Ein Neuer Tag / Новый день (гет)

-1-

Совершенно один в кромешной темноте улиц…

Холодными дрожащими пальцами убираю мокрую прилипшую ко лбу чёлку. Раньше я никогда так не делал — просто потому, что рядом всегда находился кто-то, кто делал это за меня. В детстве — мать, с четвёртого по пятый курс — Пэнси. В девяносто девятом — ты. Ты последняя касалась её, поверь мне. Астория давно привыкла к тому, что я шарахаюсь от неё, как от прокажённой, стоит только ей протянуть руку к моей голове. Я никому не позволяю отобрать твоё право убирать мою чёлку.

Противная дрожь пробирает всё тело, и я болезненно напрягаюсь, прижимая локти к отяжелевшему от влаги пальто. Дыхание отрывисто вырывается наружу, а зубы начинают стучать сами собой. Типичная для этой части Британии погода не смогла остановить меня. И вот я снова здесь.

Зачем? Не знаю. Ты ведь не слышишь меня, я давно признал это. Действительно признал! Ты не можешь слышать меня, ведь ты…

— Я не понимаю, чего ты хочешь от меня, Малфой?

— Поговорить. Если ты сможешь меня выслушать.

— Почему именно со мной?

— Может, потому что ты самый терпимый человек за всю мою жизнь.

— Терпимый? — Неподдельное изумление в глазах.

— Ты ожидала услышать что-то другое? — Лёгкая усмешка.

-2-

Всё, окружающее меня, вырастает, а я остаюсь маленьким

По вечерам, когда я ложусь в кровать и закрываю глаза, когда мой разум расслабляется и очищается от суеты повседневности, мне кажется, что я не сказал тебе чудовищно много. Я кручу это в голове до тех пор, пока сон окончательно не побеждает. А под утро не могу вспомнить ни слова из того, о чём думал накануне вечером. И каждый новый день словно предыдущий. Что-то меняется вокруг меня, куда-то спешит, а я остаюсь на месте. И всё копаюсь, копаюсь в себе, ища нужные слова, а потом забываю их. Прихожу сюда в надежде, что вспомню, или что ты сама сможешь прочесть мои мысли…

Резко и грубо одёргиваю себя. Чёртов глупец! Не сможешь! Никогда не сможешь, ведь ты…

— Так о чём ты хотел поговорить?

Невозмутимость ошеломляет и покоряет одновременно. Словно она ведёт разговор со старым другом.

— Я не могу так сразу, Грейнджер! — выпалил он и отвернулся, пряча растерянность и неуверенность, так некстати сковавшие его в самый ответственный момент. — Дай мне немного времени.

— Хорошо. — Лёгкое согласие, и она уже сидит рядом с ним на траве, которой на самом деле не существует. Разве что в «сознании» покалеченной Выручай-комнаты.

— Я помню, как она сгорала… — Тихий шёпот прервал молчание.

Она украдкой глянула на него. Он остановившимися глазами смотрел в даль бескрайних полей, что «нарисовала» комната.

— Я помню, как погибал Крэбб, — продолжал шептать он. — Помню раздирающий горло едкий дым, разъярённое адское пламя, которое жаждало сожрать нас, поглотить. Такое же безумное желание я видел лишь однажды — в глубине её глаз. — Голос стал жёстким, с привкусом горечи. — Ночи напролёт я видел её лицо, её чёрные глаза, прожигающие дыру внутри меня. В моей душе. Это меня она пытала в гостиной дома, в котором я вырос. Это мои крики разносились по поместью, который я называл родным… — Он вздрогнул, словно очнулся от забытья, и обернулся на неё. Страх плескался в его глазах.

Она заметила его пристальный взгляд.

— Продолжай, — кивнула она.

-3-

Слишком много выпил и слишком мало смеялся,

Совсем не ел и продержался так несколько ночей

Я так и не вспомнил, что хотел сказать тебе. Впрочем, тебе это уже неважно. Да и вообще всё это я делаю только из-за себя. Из-за себя не сплю по ночам, из-за себя не ем, из-за себя убиваюсь горем, пытаясь утопить его в бочках вина и огненного виски. Из-за себя прихожу сюда в который долбанный раз. Потому что из нас двоих сейчас только мне ещё не всё равно. Ты больше ничего не чувствуешь, ведь ты…

— Я давно не был здесь.

— Почему? Воспоминания? — понимающе спросила она.

