Чёртово колесо (гет)

Оставайся, мальчик, с нами, будешь нашим королём.

— Это всего лишь игра, — сказала Беллатрикс. — Только ставки выше и азарта больше, чем в квиддиче, а правила те же.

— Неужели?

— Да, Барти. Смотри, — она кивнула в сторону колеса обозрения — одного из любимых аттракционов магглов. — Какая у него высота? Двести? Триста футов?

Я неуверенно пожал плечами, чем вызвал снисходительную усмешку.

— Ты только представь, что будет, если оно рухнет вниз.

— Паника? — полюбопытствовал я, не в силах отвести взгляд от её лица, прекрасного и загадочного в тусклом свете фонаря.

Мы стояли в тени, скрытые чарами, и наблюдали. До начала рейда оставались считанные минуты.

В парке аттракционов больше сотни человек, радостных, наивных, ничего не подозревающих. Легкая добыча, скучная. Куда интересней вступить в схватку с аврорами, ощутить, как магия покалывает в кончиках пальцев, прежде чем сорваться с палочки ярким лучом заклинания.

Но нам нужно привлечь внимание, а смерть пары волшебников ничтожна в сравнении с убийством десятков магглов.

Страх — тоже оружие. Он сильнее Круцио вгрызается в плоть, заставляя агонизировать годами, действеннее Империо управляет людьми, делая их послушными марионетками в руках умелых кукловодов. Страх можно сравнить с Авадой, ведь, убивая, он тоже не оставляет следов.

— Рудольфус даст нам знак, ты аппарируешь к главному входу и активируешь щит — сегодня никто не должен уйти. — Беллатрикс нетерпеливо облизала губы. Её раздражала необходимость прятаться, ведь куда проще ударить, чем таиться по углам подобно крысам.

Вот в небе вспыхнул сноп зелёных искр. Раз, второй, третий... Доверчивые магглы думают, что кто-то запустил фейерверк. Им даже в голову не приходит, что это сигнал к атаке.

Аппарировав к входу — железным воротам, распахнутым настежь, — я произнес заклинание. Тонкая, блестящая, словно мыльный пузырь, плёнка накрыла всю территорию, вспыхнула на миг и стала невидимой. Замечательно! Теперь пройти смогут только обладатели Чёрной метки.

Тем временем игра началась. Аттракцион вспыхнул магическим пламенем, остановился, будто одновременно сломались все шестерёнки, а потом его опорные оси с громким скрежетом переломились пополам. Это было одновременно ужасающее и завораживающее зрелище. Огромное колесо, обвешенное кабинками, словно ягодами, покатилось, уничтожая всё на своем пути. Оно сминало палатки, лотки, давило людей, поджигало всё, с чем соприкасалось. Казалось, за несколько мгновений всё вокруг охватил огонь. Жадный, неистовый, яркий, он, как и Беллатрикс, играючи втянул всех в свою забаву. И плевать, что выжить в ней невозможно. Это ведь так весело!

Надрывный и пронзительный крик стал тем рычагом, который запустил механизм безумия. Я стоял за щитом и мог только наблюдать, но другие Пожиратели участвовали в бойне. Они не убивали и не пытали, нет. Просто то тут, то там возникали магические стены, создавая лабиринт. Коридоры, тупики, развилки — всё это путало, заставляло ходить кругами, выматывало. Изысканное развлечение только для настоящих ценителей, пересытившихся кровью и пошлой коллекцией прадедушкиных инструментов для задушевных бесед.

А я застыл, сжимая палочку влажной ладонью и заставляя себя смотреть. К горлу подкатывала тошнота, хотелось зажать уши, чтобы не слышать криков боли, просьб о помощи, сбежать от искажённых, обгоревших лиц и того, как магглы налетают на щит, стучат, в попытке проломить, обдирают до крови руки. И кричат, кричат, кричат, захлёбываясь ужасом и отчаяньем.

