До последнего вздоха (гет)

— Ну-ну, маленькая, чего же так убиваться? Неужто, правда думаешь так? — ласково проговорил Сириус, прижимая к груди рыжеволосую подругу.

— Он же был с ней, — всхлипнула Лили, поднимая на него изумрудные глаза, полные горьких слёз.

Блэк бережно убрал большими пальцами влагу с её ресниц и приложился губами к её лбу, объяснил дурочке, что, если Марлин сидела на коленях у Сохатого, это ещё ничего не значит. Она же сама всегда обнимается с ним, Сириусом, но Джеймс доверял им, знал, что они делают это без всякой задней мысли. Лили не верила и продолжала плакать, Сириус злился. Не на неё, на друга. Он готов был пойти к нему и хорошенько въехать в челюсть, чтобы не поступал так со своей девушкой. С ней нельзя так, она слишком солнечная, чтобы грусть затмевала её нежную улыбку.

— Лил, — позвал он. — Ну, довольно лить слёзы. Напридумывала себе всяких глупостей и расстраиваешься. Лил, прошу, — голос его будто бы сорвался. — Не надо.

Она послушно затихла и вскоре успокоилась, ему стало значительно лучше. Вот она, дрожащая, у него в объятиях: шмыгает носиком, пока ещё неровно дышит, цепляется пальчиками, как слепой котёнок. И ему не хотелось её отпускать, потому что она держалась за него крепко-крепко.

— Ты не сердись на меня, хорошо? — жалобно попросила Лили. — За то, что я вот так. Просто ты меня понимаешь, и идти мне больше не к кому. Но у меня же есть ты, правда?

Лили Эванс — прелестный цветок посреди серости и уныния войны, приносящей лишь боль и страдания. Лили — всеобщая любимица, староста, восхитительная подруга. В людях видит только хорошее, а плохое старается не замечать или действительно не видит. Для своих милая и добрая, к остальным относится терпеливо. Лили — маленькое чудо, которое дарит окружающим тепло. Но в этой красавице имело место быть и некоторое коварство. Они с Джеймсом были вместе с конца шестого курса, и он любил её, очень любил. Она расцветала ещё больше под лучами его заботы. Но ещё был он, Сириус, который чуть ли не обязан был относиться к ней, как к сестре и находиться рядом. Джеймс любил, а он понимал. Поругавшись, Поттер запирался в комнате, а Лили шла к нему, Сириусу. Вот в чём заключалось коварство: она приручила его, потому что он теперь не мог оставить её в такие моменты. Неосознанно, но очень верно и точно. Бывало, Лили подходила к нему тихонько и робко садилась к нему на колени или рядом, вздыхала. Он понимающе кивал и прижимал её к себе, не боясь никаких чужих мыслей. Сириус любил её и не всегда делал это так, как требовалось, и очень боялся всё испортить. Он убеждал себя, что ему достаточно того, что она приходит, и верил.

— Конечно, я у тебя есть.

— Ты с ним поговоришь? Пожалуйста, — быстро добавила она последнее, чтобы получилось убедительнее.

— Ну уж нет, — вопреки ожиданиям отрезал он. — Сама.

Лили нехотя поплелась в гостиную, а Сириус остался стоять, оперевшись на стену. В этот раз он поймал подругу в одном из коридоров пятого этажа, когда возвращался с отработки — она быстро шагала, не различая, по-видимому, дороги, и столкнулась с ним. Он сильно сжал её, чтобы поняла, что жуткое для неё страдание в одиночестве закончено, изо всех сил пытался унять крупную дрожь, которая била её хрупкое тельце. Найдя ближайшую нишу, он усадил её и внимательно выслушал — она никогда не приукрашивала и не выдумывала лишнего, чтобы придать пикантности рассказу. Поэтому он точно знал, что случилось, без приукрашивания разыгравшимся девчачьим воображением. Нет, нельзя её отпускать, она же расстроена и не сможет вести нормальный разговор, начав сразу с обвинений. Сириус догнал подругу у самого входа в гостиную факультета, положил руки ей на плечи, чтобы чувствовала увереннее.

Джеймс сидел, вальяжно развалившись в кресле. Они подошли к нему, но Лили, испугавшись, пискнула «не могу» и спряталась за спиной друга.

— Сохатый, дело есть, — вздохнул Сириус, беря на себя обязанность малышки. — Ты рыжика своего расстроил, гений. Надо бережнее к ней относиться. Знаешь, из-за чего это? Как ты объяснишь то, что Марлин сидела у тебя на коленях?

Поттер удивлённо взирал на друзей, а потом его губы медленно начали растягиваться в улыбке. На лестнице послышались шаги, и в комнате появилась тоже отчасти виновница происходящего. Сириус схватил Марлин и прижал спиной к своей груди, лишив возможности двигаться, а Джеймс за руку подтянул к себе Лили, нехотя сделавшую пару шагов.