— Нет. — Он опустил голову, ковыряя тонким прутиком землю между ними. — Комната не пускала меня. Она… Наверное, она помнила, что я сделал. Я смог войти сюда только в тот день, когда мы впервые встретились на восьмом этаже, когда ты согласилась выслушать меня. Я боялся, что комната вновь не пропустит меня.

— Похоже, она простила тебя.

— А ты? — Он посмотрел на неё, наверное, до конца не осознавая, какой отчаянной надеждой загорелись его серые глаза.

Она долго молчала. Слишком долго. Так долго, что стало тошно, противно, холодно.

— Я просто… смогла понять тебя, — наконец ответила она.

— Неужели у тебя правда получилось? — с сомнением спросил он, опасаясь, что это лишь высокие слова, за которыми ничего нет.

— Это не так уж и сложно. — Она повернулась и пристально посмотрела в его лицо. — И на что будет похож наш мир, если мы перестанем пытаться друг друга понять?

-4-

Почему я поднимаю глаза, только когда никто не смотрит?

Почему я поднимаю глаза только теперь, когда тебя больше нет?

Я смотрю на чёрную прогалину под ногами. Поднимаю глаза, но никто уже не смотрит в них. Не от кого прятать чувства вины, сожаления и страха. Некому прочитать всё это в моих глазах.

Ты не слышишь меня. И не видишь — это я тоже признал. Наклоняюсь, вслепую шаря по мёрзлой мокрой земле в поисках бутылки. Нахожу, обхватываю холодное горлышко, подношу к обветренным губам и делаю затяжной глоток.

Да, я смирился с тем, что ты больше не видишь меня, что рядом со мной больше никого нет. Теперь я могу поднять глаза, не страшась того, что отражается в них, не страшась того, что ты прочтёшь это. Ты уже никогда не сможешь, ведь ты…

— Драко, стой! — требовательно крикнула она. — Драко!

Он остановился у самой двери. Он не видел, как раздувались тонкие крылья её носа, как стискивались в бессилии кулаки, как сжимались в линию губы.

— Повернись ко мне, — всё так же требовательно произнесла она.

Но он не оборачивался. И не уходил. Не хватало духу ни на то, ни на другое. За его спиной раздались быстрые шаги, и он вздрогнул, когда её приглушённый твёрдый голос прозвучал совсем рядом с ним:

— Посмотри на меня.

Он медленно развернулся, глядя куда угодно, только не в эти глаза.

— Дай мне уйти.

— Почему?

— Потому что так будет лучше.

— Для кого?

Каждое слово давалось с неимоверным трудом. Горло сводило судорогой, зубы скрежетали друг о друга, ногти впивались в ладони.

— Для…

Её губы перекрыли доступ очередным словам оправдания. Голову будто опустили в ледяную воду. Он захлебнулся поцелуем холодных губ. Она нашла его зажатую в кулак ладонь и попыталась расслабить её. Он вздрогнул, напрягся, дёрнулся. Но она держала неожиданно крепко. Поддавшись, его пальцы сомкнулись вокруг её ладони.

-5-

Картины прошлого снова меня настигают.

Дни и ночи напролёт я вижу твои слёзы и смех

Почему-то многие вещи понимаешь слишком поздно. И это видится мне отвратительной несправедливостью. Для чего мне всё это теперь? Зачем мне осознание, каким чёртовым идиотом я был? Кому мне теперь в этом признаться? Перед кем потупиться и пытаться выдавить из себя извинения?..

Я в который раз опускаю глаза к земле и снова поднимаю их, словно до сих пор надеюсь, что мучительный призрак одиночества исчезнет, а на его месте появишься ты.

Но ты не появишься…?

Делаю очередной обжигающий горло глоток и понимаю, что это не вопрос. Всё слишком отчётливо передо мной, чтобы пытаться отрицать очевидное. Ты не появишься, ведь ты…

— Что ты делаешь? — Он открыл глаза и посмотрел в её лицо.

Они лежали совсем близко друг к другу. Она тихонько убрала светлые пряди с его лба, слегка коснувшись пальцами кожи. Он вздрогнул и втянул носом воздух.

— Ты прячешься за ней. Я просто хотела посмотреть, что ты скрываешь. — Она лукаво улыбнулась, проводя кончиком пальца по его лицу, очерчивая линию острых скул, такого же острого подбородка, а затем возвращаясь к губам.

