Гарри Поттер и Мантия-невидимка (джен)

Жизнь — штука забавная, и никогда не знаешь, где тебе на голову упадёт кирпич...

Алексей Пехов. Пересмешник.

Гарри Поттер изо всех сил вцепился тонкими детскими пальчиками в грубую кору дерева. Он зажмурился, слушая надрывный лай Злыдня, упитанного, всегда тяжело дышащего, бульдога тетушки Мардж.

Хотя, на самом деле она никакая ему ни тетушка, но его почему-то заставляли так ее называть.

Гарри пытался сосредоточиться на вдохах и выдохах, стараясь не заплакать. Он ведь случайно! Он, правда, правда, не хотел!

Гарри нес тетушке Мардж бокал красного вина, которое она так любила, когда случайно наступил на лапу Злыдня. Пес зарычал на Гарри и, гавкнув, яростно ринулся на него.

Гарри попятился назад, совсем как рак из телевизора, и, конечно же, споткнулся. К счастью, он умудрился не разбить стакан, и даже почти ничего не разлить, если только пару капелек. Но бульдога, кажется, совсем взбесил вид красных капель на ковре, и он, страшно рыча, кинулся на Гарри.

Гарри знал, что если он разобьет злополучный стакан, ему несдобровать. Три дня в чулане, не иначе. Поэтому он кое-как успел поставить хрупкое изделие на кофейный столик в гостиной, прежде чем кинуться со всех ног в сад.

Как оказалось, не смотря на свой вес и регулярное употребление виски ("Пей, мой старичок, пей", — ворковала тетушка своим гнусавым, низким голосом), Злыдень бегал довольно быстро. Конечно, не так быстро, как тощий и мелкий Гарри, закаленный работой по дому и "веселыми играми" с Дадли.

Сначала Гарри хотел просто пробежаться пару раз по саду, ожидая, что коротенькие лапки бульдога не выдержат таких нагрузок. Но вскоре ему пришлось поменять план, так как, во-первых, очень трудно было не задеть клумбы тети Петуньи, а это было бы чревато, учитывая, как она их любила, да и сам Гарри вложил в них много труда. Во-вторых, же, Злыдень уже дважды чуть не укусил его за лодыжку, показав свой инстинкт охотника.

Тогда Гарри собрал все свои силы и кинулся к дереву, проворно взбираясь вверх. Хотя Гарри неплохо лазил, делал он это не часто, так что еле успел: Злыдень даже слегка прикусил огромные дадлины штаны.

Поняв, что его добыча ускользнула, бульдог приземлился на землю, и, задрав свою голову так сильно, как мог, злобно залаял, отчаянно пытаясь согнать Гарри с дерева, как какую-нибудь дворовую кошку.

На шум из дома выбежал кузен Гарри, и громко захохотал, увидев, как Гарри вцепился руками в ветки дерева. Он закричал:

— Мам, пап, тетя, идите сюда! Посмотрите, как Злыдень играет с этим ненормальным!

"Этот ненормальный", "этот мальчишка", а для тети Мардж еще и "этот поганец" были обычными обращениями к Гарри. Он не мог вспомнить ни единого раза, когда бы кто-нибудь из Дурслей звал его по имени. Иногда по ночам он вскакивал от кошмаров, что и сам забыл свое имя.

Вся семья вышла из дома и Вернон загоготал, ярко показывая свое сходство с сыном. Тетушка Мардж удовлетворенно смотрела на своего пса, поглаживая рукой обтянутый твидовым пиджаком живот.

— Идемте, не следует тут толпиться. Ты же что-то говорила о десерте, Петуния? — сказала она, поворачиваясь. Ну, конечно, она не собиралась не то, чтобы отзывать пса, но и даже тратить драгоценное время, отведенное на поглощение пищи, на никчемного Гарри.

Все Дурсли последовали ее совету, но Дадли пару раз обернулся, похрюкивая от смеха.

Гарри прикусил губу, почувствовав, как защипала в глазах.

"Я не буду плакать. Я не буду плакать. Я не буду плакать", — мысленно повторял мальчик.

Жизнь Гарри давно должна была привлечь внимание правительства. Но, видимо, чиновники появляются только там, где они не нужны.

Пять лет Гарри жил у своих родственников, с тех пор как его родители погибли в автокатастрофе. Он тоже был в той злополучной машине, но легко отделался — шрамом в виде молнии на лбу.

Органы по Опеке отдали годовалого Гарри его единственным кровным родственникам: Петунии Дурсль, сестре его матери, и Вернону Дурслю — ее мужу.

Но, похоже, их мнением на этот счет никто не удосужился поинтересоваться, так как они всячески изводили мальчика и явно страстно желали избавиться от него.

Порой мальчик даже думал, что в приюте, скорей всего, было бы лучше. Он, конечно, слышал по телевизору и в разговорах взрослых, что еда и условия проживания там ужасные, но, возможно, там, где не было Дадли, он мог бы завести друзей.

Он так надеялся в этом плане на школу, но, у Дадли, как всегда, была своя точка зрения на этот счет.

Гарри, считая вдохи-выдохи, постепенно успокаивался. Он давно усвоил, что если плакать по каждому, хоть мало-мальски подходящему поводу, то ничего не измениться, только глаза будут болеть.

Он уже прикидывал, сколько еще времени пройдет, прежде чем Злыдню надоест ждать под деревом, и сможет ли Гарри что-нибудь поесть сегодня, как почувствовал, что ветка, за которую он держался, начала со странным звуком сгибаться.

