Крекеры (гет)

24 декабря 1977 года.

Мягкие шаги отзывались скрипом старого дощатого пола, тихим и будто бы нерешительным, словно все в доме только что очнулось ото сна. Лили сгрузила пакеты с продуктами на стол и, поставив чайник на газ, принялась настраивать маленький радиоприемник на подоконнике. Было слишком тихо. Она давно отвыкла от этого: тишина, как и одиночество, были редкими спутниками в Хогвартсе. В большом переполненном замке, в общих гостиных и общих спальнях минуты покоя приходилось отвоевывать. Постоянный шум успокаивал, словно рядом был кто-то незримый, кто говорил: «Все идет по плану». Лили и сама часто это себе говорила, но у радио получалось убедительней.

Мимоходом она взглянула на снежную бурю за окном. Ветер протяжно завывал и глухо стучал по стеклу, за белой пеленой почти ничего не было видно. На улице и того хуже: снег шел с самого утра, и к обеду все дороги и тропинки замело, а в высоких сугробах с трудом угадывались очертания машин и садовых гномов. Поход Лили в ближайший супермаркет «Овощная лавка Олли» занял все предобеденное время, из которого большая часть прошла в попытках проложить путь домой.

...погибло в своих машинах. Причиной смерти стало переохлаждение: аномально низкая для Пембрука температура держалась два дня, густой туман отрезал все дороги до ближайшего населенного пункта. Среди погибших: трое детей и...

Лили яростно повернула верньер, и тускло освещенная кухня снова утонула в шипении. Во имя Мерлина, сегодня же Рождество! Неужели Пожиратели — а в том, что здесь замешаны они, Лили ни секунды не сомневалась — не могли оставить людей в покое хотя бы сегодня! Наоборот, они, словно издеваясь, пустили в ход дементоров, и сейчас эти холодные твари опустошали один город за другим, высасывали из каждого дома праздник, радость и счастье.

Она помотала головой. Нет. Нет. Только не сегодня. Она так ждала, когда сможет вернуться домой, хотела убедиться, что хотя бы здесь никто не будет с тревогой вслушиваться в вечерние новости, а в газете первым делом открывать колонку «Происшествия».

Лили ненавидела и газеты, и новости.

Она никогда не говорила родителям, что действительно творится в магическом мире — не хотела заставлять их жить в постоянном волнении и страхе за нее. Дом в пригороде Бирмингема по-прежнему был полон смеха и маленьких хлопот, мерцал светом желтых ламп — совсем как в детстве. Она ни за что не позволила бы этому исчезнуть.

Сквозь помехи короткими вздохами прорывались звуки рождественской песни, но у Лили уже не было настроения ничего слушать. Она только прибавила звук, чтобы было повеселее, и принялась разбирать продукты. Методично раскладывала их по полкам в холодильнике, для каждого — строго отведенное место: сыр оказался рядом с пакетом молока, маслом и яйцами, банка с чечевицей примостилась вместе с остальными консервами. Мама убила бы ее, если бы она просто набила холодильник едой. Миссис Эванс особенно следила за порядком на кухне, но стоило войти Лили, и комната преображалась: на плите красовались жирные пятна, по полу рассыпана мука, а ингредиенты — в беспорядке свалены на столе. Лили нравилось готовить, но ее неаккуратности не было оправдания. Сегодня мама уж точно ее сюда не пустит.

Внезапный стук в окно заставил Лили замереть, напряженно вслушиваясь: подрагивающий треск приемника, тиканье часов, свист чайника, который становился все пронзительней. Больше ничего. В последнее время ей часто мерещилось что-то; страх, что Пожиратели настигнут ее семью, становился все ощутимей. И палочка всегда была наготове.

«Это смешно, — нервно усмехнулась она. — Это просто какая-нибудь ветка. Или чокнутый голубь врезался в стекло».

Но стук повторился. Похолодевшими пальцами Лили все же нащупала палочку и медленно, как в тумане, обернулась. Кто-то был за ее окном, кто-то следил за ней, потому что иначе пройти сквозь магическую защиту вокруг дома невозможно.

Хорошо, что родители решили задержаться.

Она отворила раму заклинанием, и ледяной ветер ворвался в комнату, мороз легко прошелся по щекам. А через секунду в ворохе мечущихся снежинок появился раскрасневшийся и взъерошенный Джеймс Поттер, и ей захотелось окунуться в прорубь с ледяной водой.

