Любовь и виски (гет)

— Пошли прочь отсюда! — заорал Сириус. — Так от вас не больше толку будет, но живые вы всё-таки получше!

Лили умело отражала заклинания, направленные на неё, но плохо видела из-за пелены слёз, застилающей глаза, постоянно спотыкалась. Доркас поминутно заходилась беззвучным криком, согнувшись пополам, её приходилось прикрывать. Какими бы самоотверженными, храбрыми и сильными они не были, они по-прежнему были девушками, очень ранимыми в душе. Сириус видел, как друзья разрываются между желанием помочь им и чувством невыполненного долга. Поэтому он оттащил подруг за шкирку в безопасное место и рявкнул, чтобы уходили, замахнувшись на них для убедительности. Лили попыталась ударить его своим крошечным кулачком, чтобы пустил обратно, но он развернул её и ударил по нужному месту. Сириус отметил два хлопка аппарации, и в следующее мгновение в стену на их месте ударились два красных луча. Он нецензурно выругался и со злости прикончил одного Пожирателя на месте, того, самого нужного. Синие глаза горели ледяной яростью. Все по-разному переносят такое, а он отчего-то разозлился и атаковать стал жёстче. Может, ему и хотелось бы заплакать, но тогда какой смысл ему здесь находиться? Нет, придётся потерпеть, выдержать совсем чуть-чуть. Но убивать Сириус не должен был, ведь в этом-то и есть различие между светлой и тёмной сторонами. Он тут же задумался, какую взбучку получит, если сможет отсюда выбраться живым. Сердце вдруг приятно согрела мысль о том, что все девочки в порядке. Да, он не смог кому-то помочь, не успел, но их всё-таки спас. Хотя, ему, пожалуй, даже не хотелось, чтобы всё это кончалось, ведь тогда рассудок накроет невыносимая тоска, что даже за раз выкуренная пачка сигарет не направит мысли в другое русло. Слишком время тяжёлое, слишком страшное.

— Как там твои дружки, Блэк? Все живы? — послышалось за спиной.

Он молниеносно обернулся и успел увернуться от смертельного заклинания. Быть на волоске от подобной опасности довольно весело, адреналин подскакивает, сердце заходится бешеным ритмом, кислород распирает грудную клетку. Риск был неотъемлемой частью его жизни, обязательной и необходимой. Наверное, он даже не боялся умереть, воспринимая это как должное и неизбежное. Он боялся только за друзей, ставших ему семьёй. Без этих развлечений, где наградой была жизнь, было бы скучно, но зато без трагедий каждый день и без травли организма никотином. Было бы, в общем, неплохо. Но это всё «если», а так приходится существовать в обнимку с суровой реальностью.

* * *

— Ди, ты тут? — позвал Римус.

Доркас сидела на диване перед камином и журнальным столиком, прямо поверх перепачканной мантии обернув вокруг себя плед с заплатками. Дрожала и пустым взглядом смотрела на языки пламени, неторопливо лижущие дрова. Люпин никогда не мог без жалости смотреть на такое её состояние, но ничего не способен сделать с этим. Маленькая девочка, куда ей на войну, ей только жить среди добра и ласки. Улыбка коснулась его губ при воспоминании, как эта девочка спасла его от верной смерти, сбив с ног. Глаза у неё глубокие, почти чёрные, с золотистыми крапинками — это он заметил тогда. Губы пухлые и аккуратные, что бросилось ему в глаза, когда он благодарил её, а она старательно поджимала их, делая вид, что это для неё плёвое дело. Характер у неё такой — одновременно детский и взрослый.

— Ди, я понимаю... Хотя о чём это я, конечно, мне тебя не понять сейчас, но я вижу, вижу, как тебе тяжело. И это меня невыносимо мучает, — вздохнул Римус, гладя её по щеке.