— Я сидел здесь, на этом самом месте. Марлин проходила мимо и споткнулась о дурацкий шарик-напоминалку, который кто-то умный оставил прямо на полу. И рухнула, простите, на меня. И я бы не назывался мародёром, если бы не прокомментировал это с присущим мне остроумием. Вот и всё.

— Это правда? — шепнул Блэк МакКиннон.

Она поспешно кивнула и жалобно всхлипнула, прямо как Лили совсем недавно, которая сейчас неуверенно смотрела на Поттера. Сириус улыбнулся, дал ей безобидный подзатыльник и отошёл с Марлин подальше.

— Извини. Я не сделал тебе больно?

Янтарные глаза смотрели так печально, что у него даже сердце защемило, и он погладил её по щеке. Она как Лили, только ещё больше ребёнок, ещё беспомощнее. Нет, она храбрая и самостоятельная, но эти качества будто бы отключились, когда рядом был кто-то, готовый защитить. А Сириус совсем не прочь был взять на себя роль благородного рыцаря хотя бы на время. Марлин была девочкой умной, поэтому и сама отлично понимала это и проговорила:

— Ты же знаешь, как искупить вину.

— Идём, — подмигнул он.

Но целуя юную красавицу с отливающими золотом локонами, Сириус не переставал думать о Лили Эванс. Так же податливы и послушны её губы? Так же чутко она отзывается на прикосновения? Так же поскуливает от случайно проявленной грубости? Какая она? Наверняка робкая и нежная, как цветок, а может, становится полной противоположностью себе. И ему, наверное, очень хотелось узнать, разгадать маленькую тайну, раскрыть секрет. Но Лили не должна принадлежать ему, она с Джеймсом, его лучшим другом, чьё счастье он не разрушит никогда. И ей будет хуже, а этого ему хотелось меньше всего на свете, ведь нередко он видел её слёзы и не желал быть причиной.

— Лил...

— Что?

— М? — переспросил он, открывая глаза.

— Ты сказал «Лили», Сириус, — упрекнула Марлин.

— Лили? Ах, ну да. Я хотел сказать, что тебе надо быть аккуратнее, флиртуя с её парнем у неё на глазах, детка, — улыбнулся он.

МакКиннон рассерженно шлёпнула его по губам и надулась, но он мигом вновь расположил её к себе ласковым взглядом синих глаз. Вздохнув, она уткнулась носиком ему в шею и тихонько засопела. Она ему нравилась. Может, потому, что была чуть похожа на Лили, может, потому, что чем-то отличалась от всех остальных. Ему очень захотелось почувствовать её тепло, и через секунду Марлин буквально задыхалась в его объятиях.

— Я люблю тебя, — зачем-то прошептал Сириус.

Она взглянула на него, улыбнулась, покачала головой и поцеловала. Нет, конечно, не любит. Просто сейчас с ней ему было очень и очень хорошо. Она чувствовала это, поэтому увлекла его за собой в Выручай-комнату. Нет, Марлин не была распутной, продажной девицей, была хорошо воспитана — просто не верила в любовь. Сириус нравился ей, а она сейчас нравилась ему — так почему бы это не использовать? Он с некоторым упоением слушал её стоны и засыпал, ласково поглаживая её, лежащую у него на груди.

Следующим вечером Блэк по-прежнему был в роли рыцаря для МакКиннон. Она проходила мимо него, когда он сидел в кресле, а он схватил её за руку, притянул и поцеловал в губы. Закатив глаза, в которых вспыхнул озорной огонёк, Марлин пошла дальше. Практически за ней мимо всех мародёров пронеслась Лили и скрылась за портретом Полной дамы.

— Поссорились? — спросил Сириус.

— Нет, вроде, — удивлённо проговорил Джеймс.

— Пойду, узнаю, в чем дело.

Он поднялся и поспешил за подругой. Она ушла недалеко: сидела на подоконнике в коридоре того же этажа и едва ли не плакала. Тут он перепугался не на шутку.

— Лил! — он взял её личико в ладони.

— Уходи, уходи, Сириус! — она попыталась отодвинуться как можно дальше от него.

Она не хотела его видеть. Никогда такого не случалось прежде, она же всегда приходила к нему. Значит, был виноват он. Блэк начал судорожно перебирать в голове всё, что он делал и что могло её так обидеть. Нет, он бы не посмел, ни за что. Лили была слишком дорога ему, её он ни пальцем, ни словом. Но вот она сидит, вновь едва сдерживая слёзы. Из-за него.

— Что я сделал, милая? — спокойно спросил он.

— Ты... ты поцеловал её. Только что, в гостиной у всех на глазах, — еле проговорила она.

