Рондо (гет)

Сказать, что они с Лили Эванс были близкими друзьями, Ремус не мог. С ней было легко и с ней было, пожалуй, временами проще, чем с остальными: Лили никогда не лезла к нему с вопросами. Конечно, и то, что оба росли бок о бок с маггловским миром, тоже отчасти сближало: особенно маггловская литература, о которой подчас понятия не имели окружающие «потомственные волшебники». И они были единственными на всём курсе, кажется, кто не признавал шпаргалок даже на Истории магии. Но если добрыми приятелями их можно было бы назвать, то друзьями — всё-таки вряд ли.

Поэтому когда Лили Эванс появилась на пороге больничного крыла, где Люпин отлёживался после очередного полнолуния, он в первый момент даже не понял, что она пришла проведать именно его.

— Я слышала, что тебе нездоровится, — Лили придвинула стул и села, оказавшись практически напротив.

— Это мелочи, правда, — Ремус слабо улыбнулся. Мелочью для него ликантропия так и не стала, но, в конце концов, он к ней привык. А по сравнению с тем, что у него была возможность быть в Хогвартсе, ежемесячные пытки действительно казались ерундой.

— Я принесла тебе конспекты. Знаю, твои друзья наверняка уже заходили, но они обычно спят на лекциях профессора Биннса, — Лили положила на прикроватную тумбочку пухлую тетрадь. Люпин растерянно моргнул.

— Спасибо, но не стоило беспокоиться. Я быстро поправляюсь, — смущённо забормотал он и осёкся, когда Эванс вдруг поймала его взгляд.

— Это ведь не «ерунда», не простуда?

Врать Лили Эванс вот так, лицом к лицу, он не мог.

— Не простуда, — подтвердил Люпин.

— И твоё отсутствие по полнолуниям — не случайность? Неужели?.. Неужели это правда?..

Конспиратор из него всегда был чудовищный, и на что только надеялся Дамблдор?..

Но что-то в глазах Эванс было такое, что заставляло... надеяться?

— Ликантропия. Не лечится.

Лили отвела взгляд.

— Прости, мне не стоило лезть в твои личные дела, — наконец проговорила она, и в её голосе прозвучала неожиданно покаянная горечь.

Он покачал головой.

— Не твоя вина, что я оборотень.

— Но и не твоя, — Лили нащупала его руку и стиснула в своих ладонях. — Ты всё-таки поправляйся, пожалуйста, — как-то тихо попросила она.

— Постараюсь. — Впервые за тот день Ремус улыбнулся ей искренне.

— — — — — — — —

Лили продолжала ходить в больничное крыло. Она быстро привыкла отслеживать фазы Луны и в полнолуния частенько ворочалась без сна, размышляя о превратностях судьбы.

Слова Люпина о его неизлечимом проклятии задели её за живое, хоть она никогда не жалела Ремуса, боясь ранить его своей жалостью, и старалась не вспоминать о ликантропии вслух. Но Лили восхищала люпиновская невозмутимость, с которой он встречал каждое новое полнолуние. В этом не было ничего романтического, впрочем: нескладный молчаливый Ремус Люпин вообще слабо напоминал образ бесстрашного героического гриффиндорца. Но в его небрежном спокойствии, с каким он отзывался о трансформациях, оставляющих на его руках шрамы и багряные полосы, было что-то, что Лили безошибочно определяла, как «смелость». И долговязый тихий Ремус казался ей подчас большим гриффиндорцем, чем бесшабашный до безрассудства Поттер.

Поттер, правда, был запретной темой. Это было своеобразное соглашение: она не ругала Поттера и Блэка, Ремус не высказывался по поводу Снейпа. Их обоих такое положение вещей более чем устраивало. В конце концов, для плодотворной беседы хватало друг друга и подчас даже не требовалось много говорить. Обмениваться улыбками, общаться взглядами и жестами — это было немного по-детски, возможно, но с немногословным по жизни Люпином казалось естественным, как будто ему было проще выражать свои мысли в молчании. Иногда Лили думалось, что он мог бы обойтись одними улыбками в принципе.

