Староста факультета (гет)

Мне плохо. Верно, я жду, что ты всё-таки полюбишь меня. Когда-нибудь. Хоть чуть-чуть. Это неправильно. Я знаю. Я как бы обязываю тебя, а это дурно, скверно. Нельзя обременять того, кого любишь.

Анхель де Куатье, "Исповедь Люцифера"

Обычный осенний день, ничем не отличающийся от тех многих, которые я видела за свою жизнь. Тяжелое серое небо давит на плечи и готовится расплакаться противным мелким дождиком. Воздух насыщен холодной влагой. Деревья и кусты кажутся особенно жалкими без своих роскошных одеяний, сорванных и раскиданных по земле хулиганом-ветром. Я иду, и листья, лежащие плотным багрово-желто-коричневым ковром, шуршат под моими ногами. Конец сентября, седьмого по счету для меня сентября в Хогвартсе.

Я до сих пор не уверена, что правильно поступила, вернувшись сюда. Ведь Хогвартс — это школа для юных волшебников, а моя юность закончилась почти два года назад, когда я узнала, что погибла моя мама. Впрочем, за последние два года детства и юности лишились почти все мои знакомые, живущие в магической Британии. И совершенно неважно, сколько лет им было — семнадцать или одиннадцать, — невозможно оставаться ребенком, когда мир, в котором ты живешь и который кажется тебе незыблемым, внезапно начинает рушиться. Я смотрю на Сьюзен, Эрни, Невилла — у всех одинаково взрослые глаза: глаза, видевшие слишком много того, чего не следует видеть детям. Мои хаффлпаффцы, за которых я в ответе, — не исключение. Собственно говоря, ради них я и вернулась, потому что помогать отцу в «Дырявом котле» можно и без диплома об окончании Хогвартса. И теперь, когда я начинаю сомневаться, правильно ли поступила, то напоминаю себе: «Ханна, ты должна! Не забывай, что ты староста факультета... Когда Дамблдор выбрал тебя, он рассчитывал на твою честность и трудолюбие. Ты обязана исполнять свой долг». И я стараюсь в меру моих скромных сил.

Нас так мало, что деление на факультеты потеряло всякий смысл. Гостиные, спальни, учебные аудитории и Большой зал опустели. Кто-то погиб в недавней войне, кто-то не захотел приехать сам, а кого-то не отпустили родители, расставшиеся с иллюзиями, что Хогвартс — самое безопасное место в мире. Можно только надеяться, что со временем все вернется на круги своя. Бедняга Пивз — ему теперь почти не над кем издеваться, и он докучает даже Кровавому Барону. Хотя на все выходки возмутителя спокойствия и мы, и преподаватели смотрим сквозь пальцы. Разве что профессор Снейп по привычке зловеще ухмыльнется и пригрозит связать беспокойный полтергейст заклинаниями. Удивительно, но глаза Снейпа при этом остаются пустыми и холодными, какими были и тогда, когда я впервые села за парту в кабинете зельеварения. А слова профессора по-прежнему язвительны и жестоки. Мы почти простили ему смерть Дамблдора, но относиться лучше не стали. Разве что Гермиона Грейнджер, но она всегда жалела сирых и убогих и боролась за их права. Даже эльфам пыталась всучить ненужную им свободу.

Из обязанностей старосты сохранилось лишь патрулирование коридоров после отбоя. В полупустом Хогвартсе это требует немалого мужества и силы духа, и я всегда стараюсь найти себе компаньона. Чаще всего им становится Гермиона Грейнджер, которой отчего-то не спится ночами. За прошедший год изменились все трое: и Гермиона, и Гарри, и Рон. Они потеряли веселую бесшабашность и утратили вкус к приключениям. Теперь каждый из недавно дружной троицы сторонится остальных. Грейнджер — хороший спутник, она почти все время молчит, не мешая течению моих мыслей. Только вскинется и вздохнет украдкой, когда на повороте к подземельям вдруг мелькнет черная мантия Снейпа. Иногда мне кажется, что Гермиона знает какую-то тайну о нелюдимом профессоре. Знает и боится своего знания.

* * *

Зима, по обыкновению, наступает неожиданно: еще вечером Филч ругал нас за притащенные на подошвах пласты грязи, а утром все вокруг покрылось первым снегом. В коридорах Хогвартса холодно, и мы стараемся как можно скорее добраться до кабинета на очередной урок. Прогульщиков среди семикурсников нет: впереди ТРИТОНы, ради которых, собственно говоря, большинство из нас и вернулись в школу.

