Дом на площади (гет)

Этот дом никогда не будет выставлен на продажу, никогда не будет принадлежать кому-то другому. Не потому, что этот фамильный особняк стоит огромных денег. Не потому, что когда-то в нем жили маги. Потому, что он значит слишком много для своих хозяев, пускай они и не появляются здесь месяцами. Здесь радовались и грустили, смеялись и плакали, возносились к небесам от счастья и бились оземь от тоски и душевной боли. Этот дом жил. Он дышал вместе со своими хозяевами. Смог стать для них не абстрактным зданием, а полным искренней теплоты, наполненным любовью домом. Им необходимо было обрести свой угол, место, в котором они начнут писать свою историю, а не дописывать чужую. Они начали. Иногда перо сбивалось, чернила пачкали пергаментные листы, но начинался новый лист, где не было места кляксам, недовольствам и недомолвкам.

Чернила давно высохли, но история не закончилась. Теперь она писалась с трудом, перо скрипело, пергамент ломался. Из этого дома ушла жизнь, и теперь он стоял, глядя на площадь Гриммо пустыми черными глазницами окон, ожидая, когда они вновь зажгутся изнутри приветливым светом.

Дом ждал.

* * *

Джинни сидела в небольшом скверике напротив дома номер двенадцать по площади Гриммо. Старые пальцы комкали платок, а глаза, подслеповато щурясь и слезясь, вглядывались в стены, когда-то ставшие родными. Каждый год Джинни убеждала саму себя, что никогда не придет сюда, не станет смотреть на темно-серый кирпичный дом и вспоминать. Но не получалось. Ей хотелось зайти в этот дом, прикоснуться к стенам, вдохнуть запах, с каждым годом становящийся все более ветхим, подняться по лестнице и долго сидеть на двуспальной кровати, водя рукой по пыльному шелковому покрывалу. Джинни боялась самой себе признаться в том, как она ждала этого дня каждый год.

Она всегда аппарировала в одно и то же место — небольшой пятачок газона за раскидистой елью, и какое-то время стояла, пытаясь унять сердцебиение, — аппарация давалась все труднее. Придя в себя, выходила из-за дерева и медленно, прихрамывая, брела к неизменно пустой лавке, установленной аккурат напротив входной двери.

В этом мире ты пытался

Не оставить меня одну...

Никто не обращал внимания на одинокую старушку, сидящую спиной к парку. Все проходили мимо, спеша по своим делам, а Джинни продолжала сидеть. Полчаса, час, полтора. Ей не всегда хватало духу подняться по ступенькам и войти; иногда она сидела так до самого вечера, а затем аппарировала прямо от скамейки, пользуясь опустившейся на город темнотой. Но сегодня она твердо знала, что войдет в эту дверь: была десятая годовщина гибели Гарри, и Джинни хотела остаться наедине с воспоминаниями о муже.

Другого пути нет.

Прежде он всегда был рядом, да Джинни и сейчас чувствовала его присутствие. Наверное, он доволен ей: она сумела пережить его гибель, не замыкаясь в себе, а, напротив, отдав всю себя детям, племянникам, внукам и недавно родившемуся правнуку. Стараясь не вспоминать о том, как колдомедик, встретивший ее на пятом этаже Мунго, покачал головой. Не вспоминать, как на ее глазах, когда она провожала мужа на работу и стояла у открытой двери, некто, скрытый Дезиллюминационными чарами, выстрелил в грудь шестидесятивосьмилетнего Гарри проклятием.

Я молила всех богов, чтобы они разрешили ему остаться.

Уже много позже Джинни думала о том, что они и сами виноваты в этом: слишком расслабились, слишком привыкли к спокойной безмятежности. Слишком долго искали источники, передающие с разных концов страны сообщения о появлении новой магической преступной группировки. Они отнюдь не считали себя бессмертными, просто были уверены, что все удастся, как всегда. Не удалось. Но теперь все зависело не от Джинни, а от ее детей и даже внуков. Они были готовы стать новым поколением героев, и они ими стали, ликвидировав очередных Пожирателей смерти. А теперь ревностно хранили покой своих близких. Только Гарри это не вернуло.