Слова резанули его по самому сердцу. Теперь он не знал, что она чувствует. Увидев его поцелуй с другой девушкой она начала... ревновать? Значит, она не хотела, чтобы он был с кем-то другим. Но тем же утром лежала, клубочком свернувшись на коленях Джеймса, позволяла ему мягко касаться её губ своими и забираться горячими ладонями под рубашку — она любила его. А его, Сириуса, отказывалась отпускать. Вот в чём заключалось коварство этого солнечного цветочка. Может, она относилась к нему как-то по-другому, не так, как казалось. Ревнуют же не просто так. Она расстроилась. А что он мог? Не встречаться ни с кем, только чтобы она была спокойна, и наблюдать за её счастьем? Вряд ли он способен будет пожертвовать своим, даже ради... любимой?

— Лил, я... ты тоже целуешь Джима у меня на глазах. Мне трудно. И очень больно. Ты этого не видишь, потому что я показываю, что рад за вас. Это так, но внутри... внутри всё разрывается. Я не знаю, зачем говорю тебе это, ведь этим только порчу тебе всё. Извини, Забудь об этом, — Блэк коснулся уголка её губ своими и оставил её одну.

— Сириус...

Он лежал в кровати, плотно задёрнув полог, и молчал, прикусив кончик языка. В глазах щипало, голова трещала, сердце ныло. На зов друзей он не откликался. Ночью его, однако, сломила жестокая лихорадка, и Джеймс с Римусом отвели его в больничное крыло. До самого утра от промучился в бреду, звал Марлин, Лили и почему-то брата и, сразу после того, как пришёл в себя, попросился обратно в свою спальню. Даже мадам Помфри не смогла сопротивляться взгляду и очаровательной улыбке Сириуса Блэка, но отпустила его лишь после обеда, когда начали сгущаться сумерки, а с ними и тучи. В спальне был только Джеймс, который ничего не говорил, но внимательно смотрел. Неожиданно быстро Сириуса это взбесило — так было обычно, когда он сильно выпивал, хотя и сейчас голова, наполненная свинцом, кружилась, грудная клетка сжималась. Ему было жарко, жарко изнутри, как будто бы внутренности горели и пламя рвалось наружу. Синие глаза недобро блеснули в полумраке неким подобием ненависти. Но к кому? К себе. Презирать собственное существо, бороться с неотъемлемой частью себя — сумасшествие, безумие. Грузно привалившись к дверному косяку, чтобы не упасть, ведь ноги совсем не держали, Сириус хмуро оглядел ванную комнату и через пару секунд опёрся руками на раковину. Дышать было тяжело. Послышался звон — явно поломанная полка с туалетными принадлежностями — и громкая нецензурная ругань. Джеймс усмехнулся. Грубые слова стали постепенно стихать, пока не превратились во что-то похожее на всхлипы.

— Бродяга? — настороженно позвал Поттер.

Уронив что-то стеклянное на пол, тот вновь ввалился в комнату, будто задыхаясь.

— Бродяга, тебе надо обратно в больничное крыло.

— Что за бред, я здоров, — хрипло бросил он, спотыкаясь.

— Ты больной! На всю голову больной! Что с тобой творится?!

Блэк не давался, отказывал, противился. Может, поэтому и не заметил кулак, стремительно приближающийся к его лицу. В глазах потемнело, но только на секунду. Джеймс злился на него. Но свалив друга на пол, он выбил из него беспричинную ненависть. Сириус лежал на ничком, щекой на полу, и очень хотел заплакать, чтобы Джим по-дружески хлопнул по спине и обнял так неуклюже, как обычно. Или чтобы сказал что-нибудь ему несвойственно умное, над чем не захочется задумываться, но отчего станет чуть легче. Может, придёт Римус, а голос у него такой ласковый и успокаивающий, что всё будет хорошо и он провалится в спасительный сон. Нет, пусть лучше Джеймс опустится рядом, пусть с улыбкой попросит прощения. Ведь Сириусу так хотелось...

— Да пошёл ты, Сохатый, — выплюнул он.

Сорвав с себя мантию, не разбирая дороги, Сириус вскоре оказался на улице. С неба моросил противный мерзкий дождь, капли безжалостно царапали и жалили кожу. Потом дождь вдруг стал горячим, и Сириус нескоро понял, что это слёзы струятся по его щекам. Он стиснул зубы, чтобы не дать волю крику. Руки тряслись, как от озноба, ноги по-прежнему подгибались. Что с ним? Неужели лихорадка так сильно подкосила? Нет, нет, сильнее всего болело сердце, разум был полон упрёков самому себе. Факультетский галстук душил, словно удавка, и дрожащими пальцами он с грехом пополам развязал его и бросил на землю. Рубашка сковывала мускулы, и он безжалостно оторвал пару пуговиц, расстёгивая её. Дурацкие амулет на шее и браслеты на руках тянули вниз. Он не снимал их никогда. Но не сегодня. Он взял их в кулак, сжал, замахнулся и бросил. Почему дождь не смывал сумасшествие с его души? Или хотя бы отчаяние, его личное безумие.