Профессорский состав довоенный, только зелья варить нас по-прежнему учит старик Слагхорн, а свою вожделенную защиту от темных искусств преподает Снейп. Слагхорна тоже не любят, почти как Снейпа. Рон Уизли вообще заявил, что от Слагхорна его тошнит точно также, как и от зелий. Открытых стычек, конечно, не бывает, но шутки, которые отпускают однокурсники за спиной Слагхорна, порой кажутся слишком злыми и жестокими.

Сегодня среда. И после завтрака мы спешим сначала на трансфигурацию, затем на заклинания, а после обеда — на сдвоенные зелья. Рон, видимо, опять что-то задумал, потому что весь день таскает за собой плотно закрытый ящик, к которому не подпускает никого, даже Джинни. Ящик стоит около его ноги и на занятии у директора МакГонагалл, и у профессора Флитвика. На зелья Рон идти не собирается, о чем во всеуслышание заявляет в Большом зале, когда после картошки с мясом тянется за куском тыквенного пирога. То, что Рон, пожалуй, оказался дальновиднее нас, мы осознаем лишь с началом урока: вместо вальяжного Слагхорна в класс бесшумно врывается Снейп с перекошенной физиономией. Мы настораживаемся, когда обманчиво-медовым голосом он сообщает, что профессор Слагхорн заболел. А значит, сегодня он, профессор Снейп, вынужден уделить нам часть своего драгоценного времени, хотя вряд ли мы достойны таких жертв. Начинает он как всегда с опроса. И пока профессор шуршит страницами журнала, я тихонько оборачиваюсь и вижу: почти весь класс приник к столам и боится не то что пошевелиться, но даже вздохнуть. Одна Гермиона Грейнджер сидит за соседней первой партой и чему-то мечтательно улыбается.

Напряженную тишину нарушает грохот распахнутой двери. Перед профессорской кафедрой падает тяжелый предмет, в котором все мы через долю секунды узнаем таинственный ящик Рональда Уизли. От удара крышка отваливается, и перед нами, точнее, перед остолбеневшим Снейпом, появляется лежащая с закрытыми глазами рыжеволосая женщина удивительной красоты. На мгновение мы все цепенеем. Первой приходит в себя, конечно же, Грейнджер:

— Ри... ридикулус! — произносит она с каким-то странным тоненьким всхлипом. — Как... как он мог?..

— Ма-ма... — одновременно с изгнанием боггарта выдыхает откуда-то из-за моего плеча Гарри Поттер.

* * *

Наверное, прошла вот уже целая неделя с тех пор, как от обманчивого спокойствия и всеобщего притворного дружелюбия не осталось и следа. Снейп тогда не стал заканчивать урок. Придя в себя, он только презрительно бросил в сторону Гарри:

— Что ж, Поттер, глупо было бы ожидать, что вы с вашими приятелями имеете хоть каплю понятия о чести и достоинстве. Я больше не желаю вас видеть! Никого.

Затем он резко повернулся на каблуках и вылетел из кабинета. Словом, ЗОТИ у нас теперь преподает тоже Слагхорн.

Невилл потихоньку поделился со мной тем, что Гарри ужасно переживает и почему-то винит в произошедшем только себя. Гермиона больше не появляется на вечернем патрулировании. А Рон после своей нелепой выходки превратился в настоящего изгоя — с ним не разговаривает даже Джинни, его родная сестра. Я нечаянно стала свидетелем их ссоры вечером, после злополучного зельеварения, когда маленькая Джиневра шипела словно разъяренная мантикора, призывая на голову Рона все кары небесные и грозя вопиллером от миссис Уизли. Ребята возмущены нечуткостью Рональда, напомнившего своему лучшему другу о смерти родителей. Ведь ясно же, что смерть Лили Поттер не может быть больше ничьим боггартом, кроме Гарри Поттера. Луна растерянно и заискивающе улыбается всем и каждому, а Сьюзен все чаще плачет вечерами. Мы жмемся по углам и отчего-то не смотрим в глаза друг другу. Отряда Дамблдора больше нет. То, что не удалось когда-то Амбридж, мы успешно сделали сами. А сегодня ночью мне вдруг приснился Дамблдор, таким, каким он был в тот год, когда я получила значок старосты. И он, лукаво щурясь, сказал мне: «Ханна, девочка моя, неужели ты допустишь, чтобы ваше братство было уничтожено одним глупым поступком такого же глупого мальчишки? Ты же староста!»

* * *

Когда-то давным-давно мама рассказывала мне сказку. Там принцессе, чтобы починить платье, которое рвала иголка, пришлось вручную связать все до единой ниточки в прорехе. Бедняжка трудилась несколько дней, не смыкая глаз...

