, Петуния откусывает маленькие кусочки мороженого.

В очередной раз подносит его ко рту, когда Сириус перехватывает ее руку, улыбается так, что соски твердеют, спрашивает:

— Можно?

И слизывает немного, очень медленно и очень самодовольно.

Петуния дышит ртом.

Главная героиня целуется с главным героем, Петуния разглядывает цветочки на своей блузке и старается думать о саженцах, который должны приняться и вырасти в красивые, яркие растения.

Сириус поворачивается к ней, кладет свою ладонь на ее локоть, прижимает к дивану и целует.

Обрывисто, настойчиво и немного ехидно.

У Петунии взгляд потом затуманенный, сердце бьется, как сумасшедшее. Она размышляет не более трех секунд, а потом обхватывает его шею — совсем как делает Клэр на экране — сцепляет на ней руки и целует, целует, целует…

— Мы дома, — радостно говорит Лили и Сириус вскакивает, едва ли не выбегает им навстречу, улыбается Петунии, перед тем, как уйти, шутит, что-то говорит Джеймсу и они долго смеются.

У Петунии в голове кометы.

*

На следующий день стыдно встречаться с Сириусом и страшно от того, что он мог рассказать об этом Лили.

Их снова нет дома, на этот раз всех троих, и она лезет в кладовку, возле комнаты Джеймса (родители, кстати, не знают, что ночью он все равно идет к Лили), чтобы достать чистящее средство для ванны. Она копается там не так долго, но не успевает уйти к тому времени, как все возвращаются. Лили остается внизу, чтобы приготовить спагетти, а Джеймс с Сириусом ждут.

Петуния слушает, о чем они говорят, и думает о том, что пора бы уже и выйти, они ведь все равно не заметят, но вдруг Джеймс спрашивает:

— Слышал, у тебя тут новый роман?

— Откуда ты знаешь? — удивляется Сириус.

— Лили предположила, я спросил, ты раскололся, — хмыкает Джеймс. — Я не был уверен наверняка, Бродяга, зато теперь знаю.

— Не у всех же есть персональная Лили Эванс, — поддергивает его Сириус.

— Ну, и как она? — перебивает Джеймс, его голос кажется Петунии заинтересованным. — На безрыбье, да?

Что отвечает Сириус, Петуния не слышит. Ей обидно, и впервые за всю свою жизнь совершенно не хочется узнавать правду.

*

Петуния любит стихи, кашемир и шарфы.

Сейчас лето, и изо всего этого можно выбрать разве что чтение. Томик Шекспира раскрывается на нужной странице.

— Можно, — Сириус толкает дверь ногой.

Они — так привычно уже — снова одни. Лили и Джеймсу никто не нужен, Сириус понимает, что будет лишним.

— Уходи, — говорит Петуния.

Сириус делает вид, что не слышит. Подходит, садится рядом, кладет руку ей на колено.

У него браслет с той же надписью «добро пожаловать в ад».

Петуния пытается смахнуть ее, но Сириус перехватывает ее за запястье и сжимает. Петунии немного больно и — намного больше — приятно.

От Сириуса пахнет терпким.

— Ты пил? — ее голос становится резким.

Сириус пожимает плечами:

— И что с того?

— Я не разговариваю с пьяными.

— Так давай не будем говорить, — он прижимает ее к себе, тянется к застежке, дышит в шею чем-то крепким, горьким.

Свободной рукой Петуния отталкивает его:

— Я же сказала, нет.

Слова камнями перекидываются в воздухе.

— Как хочешь, — Сириус равнодушно отпускает ее, поднимается, замирает у самой двери и произносит. — Меня тоже бесит Лили.

— Что? — Петуния вздрагивает и не понимает, может, ей на самом деле послышалось.

Сириус возвращается и долго говорит о дружбе, Джеймсе, Лили, которую любят все. Петуния слушает, кивает, вставляет местами реплики. И, наверное, радуется, потому что любому охотнику за чудовищами нужен напарник, так писали в энциклопедии.

Она поднимает Шекспира с кровати и идет к полке, чтобы вернуть его на место. Сириус прижимает ее к стене, расстегивает все, что нужно, и на этот раз им никто не мешает.

И Лили с Джеймсом возвращаются на удивление поздно. Даже позже родителей, чего обычно не делают никогда.

Если бы не разговор о сестре, Петунии, может, и закралось бы в голову подозрение, что Сириус заранее договорился с другом. Но об этом она даже не вспоминает.

*

Лето подходит к концу, Лили уезжает вместе с друзьями. Сначала они идут за учебниками и даже хотят взять с собой Петунию, но та отказывается. Вот еще, на всяких уродцев смотреть.

Кстати, Сириус ей таким совершенно не кажется. Они целуются в его комнате. Глубоко, влажно и очень долго. Потом Лили окликает:

— Ну, где ты, Сириус, опаздываем.

Петуния хочет, чтобы он сжал на прощание ее руку, но Сириус не делает этого. Только бросает небрежное:

— Давай, до встречи, — и доски поскрипывают ему вслед.

Из окна Петуния видит, как он пихает Джеймса в плечо, они смеются, и Сириус даже не смотрит в сторону дома.

Петуния идет убираться в опустевших гостевых комнатах. А после рисует комету, специально делая ей длиннющий и четкий хвост.

*

Петунии двадцать один, она живет с родителями и о войне в магическом мире узнает от них и из писем сестры. Та пишет о каком-то Ордене Феникса, опасности, сожалеет, что не может их навестить. Петуния этому радуется, и война ее не интересует. Почти.