Он сглотнул, чувствуя, как по спине пробегает стайка мурашек. Лихорадочно окинул взглядом её лицо. Невесомо провёл ладонью по непослушным, но таким мягким на самом деле волосам, осторожно убирая их в сторону, высвобождая нежную шею от их плена. Придвинулся ближе, ощущая её горячее дыхание, и поцеловал в приоткрытые губы. Её шустрые пальчики забежали под ворот рубашки, лаская кожу под волосами, и это будоражило его сознание. Он оторвался от её губ и впился поцелуем в шею, выигрывая протяжный полувздох-полустон, заставляя её прогнуться, прижаться к нему вплотную. Он обхватил её за талию, прижимая теснее к себе, словно в попытке слить воедино их тела. Их души. Чувствуя упругие удары её бешено колотящегося под его ладонью сердца, он услышал ещё один стон, и разум перестал подчиняться ему…

-6-

Все цели превратились в пепел,

Их словно ошпарило, а теперь они остыли

Руки окончательно коченеют, и я поспешно засовываю их в карманы. Пальцы нащупывают что-то в левом. Хватаюсь за это что-то, словно за соломинку, и вытаскиваю. На ладони лежит комочек пергамента. Словно заворожённый, смотрю на этот измятый, истёртый, почти развалившийся за столько лет клочок. Разворачиваю, пробегаю затуманенным взором по ровным строчкам. Твой почерк. Твоё обещание вернуться. Оно расплывается от падающих на листок хлопьев мокрого снега, хотя я держу его в руках, могу прикрыть ладонью, убрать обратно в карман… Но я просто стою и наблюдаю, как оно исчезает, превращаясь в размытую кляксу чернил.

Втянув ноздрями сырой воздух, зло комкаю записку и отшвыриваю в снег. Бесполезный кусок пергамента.

— Ты же не пойдёшь туда?

— Драко, это всего лишь формальность. К тому же, моё присутствие необходимо. Я должна зафиксировать всё для протокола… Ты же знаешь, это часть моей работы.

— Бесполезная трата времени, — хмыкнул он.

— Драко, мы ведь уже говорили на эту тему. — Мольба в голосе и в глазах. — Мне нужна эта работа.

— Для чего? Деньги? Я могу дать тебе всё, что ты пожелаешь. И тебе вовсе необязательно горбатиться на это чёртово Министерство, карабкаясь по карьерной лестнице. Я могу открыть для тебя двери лифта…

— Перестань! Ты прекрасно знаешь, что я хочу добиться всего сама.

— Упрямая гриффиндорка — как же, помню, — ухмыльнулся он, сплетая их пальцы. Но неясное чувство тревоги не отпускало. Навязчивое ощущение, что он должен отговорить её от выезда на этот ночной вызов, свербело в груди, стучало в висках. Но он не знал, что и как должен говорить. — Останься, — наконец просто попросил он.

Она заглянула в его глаза и мягко улыбнулась. Протянула руку и убрала светлую чёлку со лба. Он блаженно прикрыл веки.

— Не могу. — Два слова разрушили момент, возвращая из мечты в суровую реальность.

— Почему?

— А почему мы до сих пор встречаемся украдкой на съёмных квартирах?

Он тряхнул головой, так что чёлка вновь упала на глаза, пряча их. Он старательно избегал разговоров об этом, боялся сделать следующий шаг… Мальчишка. Ему только исполнилось девятнадцать, он по-прежнему боялся своего отца, общественного мнения, осуждения друзей и врагов.

— Забудь, — сказала она и улыбнулась. — Я должна идти.

— Не уходи… — вдруг простонал он в какой-то бессильной мольбе. Чувство тревоги поглощало его. Он не мог понять, что это такое, откуда взялось и что означает.

Вместо ответа она скользнула рукой ему под волосы, притягивая к себе за шею.

Он целовал медленно, осторожно, как будто в первый раз. По привычке нашёл её вторую ладонь, переплетая их пальцы. Она слегка отстранилась от его губ, продолжая опалять их своим горячим дыханием.

— Я люблю тебя, — выдохнула она.

Он закрыл глаза, сглотнув неожиданно образовавшийся в горле комок, и… промолчал.

Она раскрыла его сжатую в кулак ладонь и вложила маленький клочок пергамента. Коснулась его губ ещё раз и отступила на шаг, готовясь трансгрессировать на место преступления. Он остался стоять, словно одеревенев. Она улыбнулась краем губ и крутнулась на месте, растворяясь в воздухе.

