Дым - 2 (гет)

Всё началось в тот день — седьмой год обучения в Хогвартсе, начало октября, — когда я шёл курить под деревом у озера и увидел там плачущую Эванс.

Они с Джимом встречались с конца прошлого курса, и если его не было рядом, и он не утешал её сейчас, то он, скорее всего, сам был причиной. Вот только я не мог припомнить, чтобы она так горько плакала, да и вообще подобное случалось крайне редко. Не так давно я стал воспринимать её как младшую сестрёнку, поэтому не мог не подойти.

— Эванс?

Она подняла чуть припухшие изумрудные глаза и отвернулась. Я сунул сигарету в зубы, чиркнул зажигалкой, постоял так немного и сел рядом.

— Уходи, — буркнула она, что показалось мне очень забавным.

Совсем не много времени прошло, и слёзы на её щеках высохли, дыхание выровнялось. Я подтянул её к себе, мягко заставил положить голову мне на плечо.

— Ну поговори со мной.

Она поморщилась, потому что дым с моих губ сорвался ей на лицо, сердито посмотрела на меня, и я со вздохом убрал сигарету.

— Плохо, — отозвалась она, уткнувшись носом мне в шею.

— Что произошло, лисёнок? — ласково поторопил я.

— Лисёнок? — улыбнулась она. — Почему так?

— Ты у нас рыженькая, и если бы была анимагом, наверное была бы лисичкой. Не переводи тему.

— Это всё Джеймс.

— Америку ты не открыла, это и так понятно. Что он натворил?

— Я заканчивала повторять текст по трансфигурации, который нам задали выучить наизусть, и тут же появился он с непреодолимым желанием меня обнять и поцеловать. Отказа он не понял, а после того, как я уже твёрдо сказала «нет», раскричался, стал ругаться, после чего схватил меня, повалил на кровать и поцеловал, сильно прикусил мои губы.

— Странно, совсем на него не похоже. Тебе больно?

— Немного, — призналась она, инстинктивно облизывая губки и трогая ладонями плечи.

— Дай я, — шепнул я, приспустил ворот её растянувшегося свитера и увидел на предплечьях заметные покраснения. — Синяки будут.

— Он никогда бы так не сделал раньше. Может, я ему больше не нравлюсь?

— Лил, — тихо рассмеялся я, целуя её в макушку. — Джейми без ума от тебя. Просто на него сегодня что-то нашло, но ты же сможешь извинить его?

— Смотря как он попросит прощения, — проворчала она.

— О, это он умеет.

— Знаешь, я люблю его, но когда мы ссоримся, я чувствую себя так одиноко и беспомощно, будто мне не к кому пойти, чтобы поделиться.

— Что за глупости. У тебя всегда есть я, есть Римус. Мы же никогда не оставляли тебя в трудную минуту, верно? Неужели был хоть раз, чтобы я не приютил тебя под крылышком? А? Признавайся: был?

— Нет, — протянула Лили.

Мерлин, какая же она ещё девочка. Казалось — сожмёшь её покрепче, и она сломается, как стеклянная куколка. Хрупкая до невозможности, не удивительно, что Джим буквально — да и в прямом смысле — носит её на руках. И дрожит она от малейшего порыва ветра как осиновый листочек. Ей только от своих густых рыжих локонов тепло.

Я зарылся в них лицом и вдохнул запах, свойственный только ей — особенный, неповторимый, сладковатый, будто клубничный.

— Лил, — тихонько застонал я.

— М-м-м? — чуть сонно откликнулась она.

— Не уходи.

— Хорошо. Только скажи: что мне делать, когда становится совсем тяжело?

— Я не знаю. Мне вот, чтобы задавить плохое настроение, нужна бутылка пива и сигарета. Курение всегда помогает мне, дым прочищает разум. Хочешь, дам тебе попробовать?

— Да ты только представь, как ужасно это будет выглядеть!— запротестовала Эванс.

— Когда буду в городе в следующий раз, обязательно куплю тебе покрасивее, — пообещал я.

Она что-то неопределённо промычала в ответ.