Последнее время я сама себе все чаще напоминаю эту принцессу. Только мне приходится не разорванную ткань чинить, а восстанавливать ниточки дружбы между ребятами. Благодарение Мерлину, что у меня есть два преданных помощника: Невилл (прямо не знаю, что бы я без него делала) и наше знаменитое хаффлпаффское трудолюбие, порой граничащее с упрямством.

Разговоры, убеждения, встречи бывших друзей... Теперь уже почти все ведут и чувствуют себя как и прежде. Все, кроме них. Снейп все так же отказывается вести у нас занятия, лишь сухо кивая на почтительные приветствия при встрече. Гарри Поттера все еще гложет совесть, и он отчаянно стремится помириться с профессором. Странно, но, по-моему, отношение далеко не самого любимого преподавателя значит сейчас для Гарри больше, чем мнение Рона, с которым они прошли через все ужасы войны. Друзья до сих пор разговаривают сквозь зубы, но это гораздо лучше, чем откровенная вражда.

Кто меня пугает, так это Гермиона Грейнджер. Осунувшаяся и похудевшая, она напоминает скорее собственную тень, сторонится всех, кроме разве что Гарри Поттера. Несколько раз во время вечерних обходов я заставала ее, заплаканную, на подоконнике Астрономической Башни. На все мои вопросы, она отвечала, что ничего не случилось, а глаза слезятся от ночного ветра. Но я уверена, что это ее голосом всхлипывает вечерами в подземельях невидимка. Убеждаю себя, что мне это лишь кажется, но совсем некстати почему-то вспоминается дружба и волшебная мантия Гарри...

* * *

Однажды утром мы услышали, что профессор Снейп уволится сразу после рождественских каникул. Директор МакГонагалл под страшным секретом рассказала профессору Слагхорну, что Северус Снейп все-таки решил посвятить себя «научным изысканиям в области зельеварения». Почти все великие секреты в Хогвартсе, благодаря привидениям и Пивзу, мгновенно становятся достоянием общественности. Поэтому уже через полчаса после тихого разговора двух достопочтимых преподавателей о нем узнали старшекурсники, а через сутки — и остальные хогвартские обитатели, включая самого завалящего кухонного эльфа.

«Снейп уходит... уходит... скоро... Почему?» — Кажется, эти слова шуршат по всем закоулкам, порхают под крышами спален, путаются в паутине, которую стареющий Филч не заметил в самых темных углах извилистых коридоров. В том, что Снейп уходит, шепотом обвиняют Рона. А потом, заговорщически подмигнув друг другу, пересказывают печальную и странную историю любви профессора к матери Гарри.

А вечером Полумна Лавгуд с невозможно таинственным видом тянет меня за рукав и ведет к кабинету защиты.

— Луна, ты чего?

— Тс-с, — она прижимает к губам палец, — прогонишь мозгошмыгов и шуршастых карликов. Слушай...

Однако вместо мозгошмыгов и шуршастых карликов я слышу голос Гермионы Грейнджер:

— Почему, почему вы так решили? Из-за той идиотской выходки, да? Я знаю, что Рон поступил необдуманно, даже жестоко... Но он не хотел. Этот боггарт предназначался профессору Слагхорну, потому что... Впрочем, неважно, почему... Простите нас... меня... Вы нам нужны, сэр! Мне нужны! Поверьте, пожалуйста, и не уходите! Вы же знаете, что...

— Мисс Грейнджер! — О Мерлин, кажется, это профессор Снейп. — Я думал, мы с вами обсудили вопрос... эм-м... о причинах моей возможной отставки еще в августе, когда вы вместе с Поттером убеждали меня вернуться в Хогвартс. Я знал, что совершаю ошибку, но был слишком слаб физически, чтобы противостоять вашему дружному напору. Ошибки нужно исправлять, особенно если они усугубляются.

— Сэр, останьтесь! Пожалуйста! Я клянусь, что больше никогда...

— Мисс Грейнджер! Решение принято, и оно окончательное. Наш с вами разговор не имеет смысла.

* * *

Грейнджер нет на занятиях уже четвертый день — она в Больничном крыле. А профессор Снейп уехал. Уехал, даже не дожидаясь каникул, на следующий день после того, как Гермиона слегла с горячкой. Рон что-то бормотал про эпидемию, а Луна, глядя сквозь меня широко распахнутыми глазами, прошептала:

— Это все из-за шуршастых карликов. Они принесли болезнь. Но ей уже лучше.

Я не понимаю, почему, но мне не хватает нашей Всезнайки на занятиях. Идея проведать ее и просто поболтать кажется удивительно верной. И вечером я отправляюсь во владения мадам Помфри.

