Я сказал тебе однажды... (гет)

Саундтрек к фанфику — Ronan Keating — She Believes (In Me)

25 июля 2008г.

— Заключенный одна тысяча пятьсот двадцать семь, — хриплый протяжный голос эхом отразился от стен пустынного коридора.

Послышался лязг засова, решетка распахнулась. Над камерой сразу же вспыхнул факел, озарив желтым светом лицо мужчины, никак не решавшегося переступить порог и выйти. Темные круги под глазами, тонкие лучики морщин, впалые щеки, затуманенный взгляд и никаких эмоций, лишь усталость.

Он обернулся и посмотрел назад. Тьма камеры вот уже десять лет давила на него, постепенно отнимала годы жизни и здоровье. Однако теперь ему было страшно расставаться с ней. Впереди ждала неизвестность, пугающая во стократ больше, чем привычные, покрытые гнилью и плесенью стены темницы.

Десять лет. Десять долгих, мучительных лет, он провел здесь — в Азкабане. Практически не видел солнечного света, без связи с внешним миром, с угасшей надеждой на дальнейшую жизнь. И каждый день был для него пыткой.

По коридору раздались шаги. Принадлежали они грузному охраннику Чарльзу Стенвику, который, не дождавшись заключенного, решил проверить, все ли в порядке. Он приблизился к черной металлической решетке и прищурился:

— Ты что оглох?! — сквозь одышку крикнул Чарльз. — Если назван твой номер — пора на выход. Или хочешь остаться здесь навсегда? Так это легко устроить, — его волшебная палочка была нацелена на опустившего голову мужчину.

Спутанные пряди светлых волос закрывали глаза заключенного и часть лица. Он привычным жестом заправил их за ухо:

— Не нужно. Я выхожу, — неожиданная уверенность в голосе.

Стенвик взмахнул палочкой. Перед ним в воздухе тут же появилась толстая тетрадь. Страницы зашелестели, а когда нужная была найдена, на ней засветились красные цифры номера одна тысяча пятьсот двадцать семь.

Охранник прокашлялся и прочитал вслух следующие строчки:

— Драко Люциус Малфой: дата рождения — пятое июня одна тысяча девятьсот восьмидесятого года. Осужденный Пожиратель смерти приговорен к заключению в тюрьме Азкабан сроком на десять лет. Дата освобождения — двадцать пятое июля две тысячи восьмого года, — тетрадь захлопнулась, оставив в воздухе облачко пыли.

* * *

Свобода. Многие стремятся к ней, сражаются за нее и даже отдают жизнь, а вот Драко Малфой не знал, что с ней делать. На свободе его никто не ждал.

Люциус и Нарцисса были осуждены вместе со своим сыном в июне девяносто восьмого года. Малфою-старшему дали пожизненный срок, его жене — пять лет, но и этого хватило, чтобы отнять ее жизнь. Миссис Малфой умерла через два года после заключения.

После падения Волдеморта в Азкабане не осталось дементоров. Хотя тюрьма всегда остается тюрьмой, какими бы ни были ее стражи: угнетающая тишина днем, а ночью стоны и крики, от которых забиваешься в самый дальний угол камеры, закрываешь ладонями уши и дрожишь всем телом. В конечном счете, ты запрещаешь себе испытывать любые чувства — только бы избавиться от страха.

Несмотря на то, что Драко уже несколько месяцев был по другую сторону толстых стен Азкабана, он не мог сказать, рад ли этому. В новом мире, освобожденном от зла, ему места не нашлось. Кроме всего имущества Малфоев и значительных счетов в Гринготтсе, Визенгамот забрал последнее, что мог — возможность колдовать: его волшебную палочку уничтожили. Никакой магии, артефактов — ничего.

В первые дни после освобождения Малфой пытался устроиться в волшебном мире: сортировал ингредиенты в магазине зелий, помогал хозяину Горбин и Бэрк, — но в лучшем случае это заканчивалось просто увольнением, а в худшем — скандалом с покупателями, которые не хотели терпеть присутствия бывшего Пожирателя смерти, отсидевшего срок в тюрьме. Драко ничего не оставалось, как уйти. Ему пришлось смириться и навсегда попрощаться с магией — слишком хотелось жить.

Но и маггловский мир был не прост. Чтобы хоть как-то заработать на еду и обшарпанную комнату в дешевом мотеле, Драко приходилось трудиться в нескольких местах одновременно. Днем он разгружал коробки в супермаркете, а ночью стоял за барной стойкой паба с весьма символичным названием "Точка".

