Непал, клюква, старый форд (гет)

 Сказать, что Петуния рада видеть сестру, — это примерно то же самое, что утверждать, будто Марс больше Юпитера. Или что вода кипит при десяти градусах Цельсия.

Петуния не рада. Ее от сестры тошнит. Вообще, ее тошнит от всего, но от сестры как-то по-особенному.

— Завтра приедет Лили, — щебечет матушка, замешивая тесто под такой любимый Лили "Наполеон". Кажется, именно на этом моменте Петуния решает, что ей пора сваливать. Собирать вещи, сбрасывать их в бездонный видавший виды рюкзак и уезжать. В соседний город, страну, на другую планету, в иную галактику. Да куда угодно, лишь бы подальше от всех. От родителей, сестры и Вернона.

При мысли о Верноне к горлу Петунии подкатывает ком. Вернон Дурсль — это катастрофа, ошибка всей жизни, провал вселенского масштаба. Вернон — это педантизм в кубе, формализм в квадрате и занудство в двадцать пятой степени. Дурсль — это чистые рубашки, наглаженные стрелки на брюках, вычищенные до блеска ботинки. О расчесанных моржовых усах, гладких руках и вечно-скучных разговорах говорить не приходится. Но проблема даже не в этом, совсем не в этом. Все дело в том, что этот самый Вернон предложил ей выйти за него замуж. И Петуния согласилась. Не от любви или страсти, а от банальнейшей тоски. Вообще, что еще делать, когда у тебя сестра волшебница, и родители ее боготворят, а ты неудачница.

Хотя сама Петуния себя лузером не считает. У нее классные светлые волосы, голубые глаза, и она умеет готовить клюквенный пирог. Разве можно сказать о ней что-то отрицательное?

Итак, Петуния сбрасывает в неприглядную кучу несколько пар нижнего белья, любимое платье, книги Ремарка и Гарсиа Маркеса, зубную щетку и расческу в форме цветка. Все это отправляется в рюкзак и сверху прикрывается кедами. Она натягивает черный махеровый свитер, растянутые джинсы, ботинки и толстую куртку, закидывает на спину сумку и выходит из комнаты. На пороге дома накатывает жгучее желание сказать что-нибудь пафосное. Что-то вроде "Я ухожу". Или "Вы меня не любите". Или "Будьте вы прокляты". Что обычно несут в таких случаях? Петуния в этом не сильно разбирается и поэтому просто кричит:

— Ма, буду вечером! — уточнять, каким именно вечером, наверное, не стоит.

1

Она сдвигает шапку и сигналит поднятым вверх пальцем. Ловить машину на шоссе — это несколько шлюховато, но как еще добраться до Лондона, если твои деньги лежат в февральской грязи и больше похожи на кашу? Петунии кажется, что автостоп — просто идеальный вариант. Ну как, идеальный. План так себе, но за неимением другого он клевый.

Педантичные и пугливые, как ненавистный Вернон, водители в маленьких машинках проезжают мимо, обдавая коричневой жижей. Петуния отчаянно матерится, но голосует, потому что оказаться ночью на дороге ей не улыбается. Вернее наоборот — такой поворот событий ей очень даже улыбается. Прямо-таки щерит зубы. Желтые и прогнившие, если кому-то интересно.

Петуния едва ли уже не машет руками, топает ногами и орет во всю глотку:

— Остановитесь, ублюдки! Мне нужно в Лондон!

Хотя всем, ясное дело, плевать, куда кому надо.

От резкого ветра слезятся глаза и трескаются губы, но в надвигающихся сумерках это не очень-то и важно. Петуния поправляет лямки рюкзака и выуживает из кармана пачку сигарет. Курить она начала не так давно. Кажется, именно в тот день, когда начала встречаться с Верноном. Такой стресс, какой появляется от вечных педантично-занудных разговоров, нужно было снимать. Не спилась — и то хорошо. Петуния делает затяжку и выдыхает через нос. В горле горчит, но по сравнении с царящей вокруг сыростью это даже приятно.

— Девушка, вас подвезти? — наконец-то раздается долгожданный шелест шин останавливающегося автомобиля. Окурок моментально отправляется в последний полет, на лицо натягивается в меру доброжелательная улыбка, и Петуния оборачивается:

— Вы меня серьезно выручите.

— И куда вам?

— В Лондон, — на языке так и крутится "К звездам", но шутить уже нет сил. От холода, сырости и унылой серости язык ворочается плохо, поэтому Петуния бросает свой рюкзак на заднее сидение и забирается в машину. — Если что, платить мне нечем, — предупреждает сразу и снимает перчатки.