Воспоминания облегчают эту боль изнутри,

И сейчас я знаю, почему.

Джинни встряхнула головой, пытаясь изгнать из нее воспоминания, и медленно поднялась с лавки. В окнах двенадцатого дома блеснули лучи солнца, и это выглядело так, будто дом приветствовал свою хозяйку. Джинни с тоской улыбнулась, перешла узкую дорогу и, поднявшись по ступенькам, взялась за ручку двери. Пальцы подрагивали, а дыхание участилось, когда она толкнула дверь, и в нос ударил спертый запах давно не проветриваемого помещения.

— Ну, здравствуй, — прошептала она, закрывая за собой дверь. Неясно было, кого она поприветствовала: сам ли дом, или Гарри, или, возможно, свое прошлое?

Джинни привычным жестом взмахнула палочкой, и в коридоре зажегся свет. Загорелись лампа за лампой, и Джинни ощутила, как этот свет побежал по ее венам, заряжая теплом, даря уверенность в себе и ощущение молодости. Как она могла не появляться здесь так долго?

* * *

Во всех моих воспоминаниях ты рядом.

— Тебя давно не было, родная, — раздался из гостиной голос Гарри, и тут же он сам появился в дверном проеме. — Я скучал по тебе.

Джинни улыбнулась дрожащими губами, чувствуя, как в горле встает ком. Господи, а как же скучала она! По горящим озорным блеском глазам, по непослушным черным вихрам, по рукам, обнимавшим ее так крепко, что не оставалось никаких сомнений: вот где ее настоящее место. Только здесь, только рядом с ним, только в его объятиях.

Руки Гарри сомкнулись за ее спиной, и Джинни вдохнула самый родной на свете запах, который она не смогла забыть за долгие годы, который снился ей ночами и неизменно преследовал днем. Она всегда знала, что Гарри не оставит ее, и он не оставлял. Слишком тесно они были связаны, чтобы их могла разделить смерть.

— Гарри, мне так тебя не хватает, — прошептала Джинни, поднимая голову. — Я всегда помню о тебе.

— Я знаю, — Гарри отвел с ее лица прядь волос. — Ведь я обещал быть рядом, помнишь?

— Никогда не забываю.

— Моя умная девочка. — Гарри прижал ее крепче, вдыхая ее запах. — Я так люблю тебя.

* * *

В тишине я представляю, что ты здесь.

Стоя у двери гостиной, Джинни чувствовала, как по ее щекам катятся слезы. Она уже давно не плакала, давно не испытывала такой тоски.

Много лет не ощущала объятий Гарри, не слышала его голоса, не проводила рукой по спутанным прядям. Не видела его глаз, не слышала смеха, не прогуливалась по скверу, держа его за руку. У нее были дети, внуки и правнуки, ее жизнь была такой шумной... Но все же в ней царила тишина. Та особенная тишина, которая поселяется, когда из жизни исчезает самый любимый голос. Когда и своего голоса не слышишь в тщетной надежде когда-нибудь прозвучать в унисон.

Это тишина одиночества.

* * *

Во всех моих воспоминаниях ты рядом.

— Пожалуйста, Джинни, не плачь, — мягко попросил Гарри. — Я много лет гордился тобой, твоей силой, твоей самоотверженностью.

— Знаешь, я долго пыталась убедить себя в том, что ты не мог умереть, — стирая слезы, торопливо начала Джинни. — Была уверена, что одну твою смерть я уже пережила, и другой не будет. Тогда, в день Битвы за Хогвартс, помнишь? Я почувствовала себя куклой-марионеткой, у которой обрезали все удерживающие ее ниточки. Безвольной куклой, которую кто-то куда-то вел, которой кто-то что-то говорил. Но потом... потом оказалось, что ты жив. И я почувствовала себя такой сильной, какой не чувствовала никогда раньше. И продолжала чувствовать, пока ты был рядом. И даже какое-то время после... после твоей настоящей смерти.