— — — — — — — —

— Тебе нравится Эванс? — Джеймс сидел напротив него в пустой гостиной и терпеливо ждал, а Ремус в растерянности молчал, не зная, что и сказать. Вопрос Поттера застал его врасплох.

— Я бы хотел верить, что мы с Лили друзья, но, честно, Джеймс, неужели ты имеешь в виду что-то большее? — Люпин настороженно посмотрел на друга. Тот хмыкнул.

— Вы с ней забавно смотритесь, — вскользь заметил Джеймс и добавил уже серьёзнее:

— Слушай, Рем, ты — мой друг. И каким бы ты ни был иногда занудой, я не собираюсь терять тебя из-за девчонки. Так что если тебе действительно нравится Эванс, я с радостью помогу тебе в её завоевании. Мы все поможем, ты же знаешь.

Люпин удивлённо моргнул. Нет, ему, конечно, было интересно и хорошо с Лили, и она была — он не собирался отрицать очевидного — весьма симпатичной, но чтобы так?..

— Я не влюблён в неё, Джим, если ты об этом, — Ремус вздохнул, на мгновение пожалев о том, что на самом деле не чувствовал себя влюблённым. — И я... Поверь, я — не тот человек, который может стоять у тебя на пути, когда дело доходит до романтических материй. Не только у тебя — я вообще слабо совместим с тем, что предполагается под словом «любовь».

Поттер нахмурился.

— Если это твои оборотнические заморочки, то никому из нас не нужны такие жертвы, — отчеканил он с явно слышимым возмущением. — Знаешь, для меня дружба — не просто слово!

Ремус виновато потупился.

— Прости. Я не сомневаюсь в вашей дружбе, Джеймс, — тихо отозвался он. — Это единственное, во что я верю, если честно. Но я не приношу жертв: путь свободен. И я буду счастлив, если вы с Лили полюбите друг друга.

Джеймс прошёл через комнату и, сев рядом, хлопнул Люпина по плечу.

— Не переживай. В мире куча хороших людей. И не все из них мародёры, девушки тоже иногда встречаются.

Он слегка нахмурился.

— Только учти: узнаю, что ты изображаешь из себя «благородного оборотня» — устроим коллективную экзекуцию, — добавил Поттер.

— — — — — — — —

Северус Снейп был лучшим другом Лили Эванс. Во всяком случае, так считала сама Лили, хотя в последнее время предпочитала не думать, что считает по этому поводу сам Снейп. Северус же то и дело куда-то пропадал, ссылаясь на дела, и не жаждал обсуждать подробности своей жизни.

С недавних же пор в его поведении появилась ещё одна странность.

— Ты никогда не замечала за Люпином ничего необычного? — как-то раз спросил он будто случайно.

— А что я должна была заметить? — несколько удивилась Лили: большей частью тому, что Северус внезапно заинтересовался Ремусом. С мародёрами он, конечно, всегда был на ножах, но до того момента его любимой темой были «эти придурки Блэк и Поттер», Люпин в мире Снейпа едва ли вообще существовал.

— В его образе жизни есть забавная цикличность.

Эванс нахмурилась. Называть «забавными» ежемесячные болезненные трансформации было, по её мнению, как минимум неэтично, но с другой стороны, Снейп ведь не мог знать?..

— И глядя на его вечно осунувшийся вид и бледную физиономию, я бы сказал, что он оборотень. Хотя на лицо бы сошёл за вампира, но они не связаны с Луной, а отсутствие Люпина — связано, — объявил Снейп и бросил на неё искоса торжествующий взгляд.

Лили почувствовала, как в душе поднялась буря эмоций. С одной стороны ей было страшно выдать чужую тайну, с другой — обидно за друга, которого так презрительно обвинял ещё один друг.