Водитель кивает головой и включает музыку. И Джо Дассен — удачный расклад.

2

— У вас очень печальный вид, — вежливо замечает водитель между "Salut, c'est encore moi" и "Salut, comment tu vas". Петуния вежливо фыркает и молчит. Что можно сказать в такой ситуации, кроме "Да, спасибо". Или "Да, вы правы". Но это слишком банально, а молчание всегда загадочно. О том, что спутник может посчитать ее идиоткой, она предпочитает не думать.

— Что такая девушка делала на дороге так поздно вечером?

— Торговала телом, что, не видно? — Петуния грубо обрывает все попытки разговора. Или ей кажется, что обрывает. На молодого мужчину это не производит никакого впечатления. Он спокойно крутит "баранку", смотрит на дорогу и подпевает Дассену. По стеклу ползут ленивые дождевые капли, а у Петунии с собой даже зонтика нет. Теперь идея уехать в Непал не выглядит такой уж привлекательной, а дом и сестра — такими уж отвратительными.

Хотя нет, Лили все еще остается мерзкой и подлой.

— Вы слишком красивы, чтобы быть проституткой. К тому же, у вас сумка, непрезентабельный вид и раздраженный взгляд. Сбежали из дома?

— Да ладно? У меня это на лбу написано?— зло бросает Петуния и опять тянется за сигаретой. Усталость наваливается тяжелыми мешками, в висках едва заметно, но уже пульсирует кровь — первый признак приближающейся головной боли.

— Не на лбу, но написано. Меня Римус зовут, если вам интересно.

— Мне плевать, но я Петуния.

— Приятно познакомиться?

— Вообще обалдеть.

3

Февральский Лондон — это почти как июльский Лондон, разве что снега и грязи больше. Туман и смог остаются визитной карточкой города в любое время года и суток. Форд ползет по дороге, утопая в океанах коричневой жижи. Грязные капли взлетают из-под колес и падают на лобовое стекло. Джо Дассен решил заткнуться и уступить место Адриано Челентано. Римус подпевает и ему. Римус подпевает всем играющим песням, неважно какого исполнителя. Кажется, что он знает чуть больше, чем все песни. И Петунию от этого не тошнит. Ее от этого почти рвет.

— Петуния, куда вас подвезти? — доброжелательно спрашивает он и улыбается. Автомобиль мягко вписывается в поворот, а Петунии нечего ответить.

— На вокзал, — бурчит она, затягивая на шее шарф. И вовсе не для того, чтобы удавиться.

— На какой?

— На какой-нибудь! — рявкает Петуния и поправляет на запястье веревочный браслет. Смешно, наверное, но его подарила Лили. Давным-давно, когда сестра была нормальной неволшебной девочкой с огненно-рыжими волосами, зелеными глазами и доброй улыбкой. Сейчас не изменилось почти ничего, кроме нормальности. И это как бы вообще неудивительно.

— Если вам некуда ехать, можете остановиться на ночь у меня, а завтра поедете. Если, конечно, определитесь куда, — и Римус уже не улыбается. Коварно ухмыляется, и Петуния замечает странный цвет глаз. Хищно-желтый. Но это уже никого не волнует.

— Ну, раз ты предлагаешь, — такой ненавязчивый переход на "ты" и совсем немного намеков. Петуния думает, что ночь будет холодной, поезда прямого сообщения до Непала сегодня (да и всегда) не идут, мерзнуть на вокзале вовсе не круто.

Римус жмет на педаль, колеса взвизгивают, и ночь захватывает мир.

4

Глинтвейн — это хорошо, здорово, прекрасно, это самое лучшее изобретение человечества. Рядом с ним меркнут атомная бомба, колесо и пенницилин. Рядом с ним меркнет вообще все, кроме разве что булочек с корицей.

Петуния разваливается в кресле, укутанная в одолженный Римусом халат, и сладко зевает. Ей тепло, сыто и радостно. Она чувствует себя счастливым единорожком, искупавшемся в море радости и колы. Ей хорошо, а значит, можно нести философскую чушь о мироздании и устройстве вселенной. Кстати, Петуния знает, по какому принципу устроена вселенная, поэтому ей есть что сказать по этому вопросу. Однако немного пьяного, как и, давайте на чистоту, Петуния, Римуса галактика не волнует от слова совсем. Он одет в трижды мятую футболку AC/DC, широкие спортивные штаны и шерстяные носки. Больше всего Петунии нравятся полосатые носочки. Хотя короткие русые волосы и по-мужски длинные ресницы тоже ничего. Да и вообще, весь Римус очень даже неплох.