Мог ли он подумать, что именно так сложится его судьба? Конечно, нет. Ему пророчили счастливое беззаботное будущее наследника одной из древнейших магических семей. Рядом с ним должна была быть красивая жена, влиятельные друзья. Но ничего этого нет и не будет. Сейчас фамилия Малфой не ассоциировалась ни с чем кроме предательства и лжи.

А друзья... кто-то все еще сидел в Азкабане, кто-то бежал, те же, кого Визенгамот пощадил, были запуганы массовыми арестами до такой степени, что и не взглянули бы в сторону Драко пройди он мимо.

Солнце уже давным-давно село. Появившаяся луна была похожа на огромную дыру среди темной глади ночного неба. Улица казалась безжизненной, пустой. В тишине был слышен лишь шелест листвы.

Драко почти подошел к дверям мотеля, как его взгляд привлекло что-то желтое, лежащее на лавочке меж двух деревьев. Резко повернув в сторону, Малфой приблизился — это была гитара. Ничего особенного: деревянный корпус, темный гриф, вот только струн всего пять, а верхнюю деку* пересекали глубокие царапины. Видимо, кто-то выбросил инструмент за ненадобностью.

Драко присел. Гитара мягко легла в его руки, и он перебрал струны.

В далеком детстве вместе с основами этикета его учили и музыке. Правда играть тогда приходилось на пианино или фортепьяно. Его же всегда привлекали струнные инструменты. Втайне от родителей, Драко упросил своего учителя показать ему навыки игры на гитаре. Возможно, все это было лишь блажью набалованного мальчишки, а возможно — происками судьбы.

На последние деньги он починил гитару и купил билет на самолет до Нью-Йорка. Именно там, по словам его напарника из паба нужно было начинать карьеру музыканта. «Большой город — большие возможности» — любил повторять он.

Так Драко и поступил. Без сложностей не обошлось и здесь. Никто не хотел пускать в заведения неизвестно кого, да еще и платить за это деньги. Но постепенно, жители района, где поселился Малфой, привыкли к нему. Все чаще можно было услышать его песни в маленьких ресторанчиках и кафе. Людям нравилось, как он играл. Многие специально приходили послушать его — одинокого и печального музыканта, слухи о котором расползались по улицам Американского города.

Так проходили недели, месяцы. Драко нравилась такая жизнь. Уже очень давно он не чувствовал себя, как сейчас, на своем месте.

* * *

— Эй, Драко! Сегодня полный аншлаг — все столики забронированы, — сказал темнокожий парень в малиновом фартуке.

— Как всегда, Рик, — нервно ответил Малфой. Он настраивал гитару и ужасно раздражался, когда его отвлекали — струны легко можно было порвать.

— После того, как ты стал выступать здесь, нам приходится постоянно увеличивать число столиков. Настоящая звезда! — голос прозвучал совсем рядом.

Драко поднял голову и заметил Рика, стоящего у сцены. В руках он держал высокий стакан и полотенце. Его кудрявые черные волосы, старательно зачесанные назад, блестели от геля в лучах маленьких круглых софитов.

За время прожитое в Нью-Йорке Малфой сблизился лишь с одним человеком, и это был Рик. Когда чернокожего парня избивали в подворотне, на подмогу ему пришел лишь Драко, и вот теперь Рик решил вернуть долг. Именно он посоветовал друга хозяевам ресторана, убедив в выгоде выступлений начинающего музыканта.

Вечер был в самом разгаре: официанты торопливо обходили зал, с улыбкой записывали в блокноты заказы десертов и очередных бутылок вина; гости, насладившись изысканными блюдами, расслабились, голоса и приглушенный смех становились все громче.

Драко закончил играть очередную композицию, открыл глаза и посмотрел в зал. Пары на танцполе продолжали плавно двигаться, надеясь на скорое продолжение. И когда он только хотел сказать в микрофон про небольшой перерыв, его взгляд задержался на тонкой фигурке, замершей возле самой сцены. С нескрываемым удивлением на лице, на него смотрела Гермиона Грейнджер. Малфой не мог не узнать ее — даже после десяти прошедших лет она не сильно изменилась.

Он на мгновение потерял дар речи. Это был словно сон — один из его нечастых кошмаров, преследующих по ночам, где прошлое настигало и безжалостно расправлялось с ним. Малфой молча поднялся и, не сказав ни слова, ушел со сцены вместе с гитарой.