— Джеймс? Что ты здесь делаешь?

— Привет, — он судорожно протер облепленные снегом стекла очков и радостно улыбнулся ей, словно увидел после долгих лет разлуки. — Я пришел к тебе.

— Зачем? — спросила она.

— Слушай, может, впустишь меня? — Джеймс нервно посмотрел по сторонам. — Здесь становится жарко.

— Нет, я не впущу тебя, пока ты не скажешь, зачем пришел.

— Хотел тебя проведать. Сейчас опасные времена и все такое, и честное слово, Эванс, — впусти меня, не то я превращусь в огромную сосульку, и тебе придется закапывать мой труп на заднем дворе.

Лили не сводила с него глаз. Происходящее походило на сон, на странный, вывернутый наизнанку сюрреалистичный кошмар. Поттер, весь в снегу, стоял, крепко вцепившись белыми пальцами в подоконник, и Лили подумалось: вдруг они уже примерзли?..

Она подошла и протянула ему руку — пальцы тронул колючий холод, а ветер забрался под ворот свитера и размел в стороны волосы. И вместе с этим куда-то подевались глубоко засевший в груди трепет и липкое ожидание нападения. Джеймс с благодарностью ухватился за руку выше локтя и ловко перескочил преграду.

Он очутился в ее доме.

Лили никогда не могла подумать, что однажды ей придется принимать в гостях Поттера, не могла представить, что он будет ходить по ее дому, рассматривать содержимое холодильника и с интересом естествоиспытателя просовывать пальцы в тостер. Это было одновременно смешно и нелепо: чистокровный волшебник — Поттер — посреди ее уютного маггловского мира. Будто в душу влез.

— Круто! — с восторгом подытожил Джеймс, напоследок крутанувшись на месте. — Всегда мечтал побывать у тебя дома.

Он уже скинул насквозь промокшую мантию на спинку стула и остался в темном джемпере с куропатками, сверкающими крошечными глазами-бусинками. Яростно взъерошил волосы, разбрызгивая в стороны капли растаявшего снега, и уставился на Лили.

А ей внезапно стало жарко и некуда деть руки. Она поспешно схватила оставшиеся продукты и стала без разбору их складывать, цепляясь взглядом за надписи на упаковках. Сладкое волнение разлилось по телу и застряло в горле, и Лили корила себя за это. Мысли путались. Джеймс всегда появлялся внезапно, сверкая как начищенный галлеон, приносил с собой смятение и прыткой тенью исчезал за горизонтом. Она не могла сказать точно, нравилось ей это или нет: Лили научилась не обращать на Поттера внимания, но когда он был — в ней разгорался пожар. Своим нахальством и геройским видом Джеймс распалял желание отвесить крепкий подзатыльник, но вот смущение, которое за этим пряталось, приятно характеризовало его как нормального человека. И приятно бередило нервы.

Она слышала, как позади оглушительно засвистел чайник, и замявшийся было Поттер ринулся к плите. Требовательно застучали дверцы шкафчиков, грозя сорваться с петель, и Лили с возмущением обернулась:

— Эй, ты же не у себя дома!

— Прости, — Джеймс с грацией фокусника нес пару кружек, сахарницу и опасно покачивающийся на мизинце запотевший чайник, и Лили мысленно попрощалась с дубовым красным паркетом. — Можно?

— Нет, — с вызовом сказала она, усаживаясь за стол, — неси все обратно.

В тусклом свете Джеймс казался ей не более реальным, чем привидение. Лицо было серым от полутеней, застывших на коже, как слепок из воска, а всегда живые и лукавые глаза неподвижно смотрели в одну точку. Они были почти черными — глаза, которые нередко рассматривали Лили так, что от злости и чего-то еще у нее подгибались колени. Джеймс еле слышно постукивал пальцами по именной кружке Петунии, украшенной отвратительными лиловыми цветами и завитками, и выглядел крайне задумчивым.

— Я принес тебе крекеры, кстати. Не знаю, любишь ты их или нет, но это единственное, что еще не смели с прилавков.

— Спасибо, — улыбнулась она.