— Есть ещё один способ поднять настроение, но за этим тебе нужно обращаться непосредственно к Джиму...

— Извращенец.

— Что? — вскричал я. — Да я даже не сказал ничего!

— Какой же ты противный, — вздохнула Лили, поднимаясь. — Почему нужно было всё испортить?

Я с довольной ухмылкой провожал её взглядом, пока она бежала к замку, и курил. Мне не хотелось идти за ней и наблюдать, как Джеймс Поттер собственной персоной падает на колени ей в ноги и умоляет простить. Хотя даже мне было бы не стыдно так поступить ради такой девушки. Благодаря частому пребыванию в обличии собаки, нюхом я уловил не только табачный дым, но и лёгкий аромат клубники.

* * *

Прошло дней десять, не меньше.

И только тогда я заметил, что Джим и Лил не ходят вместе. До меня это дошло во время прогулки у озера: он нервный и тихий, а её и вовсе не видно. Не могло же быть так, чтобы они до сих пор не помирились? И тут мне стало стыдно за внезапно вспыхнувшее желание: я хотел найти её у дерева.

И она была там. Грустная и немного сердитая, она обнимала себя руками и смотрела на водную гладь впереди, не обращая внимания на уже ставший холодным ветер, безжалостно трепавший её волосы. На самом деле, она менялась там. В школе была обычно примерной, спокойной, рассудительной и вдумчивой, а здесь становилась тихой, совсем тихой. Отличница превращалась в обычную, даже немного недалёкую девушку. И разум, и сердце кричали мне, призывая подойти к ней, но я знал, что нарушу что-то в её существовании, ведь тем, кто её утешит, должен быть Джеймс. Я в пару мгновений стал собакой и постарался незаметно проскользнуть в кустах позади неё.

— Сириус, я же знаю, что ты здесь.

Из моей пасти вырвалось негодующее рычание, но уж теперь оставить подругу я не мог, подошёл всё-таки и приложился холодным и влажным носом к её щеке, также влажной. Лили любила животных, любила, когда я им становился. Странно, домашнего зверька у неё не было. Но ведь свою невозможную доброту она могла распространять не только на людей. Она обняла меня, зарываясь глубоко в мою густую чёрную шерсть. Ручки её были очень холодными, и я хотел, чтобы она погрелась об меня, поэтому осторожно выпутался из объятий и положил голову ей на колени.

— Мы с ним не разговаривали с тех пор, — сообщила она и погладила меня между ушей, от чего я заскулил. — Он так и не подошёл. Может, ты ошибся?

Я вытянул шею и чуть прикусил её палец, и она обиженно взвыла, будто бы я сделал ей больно. Не в её правилах было показывать подобные чувства. Но отметины и вправду остались, и мне пришлось зализать ранки. А потом я взглянул в её изумрудные глаза, дабы убедиться, что Лили не злится на меня. Взгляд её был удивлённым, потому что моя морда оказалась очень близко.

— Уйди, — буркнула она.

Если бы я был тогда в человеческом обличии, я бы рассмеялся, а так мне ничего не оставалось, кроме как на радостях лизнуть её в лицо. Она взвизгнула и притворно поморщилась, поспешно вытерлась рукавами кофты, особенно тщательно потерев губы. А я понял, что именно от них был запах клубники, вкус которой теперь чувствовался на языке. Лили легонько дёрнула меня за шерсть на боку, я бросился на неё и повалил на землю, тыкаясь носом в незащищённую шею. Она хихикала, стараясь мне помешать, а я лишь ворчал, не собираясь сдаваться. Она сделала это первой: остановилась, затихла и осталась лежать, с нежной весенней улыбкой. Смеркалось, нужно было идти в замок, но перед этим я просунул морду ей под кофту на животе. Лили не противилась, только дыхание стало чуть чаще. Я негромко тявкнул.

— Сириус, — позвала она.

Но я уже трусил к замку.