Доркас опустила взгляд в пол, но не ответила, чуть приоткрыв рот, делая выдох. Люпин покачал головой, почти невесомо коснулся её лба губами и поднялся, чтобы снять мантию и сходить на кухню ей за водой. Он знал, что не должен тут находиться, вот только кто-то должен был сейчас находиться рядом с ней. Она послушалась мягкого указания сходить переодеться и вернулась в гольфах до колен и тёплом свитере, едва прикрывающем бёдра. Римус тихо усмехнулся и мысленно приказал себе держать себя в руках, чтобы не натворить чего-то, о чём придётся потом жалеть. Доркас благодарно приняла от него стакан с водой и попробовала сначала на язычок, проверяя, не подсыпал ли он ей снотворного или успокоительного, потому что к лекарствам относилась крайне скептически. Молча она вернулась на диван, напрасно пытаясь убедить себя, что всё нормально, такое случается достаточно часто и не только с ней, что это нужно просто пережить. В руках её оказалась подушка, глаза отчего-то распахнулись от страха.

— Ну что я могу для тебя сделать? — с явными нотками горечи простонал Римус.

Доркас всхлипнула, освободила руки, обняла себя и жалобно посмотрела на него. Он опустил плечи и осторожно присел рядом, не забывая держаться на приличном расстоянии от подруги. Он видел, как она часто моргает, как трепещут её длинные ресницы, лишь бы не дать воли слезам и рвущемуся из груди крику. Но серо-зелёные глаза смотрели так тепло, что им хотелось доверять, и огонь умиротворяющее трещал в камине.

— Поцелуй меня, — попросила Доркас, робко улыбнувшись.

— Что? — удивился Люпин. — Ди, я...

— Ты же любишь меня, — прошептала она, скорее утверждая.

Такого молящего тона он уже не выдержал и нежно коснулся её губ, нависая сверху. Она спиной опустилась на диван, аккуратно запустив пальцы в волосы цвета пшеницы. Он слегка приподнял её таз, держа за талию, и почувствовал, как вздымается её грудь, отчего ему пришлось отстраниться. Доркас это, наоборот, не понравилось, и она сама подалась ближе. Римус нехотя оторвался.

— Ещё, — захныкала она.

«Ненасытная», — про себя усмехнулся он, но резко оборвал эти мысли в своей голове, вслух сказав:

— Лучше не нужно. Я боюсь не сдержаться.

— Тогда не сдерживайся, — просто возразила она.

— Только если скажешь, что это поможет тебе забыть хотя бы ненадолго, — и серо-зелёные глаза заблестели желанием.

* * *

— Лили, я дома.

Она не откликнулась, и Джеймс пошёл сам искать её по дому. Его рыжее солнышко находилось в спальне, лицом уткнувшееся в простыни и издающее приглушённые всхлипы. Она уже успела стянуть с себя одежду и бережно повесить её на стул, поэтому лежала под одеялом, по-видимому, в одном только нижнем белье. Джеймс с усилием заставил себя погасить искорку похоти, разгорающуюся внутри. Сейчас ни ему, ни ей не до этого. Он снял с себя джемпер, рубашку, надел домашние спортивные штаны, хмуро наблюдая за Лили, которая всё не успокаивалась.

— Лил, хватит уже. Случившегося не исправить.

Она подняла на него заплаканные изумрудные глаза, отлично это понимая. Только ей было трудно вот так смириться сразу и невозмутимо думать о следующем дне. Может, он не осознавал, может, так по-своему выражал свои эмоции. Ей необходима была поддержка, а ему требовался покой, и утешать её он был не в силах, тем более сердитое чувство наполняло его до краёв.

— Может, ты объяснишь мне, что это было? Почему я вынужден беспокоиться, зная, что моя любимая в какой-то определённый момент не способна постоять за себя? Что случилось с моей будущей невестой, невозмутимой Лили Эванс? Что теперь не так?

Тонкие искусанные губы приоткрылись, силясь сказать что-то в ответ, но тугой ком в горле сводил любые попытки на нет. Лили беспомощно смотрела на Джеймса и очень хотела, чтобы он улыбнулся собственной шутке, забрался к ней под одеяло, позволив нащупать кубики пресса на смуглом животе, заключил её в объятия и сказал, что он всегда будет с ней, поэтому всё будет хорошо. Но глаза миндального цвета пылали огнём. Она, наверное, никогда не видела его таким, по крайней мере, огонь не предназначался ей. От этого уж точно было не лучше.