Беллатрикс остановилась, любуясь паникой. Медленно улыбнулась и взмахнула палочкой. Стоящего напротив нее маггла вздернуло невидимым крюком в воздух и швырнуло об щит. Послышался глухой удар, и маггл мешком свалился вниз, распластавшись на земле, словно раздавленное насекомое. Беллатрикс заливисто расхохоталась и направилась ко мне. Магглы при ее приближении отшатывались, разбегались, бормотали бесполезные молитвы, но никто не пытался ее остановить. Подойдя к щиту, она коснулась рукой барьера, и я неосознанно повторил ее движение. Нас разделяла магия, но я мог поклясться, что ощущал тепло ее кожи. Она пристально смотрела на меня, предлагая вместе насладиться страхом и отчаяньем магглов.

И я впитывал в себя их агонию и невольно улыбался. Ведь там, внутри, была Беллатрикс — отчаянная, порывистая и удивительно расчётливая. Бесстрашная.

Это всего лишь игра, и она обязательно станет в ней победителем.

* * *

С рейда мы вернулись уже под утро. Усталые, с покрасневшими от недосыпа глазами, возбуждённые ещё пузырящимся в венах азартом, мы смеялись, шутили, ощущали себя едва ли не героями.

Резкий, циничный Рудольфус лениво улыбался, понимающе кивая, словно добрый дядюшка, пил огневиски, говорил тосты в честь Тёмного Лорда и чистой крови. Он был богом и королём на этом пиру, ведь именно ему удалось сломать оси в колесе обозрения. Из обычно скучного рейда получилось незабываемое зрелище.

Зануда Розье уснул прямо в кресле. Задание выполнено, в небе осталась Метка, Господин будет доволен — больше его ничего не интересовало.

Рабастан поглядывал на часы, зевал и жаловался, что ему через два часа надо на работу в Министерство. Как человек, занимающийся политикой, он не имел права вызывать хотя бы малейшее подозрение. Слишком многое от него зависело.

Я же был вольной птицей, поэтому, попрощавшись со всеми, направился к выходу из поместья. Хотелось пройтись до границы аппарационного барьера, проветрить голову и подумать, что делать дальше. Сегодня я ещё на шаг приблизился к своей цели, но если я её достигну, то дороги назад уже не будет.

Беллатрикс догнала меня у самой двери, поймала за руку, окутала ароматом бергамота, фрезии и дыма и попросила:

— Останься.

— Мне домой надо, Белла.

Я ласково заправил ей за ухо выбившийся из прически локон. Не удержавшись, провёл пальцами по щеке, наслаждаясь нежностью кожи. А она нетерпеливо мотнула головой и повторила:

— Останься! — не просьба, приказ.

— Зачем?

— Тебя там никто не ждёт, Барти, а здесь есть я.

Вздохнул тяжело, устало. Притянул её к себе, крепко обнял, уткнулся лицом в волосы, вдохнул запах дорогих духов и понял, что сегодня подумать не получится. А завтра... Завтра будет поздно.

* * *

Моя мать собирала музыкальные шкатулки: большие и маленькие, с танцующими балеринами, порхающими феями, волшебными птицами — все они занимали своё почётное место на полке. Но одна из них, вырезанная из клёна и искусно украшенная цветами шиповника, была гордостью коллекции. Мелодия, подобно песне сирен, гипнотизировала, увлекала, заставляя раз за разом заводить механизм.

Помню, она стояла на камине в гостиной в окружении семейных колдографий и серебряных статуэток гиппогрифов. Когда во мне впервые проснулась стихийная магия, я разнёс всё, что было в комнате. Стёкла разбились, осыпавшись на пол колючими осколками, все хрустальные предметы лопнули, словно переспелые плоды, а безделушки разбросало по углам, сплющив и раздавив. Досталось и шкатулке. Смятая, как будто на ней станцевал тролль, с обломанными цветами шиповника, она всё же продолжала играть. Возможно, именно это спасло меня от гнева матери, ведь в нашей семье вещи любили гораздо сильнее, чем людей.