— Но разве сейчас ты не сильная? Милая, у нас трое детей, восемь внуков, четыре правнука, — хохотнул Гарри. — Ты умудряешься как-то справляться с ними, так неужели ты не сильная?

— Без тебя — нет.

— Смотри. — Гарри подвел ее к зеркалу, где они отразились вдвоем прежними — молодыми, уверенными в себе и своих чувствах, знающих, что впереди у них — вся жизнь. — Видишь? — шепнул он. — Ты пришла сюда, потому что захотела. Смогла переступить через себя и вошла в этот дом. И что ты видишь? Себя, все ту же юную Джинни Поттер.

— А рядом — тебя. Ты можешь быть в каждом отражении, но никогда не будешь стоять так близко, что я не почувствую той пустоты.

— Я всегда так близко, Джинни. Всегда стою у твоего плеча.

Твой тихий шепот и молчаливые слезы...

* * *

Он заставил меня пообещать, что я попытаюсь

Найти путь обратно в моей жизни.

Джинни подняла руку и провела по поверхности зеркала. От пальцев осталось несколько чистых дорожек, и она глубоко вздохнула. Он всегда стоит у ее плеча, пускай и незримый. Всегда рядом, неизменно поддерживает и помогает не отчаяться. Он и дети.

Тогда в Мунго он терпеливо ждал своей смерти. Знал, что это проклятие невозможно снять, поэтому ждал. Джинни никогда не плакала при нем, сидела рядом сутки напролет и держала за руку. Они были вместе всю жизнь, и она не представляла, что такое жизнь без него, поэтому надеялась.

Тем утром ему, казалось, стало лучше. Он улыбался и шутил, с удовольствием обсуждал с внуками последние новости, давал Джеймсу советы по работе. А когда они ушли обедать, сжал руку Джинни.

— Когда меня не станет...

— Замолчи, Гарри! — разозлилась тогда она. — Тебе стало лучше, ты обязательно поправишься!

— Когда меня не станет, — упрямо повторил Гарри, — ты не должна постоянно думать об этом. У тебя есть семья, которой ты нужна...

— Им и ты нужен!

— Не перебивай меня, Джинни, — в голосе Гарри звякнул металл. — Я хочу, чтобы ты продолжала жить. Тебе будет тяжело, но ты должна попробовать.

— Гарри...

— Пообещай мне, — перебил он.

— Я обещаю, — сглотнула Джинни. — Обещаю, но...

— Ты умница, родная. — Улыбнувшись в последний раз, он закрыл глаза, и его рука потяжелела.

Дальше были безуспешная реанимация, равнодушно-печальный колдомедик, похороны, поминки... И дети, которые не оставляли ни на секунду. Которые помогли сдержать данное Гарри обещание.

Я надеюсь, что есть путь,

Который даст мне знак, что с тобой в порядке.

Вот только боль от его потери преследовала неотступно. Точила изнутри, не давая забыть ни на секунду. Заставляя снова и снова пересматривать фотографии, видеть глаза Гарри на лице Альбуса, а самого Гарри — в Джеймсе. Продолжать готовить его любимые блюда и начинать почти каждый разговор со слов: «Однажды мы с Гарри...»

Со временем стало немного легче. Тоска не улеглась, нет, она продолжала жить внутри, а Гарри и правда не забывался ни на секунду. Именно тогда она ощутила его присутствие рядом с собой, поняла, что он ее не оставил. И осознала, что ему, наверное, очень непросто видеть ее такой, какой она никогда не была.

Он напоминает мне, что это стоит всего,

И поэтому я могу идти.

Джинни не стала сильнее. Но, как и прежде, продолжала жить ради спокойствия Гарри.

И только сейчас увидела в детях и внуках продолжение не только Гарри, но и себя. Малыш Артур, ее правнук, так и вовсе напомнил ей новорожденную Лили, хоть и был внуком Джеймса.

