Децимация (джен)

Неужели он действительно это сделает? Никогда не думал, что его помешательство дойдет до такого безумия.

Нет, голос полон решимости. Глаза сверкают праведным гневом, а палочка уже удобно легла в руку. Мерлин, он хочет делать это собственноручно. Остановись, безумец! Они же верно служили тебе. Они когда-то прониклись твоей идеей. Их ли вина, что они оказались в меньшинстве?

А я сам считаю себя виновным за это поражение? Нет. Наверно потому, что я не проиграл. Но когда я отправлял в штаб Ордена сову с координатами места собрания, я даже представить не мог, какая блажь взбредет в голову этому сумасшедшему.

О чем ты говоришь, ненормальный? Какой пример для оставшихся? Ты уверен в том, что после такого выжившие будут, всё так же, верны тебе? Я бы на твоем месте в будущем не поворачивался ни к кому из них спиной.

Начинается. Кто-то из строя выкрикнул «Первый!». Счастливчик. Его сердце больше не колотиться бешено о ребра, стараясь проломить их и покинуть неуютное пристанище в груди. Оно больше не боится того, что в следующий момент может остановиться от зеленого смертоносного луча, выпущенного из палочки безумца. О Мерлин и Моргана, помогите пережить этот вечер!

Страшно ли мне? Да, мне страшно. И я не боюсь себе в этом признаться. Не сейчас. Хотя, казалось бы, всё время моей работы на два фронта я постоянно подвергаюсь не меньшей опасности и риск быть убитым всегда так же велик. Чего же я боюсь сейчас? Всё просто: то, умру ли я сегодня, ни на йоту не зависит от моих усилий. Я ничего не смогу сделать, для своего спасения.

Святые Небеса, как же хочется жить! Слышу нервное: «Второй!». Неужели всё закончится из-за простой арифметики и случайного стечения обстоятельств? Зачем? Зачем я так держусь за эту нелепость под названием «жизнь»? Ничего хорошего я с неё не имею уже давно.

За свой век я наделал кучу долгов и теперь до конца мне придется только расплачиваться ничего не получая в ответ. Всё своё я получил когда-то давно, но не смог оценить по достоинству. Сам, своими же собственными руками, разрушил то, что имел. Да, своими собственными руками. Я не собираюсь петь себе колыбельную для совести. И что же такого в этой возможности делать вдохи-выдохи?

Всё-таки наврал себе, кое-что у меня осталось. Небольшая радость мыслить. Радость слагать слова в громоздкие конструкции и следить за тем, как они обретают смысл. Радость от понимания чего-нибудь нового. Да ещё ощущение первых ноябрьских снежинок, тающих сейчас на моих щеках, оно божественно!

Неужели же этому всему суждено прекратиться всего через несколько минут, секунд, мгновений. Не будет больше терпкого запаха, поднимающегося от котла с кипящим в нем зельем, не будет прохладного сквозняка, гуляющего в подземельях, что холодит вспотевшее лицо, не будет тихого шелеста пожелтевших страниц древних фолиантов. Не будет больше острого чувства вины, которое не отпускает меня вот уже долгие-долгие годы, того, с которым я свыкся, и сросся, и стал единым целым. Нет, я не хочу терять его. Оно, как ничто другое заставляет меня чувствовать себя живым. Без него я был бы похож на бездушный механизм. Оно не дает мне скатиться вниз. И всего этого я могу сейчас лишиться?

Нет, я не могу умереть. Слишком многие в этой войне на меня рассчитывают. А если мне не повезет сегодня, кто будет выполнять мою работу? Такой пытки никому не пожелаю, уж лучше сам буду нести эту ответственность до конца. Определенно, если кто-то управляет нашими судьбами, он не допустит, чтобы я погиб.

«Третий!» — срывающийся женский голос. Мерлин, он не пощадит никого. Где же твоё хваленое хладнокровие, Северус, благодаря которому ты столько лет умудрялся играть слугу двух господ? От него не осталось и следа. Ужас цепкими ледяными пальцами схватил за щиколотки и продвигается всё выше. Кажется, что я уже пустил корни и, вздумай сейчас сорваться с места и убежать, куда глаза глядят, упал бы не в силах сделать и шагу. Страх сковал всё тело. С огромным трудом удается повернуть голову в конец шеренги. Смотреть в глаза неотвратимо приближающейся смерти выше моих сил.

«Четвертый!». Отворачиваюсь и сразу же вижу полные ненавистью и животным страхом глаза. Вы же несколько часов назад сражались плечом к плечу. Неужели одной придури чокнутого волшебника достаточно чтобы из соратников вы превратились в непримиримых врагов, желающих друг другу смерти? Я сам сейчас должен люто их ненавидеть, но ненависти нет. Есть облегчение, непонятное даже мне самому. Наверное, так происходит потому, что мы с этими людьми уже давно по разные стороны баррикад. Для меня все они давно враги и ненавидеть их ещё больше я не могу.

Для меня все вокруг враги, да и не существует уже моей стороны. Я давно и безнадежно завис где-то посередине, и сдвинуться куда-нибудь просто уже не могу.

«Пятый!». Кто-то рядом со мной кричит, моля о прощении. Понятие о чести и достоинстве заброшены подальше. Они готовы ползать на коленях и умолять о пощаде. Злобный взгляд красных глаз заставляет замолчать не хуже Silencio. Для него мы все просто расходный материал в войне за власть. Мы — пушечное мясо, которое он легко пускает в расход. Мы солдаты в этой неблагодарной ужасной войне, которая не щадит никого.