Тогда мне было семь. Сейчас — девятнадцать, но ничего не изменилось. Общие ужины в пятницу вечером, отец, который живёт на работе и изредка приходит домой, тем самым делая нам одолжение, мать, коллекционирующая шкатулки, в попытке разогнать их музыкой невыносимую, удушающую тишину. И я — сплошное разочарование, которое сбежало при первом же удобном случае, лишь бы не оставаться в «родных» стенах.

Но от Бартемиуса Крауча-старшего сложно скрыться. Он выбил мне должность в Министерстве, заставив работать с бумагами, присылал еженедельное письмо, где сообщал, какой приём или званый ужин я должен посетить, и каждый раз ставил в конце размашистую подпись, словно я — его подчинённый, а не родной сын.

Иногда я любил гулять по Косому переулку в одиночестве: рассматривать витрины, выпить стаканчик огневиски в Дырявом котле и съесть мороженое в кафе Фортескью. Но все рано или поздно приедалось. Как-то раз я рискнул наведаться в Лютный переулок. Меня поразил контраст: серые обшарпанные стены, волшебники, кутающиеся в темные мантии и прячущие лица под капюшонами и широкополыми шляпами. Нигде не было видно ярких вывесок, не слышно привычного шума и смеха. Лютный был похож на муравейник, со своими правилами и законами. Я чувствовал себя в нем жуком, чья зеленая мантия буквально кричала, что я здесь чужак.

Толкнув дверь ближайшей лавки, я вошел внутрь. За прилавком стоял неприятый тип, с бегающими глазами. Он то и дело промокал платком свою лысину и заискивающе улыбался своей единственной покупательнице. Я видел лишь ее спину и длинные роскошные черные волосы.

Я замер, рассматривая ее неприлично долго и недоумевая, что такая женщина могла забыть в этой дыре. Тем временем продавец отдал ей пакет с покупками, она расплатилась и обернулась.

«Слишком красивая», — была первая мысль, возникшая в моей голове, а вторая не успела появиться. Она заметила меня, улыбнулась, словно давнему знакомому и пошла к выходу.

Я последовал за ней, судорожно соображая, как завязать разговор. Но, оказавшись на улице, она заговорила первой:

— Проводишь?

— Да! — воскликнул я и, смутившись, пробормотал: — конечно, провожу. Вам куда?

Она кивком указала в сторону Косого переулка. По дороге мы не разговаривали, но неловкости я не ощущал. Мы расстались у выхода из переулка, она бросила короткое «спасибо», улыбнулась и аппарировала. А я даже не успел спросить ее имя.

* * *

Во второй раз я встретил эту женщину на одном из обязательных приёмов, которые я должен был посещать по воле отца. Ее звали Беллатрикс Лестрейндж. Ослепительная, в роскошной бордовой мантии, сверкающая драгоценностями и насмешливой улыбкой, она одновременно и притягивала, и отталкивала меня.

Я весь вечер смотрел на неё украдкой, кружил по бальному залу, боясь приблизиться, и пил огневиски, словно тыквенный сок. Алкоголь помогал ненадолго избавиться от смущения, унять дрожь в руках и набраться смелости, чтобы подойти и представиться.

Но что сказать?

«Здравствуйте, миссис Лестрейндж, меня зовут Барти Крауч... младший».

А дальше можно было спокойно откланяться и идти напиваться в каком-нибудь тёмном углу, пытаясь забыть свой позор.

Люди для меня делились на несколько категорий: те, кто ненавидел моего отца, те, кто его терпел, и те, кто его боялся. Исключения отсутствовали, что накладывало своеобразный отпечаток и на отношение ко мне. Все видели в Крауче-младшем тень Крауча-старшего, его копию, причём неудачную. И чтобы я ни делал, мне не удавалось стереть это клеймо.

Беллатрикс подошла ко мне сама; я сидел на улице и ждал возможности уйти, не привлекая внимания отца. Она же опустилась рядом на скамейку, кутаясь в тёплую шаль, рассмеялась, видя моё удивление, и сказала:

— Не стоит так много пить, если некому потом сопроводить тебя домой, мальчик.

