Вкус солнечного света (гет)

Хоуп Хауэлл, сколько себя помнила, никогда ничего не боялась. В детстве она запросто могла на спор зайти в пустой мрачный дом, стоящий в лесной чаще, где, как считали в её маленькой деревеньке, обитал дух злой ведьмы, пожирающей маленьких детей. Единственное, что могло нагнать на неё страху, так это гнев родителей, которые чуть ли не каждый вечер отправлялись искать её в лес, когда она, заигравшись, совершенно забывала о времени.

К большой радости матери Хоуп, внешностью она пошла в отца — то был высокий, подтянутый, светловолосый мужчина, с большими карими глазами. Неудивительно, что все в деревне были удивлены, (а некоторые даже возмущены), что Джон Хауэлл, красавец-сын местного приходского священника, которому прочили большое будущее и свадьбу с дочерью местного сквайра, вернувшись из путешествия по Шотландии, привёз домой невзрачную на вид девушку, и представил, как свою невесту. Линн была из тех женщин, про которых обычно говорят «глазу не за что зацепиться» — крупноватая, но не полная, с каштановыми волосами, похожими на проволоку, и грубоватыми чертами лица. Поэтому радость Линн была вполне обоснована.

После года совместной жизни у них родился первенец — дочь Хоуп*. Выбор такого интересного имени был обоснован тем, что за несколько месяцев до её рождения началась война, и надежда в это суровое время была необходима всем, и в первую очередь — беззащитному младенцу.

Хоуп примерно представляла своё будущее — она выйдет замуж за какого-нибудь сына местного фермера, родит ему детей, мальчика и девочку, и до конца своей жизни только и будет делать, что готовить ужин, стирать белье и изредка приволакивать домой пьяного после чьего-нибудь дня рождения мужа, а умрёт она от старости, через несколько лет после него, окружённая заботливыми и не очень родственниками. И в этот момент на ней обязательно будет чепчик. Белый, кружевной, до ужаса нелепый чепчик, который носят все старушки. И чепчик этот она свяжет себе сама, потому что её детям будет некогда вспоминать о матери — они тоже попадутся в эту ловушку, погрязнут в бессмысленном и рутинном болоте семейного быта. Стоило Хоуп только подумать об этом, как она сразу приходила в отчаяние и ругалась с родителями, которые ни в какую не желали отпускать её учиться в университет в столицу.

Но Хоуп настояла на своём. Она уехала в Кардифф, выучилась в университете и устроилась на работу. Ей нравилась Большая Земля, здесь она чувствовала себя свободно, дышала полной грудью, это ведь вам не какая-нибудь захудалая деревенька в глубине страны, где все друг друга знают и где ближайшее, мало-мальски похожее на город, поселение находится в шестидесяти милях, и добраться до которого представляется возможным только раз в две недели, если у вас нет своей машины.

Работая страховым агентом, Хоуп много общалась с людьми посредством обслуживания клиентов. Конечно, клиенты попадались разные, некоторые могли даже довести до слёз, но происходило это крайне редко. Чаще всего отношения Хоуп и её посетителей выходили за рамки деловых, когда явно разведённые мужчины средних лет, понижая голос и наклоняясь поближе, заговорщицким тоном назначали ей свидание в какой-нибудь кафешке. В таких случаях Хоуп всегда вежливо отказывалась, ссылаясь на занятость в семье, которой у неё не было, и быстренько под столом переодевала золотое колечко с правой руки на левую — проще говоря, беззастенчиво врала. А кто проверит?

Она любила после работы забегать в кондитерскую и покупать там наивкуснейшие шоколадные эклеры, и уже после этого со спокойной душой идти домой, в свою тесную, уютную квартирку на Гринфилд-авеню, где она каждый вечер коротала за чтением любимых книг. До некоторых пор её устраивала такая тихая неприметная жизнь, однако, со временем она начала чувствовать, что ей чего-то не хватает. Промаявшись несколько месяцев в поисках ответа на вопрос, что всё-таки такое это «что-то», она, наконец, поняла, что это вторая половинка. Не то чтобы она чувствовала потребность в мужском внимании, нет, этого у неё как раз было предостаточно и в университете, и на работе. Ей был нужен человек, который каждый вечер встречал бы её с работы и она покупала бы ему свои любимые эклеры, и они вместе бы шли домой бок о бок, пили бы там чай, смотрели телевизор, а по выходным гуляли бы в парке недалеко от дома, и Хоуп больше ничего не нужно было бы, лишь бы быть рядом с ним, делиться с ним своими переживаниями по поводу сварливых клиентов и разделять с ним все радости и горести.

Единственным условием, которое отличало такую жизнь от той, что она представляла себе дома, было то, что её любимый человек должен быть необыкновенным, не таким, как все. Она была убеждена, что когда-нибудь встретит этого человека, ведь для каждой женщины, она верила, её любимый — особенный. И даже не представляла, насколько близка к истине она была.

_______________

*Хоуп (англ. hope) — надежда