— Я понимаю, что тебе больно. Но так убиваться сейчас — это глупо, — устало проговорил он.

— Ты так говоришь, будто тебя это вообще не трогает! — едва ли совладав с голосом, слабо возмутилась она.

— Что? — прорычал Джеймс. — Не трогает?! — от досады он ударил кулаком в стену. — Не трогает, говоришь?! Я разбит, Лили! Я ненавижу себя за то, что у меня не было возможности помочь! Вот это всё, всё, что ты чувствуешь, все твои слёзы — это у меня вот здесь, — он ткнул пальцем в сердце. — Думай перед тем, как говорить в следующий раз.

В уголках изумрудных глаз вновь заблестели слёзы, Джеймс покачал головой и ушёл заваривать чай. Лили тяжело вздохнула, умылась и, надев юбку подлиннее и посвободнее, чтобы спрятать перебинтованную ногу, направилась следом. Она не забыла прихватить и чистый бинт, потому что у Джеймса на предплечье заметила непонятную рваную царапину. На самом деле, он просто перепугался за неё, вот и ругался. Она видела, как он порывался ей тогда помочь, и в некоторой мере была благодарна Сириусу. Стараясь не прихрамывать, Лили подошла к Джеймсу и осторожно замотала ему руку.

— А у тебя... ничего не болит? — приглушённо проговорил он.

— Нет, — соврала она, опустив взгляд.

— Зачем ты говоришь мне неправду, солнце?

— Солнце, которое не светит больше, — пробормотала она.

— Для меня оно светит всегда. Так что болит?

Лили позволила себе робкую улыбку и прижалась к его тёплой груди. Она и не ожидала, что сильные руки сожмут её в объятиях, но ей очень нужно было чувствовать его близость. Ей достаточно было знать, что он любит её и волнуется. Может, по действиям было не всегда заметно, но все его чувства сквозили лаской, даже когда он сильно злился на неё.

— Джим? Можно я скажу тебе кое-что? — шепнула Лили.

— Ну, — ворчливо поторопил он, всё же касаясь её волос.

— У нас будет ребёнок.

И даже самая сладкая похоть не способна была затмить той радости, которая промелькнула на его лице и больше не покидала их сердца.

* * *

Марлин сидела в мягком кресле в своей комнате, поджав под себя ноги и держа обеими руками кружку с горячим шоколадом. Через два дня она клятвенно пообещала себе выйти на задание, тем более болезнь практически отпустила слабый организм. Несколькими часами ранее она наблюдала уродливо кровавый закат, и в душе шевелилось неприятное чувство, что что-то не так. А сейчас на улице почти стемнело, вот только беспокойство никуда не ушло. За окном вдруг послышалась возня, и Марлин инстинктивно потянулась за волшебной палочкой. Незнакомец загородил телом тусклый свет и перенёс одну ногу через подоконник, Марлин поднялась с места, едва ли не трясясь от испуга.

— Ма-арли-и.— Сириус? — недоверчиво прищурилась она. — Докажи.

— Наш первый поцелуй был на пятом курсе, когда ты пьяная и в одном только нижнем белье, уснула у меня на руках, а под утро так солнечно улыбнулась, что я не сдержался, — отрапортовал он, чуть покачиваясь и еле заметно усмехаясь.

Марлин опустила палочку и закатила глаза, ведь каждый раз при проверке личности он говорил то, за что ей было больше всего стыдно. Главное, что она почти забывала, а он напоминал. Тогда она играла в гостиной Гриффиндора с ребятами в карты на раздевание, но к несчастью было жарко и она надела лишь платье поверх белья. Игра сопровождалась большими глотками алкоголя, Блэк сидел без рубашки и задорно подмигивал девушкам. Лили была уже немножко неадекватная и, забыв о всех собственных правилах, самозабвенно целовала Поттера. Ближе к концу и Марлин пришлось пожертвовать собственное платье, Сириус тогда широко улыбался во все тридцать два зуба и, увидев, что она дрожит, благородно согрел в объятиях. Ей было так хорошо, тепло, уютно, что она уснула. Ну а остальное он уже произнёс. Сириус стоял, прислонившись к стене, и умилялся трогательно покрасневшей подруге. Марлин вздохнула и стыдливо оттянула маечку вниз в попытке прикрыть кружевные трусики.