— Ремус совершенно нормален, — заверила его Эванс, вкладывая в голос всю силу убеждения. — Он не слишком здоров, но это не имеет никакого отношения к твоим обвинениям. Что тебя вообще вдруг так заинтересовал гриффиндорец?

Северус как-то странно усмехнулся.

— Ремус, вот как? Не думал, что ты с ним близка.

— Это допрос? — поинтересовалась Лили.

— Я всего лишь беспокоюсь за твоё здоровье, — ровным голосом ответил Снейп. — Я бы поостерёгся иметь дело с оборотнем.

— Если бы у меня был выбор, я бы предпочла оборотня Мальсиберу, — жёстко парировала Эванс. — И, Сев, больше не будем об этом.

Северус неохотно кивнул, но Лили не могла отделаться от ощущения, что друг ревновал её. И это было, пожалуй, необычно и почему-то заставляло чувствовать себя немножко виноватой. «Ремус бы посмеялся», — подумалось ей, и она невольно улыбнулась, мысленно представив эту картину.

— — — — — — — —

Люпин довольно успешно и долго отказывался признавать возможную правоту предположения Джеймса даже мысленно, но внимание его невольно оказалось словно приковано к Лили Эванс.

Джеймсу Лили нравилась — это было видно невооружённым глазом. Пожалуй, даже больше, чем просто нравилась, хотя это совершенно не мешало ему придуриваться и валять дурака. Снейп, то и дело провожающий мисс Эванс ревнивым взглядом, был в неё влюбён — и, похоже, страстно. Лили по-прежнему дружила со Снейпом, что раздражало Поттера. Притом к Джеймсу относилась двояко, но уж точно не равнодушно, хотя всеми силами стремилась показать обратное, и это изрядно веселило мародёров (кроме разочарованного показным невниманием Поттера, конечно).

Себя Люпин никогда не считал ни влюбчивым, ни страстным, но при виде Лили чувствовал, как теплеет на сердце.

Солнечная Лили Эванс одной улыбкой рассеивала мрачные его думы. С ней было настоящим удовольствием разговаривать, не меньшим — молчать, и Ремуса совершенно завораживало то, как ловко и быстро ложились под её руками строчки фраз на пергамент.

Он испугался самого себя, когда однажды, примостившись рядом с Лили у квиддичной трибуны, вдруг осознал явное и горячее желание обнять раскрасневшуюся, отчаянно жестикулирующую Эванс и уткнуться губами в её макушку.

Прикосновения всегда были для него сложным вопросом. Многие — Люпин знал — побрезговали бы и находиться с ним в одном помещении, не говоря уже о рукопожатиях. Теплом же человеческих объятий его баловали очень немногие.

Лили же то и дело порывалась то обнять его, то сжать его руку, то пригладить взлохмаченную шевелюру, — и Ремус невольно льнул к её маленьким, но тёплым рукам.

Влюбиться в Лили означало, фактически, то же, что потерять её, и никогда ещё Люпин не ощущал себя в такой растерянности.

Лили, добрая Лили Эванс, его дорогой друг, заслуживала куда большего, чем он мог ей дать. Она, в конце концов, заслуживала Джеймса с его безудержной любовью, преданностью, неисчерпаемыми талантами и неиссякаемой жизнерадостностью. Оборотень без надежды на лучшее будущее, представляющий непосредственную опасность для собственной семьи, в эту картину не вписывался.

Неловко улыбаясь встревоженной Лили, Ремус только надеялся, что ему хватит твёрдости следовать своему решению до конца.

— — — — — — — —

Лето семьдесят шестого года выдалось для Лили Эванс на редкость тяжёлым. Дома почти всё напоминало о Северусе, и мысли о рухнувшей дружбе, которая когда-то казалась вечной и незыблемой, больно вгрызались в самое сердце.

