Жизнь продолжается (джен)

Драко стоял на платформе девять и три четверти, прислонившись к колонне. Изможденное, бледное лицо, потрескавшиеся губы, затравленный взгляд, казенная мантия. За всем этим — смерть матери, арест отца и всего имущества Малфоев, два месяца под следствием в Азкабане. Потом — суд и приговор. Как и всем Пожирателям смерти, ему  предписывалось удалить метку Темного Лорда на предплечье и… полностью отказаться от использования волшебной палочки. Заключение заменили условным сроком, приняв во внимание ряд смягчающих обстоятельств, например, тот факт, что он примкнул к Пожирателям, не достигнув совершеннолетия. Обязательным условием освобождения из-под стражи стало окончание Хогвартса. И вот теперь он стоял на перроне, смотрел на Хогвартс-экспресс, и в его голове абсолютно не было мыслей. Только ныло предплечье, изуродованное министерским медиком в попытках избавиться от метки.

Машинист подал сигнал, возвещавший об отправлении поезда. Суета на перроне достигла своего апогея: старшеклассники спешили запрыгнуть в вагоны, младшие в последний раз целовали родителей. Драко вскочил в последний вагон и устроился в самом дальнем купе, стараясь не привлекать к себе внимания. Казалось, в таком виде его просто не узнают. Поезд тронулся, застучали колеса. Драко прислонился лбом к стеклу и впал в оцепенение, подобное дреме. В обрывках снов он видел мать; авроров, врывающихся в их дом; избитого отца, корчащегося на полу от боли; дементора у входа в Азкабан; белые стены камеры и снова мать, падающую навзничь у его ног в попытке защитить сына…

— Драко! Драко, проснись!  — кто-то настойчиво теребил его за плечо.

Малфой открыл глаза и невидящим взглядом уставился на Пэнси. Она отшатнулась — так напугал ее этот взгляд.

— Что с тобой? Ты болен?

Вместо ответа Драко снова прижался лбом к холодному стеклу. Эта девушка с веселыми карими глазами, как и ее сбившиеся в кучку у двери подруги, была где-то там, далеко, в неповторимом прошлом, словно в другой жизни. В том, что осталось теперь от его души, ей нет места.

— Пэнси, он, похоже, спятил…

— У него мать погибла, я читала в "Пророке"... Пойдем отсюда лучше!

— Пойдем-пойдем, а то неизвестно, что ему после Азкабана в голову взбредет!

— И хорошо, что у него палочку отобрали! Видели, какой взгляд безумный?!

Пэнси в нерешительности взглянула еще раз на Драко, потом — на подруг — и быстро ретировалась. Дверь с грохотом захлопнулась.

Когда поезд подъезжал к пункту своего назначения, в купе заглянул еще кто-то. Осмотрелся, чихнул и исчез. Драко было все равно.

Под дождем, не накинув капюшон, последним он направился к  замку, сознательно дав повозкам, запряженным фестралами, уехать без него. Шум и гвалт от галдящих школьников приятно удалялись, а Драко с настойчивостью мазохиста снова и  снова мысленно переносился в тот день, когда Волдеморт пал. Сначала казалось, что стены родового имения защитят от расправы воспрянувших духом авроров, объявивших охоту на Пожирателей смерти. Как же они ошибались! Малфои были первыми в списке на поимку и предание суду. На них охотились с особым усердием, с пристрастием. Отчитываться за проделанную работу было, наверное, вдвойне приятно. Вернувшись из тюрьмы в имение, Драко долго сидел на полу там, где погибла мать. Он гладил руками паркет, на котором запеклась ее кровь, и плакал, и плакал, и не было в этом мире горя большего, чем его. По крайней мере, ему так казалось.

— Мистер Малфой, пройдите, пожалуйста, в спальню Слизерина, — на пороге, поджав губы, стояла Минерва МакГонагалл — новый директор школы.

Праздничный обед уже был завершен, свечи в Большом зале, восстановленном после побоища, погасли, факультетские флаги темными тряпками свисали с потолка вниз. Драко тяжело вздохнул и отправился в спальню, где машинально упал на постель, не раздеваясь, и уснул. Сон его был тревожный.

Наступило утро. Гойл тихо сидел в гостиной Слизерина и смотрел на огонь, полыхающий в камине. Драко устроился рядом. Родители Грегори — оба — были отправлены в Азкабан. Малфой точно не знал, на какой срок, но понимал, что Гойл вряд ли увидит их еще когда-нибудь на свободе, как и он своего отца.

Приятель повернулся к нему:

— Ты как?

— Угу, — на более развернутый ответ Драко не был способен.

Дрова в камине потрескивали. Мимо прошмыгнула стайка первокурсников, с опаской поглядывая на бывшего Пожирателя смерти.

— Пойдем на занятия, — со вздохом проговорил Гойл.

За лето он повзрослел, казалось, лет на десять. В его глазах серьезная озабоченность заняла место простодушной беспечности; волосы на висках поседели; на лбу залегла глубокая складка. Впервые в голосе Гойла слышались покровительственные нотки.

И Драко, ничего не ответив, встал и пошел за приятелем на первый в этом странном году урок.

Для него в Министерстве составили специальную программу, из которой заведомо были исключены такие предметы, как Заклининия и Трансфигурация, а основной упор делался на Маггловедение, Зельеварение, Нумерологию, Травологию  и так ненавистный Драко Уход за магическими животными. Никаких полетов, никакой Защиты от темных искусств — эти предметы не просто не рекомендованы, а запрещены как несоответствующие его неблагонадежному облику.

Драко  инертно плелся за Гойлом в теплицы мадам Спраут. Студенты сторонились его. Стоило ему пройти мимо кучки друзей, как веселый щебет тут же стихал, и вслед Малфою летели неодобрительные взгляды. Кто-то шептался за его спиной, а наиболее храбрые старшеклассники в голос говорили, как бы не обращаясь ни к кому конкретно:

— И как только таких в школу пускают?! Сажать их надо!

Драко не реагировал, а Грегори бросал на всех свирепые взгляды, которых было достаточно, чтобы подобные разговоры тут же прекращались: Малфой без палочки был неопасен, а Гойл без нее становился опасным вдвойне.

В теплицах Драко вжал голову еще глубже в плечи: здесь царила атмосфера победы и трескотни вокруг Гарри Поттера, которому достаточно было только появиться на ЖАБА, чтобы его зачислили в самый элитный отряд авроров. А там  и до главы Аврората недалеко — кто может сравниться с Мальчиком-Который-Победил?!

Как обычно, с появлением Драко все разговоры стихли, и десятки глаз, не мигая, проводили его до самого дальнего угла теплицы, где он надеялся тихо пересидеть урок.

Дни тянулись невыносимо долго. Стоило Драко появиться хоть где-нибудь без Гойла, как старшеклассники тут же норовили подставить ему подножку или запустить проклятием — легонько так, для пущего ухудшения самооценки. Спина Драко сутулилась все сильнее. Капюшон все чаще покрывал его голову, и к концу сентября он стал похож на привидение Снейпа, скитающееся за Гойлом по Хогвартсу с урока на урок, из Большого зала в библиотеку, из спальни в ванную комнату. Кроме Грегори, никому не было до него дела. А он все чаще вспоминал мать и все сильнее хотел встретиться с ней еще раз, чтобы больше уже никогда не расставаться. Из Азкабана от отца иногда приходили короткие письма, на которые Драко отвечал также коротко и натянуто, потому что его жизнь очень мало чем отличалась теперь от жизни Люциуса. Так зачем писать о том, что отец переживает и сам?