Но о Сириусе в посланиях от Лили ни строчки.

Как-то раз она идет домой, разбитая и расстроенная, потому что ее только что бросил Гай. А она ушла из кафе, не допив кофе и едва ли не разревевшись на глазах у всех.

Можно ехать на автобусе, но слезы так и катятся из ее глаз, поэтому Петуния решает идти пешком. Вывески, витрины, объявления налетают на нее, но Петуния не замечает. Она еле разбирает дорогу и умудряется не упасть. Подходит к перекрестку, когда кто-то зовет ее:

— Эй, Туни, это ты?

Она резко вскидывает голову и оборачивается.

— Сириус? — сдавленно переспрашивает.

Тот изменился. Стал казаться старше, обрезал волосы, но челка осталась такой же, и улыбка погрустнела.

Человек редко может увидеть одну и ту же комету больше одного раза. Петунии, определенно, везет.

Им по пути, и Сириус рассказывает, что он только что с дежурства, все плохо, они проигрывают. Чтобы отдохнуть, он идет сюда, покупает виски. Маггловский Лондон — Петуния кривится, потому что звучит уж больно противно — никаких знакомых, случайные встречи. А обязательств ему и там хватает. Петуния не знает, зачем соглашается пойти с ним в дешевый отель, где Сириус и остановился, почему не отказывается, когда он передает ей пыльную бутылку, мол, бокалов нет. Горькая гадость жжет горло и вырывается невидимыми струями огня изо рта.

Она рассказывает ему про Гая, но ничего не говорит о том, что он у нее после него, Сириуса, второй.

— И часто ты здесь бываешь? — задает, наконец, вопрос.

— Не чаще, чем три раза в месяц, плотный график, заботливые друзья и почти никакого свободного времени.

— А у тебя с отношениями как? — снова спрашивает Петуния, когда он в очередной раз передает ей бутылку, в которой уже половина.

— Проститутки, — отмахивается Сириус, — сама понимаешь, на что-то более постоянное не хватает времени. Да и я люблю опытных, знаешь ли.

После он хмыкает и лезет к Петунии. Дышит ей в шею, снимает пуловер. Та немного отодвигается в сторону:

— Тогда зачем тебе я?

— Как, ты забыла? — деланно возмущается Сириус. — Мы же созданы друг для друга.

— Мальчик-звезда и девочка… — начинает Петуния с невеселой усмешкой, но договорить ей не удается.

Кровать старая и ужасно скрипит, бутылка выпадает из слабеющих рук Петунии. Остатки виски расплескиваются в небольшую, асимметричную лужу, да так и застывают несуразной кляксой на давно немытом покрытии.

Сириус курит и протягивает сигарету Петунии, предлагает:

— Будешь?

— Нет, — она качает головой, потом передумывает, — разве что одну затяжку.

Хватает его за руку, царапает ногтями, все такими же аккуратными, как и раньше, случайно касается губами указательного пальца…

Домой Петуния возвращается поздно ночью.

*

Если человек увидел комету с одним и тем же названием дважды, его можно считать счастливчиком. Петуния размышляет об этом, когда укладывает спать Дадли.

И вздрагивает, когда в дверь звонят. Пятнадцать минут к полуночи. Какого черта?

Она осторожно отодвигает занавеску, выглядывает в окно и обмирает, застывает от неожиданности. Боязно оглядывается: Вернон, кажется, не проснулся.

— Сириус? Что ты здесь делаешь в такое время? — спрашивает, дрожа от холода и общей странности ситуации.

— Я тороплюсь, Туни, мне некогда, у меня мало времени и мне нужно сказать тебе что-то важное.

Сириус выглядит нездоровым.

— Да что случилось? — она достает рюмки и коньяк из маленького навесного шкафчика.

Сириус выпивает залпом.

— Ты еще не знаешь. Пока никто не знает, кроме Ордена. Лили погибла, ее убили сегодня ночью. И Джеймса тоже, — Петунии становится плохо, и теперь уже Сириус ей наливает.

И дело здесь не в сестринских чувствах, просто, ну, Лили же волшебница. Разве ее мог кто-то убить?

— Ты пришел не только из-за этого, — уточняет она. — Что еще?

Петуния рада Сириусу, почти не расстроена прискорбным известием о судьбе Лили, опасается того, что они могут разбудить Вернона.

— Гарри выжил, — Сириус улыбается и тянется за бутылкой. — Я возьму его к себе, но меня тоже могут убить, нас всех могут. Туни, если это случится, заботиться о Гарри придется тебе. Береги его, хорошо?

Петуния соглашается, Сириус встает со стула, целует ее в лоб, говорит:

— Мне пора.

Петуния злится на него, на отродье сестры, на весь мир. У нее есть муж, ребенок и счастливое будущее. Кометы разрушают и никогда не стираются полностью.

Сириус ломает ее привычную жизнь одним махом, единственным грубым поцелуем, тремя рюмками коньяка. Теперь Петуния точно чувствует, что он не вернется. Ей хочется обматерить Сириуса за это, но она сдерживается. Провожает его, выходит за ним на улицу, говорит:

— Мне жаль.

Сириус машет ей рукой на прощание, и от небрежности в этом жесте не остается ничего, только тотальная разбитость. И еще браслет с той самой надписью болтается на тощем, угловатом запястье.

На этот раз хвост кометы длиннее и уже.

И Петунии больше жаль Джеймса, чем Лили.