— Я всегда любил вгонять тебя в краску, девочка моя, — рассмеялся он, грузно опускаясь в её кресло и бережно усаживая её к себе на колени.

— Ты пьян, Сириус, — тихо проговорила она, пряча лицо у него на груди. — Почему? Что-то случилось, так?

Он покачал головой и прижал её к себе сильнее. Нет, он не любил её. Любил, но по-своему. Она всегда была рядом, готовая помочь и поддержать, его маленький и милый дружок. Марлин упрекнула его, что для того, чтобы войти есть дверь. Сириус хмыкнул, зная, что её родители с радостью бы приняли его, накормили. Но ему хотелось сразу к ней. Дом с той стороны не был освещён вообще, и свет в её комнате не горел, но он без проблем забрался наверх, ведь опыт-то имелся. Конечно, он ударился о подоконник, задел раму и кое-как ввалился в комнату. Марлин была солнышком, которое воспринимало объятия без всяких намёков. Нет, она великолепна — тянет к нему ручки, знает же, что нужно. Он вздохнул цветочный аромат шампуня от её волос и спросил, не осталось ли в её ящичке бутылки чего-нибудь крепкого. Она посмотрела на него, как на сумасшедшего, и тогда он стал ныть ей на ухо, но Марлин лишь запустила пальцы в его чёрные волосы. Ему стало вдруг так приятно, что рефлекторно он сжал её сильнее, так, что, кажется, хрупкие ребрышки затрещали. Сириус в ту же секунду поплатился — от неожиданности она дёрнула его за волосы и так захныкала, что ему даже жалко стало. К сожалению, правда, иногда и к огромному счастью, она слишком хорошо понимала его и видела, когда ему плохо и нужно поговорить, когда злится и нужно успокоить. Она знала его мысли. Когда они только пришли в Орден Феникса, Марлин напросилась в пару с Доркас, потому что он и шагу не позволил бы ей ступить на занятиях.

— Сириус.

— Да, детка?

— Не лги мне. В чём дело? Ты не напиваешься просто так.

— Нет, Марли, не хочу портить тебе настроение, — примирительно улыбнулся Сириус, но наткнулся на серьёзный взгляд. — Прошу, не нужно ненавидеть меня за то, что именно я скажу тебе это. Мэри...Мэри больше нет. Её убили в сегодняшней стычке.

Мерлин замерла, судорожно вздохнула, упёрлась ладошками ему в грудь и отстранилась. Она тихо пробормотала, что где-то у неё остались огневиски, и тогда, наблюдая за её скованными движениями, Сириус понял, что уже давно протрезвел. Марлин редко выпивала, но сейчас сидела на полу и из горла глотала виски, и не так скоро её прорвало — по щекам градом покатились слёзы. Теперь его черёд успокаивать её. Он спустился к ней, прижал к груди. Но потом вдруг не уследил за мыслями, и тело перестало подчиняться. Сначала поцелуй в щёку, ответный в шею. Видимо, такой у неё был способ успокоения. Поэтому Сириус поцеловал её, впервые с пятого курса, держа её лицо, не позволяя ей опомниться и чтобы не вырывалась. Она не собиралась. Всё, чего он хотел — забрать её боль.

Утром она проснулась на полу, прозябнув от холода, и даже горе вспомнилось не сразу. Они оба знали, что останутся друзьями. Сириус звонко чмокнул Марлин в губы, сгрёб в охапку и уложил в кровать.

— Приходи, хорошо? — попросила она, когда он на прощанье гладил её по голове. — Только через дверь, чтобы я не думала, что ты пришёл с плохими вестями.