Это «мальчик» неприятно резануло слух, но я промолчал, лишь досадливо поморщился и сделал ещё глоток огневиски прямо из бутылки. Меня больше не заботило, что она обо мне подумает.

А миссис Лестрейндж посмотрела на меня с интересом и вдруг заговорила обо всём на свете, искусно избегая тем, связанных с политикой и Министерством. Я слушал, улавливая малейшие изменения интонаций, наслаждался чувственным голосом и совершенно не вникал в смысл слов. Сидели мы с ней долго, а потом, когда пришло время прощаться, она предложила встретиться в Косом переулке.

— Зачем? — поинтересовался я.

Пьяный, с двоящейся перед глазами реальностью, я всё же понимал, что между нами не могло быть ничего общего.

— Мне скучно, Барти, а ты... ты интересен, — призналась она.

И я поверил. Зря, наверное.

Эти своеобразные свидания всегда происходили неожиданно. То в выходные, когда я пропадал в поместье Лестрейнджей. То в будни, когда я отпрашивался с работы, только чтобы провести несколько часов с ней. До сих пор не понимаю, как никто не узнал об этом. Наверное, Беллатрикс — она сама настояла, чтобы я так её называл, — была очень осторожна. Она не хотела привлекать внимания, справедливо считая, что для будущего осведомителя важна безукоризненная репутация. Ведь уже тогда их с супругом подозревали в связях с Тёмным лордом.

А мне было всё равно. Впервые моя жизнь из уныло-серой череды будней превратилась в красочный калейдоскоп, полный неожиданностей и риска. Даже Алиса, мой единственный друг, не могла сделать ее такой яркой и насыщенной. То, что моя встреча с Беллой на том приеме была не случайной, я заподозрил через месяц. Кто-то из Лестрейнджей оставил в гостиной маску: серебристую, гладкую, с тонкими прорезями для глаз и рта — она завораживала плавностью линий, гармоничностью пропорций. Я никогда раньше не видел этой части экипировки Пожирателей, но слышал о ней предостаточно — ошибки быть не могло.

Мелькнула мысль покинуть поместье, отправиться к отцу или к аврорам и рассказать о том, что я узнал. Но это желание прошло так же быстро, как и возникло. Слишком хороша была моя теперешняя жизнь, и я ничего не хотел менять.

Ведь если бы я поступил как законопослушный волшебник, то потерял бы эти случайные встречи, горячие споры с Рудольфусом по вечерам и возможность видеть довольную улыбку Беллатрикс. Я понимал, что наши странные отношения стали слишком много для меня значить.

В тот же день я попросил Беллу рассказать мне об организации и Тёмном Лорде. Она посмотрела на меня — пристально, оценивающе — и спросила:

— Ты уверен, что хочешь этого?

Я кивнул, стараясь выглядеть уверенным и скучающим, хотя на самом деле отчаянно боялся, что меня выставят из поместья или сотрут память.

Но я не хотел ничего забывать!

И она рассказала. Не всё, конечно, но и того, что я узнал, хватило для головной боли на целую неделю. А потом мне пришло приглашение на закрытую вечеринку для избранных, как её окрестил Рудольфус. Я понимал, что моя просьба будет иметь последствия, но не думал, что так скоро.

Беллатрикс старалась не отходить от меня весь вечер. Знакомила с полезными и влиятельными людьми: своим деверем Рабастаном Лестрейнджем, Розье, Эйвери, Долоховым... Их было немного, и каждый рьяно поддерживал идею борьбы за чистую кровь. Я, по правде говоря, не считал, что полукровки или магглорожденные чем-то хуже нас, чистокровных волшебников. Мне просто нравилось ощущать себя частью силы, способной сломать устаревшую систему, на которой основывалась власть таких людей, как Крауч-старший.

А еще теперь я мог не искать причины увидеться с Беллой. Стало естественным аппарировать в поместье Лестрейнджев и проводить вечера в их доме. Белла готовила меня к встрече с Темным Лордом. Рассказывала, наставляла, подбадривала и даже пообещала, что станет учить магии. Тем особым и опасным разделам, о которых запрещалось говорить вслух в Хогвартсе.