Сначала Лили сердилась: на Снейпа, который наплевал на их дружбу, на Поттера, у которого было отвратительное чувство юмора, на Люпина, который не предотвратил всё это безобразие, и на себя — за то, что вела себя до отвращения глупо.

Письмо от Северуса Лили сожгла, не читая. Письмо от Поттера закинула в дальний ящик, потом от нечего делать пролистала, но ответить не ответила.

Ремус в письме извинялся с такой отчаянностью, что Лили сама себя чувствовала не в своей тарелке за брошенные в пылу гнева обвиняющие слова, которые Люпин даже не отрицал. И ему единственному Лили не отвечала лишь потому, что растерялась, не зная, что сказать, но после второго письма Ремуса, застигшего её в самый безнадёжный вечер каникул (после очередной ссоры с Петуньей), с души Лили словно камень скатился.

Она ещё никогда, наверное, не ждала с таким нетерпением сов, как тем летом. Люпин писал часто — но не раньше, чем Лили отвечала, и помногу, ухитряясь из небогатых на события дней вытащить забавные и неожиданные мелочи. Однажды письмо от Ремуса пришло всё в пятистрочных лимериках. Ответ Эванс сочиняла всю ночь — венком сонетов, над которым и заснула. В ту ночь ей впервые приснился Люпин, а проснувшись — уже за полдень, она долго не могла избавиться от невольной улыбки на лице.

А на следующий день Петунья, кривясь, поставила ей «диагноз»: их ведьма влюбилась. И Лили почему-то не стала с ней спорить.

После первого же в новом семестре полнолуния она пришла к Люпину в больничное крыло с коробкой шоколадного печенья, которое они тут же торжественно разъели.

Лили давно знала, что именно она хотела ему сказать, но всё откладывала «судьбоносный разговор», никак не улавливая подходящего момента. Тут же, в медпункте, всё казалось как-то проще, и главное, облегчённо-светлая улыбка, блуждающая на усталом лице Люпина после трансформации, успокаивала. Эту его улыбку, означающую, что у него впереди почти месяц свободы, Лили любила особенно.

— У тебя руки как ледышки, — сообщила она, стиснув его длинные, слегка узловатые пальцы.

— Просто у тебя они слишком горячие, — отшутился Ремус, смутившись.

— Горячие руки говорят о том, что у человека горячее сердце! — продекламировала Лили со смехом. — Или я просто волнуюсь в твоём присутствии.

— Ещё бы, я страшный серый волк-оборотень, — усмехнулся Люпин как-то невесело. — Как в сказке.

— Бессовестно наговариваешь, — певуче возразила та и, протянув руку, всклокочила тёмно-русую чёлку. — А в сказке ты был бы добрым волшебником, который борется со злом...

— И советует герою, как вызволить принцессу из башни? Надо будет намекнуть Джеймсу, — заметил он и отшатнулся, пытаясь увернуться от шутливого тычка.

— Поттер может не мечтать, ему максимум досталась бы роль коня главного героя, — отозвалась Лили. — И с каких это пор ты заделался сводником, Рем?

— С тех пор, как мои друзья неровно друг к другу дышат? — предположил тот. — Хотя, честно говоря, не могу назвать сводничеством мои редкие комментарии.

Эванс поморщилась.

— Если ты о Поттере, то пощади.

— Прости, тебя, наверное, уже все этим замучили. Но всё-таки, Лили, я-то тебя знаю не первый год, — Люпин серьёзно посмотрел на неё. — Поправь меня, если я ошибаюсь, но мне всё чаще кажется, что Джеймс тебе симпатичен.

— Иногда, — нехотя признала она, помолчав. — Но — это всего лишь симпатия. Я вообще люблю людей, знаешь ли.

— Знаю, — согласился он.

— Но это не значит, что я жажду влюбиться в Поттера! Есть варианты и получше, — тут же добавила Лили. — Например, ты.

— Например? — Ремус хмыкнул. — Вынужден тебя разочаровать. У меня есть небольшая проблема, когда дело доходит до романтики. И мне пока не известно ни одной девушки, которая согласилась бы пойти на свидание с оборотнем.