В панике, Гарри протянул руку в дупло, рассчитывая опереться, оттолкнуться и подняться повыше, но вдруг он почувствовал под пальцами что-то холодное и... странное. Но приятное. Оно немножко походило на воду, или, может быть, тонкий слой желе. То есть, мальчик думал, что желе именно такое, потому что тетя никогда не давала ему попробовать это странное лакомство.

При других обстоятельствах, мальчик обязательно бы вытянул это что-то из дупла, но сейчас он изо всех сил стараться не упасть, так что с некоторой долей сожаления, он напрягся, собираясь подпрыгнуть, но внезапно...

Что-то поползло вверх по его руке! Мальчик придушенно вскрикнул, не зная, что ему делать. Он уже закрыл глаза, чувствуя, как его левая рука стала соскальзывать с ветки, и начал готовиться к болезненной встрече с землей. Гарри даже успел подумать, отвезут ли родственники его в больницу в этот раз, как почувствовал, что что-то стремительно обхватило его тело в полете, и в следующую секунду он твердо стоял двумя ногами на земле.

Мальчик в ужасе уставился на бульдога, уже разворачиваясь, чтобы сбежать, но неожиданно понял, что тот не обращает на него никакого внимания, все еще стараясь разглядеть что-то на дереве.

Тогда мальчик стал осторожно отступать в сторону дома, стараясь даже не дышать лишний раз. Оказавшись на достаточном расстоянии от животного, он развернулся и вбежал в дом, чуть не врезавшись в тетушку Мардж.

Оказалось, что Дурсли как раз в этот момент переходили из кухни в гостиную.

К слову о гарринном везении.

— Ужин был бесподобен, Петуния. Особенно курица. Ты просто обязана дать мне рецепт. Хотя я, конечно, не готовлю: сама понимаешь, выращивание таких великолепных собак, как мои...

Тут Гарри с ошеломлением понял, что Дурсли тоже не заметили его, совсем как Злыдень. Он перевел взгляд на свое тело и пораженно вздохнул. Там, где он стоял, его не было! То есть, он был, конечно, но он был прозрачный!

Гарри провел рукой по своей груди и понял, в чем дело: то самое что-то из дупла! Оно покрывало все его тело! Теперь он понял, что это какая-то ткань. Правда, раньше он никогда не слышал о такой ткани...

Гарри похолодел, как только подумал, что будет, если родственники узнают об этом. Когда случалось что-то странное, его наказывали особенно сильно, хотя он и сам не знал, почему, если случалось что-то необычное, он всегда оказывался поблизости. Даже не просто поблизости, а в самом центре этого инцидента.

Гарри решил тихо пробраться в свой чулан, надеясь, что родственники не вспомнят о нем до завтрашнего утра, когда он должен будет помочь тети Петунии с завтраком. Что, кстати, было очень даже возможно: если заданий для Гарри не было, Дурсли предпочитали игнорировать его и следили, чтобы Дадличек не проводил с ужасным Поттером много времени.

Его сердце отбивало бешеный ритм, пока он крался к своему чулану. Открывая дверь, он замирал через каждые пять секунд, слушая, не привлек ли скрип старых петель внимания родственников, но они были увлечены рассуждениями тетушки Мардж о наследственности и генах.

Он смог перевести дыхание, только когда закрыл злополучную дверь и опустился на маленькую кровать. Но все равно, еще минуту он просидел тихо и неподвижно, со страхом ожидая, что сейчас распахнется дверь и сюда влетит разъяренный Вернон Дурсль с хихикающим Дадли на хвосте.

Решив, что теперь ему ничего не грозит, он включил свет (единственным источником оного служила одинокая лампочка под потолком) и осторожно стянул с себя волшебную ткань. Снялась она легко, хотя Гарри боялся, что она приклеилась к его коже: прилегала ткань очень тесно и не спадала, когда он бежал к дому, стремясь оказаться подальше от Злыдня.

Теперь ткань стала видимой, прекрасного серебристого цвета, отражающего свет от лампочки. Мальчик осторожно ощупал ее: никаких дыр, рукавов, или капюшона не наблюдалось. Это был просто кусок ткани прямоугольной формы.

Но мальчик знал, что на самом деле ничего обычного или простого в ткани не было. Сейчас, задумавшись, он понял, что она не только сделала его невидимым, но и каким-то образом спасла от удара об землю, пока он падал с дерева.

Мальчик в восхищении гладил пальцами холодную ткань, заворожено следя за переливами цвета, попутно размышляя, что это, и что ему теперь, собственно, с этим делать.

Внезапно рядом с дверью послышались тяжелые шаги дяди Вернона, и Гарри, испугавшись, быстро засунул ткань под подушку, повторяя про себя: "Только пусть они не найдут ее. Пожалуйста, пусть они не найдут ее!"

Вернон тем временем, прошел в кухню и, судя по звукам, достал еще одну бутылку вина, специально припасенного для тетушки Мардж. Затем протопал обратно в гостиную, нигде не останавливаясь.

Гарри вздохнул с облегчением. Но, подняв подушку, увидел, что ткани как не бывало. Он прощупал всю кровать, думая, что она просто снова стала невидимой. Не найдя ткань, он даже заглянул под кровать, но и там было все так же, как и всегда: пусто и пыльно.

Позже, уже ночью, ложась спать, Гарри думал, что то, что такая странная вещь исчезла, конечно, очень хорошо, ведь если бы ее кто-нибудь нашел, Гарри не выходил бы из чулана, наверное, целый месяц. Не говоря уже о том, что Дурсли, скорее всего, просто сожгли серебристую ткань, что было бы просто варварским поступком. Он передернулся, даже представляя, что кто-то может разрушить нечто настолько полезное и красивое.

Но, сколько Гарри не убеждал себя, что все сложилось как нельзя лучше, разочарование поселилось в его душе.