Я жаждал ее внимания, одобрения, мимолетных улыбок. Хотел целовать Беллу, сжимать в объятиях, забрать себе. Но она уже принадлежала Темному Лорду и единственный способ остаться с ней — стать частью организации. Я не хотел ввязываться в войну, но и потерять Беллатрикс казалось чем-то неправильным. Она была для меня шиповником, обвивающим лапы гиппогрифа.

День перед встречей с Темным Лордом я провел дома вместе с матерью. Привычная атмосфера равнодушия успокаивала и еще раз разубеждала в необходимости изменить свою жизнь. А в обед отец вернулся с работы: он забыл какие-то важные бумаги дома. Ввалился в гостиную через камин, отряхнул золу на чистый ковер и, даже не поздоровавшись с нами, ушел в свой кабинет. Мама продолжила обедать, как ни в чем не бывало. Вот только спину держала неестественно ровно. А я смотрел на грязь на ковре и понимал, что, по крайней мере, это я могу изменить: достаточно лишь взмахнуть палочкой и произнести очищающее заклинание, что я и сделал, а потом поднялся, поцеловал мать и вышел из дома. Меня ждал тот, кто сможет изменить то, что я уже не могу...

Я плохо запомнил первую встречу с Тёмным Лордом. Казалось, меня вывернули наизнанку, выпотрошили сознание, раскопали все постыдные тайны, а потом наспех слепили в единое целое и отпустили, зная, что я обязательно вернусь. А как по-другому? У этого поезда не было тормозов...

В тот вечер я остался у Лестрейнджей. Беллатрикс отпаивала меня глинтвейном, ласково перебирала пряди волос, вызывая во мне восхитительное, давно позабытое щемящее чувство. Чувство, что о тебе заботятся не потому, что обязаны, а потому, что хотят помочь.

Белла ни слова не сказала о приёме, но я знал, что она была довольна. Я прошел проверку и ещё на шаг приблизился к цели. К цели, которая хранилась в шкатулке с секретом, защищённой колючими ветками шиповника.

Я отключился на неудобном жёстком диване, заботливо укрытый шотландским клетчатым пледом. А утром долго не хотел вставать, притворялся спящим, пытаясь хоть немного продлить ощущение того, что я наконец-то дома и мне не надо больше никуда идти, не надо спешить, искать, подчиняться дурацким приказам отца.

Впервые в жизни я чувствовал себя абсолютно свободным.

С каждым днём мы все больше времени проводили вместе. Наверное, Рудольфус догадывался, что я восхищаюсь его женой не только как наставницей и талантливым учителем. Но по каким-то только ему известным причинам он смотрел на наши отношения сквозь пальцы, предпочитая не замечать моих слишком жадных и красноречивых взглядов.

А Беллатрикс развлекалась, наслаждаясь моим вниманием, преданностью, жаждой знаний. Учила основам тёмной магии, устраивала дуэли, показывала дюжины способов изящного убийства маггла. Но, несмотря на все её старания, у меня не получалось. Я не мог переступить через себя и применить Непростительное, а потому было решено разнообразить наши занятия. Белла принесла щенка спаниеля и сказала, что я должен ухаживать за ним на протяжении недели. А после, когда я успел привязаться к этому жизнерадостному и ласковому животному, заставила отрабатывать на нём Круцио. «Ты никогда не сможешь ненавидеть, если не любил», — говорила она, — «тебе просто нужно перейти черту, за которой одно переплавляется в другое». И я пытался изо всех сил, но ничего не получалось: единственное, что я чувствовал к собаке — жалость. А потом я случайно встретился с Алисой. Ей было неловко после близости на наспех наколдованном диване. Она избегала смотреть мне в глаза, нервно теребила рукав мантии и спрашивала: «Это ведь все не по-настоящему, правда?» — «Правда», — сказал я, чтобы она успокоилась, и тут поймал ее взгляд полный сожаления, надежды и жалости. Жалости ко мне. Как к щенку...