— Я бы пошла, — Эванс усмехнулась в ответ — грустно, чувствуя, что от неё как будто ускользает будущее. — Если бы ты позвал.

Люпин вздрогнул, и целое мгновение, пока они смотрели друг другу в глаза, Лили знала, что ему не всё равно: в его глазах плескалась безумная надежда и неприкрытая радость.

Но в следующую секунду всё это сменилось оглушающей болью.

— Я не могу, — выдохнул он, не опуская взгляда. — Прости.

Мир не рухнул. И Лили даже сумела улыбнуться.

— Всё в порядке.

«Ты мне просто очень дорог», — произнесла она уже мысленно.

Слишком дорог, чтобы пытаться порушить хрупкую дружбу, — решила Эванс после, и сердце сжалось от застарелой боли при воспоминании о Снейпе. Она не собиралась никого больше терять, а любить... можно и так, не правда ли? На расстоянии — и Лили пыталась вновь сосредоточиться на лекциях, не оглядываясь на Люпина, смеяться с девчонками о том, о сём, считать дни до экзаменов. Только вот спрятаться от воображаемого (или нет?) пронзительного взгляда не удавалось, как не удавалось, как прежде, в задумчивости вдвоём хрустеть печеньем, выговаривать малышне и ругаться с Поттером. Хотя и сам Поттер, кажется, был не против передышки, — отметила она меланхолично.

— Лили? Что-то ты сегодня мрачная, — окликнул её Джеймс. — Не хочешь проветриться?

Поттер... В конце концов, Ремус был в чём-то прав: Поттер вёл себя как придурок, но даже Эванс не могла не признать, что он был чертовски обаятелен. Иногда.

— Не помешает, — неожиданно ответила Лили, поднимаясь с места. Раз не получилось прятаться, приходилось идти напролом.

— — — — — — — —

Лили и Джеймс были самой счастливой семьёй, которую он когда-либо видел. И хотя большую часть их жизни они провели на ножах, Ремусу казалось, что их счастливое, хоть и внезапное воссоединение — так же естественно, как то, что солнце заходит на западе.

Вокруг тем временем шла война, так что это их «как в омут с головой» соответствовало «духу эпохи». И потом — они были счастливы: не заметить сияющих глаз Джеймса и радостной улыбки Лили было невозможно. Это ли не главное?

Что по-настоящему глодало Люпина, так это ноющее чувство вины перед ними — за то, давнее, невысказанное признание. И хотя в итоге его молчание привело к последствиям в высшей степени положительным, он даже на свадьбе друзей, глядя в глаза Лили, боялся увидеть в них отголоски укоризны.

Только когда родился Гарри, когда совершенно обезумевший Джеймс кружил по комнате молодую мать, а она задорно смеялась в ответ, Ремус позволил себе вздохнуть с облегчением и задвинуть чувство вины глубже: было слишком много других, первостепенных проблем, чтобы копаться в ошибках прошлого.

Как же глубоко он был не прав! История с её вечной спиральностью вернулась к нему мощным бумерангом в тот момент, когда Люпин меньше всего этого ждал.

Обычное задание по охране беженцев закончилось кровавым месивом, и он свалился без сил на пороге дома Поттеров просто потому, что до них было быстрее всего добраться.

Но как же естественно, как до боли сладко было проснуться и увидеть бледную, заспанную Лили, почувствовать её мокрую руку, отирающую грязь со лба. И как страшно и стыдно — в следующий момент увидеть в её глазах молчаливые слёзы и нежность.

Поттеры на два голоса требовали, чтобы Ремус не дурил и отлежался у них и выздоровел до приличного состояния, но тот, прикрываясь всеми правдами и неправдами, рванул на следующую миссию, стоило ему вернуть равновесие в состоянии стоя. Сбежал, — безжалостно честно признавался себе Люпин, — сбежал, поджав хвост, выбросив белый флаг, дезертировал, позорно и без права на помилование.