Только когда дверь подсобки, временно служившей чем-то вроде гримерной, закрылась за ним, Драко почувствовал, что дрожит. Инструмент выпал из рук и с глухим стуком упал на пол. Перед глазами все поплыло, очертания помещения начали размываться, температура, будто сразу повысилась градусов на двадцать, а в ушах зашумело. Он сам не мог поверить, что у него паника.

Послышался стук в дверь. Сперва робкий, а спустя несколько секунд прозвучали три более настойчивых удара. Драко провел ладонями по лицу, пытаясь прийти в себя, затем помотал головой. Картинка стала более четкой, шум уменьшился. Он подошел к двери, резко распахнул ее и увидел на пороге Грейнджер, что его не особенно, правда, удивило.

— Что тебе здесь нужно? — с нескрываемым раздражением спросил Драко.

— Малфой, я... — слова явно давались ей с трудом.

— Уходи и забудь, что видела меня.

— Просто мне...

— Что? Любопытство замучило? Или решила насладиться триумфом?! — Малфой не был готов к такой встрече, не знал, что говорить, как вести себя. От этого его злость увеличивалась с каждым произнесенным Гермионой словом.

— Каким триумфом? О чем ты?

— Не прикидывайся дурой, Грейнджер. Все ясно, ну, давай, начинай свою речь, что я — наследник древнейшей магической семьи, живу, как маггл, а ты — добилась всего лишь своим умом и упорством. Разве не для этого ты пришла сюда? — Драко сам не ожидал, что ее появление вызовет такую реакцию, думал, что отпустил все былое, а вместе с ним и жгучую ненависть, изъедавшую его изнутри много лет назад.

Гермиона несколько раз моргнула и сделала шаг назад, ее губы сжались в тонкую линию.

— Если ты действительно так думаешь, то мне лучше и правда уйти, — с досадой произнесла она. — Вот только я хотела сказать, что ты отлично играешь.

После этих слов Грейнджер развернулась и ушла, Малфой даже ответить ничего не успел, лишь с силой ударил кулаком о дверной косяк.

После такого разговора он искренне думал, что Грейнджер в ресторане не появится. И напрасно. Она стала приходить каждый вечер, будто издевалась. Живое доказательство того, чего он лишился, часть мира, в котором ему уже никогда не будет места. Садилась за дальний столик и слушала его выступление. Уходила самой последней, когда официанты уже начинали убирать зал. Ему хотелось спросить, зачем она это делает, однако он сдерживался. Пройдет несколько дней, и ей надоест, ни к чему подогревать интерес.

* * *

Тяжелая металлическая дверь запасного выхода скрипнула и захлопнулась. Еще один рабочий день закончился. Малфой два раза повернул ключ, поправил чехол с гитарой на плече и быстрым шагом направился домой. Завернув за угол, он остановился: перед стеклянными дверьми ресторана в ярком пятне света от мерцающей вывески стояла Грейнджер.

Драко беззвучно выругался, но все-таки направился к ней.

— Долго ты будешь таскаться сюда? Сколько можно? — ему едва хватало силы воли, чтобы не накричать.

— Разве это запрещено? — как ни в чем не бывало, бросила в ответ Гермиона.

— Ты прекрасно поняла, о чем я.

— И что с того? Я хочу ходить в этот ресторан и буду.

— Отлично, тогда сегодня мое выступление здесь было последним, — проговорил Малфой и развернулся, чтобы уйти.

— Скажи, я и вправду так омерзительна тебе? — Драко замер.

— Я не говорил этого, — его голос был тихим.

Гермиона прищурилась:

— Тогда почему гонишь?

— Слушай, Грейнджер, зачем ты здесь? — Драко вновь посмотрел на нее. — Тебя что Министерство прислало?! Проверить соблюдаю ли закон после освобождения?! Как видишь, я давно смирился, а Черная метка на моей руке теперь лишь предмет восхищения фанатов! — до этого спокойный, Малфой сорвался на крик.

— Хватит на меня кричать! Не смотря на то, что тебе пришлось пережить, ты остался все таким же самоуверенным эгоистом, думающим, что весь мир вращается вокруг тебя! — с каждым словом тон Грейнджер повышался. — В Америке я по сугубо личным делам, никак к тебе или Министерству не относящимся!

Драко замялся. Хотел развернуться и уйти, но передумал:

— А ты не изменилась, — спокойнее произнес он. — Все так же невыносима.

— Ты не можешь знать этого наверняка, Малфой. За эти годы многое поменялось в наших жизнях.

Он нервно улыбнулся:

— С этим не поспоришь.