— Ты благодарила бы меня гораздо сердечнее, зная, через что мне пришлось пройти, — закатив глаза, сообщил Джеймс и начал загибать пальцы: — Удрать из переполненного дома, незаметно ста... я хотел сказать, незаметно разобраться в маггловских деньгах, и вдобавок одна тетка все время за мной следила...

— Да ты просто вор! — расхохоталась Лили. Ей было так легко и приятно смеяться, словно она распахнула двери после долгого заточения, мрачного ожидания, и яркие краски заполнили мир. Джеймс с довольной улыбкой посмотрел на нее.

— Это была вынужденная мера. Тем более, это скорее благотворительность: я спас гордую Эванс от одинокого голодного вечера... А почему ты одна?

— Родители поехали навестить тетушку, скоро должны вернуться. А моя сестра живет в Лондоне — в ноябре она вышла замуж.

— Сестра, которая тебя ненавидит?

— С чего ты взял?

— Ну, — Джеймс хмыкнул, — ты ведь расстраиваешься, когда читаешь письма из дома. И на перроне она всегда стоит с таким недовольным видом.

Лили ничего не ответила. В один миг у нее словно выбили почву из-под ног, и она отвернулась, всматриваясь в мутную белую пелену за окном. Она не любила говорить о непростых отношениях в своей семье. Это было глубоко личным, тайным, спрятанным и никого не касалось. Люди почему-то интересовались чужой жизнью сильнее, чем своей, их настырное любопытство перерастало в больную одержимость, в навязчивую идею — знать. Все хотели знать.

Но хуже, когда был кто-то, все свое внимание устремивший на тебя. Знал, что ты ешь на завтрак, какие читаешь книги и с кем разговариваешь. Знал, где ты живешь. Преследовал в пустых коридорах, наблюдал за тобой в гостиной и классных комнатах, всегда был рядом и незримо жил твоей жизнью.

Это была одна из вещей, которая пугала ее в Джеймсе Поттере. Он знал о ней столько всего.

Снова стало тихо.

Ореховые крошки крекеров мягко прилипали к пальцам, растирались и таяли, как сахарный песок, и Лили невообразимо хотелось слизать их. В нетерпении она прикусывала сладкие от чая губы и не могла отделаться от мысли, что бархатные глаза Джеймса внимательно наблюдают за каждым ее движением. Было жарко, и, кажется, Лили совсем не соображала, что делает, иначе она прекратила бы это. Она же видит, что Джеймс следит за ней, как голодный кот, пялится на ее приоткрытые губы и скользит взглядом по свитеру... Дрожащими руками она оттянула ворот, словно в тумане...

Часы пробили три часа дня, когда ей почти удалось набраться смелости заговорить. От неожиданности Лили ойкнула и тут же решительно забрала у Джеймса кружку, злясь на этот цирк, на свою глупость, нелепость и безрассудство. Она бы с удовольствием отхлестала себя по щекам прямо сейчас.

«Совсем нет мозгов, — кипела Лили. — Словно чертова квиддичная фанатка, чертов Поттер, о, черт бы тебя побрал».

— Ты всегда так звереешь, когда заканчивается время обеда? — послышался его насмешливый голос, и Лили, с мрачным удовольствием держа руки под ледяной водой, сверкнула на него глазами.

— Иди поцелуй мантикору.

— И не подумаю. Я все еще нужен этому миру. Серьезно, ты так хочешь есть?

— Нет! — она резко плеснула в него водой, и вид оторопевшего мокрого Джеймса, который беззвучно глотал губами воздух и силился нащупать очки, внезапно сделал Лили счастливой.

— Ты обрела непримиримого врага, Эванс! — проревел он, и она, хихикая и на ходу доставая палочку, бросилась наутек.

* * *

Когда спустя полчаса Лили привалилась к спинке кресла, вымокшая, уставшая и невероятно довольная, не осталось сил даже слабо улыбнуться. Все тело болело от напряжения, мокрый ворс свитера впивался в кожу, а с волос стекала вода, холодом пробирая до костей. Джеймс растянулся на кровати, лениво нежась под струей горячего воздуха, а Лили наблюдала за ним поверх маленького огонька Люмоса. Здесь, в ее комнате, Джеймс совершенно не был лишним, в отличие от идеально чистой кухни или чопорной гостиной, где тяжелые сатиновые портьеры и резная мебель буквально кричали о старосветских традициях. Поттер был из тех молодых нахалов, кто одним своим видом заставлял взрослых, живущих в вечно старых провинциальных городах, охать, бледнеть и негодовать. Поттер не был создан для знакомства с родителями.