И где-то в душе он, кажется, даже надеялся, что оборотни не выпустят его живым.

— — — — — — — —

Когда Ремус коротко отрапортовал Дамблдору, что обосновался под глубоким прикрытием в глухих лесах и не сможет в ближайшее время ни с кем связываться, Лили невольно стиснула тёплые пальцы Джеймса, самого до скрипа сжавшего зубы.

Только вот Лили-теперь-Поттер ясно помнила, с какой безумной надеждой, сменяющейся тёмным отчаянием, смотрел на неё полуживой Люпин, и она никогда так яро и слёзно не молилась о том, чтобы всё это — из-за неё! — не закончилось самым страшным.

С тех пор, как Лили всё-таки начала общаться с Джеймсом — и влюбилась в него, она старалась не размышлять над тем, что связывало их с Ремусом. Дружба? Несомненно. Но о том, что это могло быть нечто большее, Эванс-Поттер забыла задолго до свадьбы. Вернее, решила забыть.

У неё был Джеймс, у неё был Гарри, и она была без ума от обоих, но Люпин — такой всегда непохожий на Джеймса, такой по-прежнему родной — почему-то был ей нужен. Лили не считала, что это правильно, отмахивалась от лезущих невпопад мыслей, прячась от них в объятиях Джеймса, ругала себя за нерешительность и шла кормить Гарри, но новостей каждый день ждала со страхом.

Тем временем беда не пришла одна, и вскоре к Поттерам заглянул серьёзный до застывающих в горле слов Дамблдор, и Лили всю ночь провела, уткнувшись в плечо вымотанному Джеймсу и пытаясь не разреветься.

На следующий день собрали всю компанию — кроме Ремуса, который должен был объявиться чуть позже. Лили, измученная тревогой после бессонной ночи, почти не встревала: ей грело душу само присутствие друзей и мужа рядом. В такие моменты она верила, что всё будет хорошо, что бы ни случилось.

Очнуться от тёплой неги её заставил внезапный вопрос Питера: « Будем ли говорить Лунатику?»

Резкое ощущение неправильности словно выбило её из колеи.

— Ты его подозреваешь? — Сириус нахмурился, и от этого его — как всегда! — прямолинейного вопроса Лили дёрнулась.

— Он всё время где-то пропадает в последнее время, это просто немного странно... — забормотал Питер, как-то неловко оглядываясь, и ей почудилось, что во взгляде его промелькнул страх.

— Полагаю, не этот вопрос стоит решать, — Лили сама не знала, что подбросило её, заставив повысить голос. — Все мы — под угрозой. И хранитель — в первую очередь. Но Джеймс, неужели мы можем так подставить кого-то из друзей? Единственный, кто сможет оказать хоть какое-то сопротивление Вольдеморту, — Дамблдор. Сделать хранителем любого другого — всё равно, что послать друга на верную смерть, — она замолчала на секунду, облизнув пересохшие губы. — Я не хотела бы терять никого из вас, а на войне и так шансы невелики, — закончила Лили. — Давайте обратимся к профессору.

Джеймс шумно вздохнул.

— Ты права, — он обнял её за пояс. — Ты права. Ребята, вы — лучшие друзья на свете, но позволить охотиться на вас ради нашей безопасности — это чересчур. Так что завтра к Дамблдору.

Отдалённое беспокойство шевельнулось в груди, но спорить Лили не стала и лишь благодарно чмокнула мужа в щёку.

А ночью проснулась, почувствовав, как Джеймс соскользнул с постели, и напряжённо застыла, вслушиваясь в его торопливые шаги на лестнице.

И в тот же момент сверху — в детской — раздался дикий грохот. Поттер выкрикнул что-то вроде «Протего», и Лили, обмерев от ужаса, схватилась за палочку. На них напали, сомнений не было, и у неё была, вероятно, всего пара секунд, чтобы что-нибудь предпринять.