Он вышел из оцепенения и посмотрел на ладонь с лежавшей на ней запиской.

«Я вернусь, как только забрезжит рассвет».

-7-

Начинается новый день

Бесполезные слёзы стекают по щекам. На горизонте расползается бледно-оранжевое пятно.

Новая надежда

И новый конец для меня

Рассвет пришёл, но не привёл с собой тебя.

Ещё одна глава,

Но мой герой умирает за тебя,

А теперь отпусти меня, я должен идти…

Я стою здесь и не знаю, что делать. Который по счёту рассвет я встретил в бессмысленной надежде увидеть тебя снова? Новый день, новый рассвет и новая глава, вот только я в который раз умираю в эпилоге этого дурацкого рассказа. Моя тень бродит по мэнору, натыкаясь на углы и стены, но не проходя сквозь них. Только это и доказывает, что я всё ещё живое тело. Тело. И сейчас я сижу на мокрой от снега и дождя земле, скрестив ноги, и как полный идиот не отрываясь смотрю на безликий камень. Как будто что-то изменится от того, что я припёрся сюда в чёртов тысячный раз.

И только когда первые лучи озаряют очистившееся небо, касаясь верхушек деревьев, высаженных вокруг, меня начинает душить безнадёга. Она давит на глаза, сковывает горло, выжимая из меня боль, требуя, чтобы я не ослеплял и не оглушал себя выдумкой, ложью. Но я до крови закусываю губы и держу глаза широко раскрытыми, не позволяя отчаянию вывернуть меня наизнанку. И молюсь.

Я молюсь о том, чтобы ты меня увидела и почувствовала,

Пообещай, что поможешь мне и успокоишь меня

Вначале одними губами, потом уже шепчу, а затем произношу вполголоса, всё громче и громче повторяя одно и то же…

Как мне одному цепляться за жизнь,

В которой нет самого прекрасного человека на этой земле?..

Мольба замирает на моих губах, и я прерывисто выдыхаю. Вся боль, всё отчаяние, страх, умершие надежды сгущаются, стягиваются в тугой комок в груди. Я вновь приоткрываю дрожащие пересохшие губы и сипло шепчу в пустоту:

— Мне некому теперь это говорить. Ведь ты умерла…

Солнце поднимается из-за деревьев, освещая мою скукожившуюся фигуру напротив серого камня.

— Так было нужно.

Я прикрываю веки, вслушиваясь в воскресший в моём сознании голос, жадно впитывая его сладость.

— Кому теперь нужен я? — спрашиваю в прозрачный воздух, ощущая тепло солнечных лучей на мокром замёрзшем лице.

— Мне жаль.

Резко раскрываю глаза. Липкий пот покрывает меня с ног до головы. Руки начинают нещадно дрожать, а сердце — колошматить в горле. Кровь шумит в ушах, и я трясу головой в попытке прекратить это.

— Мне правда очень жаль, Драко.

Оживший из воспоминаний голос раздаётся совсем близко, и я вскакиваю на ноги, резко разворачиваясь и едва удерживая равновесие. Перед глазами на мгновение темнеет. Бутылка выскальзывает из ослабевших пальцев и разлетается вдребезги о твердь могильного камня. Камня с твоим именем. Именем той, что сейчас стоит напротив меня. Настолько реальной и живой, что начинает кружиться голова.

Ты стоишь и смотришь на меня, убрав руки в карманы коричневого пальто, и твои сильно отросшие волосы неспокойными волнами струятся по плечам. Я делаю шаг на негнущихся ногах и протягиваю руку, не осмеливаясь коснуться. Боясь развеять внезапное видение.

— Такая же, как в моих снах, — в беспамятстве шепчу я, а ты всё стоишь и молча смотришь на меня. И я ничего, абсолютно ничего не могу прочесть в твоих глазах. — Словно живая…

— Я жива, Драко, — говорит твой призрак, приблизившись ко мне.

Я замираю, в голове мутится от выпитого алкоголя и непролитых слёз. Призрак подходит совсем близко, и я улавливаю твой аромат. Такой же, как и в девяносто девятом.

— Просто поверь в то, что видишь. Я не погибла в ту ночь. Но и вернуться к тебе я не могла. Так было нужно, Драко.