— Ты такая юркая, Эванс, — вяло сказал он, — как стая корнуэльских пикси. И пищишь точно так же.

Она только отмахнулась.

— Знаешь, когда Сириусу исполнилось пятнадцать, он захотел торжественно отпраздновать этот день в кабинете Филча. Пока старик и его полоумная кошка осматривали замок, мы заперлись там, притащили огденского виски и надирались всю ночь. К утру мы были пьяны в стельку, Бродягу шатало от собственного перегара, и Филч караулил под дверью... Но случилось чудо: у него на столе обнаружилось три унции бодроперцового зелья, которое вмиг придало нам некое подобие свежести и своеобразный охотничий азарт. И мы побежали. И я помню, как у Питера из ушей валил пар, а сам он смешно дрыгал ногами и время от времени повизгивал, прямо как ты.

— Прямо-таки как я? — усмехнулась Лили. — Не знала, что так похожа на него.

— Если бы ты была похожа на Питера, я бы выбросился в окно, — Джеймс перевернулся и задумчивым взглядом окинул пространство над ее головой. — Представить, что «воздушная, хрупкая Эванс», как я часто говорю про себя, весит почти центнер — слишком жестоко.

— Перестань!

— Ну хорошо, — он замолк, а через несколько минут слез с отчаянно скрипнувшей кровати и направился к книжному шкафу, где сказки соседствовали с реальностью, а сочинения Диккенса причудливо перемежались со сборниками лечебных заклинаний. Сам Мерлин не смог бы отыскать здесь последовательности. Лили не утруждала себя наведением порядка на полках, пахнущих стариной и сладкой пылью, ведь заглядывала она сюда не так уж часто — гораздо реже, чем самый никудышный ученик Рэйвенкло. Чтение на досуге не было ее страстью, книги были скорее увлекательным путешествием: каждый раз новым, острым, волнующим. Страницы были шершавыми на ощупь, а иногда — гладкими, как стекло, и они дарили спокойствие. Лили любила прикасаться к книгам.

— Как думаешь, если бы сэр Невезучий не окунулся в фонтан феи Фортуны, он смог бы стать храбрым? — спросил Джеймс, проводя пальцами по корешкам.

— В каждом человеке есть что-то, ради чего стоит окунуться туда, — подошла Лили. Она была такой маленькой рядом с ним — едва доставала макушкой до плеч, видела, как напрягалась смуглая шея и непокорными вихрами торчали волосы на затылке. Разница в росте не мешала, когда они с Поттером ругались у всех на глазах и бросались друг в друга проклятьями. Но сейчас он был совсем ей незнаком — человек, от которого пахло свежестью и мокрой шерстью, человек с горячими руками и темными, глубокими глазами.

— Мне нравится думать, что фонтан — это аллегория, и настоящим волшебством обладают вещи, которые мы сами им наделили, — Джеймс посмотрел на нее, и Лили совершенно точно знала ответ на вопрос, который ей никогда не хватило бы духу задать.

— Я не... Сам Бидль, наверное, думал о том же, раз изложил эту простую мысль в детской книжке так, что даже ты понял.

— Ха-ха. Очень смешно. В сказках больше мудрости, чем во всех томах «Истории магии». Тем более, это не совсем уж вымысел... Зуб даю.

— Например?

— Например, Зайчиха Шутиха так точно напоминает мою няню, что я не рискую перечитывать эту байку с самого детства. Сириус обожает ее цитировать. Бездушный говнюк всегда знает, когда я к этому не готов, и пользуется моими маленькими слабостями.

— У тебя была няня? — удивилась Лили. — Только не говори, что до поступления в Хогвартс у тебя были уроки этикета, фехтования и верховой езды, а еще ты свободно изъяснялся на французском и весьма бегло — на испанском.

— За кого ты меня принимаешь? — возмутился Джеймс и поджал губы. — Я не знаю по-французски ничего, кроме «Touché!» и ненавижу лошадей. Но уроки этикета у меня были.

——Но ты их все проспал?

— Touché! — засмеялся он.