Она успела отправить Патронус, в отчаянной надежде, что друзья успеют прийти прежде, чем станет поздно, и выскочила наружу, наткнувшись на Питера.

— Не стоит им мешать, — проговорил Петтигрю, направляя на неё палочку. Лили в ужасе смотрела на него, мучительно слыша, как над ними громыхает бой.

— Тёмному Лорду бессмысленно противиться, — повторил Питер, почти с сожалением в голосе, и она, очнувшись, обрушила на него шквал всех пришедших ей в голову проклятий.

На лестнице полыхнула яркая вспышка, и дом зашатался, заскрипел, рушась и разваливаясь на глазах.

— — — — — — — —

Когда они с Сириусом примчались к дому Поттеров, в развалинах металась Лили, и плакал Гарри. Попытавшийся выползти Питер получил сходу двойной Ступефай и свалился в обморок, а в следующее мгновением оба увидели, что Лили плачет, вцепившись обеими руками в мёртвое тело. В Джеймса.

Ремус не знал, что в тот миг удержало их от того, чтобы заавадить Петтигрю на месте — разве только побледневшая, как смерть, Лили и напуганный малыш Гарри, о которых необходимо было позаботиться.

Они все — четверо — осиротели в ту ночь, ознаменовавшую для магической Британии конец войны. И новый мир — без Джеймса — казался слишком искусственным, чтобы быть реальным. Единственное, за что оставалось держаться, были они сами, да маленький Гарри, который быстро стал смыслом жизни Лили, Сириуса и самого Люпина.

Поначалу всё было просто — предельно просто. Выжить. Вырастить Гарри. Первое — просто как естественное условие для обеспечения второго. Второе — приоритетная и единственная цель. И с таким порядком оказалось до смешного легко смириться — теперь, когда не было их вечного связующего, вечного двигателя Джеймса.

Вместе с ним ушла небрежность Сириуса, радость Лили и его, Ремуса, душевный покой.

Говорят, время притупляет чувство потери, но для Люпина со временем всё становилось лишь хуже: если после гибели Джеймса он чувствовал себя обязанным помогать его — их — семье, то когда всё более-менее вошло в русло, его всё чаще начали одолевать сомнения, не становится ли он обузой. В конце концов, Ремус Люпин был по-прежнему безработным (практически) оборотнем, и в отличие от Сириуса, крёстного Гарри, был официально Поттерам никем.

А ещё — в чём Ремусу не хотелось признаваться даже себе — он всё так же не мог спокойно смотреть на Лили. Только если раньше это было просто постыдно, то теперь — после всего — Люпин чувствовал себя преступником.

— — — — — — — —

— Рем опять от тебя бегает, — сказал как-то Сириус, и Лили от неожиданности пролила масло мимо сковородки.

— Бегает?.. И почему опять? — она потянулась за палочкой, не глядя на Блэка.

— Он периодически бегает от тебя, начиная с шестого курса, — нарочито монотонно, как будто читая лекцию, отозвался тот.

— И ты от него, между прочим, тоже, — добавил он, немного погодя. — Временами. У вас сезонные бега?

— Ремус был у нас вчера, присматривал за Гарри, если ты забыл, — напомнила Лили, стирая грязные разводы.

— И сколько за всё это время вы провели минут в видимости друг друга? — в тон ей возразил Сириус. — Признавайся, кто из вас кого отшил на шестом курсе?

— Я сама виновата, — буркнула она, почему-то не в силах сопротивляться насмешливости в голосе Блэка.

— Значит, Рем, — сделал гениальный вывод тот и тяжело вздохнул. — Как был чокнутым, так и остался. Но ты вроде всегда была здравомыслящей, Эванс!

— Поттер, — машинально поправила его Лили. Сириус только рукой махнул.

— Всё равно Эванс. Это как диагноз, хоть десять раз замуж выйди.