* * *

В середине декабря стало ясно, что снега в эту зиму, как и мороза, не будет. Это заметили все, кроме, казалось, двух человек. Мне ведь не надо объяснять, кого? Нам было абсолютно непонятно, как настолько влюблённые парень и девушка могут не разговаривать уже третий месяц из-за до невозможности тупой ссоры. Сохатый редко проводил время с нами, даже в полнолуния я один приглядывал за Римусом (с Питером, правда, но он не считается). Эванс перестала сидеть в библиотеке и даже стала пропускать уроки. Надо же быть такими глупыми, а?

Я думал, кто же первый не выдержит. А сорвались оба одновременно. Их крики, думаю, было слышно не только в гостиной и спальнях Гриффиндора. Никогда не видел, чтобы так злились. Рем вот надеялся, что у них получится так, как в маггловских фильмах — поорут, поцелуются, переспят и будут жить счастливо. Но мечты рушатся, так же как и самообладание Поттера, и выдержка Эванс. Лили больше не могла, в глазах её стояли слёзы. Она швырнула книги на пол и вихрем умчалась прочь. Джеймс же фыркнул и взлетел наверх, громко хлопнув дверью спальни, оттуда ещё долго слышались ругательства.

И я пошёл к дереву. Потому что ей больше негде было быть. Она не плакала, а мелко дрожала от ярости. Я сел напротив, заставив её изумрудные глаза обратиться к моим — синим. Она не могла расслабиться, выкинуть всё из головы, перестать думать об этом и волноваться. Я взял её ладошки в свои, по-прежнему не позволяя ей отвести взгляд и не решаясь заговорить с ней.

— Лил...

И вдруг её отпустило. Она мигом успокоилась, вздохнула, устало прикрыла глаза, переплела свои пальцы с моими, наклонила голову так, чтобы несколько прядей ярко-рыжих волос упали вперёд.

— Лили, — повторил я.

Она посмотрела на меня туманно, будто издалека: мне нужно было привести её в чувства.

— Дай мне покурить, — тихо попросила она.

— Я знаю способ получше, — также тихо возразил я, подался вперёд и поцеловал её.

Я почувствовал себя в водовороте огня — то ли пламени из ада, в котором мне вполне заслуженно стоило за это гореть, то ли её волос, то ли жара слияния нашей плоти. Лили должна была оттолкнуть меня, отчитать, но она отвечала, позволяя мне завладевать её мягкими губами. Поддавалась она легко, была такой робкой и нежной, но как только я собрался оторваться, притянула меня за волосы и показала себя уже более требовательной и настойчивой. Теперь уже она целовала меня.

Я лёг на спину на траву, рыжая негодница уютно устроилась рядом.

— Сириус, — жалобно заскулила она, виновато так.

— Что, лисёнок? — руки мои, казалось, сами обвились вокруг её хрупкого тельца.

Не ответила, говорить же было нечего. Не извиниться, потому что я начал, и не оставить всё просто так, потому что вина лежит и на ней. Я бы и готов был принять всё на себя, но не в её привычках так делать.

И тогда Лили сделала то, чего я уж точно не ожидал: приподнялась на локтях и снова коснулась моих губ своими. Мягкими, послушными, горячими, вкусными, сладкими. Она оторвалась, я рыкнул, повалил её на землю и навис сверху.

— Зачем?

— А ты зачем? — просто спросила она.

В её глазах уже не было сожаления или вины, только удовольствие и искорка желания.

— Не привыкай ко мне, — серьёзно сказал я.

— Что?

— Привыкнешь — влюбишься. А я не хочу портить тебе жизнь.

* * *

На следующий день Джим и Лили помирились. Не без моей помощи, конечно.

И я ушёл курить к озеру, пуская колечки дыма и сердясь, что ветер так скоро их растворяет в воздухе. Я почему-то знал. Знал, что она придёт. И она пришла.

Я прислонился к дереву, обнял её и поинтересовался:

— А Джеймс?

Она кивнула — любит, значит. И поцеловала. Меня. Не Джеймса, которого любит, а меня. А потом я её.

— Милая маленькая Лили, — прошептал я.

А она всё морщилась из-за запаха моих сигарет. А я улыбался запаху клубники.

