Так далеко, так близко (гет)

«Не касаться», — запоздало вспомнил Ремус, когда Нимфадора Тонкс, поскользнувшись на лестнице, судорожно ухватилась за его шею, и он, не задумавшись, поддержал её за талию. К его счастью, пальцы легли на шершавую ткань футболки, а рука самой Тонкс едва не перекрыла ему доступ к кислороду, что несколько отвлекло Люпина. Но мгновение спустя Нимфадора, глухо выругавшись, ослабила хватку: ладонь скользнула вниз по его шее, задев плечо, и он вздрогнул от того, какой тёплой была её кожа.

— Прости! — прошептала она трагическим шёпотом, вскидывая голову и выискивая взглядом в полутьме коридора его глаза. — Я тебя не слишком придушила?

Её голос заставил Ремуса снова вздрогнуть и поспешно опустить руку, застывшую на поясе Тонкс.

— Если ты продолжишь тренироваться в этом деле с той же интенсивностью, что и сейчас, то, пожалуй, мне впору задуматься о завещании, — отшутился он, улыбаясь: в тени он видел только контуры лица Нимфадоры, разве что отсветы из комнаты слегка высвечивали её узкий подбородок и розоватые кончики волос, выбившихся из-за уха.

— Вы как всегда донельзя любезны, мистер Люпин. — Блёклый свет на её лице дрогнул, отчётливо вычертив на подбородке ямочку, и Ремус понял, что она тоже улыбается.

— Милая Нимфадора, когда вы так говорите, я чувствую себя безнадёжно старомодным, — он чуть театрально вздохнул и незаметно отступил на полшага, мысленно возблагодарив темноту коридора.

— Старомодный ещё не значит старый, — шепнула Тонкс, подавшись вперёд и оказавшись внезапно невозможно близко. Раньше, чем Люпин успел среагировать, она коснулась губами его щеки и тут же проскользнула мимо него в кухню.

Ремус на секунду зажмурился и глубоко вдохнул, пытаясь выстроить в единую цепочку спутавшиеся мысли. Уж не привиделось ли ему?.. Он медленно сошёл по лестнице и остановился у приоткрытой двери. В кухне было светло — слепяще светло, по сравнению с коридором, и он мог видеть, как Нимфадора, пристроившаяся у края стола, хихикает в кулак над блэковской шуткой и со смехом виснет на разглагольствующем дядюшке, утыкаясь лицом ему в плечо.

Простой дружеский жест, который никогда не смел позволить себе Люпин, — с горечью вспомнилось ему. Сириус с таинственным видом наклонился к ней, что-то вещая, и Тонкс расхохоталась в голос, от избытка чувств запрокидывая голову. Ремус с усилием отвёл глаза и шагнул в кухню, окликая Молли, но перед внутренним взором его словно зависла впечатавшаяся в сознание картина смеющейся и оттого вдвойне юной Нимфадоры.

Люпин протиснулся в угол напротив — самый дальний, если считать от места Тонкс. Он рассеянно улыбнулся на приветствие Билла Уизли и украдкой посмотрел на Нимфадору, всё так же оживлённо болтающую с Сириусом, невольно подмечая, как её тонкие пальцы отбрасывают с худой шеи налипшую прядь светло-розовых волос и заправляют за ухо — маленькое и самую малость заострённое.

«С чего всё началось?» — отрешённо подумал Ремус, невпопад кивая на Билловы размышления вслух. Когда он впервые не смог отвести глаз, подняв взгляд на улыбчивую, лучащуюся свежестью Тонкс? Когда она возмущённо накинулась на него, покраснев как рак в ответ на «Нимфадору», гордо вздёрнув прямой блэковский нос? Или раньше, когда на собрании Ордена Тонкс стояла перед ними, смешно смущаясь, и отчаянно жестикулировала, докладывая о своём первом задании? Люпин помнил, какими удивительно красивыми были её беспокойные, разрисовывающие узорами воздух, руки: с острыми локтями, изящными кистями, гибкими, словно гуттаперчевыми, пальцами и в беспорядке рассыпавшимися у предплечья мелкими родинками.

В Нимфадоре было слишком много жизни: неважно, сердилась ли она, или сосредоточенно вслушивалась в доклады коллег, он практически видел окутывающую её незримым потоком бушующую энергию. Тонкс могла спотыкаться и падать через шаг, но никогда не стояла на месте, и иногда Ремус испытывал почти физическую боль от невозможности дотронуться до неё, напитаться хоть раз её теплом, её светом.

Он успокаивал себя тем, что Нимфадора вряд ли обращает внимание на престарелых оборотней, но всякий раз, нечаянно соприкасаясь с ней руками, оказываясь рядом, Люпин чувствовал, как внутри в напряжении замирало сердце, как едко ворчала совесть, словно он совершал нечто недозволенное.

Ремус боялся и надеялся, что Тонкс заметит его неловкость, но она, казалось, вовсе не стеснялась его общества. Для неё потрепать его по спине, обнять с порога, тронуть рукой, привлекая внимание, было так же естественно, как расколотить три чашки за ужин подряд. Так же просто, как заснуть на его плече после трудного дежурства и поддержать за локоть после выматывающего полнолуния.

Она не отдёрнула руки даже тогда, когда грянул гром, когда Люпин, пытаясь совладать с застревающими в горле словами, просил её уйти и забыть о нём. Они стояли в считаных сантиметрах друг от друга: её дыхание почти касалось его губ, — и Ремус смотрел на дрожащие руки Доры, силясь не поддаться искушению и не прижать их к груди.

Взгляд Тонкс, обычно живой и не задерживающийся подолгу на чём-то одном, бессмысленно буравил каменную кладку коридорной стены. Он присел рядом на краешек подоконника, но она даже не шевельнулась.

— Ты старый, безмозглый эгоист, — ровным голосом произнесла Нимфадора, не поворачивая головы.

— Ты забыла «больной и нищий», — Люпин, помедлив, протянул руку и осторожно взял её руку в свою, поразившись, какой холодной вдруг оказалась кожа Тонкс.

— Буйнопомешанный, — фыркнула та. — Гад, — её маленькие пальцы, вывернувшись, крепко обхватили его широкое костлявое запястье.

— Мерзавец, — согласился Ремус, передвигаясь к ней вплотную и второй рукой бережно обнимая Нимфадору за плечи. — Поганый оборотень.

— Дурак, — она коротко всхлипнула и, зажмурившись, упёрлась лбом в его пыльную мантию. — Зачем всё это?

— Сама же говоришь, дурак, — он стиснул её ладони в своих и с облегчением почувствовал, как теплеют заледенелые пальцы. — Был, — добавил Люпин, закрывая глаза и утыкаясь носом в шею Доры.