— Спасибо, мне хватило одного раза.

— Джеймс бы не одобрил, — как-то неожиданно просто произнёс Блэк. — С замужеством — это как сама знаешь, но Рема зря мучаешь. Он тебя любит — с шестого курса, а то и с пятого.

— И это мне говоришь ты, — невесело усмехнулась Лили.

— Я знаю, что сказал бы Джеймс, — пожал плечами Сириус. — И вы мне, видишь ли, дороги, а вы тут, что один, что другой, закапываете себя заживо. Из-за этой крысы и так погиб Джеймс. Живые мертвецы на его совести — это уже чересчур.

— А как же ты? — вдруг спросила она, оглядываясь. Блэк смотрел прямо, не отводя глаз.

— А у меня есть крестник и двое друзей, за которыми приходится присматривать.

— — — — — — — —

Он почти не колебался, получив ответ из Албании. Да, это была глухомань, да, там по лесам сновали дикие кровожадные монстры, с которыми они не сталкивались и на уроках защиты, да, платили, в сущности, гроши. Но с другой стороны — платили. И его ликантропия никому не мешала. И — главное — Албания была далеко.

Конечно, здесь оставался Гарри, но, в конце концов, ему скоро пять лет — Лили будет полегче с присмотром. Оставался Сириус — лучший и преданный друг, но он поймёт. Зато в Албании не было Лили Поттер, вдовы другого лучшего друга, которой и без его бесплодной любви хватило горя.

Уехать Ремус планировал после полнолуния, чтобы иметь в запасе побольше времени обосноваться на месте до следующего, поэтому попрощаться зашёл, едва только оклемавшись от трансформации.

— Судя по степени бледности, полнолуние прошло неудачно, — Лили усадила его в тёплой маленькой кухне и тут же поставила перед ним кружку с какао. — Восстанавливающее пил?

— Я в порядке, правда, — попытался отговориться Люпин по привычке, но она со вздохом вытащила готовый фиал.

— Рем, мы знакомы почти всю жизнь, может, хватит уже деликатничать почём зря?

Некоторое время оба молчали: Ремус грел руки о горячую чашку, Лили, подперев ладонью голову, наблюдала за ним.

— Я завтра уезжаю, — наконец проговорил он. — В Албанию.

— Надолго?

— Наверное.

— Убегаешь, значит?

Вопрос, почти обвиняющий, заставил его удивлённо вскинуть голову. Лили разглядывала скатерть, закусив губу.

— Так будет правильнее. У меня — работа, у вас — меньше забот.

— Дурак ты, — только и сказала она.

— А что мне ещё делать, Лили? — тихо спросил Люпин, стискивая пальцы в замке.

— Поговорить начистоту, например? — в её голосе появились саркастичные нотки.

— Что ты хочешь услышать? — он подёрнул плечами. — Я трус. Признаю. И виноват перед тобой — перед всеми вами.

— Дурак ты, — повторила Лили и сердито стёрла со щеки слёзы. — А я дура. Влюблённая.

— Неправильно так, — едва слышно выдавил из себя Ремус: в голове лихорадочно роились мысли.

— Неправильно отказываться от всего раз за разом, — она поймала его ладони и с усилием расцепила напряжённые пальцы. — Что бы со мной Джеймс сделал, если бы узнал, сколько лет я его друга динамила?

— Это не твоя вина.

— Это мой выбор, если точнее. Ведь это я первая начала убегать, — Лили сжала его руки. — Пожалуйста, Рем. Ты нам нужен. Мне. Здесь, сейчас и такой, какой есть.

Ремус невольно улыбнулся, и почувствовал, как схлынула в груди вязкая тяжесть, когда она улыбнулась в ответ.

— Я не знаю, что делать, Лили, — он аккуратно перехватил её ладони и, подавшись вперёд, поднёс к губам. Сердце неровно стучало в ритм робко пробивающимся мыслям. — Но очень хочу остаться.