Потом была пешая прогулка до дома Грейнджер, тихий разговор на крыльце и горячий кофе, чтобы не замерзнуть. Будто вместе с высказанными претензиями, криками посреди улицы, так же вылетели и растворились в воздухе годы обоюдной неприязни. Кто-то скажет, что так не бывает — нельзя взять и забыть. Но ни Драко, ни Гермиона ничего не забывали, просто повзрослели и взглянули на старые вещи по-новому.

Они столько пережили, что уже не хотели вспоминать прошлые обиды. Их сердца отчаянно желали наполниться другим — новыми ощущениями, радостью, легкостью, — вместо терзающего чувства вины из-за гибели близких, страха и скорби.

Гермиона рассказала, что приехала в Нью-Йорк по просьбе родителей, которые давно мечтали перебраться жить в Америку. Они попросили ее подыскать подходящий дом.

В двух словах она постаралась описать Малфою свою работу в Отделе международного магического сотрудничества.

«Приходится много путешествовать, порой, я уезжаю на несколько месяцев, но мне это даже нравится. Успею еще насладиться застоялой пылью кабинетов» — отшутилась Гермиона, когда он спросил, не тяжело ли ей.

Драко рассказал о своей жизни после освобождения. Первые стихи, ноты, первое выступление и первый успех. Ему очень хотелось, чтобы она поняла, почувствовала — он не жалеет.

И она чувствовала. Слушая день за днем его песни, Гермиона разгадывала их. В каждой строчке была боль, которую он не желал больше испытывать, ненависть, с которой боролся каждый день в Азкабане. Однако было еще кое-что — грусть и одиночество — спутники его сегодняшней жизни.

Этот вечер закончился, но наступил новый. Они вновь провели его вместе, а за ним следующий — и так две недели.

За это время Малфой узнал Гермиону с новой стороны. Она оказалась не только умной и сообразительной, но и веселой, открытой. К тому же, после того как они раскурили трубку мира его переполняли неведомые ранее чувства.

Выступления приносили Драко еще больше удовольствия. Он написал две новые песни, от которых публика была в полном восторге. Работа спорилась. Гермиона была для него словно глотком свежего воздуха в знойную погоду. А если по-правде, гораздо бόльшим. Ни с одной женщиной ему еще не было так хорошо. Он и не думал, что такое вообще может быть, тем более с той, которая когда-то давно была для него лишь заносчивой, незаконно занявшей место среди магов гриффиндоркой.

* * *

Малфой открыл глаза. Первое, что он увидел — это каштановые кудри Гермионы, рассыпавшиеся по соседней подушке. Она еще спала.

Драко вспомнил, как вечером боялся посмотреть на ее обнаженное тело, а она, выйдя из ванной, без стеснения подошла к нему и обняла. Еще мокрая после душа кожа не остужала, а только распаляла его. Малфой не устоял, не смог побороть всепоглощающую страсть да и не хотел.

Всю ночь они любили друг друга.

— Доброе утро, — послышался сонный голос. Гермиона смотрела на Драко, поджав руку под голову.

— Привет, — хрипло откликнулся он. Чувствовалось напряжение.

— Как на счет кофе? Слышала, у собора Святого Патрика есть отличное кафе. Пойдем?

Малфой кивнул, наклонился, запустил ладонь в ее волосы и нежно поцеловал в лоб. И для него и для нее внезапно вспыхнувшие чувства были чем-то выстраданным, тем, к чему оба пришли через череду потерь. Они специально не говорили о пережитом, чтобы не разрушить эту хрупкую связь, а теперь... Что ждет их? У них нет будущего, пока они разделены границей между магическим и маггловским мирами.

Несмотря на сомнения, Драко все же не нашел слов чтобы отказать Гермионе, они отправились в кафе, а затем просто гуляли. Он показал ей самые запоминающиеся места Нью-Йорка, и все это время не прекращал думать, что делать дальше. Поговорить об этом с ней он не решался — Грейнджер выглядела такой счастливой.

Наступал вечер, и Малфой проводил Гермиону домой. Сам же отправился к себе, объяснив это необходимостью взять некоторую одежду.

Иногда мы не можем найти в себе ту решительность, которая так необходима, чтобы начать действовать. Но стоит появиться человеку — очень дорогому и очень важному — все меняется.

* * *

конец сентября 2009г.