Крики перешли в сдавленные рыдания. Со всех сторон то и дело до меня доносятся всхлипы и тихие, торопливые слова молитв. Маги молятся Мерлину, Богу и Дьяволу, кто во что горазд, кому в кого легче поверить. Я тоже молюсь: «Мерлин, помоги мне. Позволь мне оглохнуть, чтобы не слышать эти судорожные вздохи и слабые мольбы о помощи». Ведь они же сами не верят, что она придет. Не могу я слышать и отрывистые выкрики, каждый из которых приближает меня к смерти ещё на один шаг. Как в детской считалочке: «кто не верит, выйди вон». Только выйти придется окончательно и ото всюду. «О, Великий Мерлин, позволь мне сойти с ума!»

«Шестой!». Ещё один везунчик. Я будто слышу, как с его плеч свалился огромный камень. Я точно знаю, что он будет делать, когда вернется сегодня домой. Сначала он обнимет жену, детей, родителей и всех своих близких людей, расскажет, как ими дорожит, а потом напьется в дрова. Я всегда так делал, когда удавалось избежать смерти. Правда обнимать мне некого, потому и ограничивался вторым пунктом. Заливать поток удушающих эмоций алкоголем — самый простой вариант. Но на трудные варианты просто не остается сил: ни физических, ни моральных. Медленное систематическое самоуничтожение снимает напряжение и позволяет ненадолго отвлечься от давящей реальности.

Я ещё на один шажок ближе к смерти. Практически кожей ощущаю её дыхание. Холод, который сковывал меня ещё несколько мгновений назад, сменился нестерпимым жаром. Всё правильно, в Аду должно быть жарко. А в Раю с моим послужным списком делать нечего. Если, конечно он существует. Сомнительно. Мниться мне, что после черты не будет вообще ничего. Ни Ада, ни Рая, ни Посмертного бытия. Забвение и пустота. Ни чувств, ни мыслей, ни ощущений.

«Седьмой!». Отчаянно завидую этому счастливчику, и с удовольствием оказался бы на его месте. Но готов ли я жить дальше с осознанием, что за меня умер другой человек? Умер не в сражении, а просто по нелепому стечению обстоятельств. Это понимание будет, как химера, сидеть у меня на спине с каждым днем становясь всё тяжелее и тяжелее. С каждым днем, взятым взаймы у смерти, этот груз будет пригибать всё ближе к земле до тех пор, пока не сведет в могилу. Готов ли я к такому? Что, Северус, уже не можешь с готовностью выкрикнуть «Да, готов!»? Червь сомнения подточил твою веру в правильность подобных решений.

Другое дело поменяться местами с кем-нибудь в строю, до кого, как и до меня, ещё не дошел смертельный счет. С тем, которым находишься в равных условиях.

А в равных ли, Северус? Признай, ты веришь, что на каждого полагается своя доля везения. И думается, большую часть отмерянного мне, я уже истратил. Хватит ли жалких остатков, чтобы выжить сегодня? Сомневаюсь.

Да и кто согласиться поменяться? Они обозлены и напуганы до беспамятства. Любой из них скорее порвет тебя голыми руками, чем поменяет свою судьбу на твою. Что ни говори, а своя мантия ближе к телу. Где-то глубоко в душе каждый из них уверен, что именно ему удастся выжить. Таких как ты мало. А среди присутствующих, так и вообще нет.

«Восьмой!». А если бы кто-нибудь из них предложил мне поменяться местами, я бы согласился? Нет? То-то же. Легко судить человека, пока не натянешь на себя его шкуру. Или всё-таки поменялся б? Вряд ли. И не потому, что знаю, что выживу, а потому что уверен, что умру. Странно, но свою смерть я не согласен кому-либо отдать. Пусть уж она останется при мне. Да и нет уже твердой уверенности, что от неё нужно бежать. Столько лет я этим занимаюсь, и что? Чего я добился? Ещё одно сваренное зелье, ещё одна прочитанная книга. А если их не будет, что измениться для меня? А если не будет меня, что измениться?

Я уже мертвый. Я умер очень давно, и всё это время продолжал жить по инерции. Упорно отрицая этот факт, мне удалось убедить в своей правоте окружающих. Они начали верить в то, что я жив. Не пора ли прекратить этот фарс? Пора. Пора вернуть всё на круги своя. Я готов, Смерть. Я жду тебя. «Девятый!»

Слышу: «Десятый...».

Изумрудный луч на мгновение взрезает сгущающиеся сумерки, резко контрастируя с краснеющей полосой заката. Никогда в жизни я не видел более отталкивающего сочетания, чем красный и зеленый. В шеренге возникает уродливый пробел: там, где только что стоял молодой мужчина, теперь пустота. Мгновение никто не решается пошевелиться. Как будто все, не сговариваясь, объявили минуту молчания по погибшему.

Но вот тишина лопнула десятками звуков. Я различаю истерический смех, вздохи облегчения, приглушенные всхлипы рыданий и даже довольные усмешки.

Этот жребий достался не мне. Воздух мощными потоками врывается в легкие. Никогда не думал, что дыхание может доставлять столько удовольствия. От недалекой рощицы ветер доносит запахи прелых листьев и мокрой коры. Мерлин, как они прекрасны! И закатное небо без прорезающего его луча Авады великолепно. Красное солнце слепит. Я закрываю глаза.

Прости, Костлявая, сегодня мы с тобой не свидимся. Моя «не смерть» продлиться ещё какое-то время. Вздыхаю и одними губами шепчу:

— Мерлин, скажи мне теперь — для чего я живу?... Нужно ли это?...*

* Это адаптированные последние строчки стихотворения.