Я чувствую, как подкашиваются ноги, и тут же жалею о разбитой бутылке. Мне хочется упасть на землю и слизывать пряные капли с гладкой поверхности надгробного камня, лишь бы только заглушить раздирающую сердце боль.

Беспомощно пятясь назад, упираюсь в надгробие. Судорожно оборачиваюсь, чтобы прочесть: «Гермиона Джин Грейнджер. 19 сентября 1979 — 18 сентября 1999 гг». И вновь смотрю на тебя.

— Ты ушла… Ушла в ту ночь…

— «Я вернусь, как только забрезжит рассвет». Я вернулась.

Ты смотришь поверх моей головы на разливающийся по небу солнечный свет.

Мне кажется, что голова сейчас треснет, взорвётся на миллион осколков. Я хватаюсь за неё, сдавливая виски.

— Я похоронил тебя! Я столько лет убеждал себя в том, что ты умерла, и не мог поверить в это до сегодняшнего дня! И именно сейчас, когда я поверил, когда я признал, что ты никогда… что ты…

Я захлёбываюсь, высвобождая всю ту боль, что скручивала меня почти десять лет, резала бритвой сердце, пуская кровь, убивая его медленно.

— Драко. — Ты вновь пытаешься приблизиться, но я отступаю, натыкаясь на холодное надгробие, вцепляюсь в него пальцами. — Драко, мне жаль…

— Тебе жаль?! Годы, долгие годы я топил боль в алкоголе, каждую секунду пытаясь убедить себя, что это не кошмар, что я не проснусь! Убивал в себе всё, что могло напомнить о тебе, я уничтожил каждую деталь, которая заставляла меня окунуться в прошлое! В прошлое, в котором ты была рядом! Я был одинок, раздавлен, растоптан! Десять проклятых лет я ждал рассвета, всё больше сходя с ума! Я ждал и каждый раз умирал заново, когда ты не возвращалась!

Слёзы вырываются наружу, застилают глаза. Но так даже лучше — я не хочу видеть тебя. Живой.

— Ты умерла! Умерла для меня! Я убедил себя в этом! Я умер вместе с тобой сегодня!

— Я жива, Драко, и ты тоже…

— Поздно! Поздно, Грейнджер! Мы мертвы! Нас нет! Ты можешь дышать, говорить, видеть, слышать, но для меня ты мертва! Ты не сможешь почувствовать меня, коснуться…

Одним неуловимым движением ты сокращаешь расстояние межу нами и целуешь холодными губами. И я обмираю. Не могу разорвать эту связь и не даю себе поверить в её реальность. Ты раскрываешь полы моего промокшего насквозь пальто, прижимаясь ко мне всем телом. И я начинаю чувствовать.

Твоё тепло.

Ты размыкаешь поцелуй. Твои ладони лежат на моей груди, слушая удары моего сердца.

— Оно бьётся, Драко.

Ты берёшь мою ладонь, прижимая к своей груди, и я на миг забываю дышать. Твоё сердце. Бьётся.

— Ты жива… — выдыхаю одним воздухом.

Вдруг ты отстраняешься от меня, отбираешь живительное тепло. Я цепляюсь за твою одежду, но ты неумолимо отдаляешься.

И тогда я начинаю понимать.

Для чего мне нужно осознание того, каким непроходимым тупицей я был.

Того, что необходимо было сказать тебе много лет назад.

Того, что я не сделал и в чём винил себя всё это время.

— Гермиона…

Впервые зову тебя по имени. И твои глаза на мгновение вспыхивают, но вновь гаснут.

— Я эгоист.

Делаю один крохотный шажок к тебе.

— Я должен был сказать тебе это ещё десять лет назад. Когда ты не вернулась с рассветом… было уже поздно. Я думал, сейчас уже поздно. Если ты настоящая…

Ещё шажок.

— Я люблю тебя, — шепчу глупые слова, вдруг заливающие бальзамом раненное сердце, становящиеся такими осмысленными, важными и весомыми.

Делаю ещё шаг на ватных ногах.

— Останься. Ты нужна мне…

Колени дрожат и подкашиваются. Я оседаю на ту самую прогалину. Свет меркнет, и я проваливаюсь во тьму.

~*~*~*~

Меня будит тихий шорох и мягкое прикосновение. Кто-то убирает чёлку с моего лба. Не открывая глаз, вслепую нахожу нежную ладонь и подношу к губам. Твой аромат.

Чувствую твоё обжигающее дыхание на лице и шепчу:

— Я люблю тебя…