Мне не хотелось говорить ей, что всё это неправильно, и мы не должны делать подобное за спиной у лучшего друга, потому что я надеялся, что она сама поймёт. А может, потому, что я не хотел отпускать её от себя. Но тогда будет только хуже, её сердечко не перенесёт разрыва, мне-то это уже не страшно — случалось много раз, да и я ничего не мог поделать, быстро меняя девушек. Но с Лил я не мог так поступить, она другая. Правильная. Хотя тоже поддалась неосознанному первоначальному порыву, повелась на мою внешность, мою репутацию, мои ласки. Поначалу я не хотел этого, говорил, что отношусь к ней, как к младшей сестрёнке, а потом неожиданно передумал и подчинил её себе, поцеловав. Ей уже никак не выбраться из этой паутины, только если прямо сейчас догадается оттолкнуть меня и послать куда подальше. Но нет, она предпочитает нежиться у меня на груди.

Лили Эванс приходила к дереву почти каждый день. Мне надо бы отсидеться в гостиной, но я тоже приходил. Это не значит, что нас не съедала вина перед Джимом, или что мы ничего не понимали. Встречи по вечерам стали нашей привычкой, стали чем-то необходимым, как для меня курение, а для неё — книги, наверное. А потом настолько нужными, как воздух. И плевать было, что ночью она со своим парнем, а я с одной из своих подружек; а самое главное — начинающий что-то подозревать Римус. Но и на него плевать. Когда мы были вдвоём, мы были именно вдвоём.

На Рождество Лунатик добродушно согласился приютить меня у себя, потому что жил я, вроде как, у Джима, но он на каникулы пригласил Лили к себе. А вообще большую часть свободного времени мне случилось проводить в городе. А в последний день перед триместром я покупал сигареты, чтобы в школе грустить не пришлось, и, вдруг улыбнувшись, попросил ещё пачку тех, которых никогда не брал раньше.

Безусловно, у меня и в мыслях не было позволять юной рыжеволосой ведьмочке курить. Наши свидания возобновились, между прочим, от этого нам не убежать. На сигареты я просто смотрел — изящные, тонкие, длинные — и не выкуривал их, просто представляя, как она будет с ними выглядеть.

С наступлением первых дней апреля резко потеплело. Лили, помню, сильно устала тогда и, лишь мимолётно коснувшись моих губ, легла на траву. Я опустился рядом. Она снова улыбалась мне своей весенней улыбкой. Я проник ладонями ей под школьную рубашку и стал гладить тёплый животик. С её губ сорвался детский смешок, и мне пришлось остановиться на мгновение. Ну как так?! Она же правильная. Она не возражала, не противилась. Она этого хотела.

И я хотел, очень сильно. Но у меня ещё остались крупицы разума и самообладания. Лили всхлипнула.

— Ты самый глупый лисёнок на свете, — шепнул я и поцеловал её.

Прошёл месяц, а у меня внутри всё больше росло неприятное чувство неправильности. Лили же наоборот, казалось, отпустила сознание в далёкое плавание.

И тогда пришла уже моя очередь не выдерживать. Ловкими пальчиками она начала расстёгивать мою рубашку во время поцелуя, я схватил её и припечатал к стволу дерева. Она обиженно захныкала.

— Я же сказал: не привыкай ко мне, — зарычал я.

И ушёл. Ушёл, понимая, что Лили тоже была для меня своеобразной игрушкой, хоть я и не осознавал этого. А понял потому, что не испытывал особой горечи от расставания с ней. Было как обычно.

Она не плакала, не начала ненавидеть меня. Всё встало на свои места. Совсем скоро мы смогли относиться друг к другу по-прежнему непредвзято.

Теперь я курил в одиночестве.

Один раз рука нащупала и случайно вытащила ты самую изящную сигарету. Я чиркнул зажигалкой, и на меня нахлынули воспоминания о Лили. Только потом до меня дошло, что у неё был привкус клубники. Я с некоторой силой и неприязнью швырнул её на землю. С недавних пор я стал ненавидеть этот запах.

Хотя зачем мне обманывать самого себя...

Я прошёлся языком по губам, в последний раз, наверное, ощущая на них вкус клубники.

-

The End