Ненависть проснулась, когда собака под действием пыточного заклинания визжала и скулила, выла, словно в неё втыкали сотни раскалённых игл. Я представлял на ее месте Алису и упивался той властью, которую мне давала магия. Беллатрикс же наблюдала, и её идеальное кукольное лицо оставалось безмятежным.

— Ты справился, Барти, — сказала она, когда щенок последний раз тявкнул и застыл, смотря стеклянными глазами куда-то вдаль. А затем неожиданно прижалась ко мне и поцеловала, сладко, горячо.

И ненависть ушла.

Остались только глупая улыбка влюблённого идиота и надежда на то, что у наших отношений всё же есть будущее.

* * *

Шиповник стал для меня талисманом. Я верил, что он принесёт удачу.

Сначала мне доверяли только незначительные поручения: проследить, собрать досье на человека, передать письмо или посылку. Я понимал, что это испытательный срок. Меня тщательно проверяли, не делая скидок на происхождение и фамилию. И только когда они полностью удостоверились в моей преданности делу, я смог впервые поучаствовать в рейде. Уроки Беллатрикс не прошли даром — задание было выполнено идеально, что вылилось в честь принять Метку, вступить в организацию не только на словах, но и на деле.

Белла знала, что не сегодня-завтра это произойдёт, но ничего не советовала, не давила, не уговаривала. Она считала, что решение должно быть только моим.

Мы не были любовниками, нет. Но и друзьями не были. Если бы не десять лет разницы, если бы не её брак, если бы не мой отец... Наверное, всё сложилось бы иначе.

Жалость — плохой спутник. Какой смысл оглядываться назад? Если Метка позволит мне всегда быть рядом с Беллатрикс, даст шанс завоевать ее — я согласен. Это небольшая цена за право на счастье.

* * *

— Давай я помогу, — предложила она, взяв запонки.

Серебряные, в форме щита, украшенного цветами шиповника, — они воплощали все мои надежды и желания. Я верил, что сегодня будет покончено со старой жизнью.

Надев запонки, Белла поправила манжеты рубашки, стряхнула несуществующую пылинку с мантии и ласково коснулась рукой моего лица. Я перехватил её за запястье и поцеловал.

Она крепко обняла меня, окутывая ароматом бергамота и фрезии, и горячо зашептала:

— Ты всё ещё можешь уйти. Поверь, тебя не осудят и не станут мстить.

— Беллатрикс, ты и сама в это не веришь.

— Тогда оставайся! — воскликнула она. — Станешь нашим королём!

Я усмехнулся — настолько нелепо это звучало — и сказал, дразня её:

— Только если ты займёшь место королевы.

Белла отстранилась, посмотрела чуть удивлённо, пытливо, а потом рассмеялась. Громко, радостно, немного безумно.

Она ничего не ответила, считая, что я сам должен во всём разобраться. Лишь взяла меня под локоть и кивком указала на дверь.

— Идём, Барти. Лорд не любит ждать.

Обряд был сплошной каруселью черных мантий и серебряных масок. И выворачивающей наизнанку болью, когда на моем предплечье выжигали Метку. Я едва позорно не свалился на пол. Хотелось скулить и плакать, аппарировать к себе на съемную квартиру и напиться до беспамятства. Но Беллатрикс одним взглядом выбила из меня это постыдное желание. А крепкая рука, сжимающая мой локоть, помогла выстоять весь этот долгий вечер.

Рудольфус и Рабастан выглядели чрезвычайно довольными и поздравили меня, а Розье пообещал взять вместе с собой в ближайший рейд. А мне ничего не нужно было, только Беллатрикс.

Когда все наконец-то закончилось — я остался ночевать в гостевой комнате в поместье Лестрейнджеров. Рассматривал свое предплечье с уродливой Меткой и пил огневиски. Все было хорошо. Просто замечательно. Вот только Беллы рядом не было, но я готов был подождать. Я хотел понять, имело ли смысл все, что было.

Ведь имело же?