Три часа ночи — именно то время, когда нужно делиться тайнами, секретами и просто случайными фактами. Особенно, если ты пьян. Особенно, если есть подходящая компания.

— Если я тебе скажу, что я волшебник, ты мне поверишь? — пьяно придыхает Римус, Петуния согласно кивает головой. Колдун, так колдун. Маг, так маг. Волшебник, так волшебник.

— Покажи чудо, — вяло поводит она запястьем и откидывается на спинку кресла.

— Да пожалуйста. Вингардиум левиоса, — молодой мужчина выуживает из-под ниоткуда кусок деревяшки, и у Петуньи из рук выскальзывает из рук и взмывает под потолок.

— Вот это круто, — девушка восхищенно выдыхает и смотрит на Римуса совсем другим взглядом. Он тоже ненормальный, но уж много лучше, чем дражайшая сестрица.

За ночь выясняется, что фамилия Римуса — Люпин, ему восемнадцать, его любимый цвет — синий, родители в отпуске и будут только через неделю. Под утро Петуния решает остаться.

5

Люпин водит Петунию по музеям, художественным галереям и театрам. Рассказывает об интересных подробностях английской истории со стороны волшебников, и девушку все устраивает. Она дополняет рассказы Римуса тем, что знает. А за тем, чего не знает, идет в библиотеки.

Дома Петуния готовит завтраки и обеды, а на ужины они ходят в уютные кафе. Петуния стирает футболки Люпина вперемешку со своими трусами, и ее это не смущает. И Римуса, видимо, тоже.

По ночам они спят в одной комнате, но только Люпин на диване, а Петуния на кровати. Иногда во сне касаются друг друга руками. Это, собственно, нормально.

Ей тепло так, как раньше никогда не было. Непал медленно переезжает в соседнее измерение.

6

— Тебе не идет зеленый, — говорит Люпин в магазине. — И синий тоже. И красный. Давай черный.

— Ха. А давай ты не будешь мне указывать?

— А давай ты не будешь нудеть?

— Люпин, ты меня уже дико бесишь.

— Здорово. Снимай этот зеленый кошмар.

7

Читать друг другу книги — это очень интимно. Читать друг другу дневники — это почти секс. Если рассматривать отношения Петунии и Римуса с этой точки зрения, с ним уже стоило бы заключить брак.

Петуния забавно сопит, когда злится. Трогательно сводит на переносице брови, когда думает. Трет указательным пальцем правый уголок губ, когда читает. И все это кажется Люпину таким милым, что впору сгореть со стыда. Однако кого это волнует, если Петуния делится с ним своими мыслями.

— Ты очень живая, тебе говорили? — сердце сжимается от непонятно откуда взявшейся нежности, и Римусу хочется взять лицо девушки в свои руки, провести пальцами по скулам, губам, очертаниям подбородка. Это было бы смешно, если бы не было так глупо.

— Ты сказал. Но я и не думала, что раньше была трупом, — язвительность говорит Люпину, что все под контролем, и постиранные с трусами футболки не пропитаны амортенцией.

9

На вокзале шумно и многолюдно, поезд до Литтл-Уингинга отправляется в одиннадцать тридцать. Сейчас восемь десять, а Петуния уже на вокзале. На ней лыжная куртка Люпина, растянутые в коленях джинсы и ботинки. За спиной — рюкзак. Все правильно. Все, кроме кома в горле. И слез на щеках.

Она снова сбежала. Свалила свои вещи в сумку, закинула на плечи и закрыла за собой двери. Петуния ненавидит прощания. Ненавидит даже больше, чем свою сестру и ее долбаную магию.

— Петуния, — она трясет головой, чтобы не слышать свое имя, произнесенное уже родным голосом. Она закрывает глаза, чтобы не видеть окружающих, напоминающих о толпах в театрах, в которые водил ее Римус.

— Петуния, — крепкие руки обхватывают ее за талию, и рюкзак падает куда-то вниз. Кажется, его решила забрать галактика. Взяла поносить, а Туни не против.

— Р-римус, — а еще она ненавидит заикаться и плакать без дела.

Люпин ухмыляется — Петуния спиной чувствует, что ухмыляется! — и шепчет куда-то в ухо:

— А попрощаться?

— Я н-ненав-вижу п-прощ-щаться, — она старается не всхлипывать, но получается как-то не очень. Руки разворачивают ее лицом к обнимающему, и поцелуй оказывается обжигающе сладким.

— Так может, и не надо прощаться? — выдыхает Римус ей в губы.

"Может, и не надо", — соглашается Петуния.

Непал уходит под землю, Вернон давится накрахмаленным воротничком, Лили получает диабет от "Наполеона".