Проблеск зимнего солнца скользнул по стеклу и на миг утонул в смоляных волосах Джеймса, засиявших влажно и почти игриво. В воздухе витала безмятежность, она медленно покачивалась над их головами, вытанцовывала свои неторопливые круги, как пойманная светом белая пыль. Лили было странно стоять так: перед полками, заставленными книгами, рядом с Джеймсом Поттером, из всех — именно рядом с ним.

— Ты как будто изменился.

— Правда? И в какой момент ты это поняла?

— Не знаю, — сказала она, — не знаю, как именно, когда и где ты перестал быть заносчивым грубияном. Может быть, давно — а я не заметила, а может, такие подарки случаются только на Рождество.

— Не только, — жарко прошептал он и сжал ее руку — холодную, безвольную ладонь, — и Лили тотчас зажмурилась. Джеймс все не отпускал, а внутри нее расползалась лихорадка, поглотившая все прочие чувства, словно черная дыра. Остался только звон в ушах: долгий, низкий, протяжный вой.

Что она делает? Что она будет делать со всем этим?

Спустя мгновение она выдернула руку, оцарапав кожу на безымянном пальце, и не смела даже взглянуть на Джеймса. Если она посмотрит, то запутается еще больше. Она не выдержит того, что плещется у него в глазах.

— Тебе пора. Родители уже вот-вот... — смешавшись, она попросту бросилась вниз по деревянной лестнице, мимо зеркала, мимо увитой гирляндами ели, что тускло мерцала электрическими огнями, к выходу. Кровь глухо ухала в висках, выстукивала беззвучный рок-н-ролл, а ревевший за дверью ветер вторил каждому удару. Всего два часа назад было так спокойно и безопасно; два часа назад Лили знала, что Джеймс Поттер — самонадеянный парень с горячей головой, ее однокурсник, и ей давно на него плевать. Сейчас она не знала ничего.

Его шаги в пустом доме отзывались в ней горящими осколками, каждый скрип половиц звучал как приговор. Лили слышала, как Джеймс прошел на кухню, забрал свои вещи и теперь тяжело, нехотя приближался к ней.

— Это твое, — он грубо сунул в руки недоеденную пачку крекеров, и Лили кожей чувствовала, как он зол. Но сейчас самым большим желанием на свете было, чтобы Поттер поскорей исчез, и тогда она сможет подумать. Или не сможет, как знать.

— Ты просто идиотка, — сказал Джеймс, уже стоя посреди ледяной бури, посреди снега, хищным ястребом вьющимся вокруг его головы и оседающего за шиворот. — Успокойся, а когда начнется учеба — не строй из себя оскорбленную недотрогу. Просто подумай. Пожалуйста, — смягчился он, улыбнувшись краешком губ. — Я ведь знаю, ты давно послала бы меня, если б хотела. Не думаю, что теперь ты сможешь от меня отвязаться... О, и я забыл сказать: поставь на дом защиту получше, чем чары ненаходимости. Для Пожирателей это пустяк, я вот без труда его нашел.

— Я подумаю, — ответила Лили, — и найду другое заклинание.

Сердце постепенно успокаивалось, самообладание возвращалось к ней, и все снова стало реальным, как четкая, неестественно яркая картинка в телевизоре после монотонных серых помех. Поттер трансгрессировал с легким хлопком, который тут же унес с собой вихрь, и Лили закрыла дверь. Безмолвие дома окутало ее.

Это было самое странное Рождество: одинокое путешествие, неожиданная встреча и разговоры — мимолетные и глубокие одновременно. Беседа ни о чем и обо всем. Смех, топот ног и чье-то повизгивание, опрокинутые стулья и мокрые следы на полу. Все перевернулось вверх дном.

Лили улыбнулась.

В ее руках по-прежнему была коробка с крекерами, а в памяти — искристые, слепящие блики в поттеровских волосах. Она еще успеет подумать. В конце концов, две недели — это очень много.

— — — — — -

[1] Сэр Невезучий — герой сказки барда Бидля «Фонтан феи Фортуны». Он ужасно невезучий, но, окунувшись в фонтан удачи, понимает, что на самом деле очень храбр.

[2] «Зайчиха Шутиха и Пень-Зубоскал» — другая сказка Бидля.

[3] «Touché!» (фр. задеть) — в переносном смысле означает, собеседник сказал очень меткую, точную фразу, на которую оппоненту нечего возразить, и он признает это словом «туше».