Гермиона положила исписанный лист пергамента в стопку таких же на краю стола и взяла следующий. На протяжении почти года она проводила свое обеденное время именно так — пересматривала и разбирала письма, ответы на свои послания в Министерства разных стран мира, в которых она отчаянно просила помочь ей с поисками Драко Малфоя. Он ушел ничего не объяснив, не сказав ни слова, оставил ее в растерянности гадать, что произошло, хотя в глубине души Гермиона понимала, что Драко было тяжело.

С детства ему внушали: людям из разных миров не место под одним солнцем. Это было и осталось в его крови, даже после заключения в Азкабан. Просто теперь он считал лишним в волшебном мире себя, и ему ни на миг не пришло в голову, что Гермионе плевать на это. Она не делила людей по такому принципу. Несмотря на то, что она никогда не сможет забыть о том, что он служил Темному Лорду, Малфой был ей нужен.

Грейнджер старалась не вспоминать о том, что не успела сказать ему этого: поиски не давали результатов. Драко будто растворился и никогда не существовал ни в волшебном мире, ни в маггловском.

Дверь приоткрылась, и в кабинет заглянула Лиза — помощница Гермионы. В руках она держала белый конверт.

— Мисс Грейнджер, вам письмо, — важным тоном произнесла Лиза.

— Да, сейчас посмотрю. От кого оно? — Гермиона оторвалась от чтения.

— Здесь не сказано. Его передал высокий блондин в элегантном черном костюме. Очень просил, чтобы я его лично вам передала после обеденного перерыва.

— Могла бы сказать, что я на месте, — Гермиона с легкостью вскрыла конверт, развернула лист, ее глаза быстро забегали по строчкам.

— Я не хотела вас беспокоить, — Лиза отступила на пару шагов, готовясь покинуть кабинет. Неловким движением руки она задела стопку папок на чайном столике, постаралась поймать их в воздухе, но от этого они оказались на полу в еще большем беспорядке. Девушка принялась собирать документы, бросив полный вины и тоски взгляд на руководителя, но та ничего не заметила: Гермиона застыла над письмом с таким выражением на лице, будто силилась понять его содержание.

— Лиза, в последнее время мне все чаще хочется отправить тебя отпуск, — процедила Гермиона, очнувшись. Лиза смотрела на нее с недоумением и лихорадочно пыталась уловить причину резкой перемены настроения своей начальницы. — Куда. Он. Пошел.

— Кто?

— Мужчина. Ну же, Лиза! — Грейнджер так посмотрела на помощницу, что та окончательно перестала понимать, что происходит.

— Я... — Лиза растерялась. — Я не знаю.

Гермиона стремглав выскочила в пустой коридор и быстро направилась к лифту, но тот стоял на первом этаже, а в холле никого не было.

Грейнджер надавила на кнопку и невидящим взглядом смотрела перед собой. "Не может же этот гордец так уйти, просто оставив письмо. Неужели он так ничего и не понял?» Гермиона вошла в кабину лифта и повернулась лицом ко входу, чуть помедлив, поднесла руку к панели и слегка вздрогнула, услышав рядом с собой легкое покашливание. Малфой стоял напротив. Она шагнула из лифта к нему навстречу.

— Я искала тебя все эти месяцы, а ты решил мне сообщить о своем возвращении в письменном виде? — Грейнджер не могла перебороть злость за то, что он посмел так поступить, и одновременно чувствовала облегчение. Ее поиски подошли к концу.

Они стояли так близко друг к другу, что она видела свое отражение в его глазах, но никак не могла понять, о чем Драко думает в данную минуту, с какими намерениями вернулся. Желает ли он ее как прежде?

— Вообще-то, твоя секретарша сказала, что у тебя обеденный перерыв, вот мне и пришлось оставить письмо о решении Визенгамота вернуть мне волшебную палочку и пойти в соседний отдел. Мне еще кучу документов оформлять.

— Самостоятельный мальчик. Я тоже не очень скучала, — она горько усмехнулась, крепко взяла его за руку и повела в кабинет.

Грейнджер желала лишь одного — остаться с ним наедине. Ей было все равно, вернули ему палочку или нет, примет ли его магическое общество, главное — он рядом.

Драко вдруг почувствовал ее дрожь и только тогда понял, как ей было плохо. Он остановился и крепко-крепко обнял Гермиону за плечи. Стараясь избавить ее от сомнений, немного охрипшим голосом проговорил:

— Помнишь, я сказал тебе однажды — если бы ты была моей, я смог бы изменить мир. Первый шаг я уже сделал.

_______________

Примечание автора:

* Верхняя дека — часть гитары, оказывает основное влияние на звучность инструмента. Для визуализации обратитесь к google.