Чужие для всех (джен)

Они оставались там.

Школа теперь перестала быть оплотом веры и надежды.

И немного обеспокоенные родители, и сильно паникующие родители забирали своих детей домой, все больше студентов не возвращалось назад после каникул.

А они оставались там — маленькая группка семнадцатилетних школьников.

Они не были «своими» ни для кого. Да, может, их родители и состояли в рядах Пожирателей смерти, но сами они все еще находились в школе. В школе, которая уже подчинилась диктатуре злобных брата с сестрой.

Они не были «своими» ни для кого. Их ровесники, трижды превосходящие их числом, ненавидели их. За принадлежность к традиционно Темному факультету. За родство с Пожирателями смерти. За бездействие, или, еще хуже, — за борьбу. За помощь «преподавателю ЗОТИ», который уже давно практиковал на своих уроках обучение Темным искусствам. За подчинение «преподавателю маггловедения», хотя этот предмет уже давно превратился во всяческое поношение жителей неволшебного мира.

Их ненавидели за их существование.

А им приходилось существовать.

Они жили среди хаоса, пытаясь не сопротивляться ему. Они жили в том мире, где приходилось прятаться ото всех, кто мог бы навредить — а таковыми были практически все окружающие. Им приходилось выбирать между тем, что важно для них — идеалов чистой крови, цветов родного факультета, — и тем, что, возможно, могло бы их спасти — помощью «светлой стороне», находящейся на грани поражения, и борьбой с «темной стороной».

И многие выбирали первое.

А она — она даже не была среди них. Среди них была ее старшая сестра, которая все еще металась от одной стороны к другой, уже была изгоем в обществе и все-таки оставалась такой же.

А она среди них не была. Она была младше на год. 16 лет — уже сознательный и самостоятельный возраст, но ее они в свой круг не принимали. Хотя должны были: среди всего круга их папаш-Пожирателей ее отец был единственным, кто завел двух детей. Все остальные были одиноки и рассчитывали лишь на себя.

А у нее была сестра.

Они вдвоем отправляли домой принужденно-нейтральные письма, зная, что их вскрывают и внимательно изучают. Они вдвоем писали, что все идет прекрасно, и новым режимом они довольны, они ведь настоящие слизеринки.

Но этот новый режим душил обеих, обволакивал со всех сторон и медленно стягивал горло. И заставлял ходить в постоянном ужасе, бояться ложиться спать, вздрагивать от малейшего шороха и шарахаться от подозрительных теней.

Еще хуже было наблюдать, как ровесники — дети, с которыми прошло детство, — вдруг стали мрачными и замкнутыми и того и гляди пойдут по стопам отцов. А отца регулярно участвовали в непрекращающихся атаках, превращая в глазах сторонников собственных детей в предателей их идей.

А предатели их идей не могли предать остальных и отдать единственное пока еще безопасное место в руки Темных волшебников.

И сестры приняли как нечто само собой разумеющееся то, что предать они не смогли.

Им оставалось лишь разрываться между черным и белым, то протягивая руки к свету, то падая в темноту и одновременно и боясь, и желая провалиться туда, в небытие.

* * *

Сестры Гринграсс пережили войну, но так и не смогли найти свое место в жизни. Дафна, работая целительницей в больнице Св. Мунго, погибла при взрыве из-за ошибки помощника, неправильного приготовившего зелье. Астория погибла душой, выйдя замуж за человека, в которого была влюблена в детские годы, который потом олицетворял для нее весь ужас и разруху войны.