— Сириус!

Голос звонкий. По подбородку сбежала струйка от прокушенной от него губы. Он обожал этот голос, боготворил, слушал. Ненавидел. Рыжие волосы так похожи были на пламя, которое он адским кругом видел вокруг себя. Пальцы, схватившие его руку, казалось, насквозь прожигали, рвали сухожилия и ломали кости.

— Сириус!

Не замолкала. Но она же не знала, не понимала, поэтому и продолжала. Думала, что лучше делает. Коварная девочка, невинная, милая и противоречивая. Говорит, говорит, зовёт, плачет и вновь зовёт.

— Сириус...

Он почувствовал прикосновение её губ к своим. Такое же отчаянное, как и его мысли. Вот оно, его наказание. Кровожадные пальчики Лили путались в его мокрых чёрных волосах, другая ладошка скользила по рельефным обнажённым груди и прессу. Она целовала его так беспомощно, рвано, неуверенно и настойчиво одновременно. Его рука до хруста сжимала её рёбра, другая лежала на её шее, которая по ощущениям могла сломаться, если бы он надавил. Сумасшествие, безумие, отчаяние, ненависть...

— Дура, что ты делаешь?! — зарычал Сириус.

Он видел, как она прикусила губу, как по щекам с новой силой потекли слёзы, как она готова упасть. Он не дал. Подхватил и на этот раз сам впился в её пухлые тёплые губы. Он слышал, как она тихонько хнычет, но даже не чувствовал сопротивления, ведь она так легко поддалась.

— Ты сказал, что испортил мне жизнь, Сириус. Почему я не могу испортить твою? — воскликнула Лили, упираясь ладошками ему в грудь.

— Что? Что, Лил? — выдохнул он.

— Я люблю Джеймса. А однажды я смутно осознала, что слишком привыкла к другому и люблю и его тоже. Тебя. Ты всегда хорошо ко мне относился, защищал, когда Джима рядом не было. Я думала, что мне казалось. Но твои слова... Знаешь, ты ведь и не виноват совсем, я ведь первая начала, приревновав тебя к Марлин. Это я, я нам обоим всё испортила.

Сириус молчал и почему-то думал, что на следующий день у Лили будут синяки по всему телу из-за его жёсткой хватки. Интересно, она невинно солжёт Джеймсу или не выдержит и признается? С поттеровским кулаком он уже успел познакомиться, челюсть до сих пор ныла тупой болью, так что пусть лучше скажет правду, чем будет мучиться. Блэк снова шагнул к ней, взял точёное личико в ладони и приложился губами к горячему лобику. И ушёл.

* * *

Сразу после окончания школы в начале лета Лили и Джеймс сыграли свадьбу. Сириус был шафером, постоянно жаловался, что только придурки носят смокинги, и отходил на шаг от жениха, чтобы не попало. Он радостно хлопал Джеймса по спине, делал большой глоток из рюмки с тайно пронесённым огневиски и подмигивал счастливой невесте. Она улыбалась, танцевала с ним, ласково просила чаще заходить в гости. Он галантно целовал ей руки, а в щёку только тогда, когда Сохатый видел, чтобы последний через всю поляну забавно кричал, чтобы он шёл куда подальше от его молодой жены. Сириус был доволен за них двоих.

Пару лет спустя его посадили в Азкабан. Поттеров не стало. Джеймса не стало. Лили не стало. У разных людей были разные версии, почему Сириус Блэк смог выжить. Кому-то он рассказывал, что не мог оставить Гарри одного. Кто-то думал, считая его приверженцем Тёмного Лорда, что помогла жажда мести. Люди, копавшие глубже, допытались, что он частенько превращался в собаку, а дементоры не видели животных, и потом проскользнул между прутьями решётки. Да, так и было. Но целиком правду понял только Римус, который на свадьбе друзей тихо сказал ему: «Ты молодец, что отпустил её». Он всегда узнавал все секреты, он смотрел в душу. И в этот раз, спустя много лет, Люпин догадался. Сириуса тогда уже не стало, но ему нравилось разговаривать с ним, когда никто не слышал.

— Гарри нашёл твоё письмо от Лили здесь, на площади Гриммо. Тебя ведь здесь уже не было на момент получения, я знаю. Единственный способ, как письмо могло оказаться здесь... Ты хранил его тринадцать лет в этой проклятой тюрьме. Потом оставил его в своей спальне, когда вернулся. Ты никогда не переставал любить Лили, Сириус.

-

The End