— Гермиона, здравствуй, как ты?

— Спасибо, Ханна. Все нормально, — она не говорит, а шепчет.

И этот шепот вместе с лихорадочно блестящими глазами и нездоровым румянцем убеждают в обратном. Грейнджер действительно плохо.

Я мелю самую несусветную чепуху, которая только приходит в голову, а четверть часа спустя нахожу предлог, чтобы постыдно сбежать. Потому что мне без всякой причины вдруг становится страшно. Однако на следующий день я возвращаюсь сюда снова, а потом еще через день, и еще... И однажды Грейнджер хватает меня за запястье и умоляюще заглядывает в глаза.

— Ханна, скажи... а профессор Снейп... как он?

— Его нет сейчас в Хогвартсе, Гермиона.

— Он уехал, да? Это мы... нет, это я во всем виновата! Я должна была...

И она с обреченным видом прикусывает нижнюю губу, словно пытается найти решение задачи, у которой заведомо нет ответа.

— Не думаю, что это из-за несчастного случая на зельях, — поспешно обрываю ее я. — Ни один здравомыслящий человек не поверит, что профессор Снейп оставил бы Хогвартс из-за пустяка, особенно учитывая глупые сказки про его любовь к Лили Поттер. Разве стал бы он все эти годы так себя вести по отношению к Гарри, если бы действительно любил его мать?

— Нет, Ханна, это не сказки, — слабо улыбается Гермиона. — Я... Он... В общем, он передал свои воспоминания об этом Гарри, а тот рассказал мне и Рону. Гарри не хотел, но ему просто необходимо было с кем-то поделиться. Знаешь, как это бывает, когда кажется, что сойдешь с ума, если тебя кто-нибудь не выслушает. Я сегодня это особенно остро чувствую... Только лучше бы мне он ничего не рассказывал, а то я как дурочка... Прямо как Лаванда, или Парвати... Сначала напридумывала себе рыцаря, а потом взяла да и влюбилась в него.

Снейп — рыцарь? Грейнджер и правда больна, если ухитрилась увлечься злобным равнодушным профессором. И меня вдруг захлестывает такая волна жалости, что хочется прижать Гермиону к груди, словно младшую сестренку, которой у меня никогда не было. И гладить, гладить по непослушным волосам до тех пор, пока не станет легче. Ей. Или мне.

А Грейнджер тем временем продолжает:

— Он как раз без сознания лежал и почти умирал в Мунго от укуса Нагини. Я тогда уговаривала-уговаривала целителей, чтобы разрешили мне подежурить около него, пока он живой еще. Они не разрешили. А разве гриффиндорцу возможно запретить что-нибудь? Способ, чтобы хоть ночами в палате дежурить, я придумала. Только какой — не спрашивай... Однажды ночью в углу палаты раздался хлопок, как от аппарации. Ну, я на всякий случай под кровать нырнула, чтобы не выгнали. А это миссис Малфой была. Не знаю, какое она невербальное заклятие произнесла, только Сев... профессору лучше почти сразу стало. А мне, когда он далеко от меня, наоборот, хуже становится.

— Гермиона, а он об этом знает? Или еще кто-нибудь?

— Естественно нет. Я же никому не сказала. Да и рядом мы почти все время были. Сначала — я в больнице, неподалеку от него. А потом мы с Гарри его в Хогвартс вернуться уговорили. Только он теперь уехал... После того как я в любви ему объяснилась. Я знаю, что неправильно сделала. И стыдно, дурно, скверно навязываться кому-то! Ведь он свою Лили так и любит. Просто после идиотской выходки Рона Северус себя преданным почувствовал, словно его раздели перед всеми публично. А Рон только профессора Слагхорна напугать хотел. Я объясняться и извиняться пошла, и вот... Глупо получилось. Он потому и защиту вести у нас отказался.

Она еще что-то бормочет, захлебываясь словами, потом как-то на глазах слабеет, опускается на подушку и засыпает. Я смотрю на почти прозрачное лицо Гермионы и с ужасом осознаю, что ей осталось совсем-совсем немного. Неужели даже после войны нам опять придется кого-то терять?! А ночью мне снова снится Дамблдор и его вкрадчивый шепот: «Ханна, девочка моя, ты же староста...» Да, я староста и я должна заботиться о благополучии всех студентов. Разве не ради этого я здесь? И утром меня поднимает не будильник, а твердое решение найти профессора Снейпа, рассказать ему все и убедить, заставить вернуться в Хогвартс. Я смогу обязательно. Моего упорства хватит, не будь я с Хаффлпаффа. А потом или сам профессор Снейп, или мы все вместе что-нибудь придумаем, ведь правда?