Жизнь Джинни после гибели Гарри не стала ни лучше, ни хуже. Она просто стала другой. В шестьдесят семь лет начинать новую жизнь сложно, но еще сложнее продолжать жить воспоминаниями о прежней, счастливой. В этой тоже было место счастью.

* * *

Во всех моих воспоминаниях ты рядом.

— Помнишь, как Лили впервые села за фортепиано? — Гарри провел пальцами по клавишам. — И мы сразу поняли, какой прекрасной пианисткой она станет.

— Если не оглохнем прежде, — фыркнула Джинни. — Она била по клавишам с такой силой, что, казалось, намерена нас пытать.

— Но научилась же.

— После третьего занятия ее отказалась учить даже Гермиона, и нам пришлось нанимать преподавателя, — напомнила Джинни.

— Но ведь Гермиона признала, что была неправа.

— После того, как получила четвертое приглашение на концерт Лили, от предыдущих отговариваясь работой.

— Тебя невозможно переспорить! — рассмеялся Гарри.

— И не надо. Просто побудь рядом еще немного.

* * *

В тишине я представляю, что ты здесь.

Извлечь хоть насколько-либо приличный звук из расстроенного фортепиано? Джинни грустно усмехнулась и убрала руку, сдувая с пальцев пыль.

Когда-то в этой гостиной Лили устраивала концерты для родных и близких, заставляя их слушать ее по несколько часов. Поначалу гости лишь вежливо улыбались, чтобы не обидеть юную исполнительницу, но раз от раза игра становилась все лучше, и вот Гарри и Джинни уже с гордостью принимают похвалы в адрес дочери.

В тишине комнаты Джинни будто снова слышала все эти слова и исполняемую Лили пронзительную мелодию.

И ощущала, как ее ладонь нежно сжимают пальцы Гарри.

* * *

Во всех моих воспоминаниях ты рядом.

Пальцы Гарри мягко гладили тыльную сторону ладони Джинни, которая сидела, положив голову на плечо мужа.

— С тобой так хорошо, — тихо сказала она, открывая глаза. — Спокойно.

— Спи, родная.

— Я опять проснусь одна. И мне снова будет семьдесят семь.

— Я буду рядом, пока тебе это нужно, — заверил Гарри. — А возраст — это всего лишь цифра.

— Десять лет, Гарри, — это цифра. Но десять лет без тебя...

— Не нужно, — покачал головой он, прижимая Джинни к себе. — Просто поспи.

Твой тихий шепот и молчаливые слезы...

* * *

В моих воспоминаниях

Я вижу твою улыбку.

Все эти воспоминания так дороги для меня.

Дорогой, ты знаешь, я буду любить тебя

До конца времен.

* * *

Во всех моих воспоминаниях ты рядом.

— Я должна идти. Дети скоро придут на ужин.

— Мне не хватает наших совместных ужинов, — с горечью признался Гарри, поднимаясь вслед за Джинни.

— Нам тоже тебя не хватает, — она прижалась к нему всем телом. — Но я думаю, и дети чувствуют, что ты рядом, а не бросил их.

— Я присматриваю за ними. И за внуками, и за правнуками.

— Знаю, Гарри. Ты слишком долго шел к нам, чтобы оставить.

— Я был счастлив, — Гарри провел рукой по волосам Джинни, которые вновь стали седыми. — Понял, что такое счастье, только когда обрел тебя.

— А нам всегда было мало.

— Зато мы жили на полную катушку, Джинни. Наслаждаясь каждым мигом.

— Да. — Джинни умолкла, а потом все же спросила: — Я еще увижу тебя?

— Когда я буду нужен, я...

— Всегда рядом, — закончила она. — Спасибо.

* * *

В тишине я представляю, что ты здесь.

Оглядев гостиную, Джинни медленно побрела в сторону выхода. Уходить не хотелось, но и остаться здесь было выше ее сил. Слишком осязаемые видения, слишком много эмоций.

Слишком близко к погибшему годы назад Гарри.

Может быть, это был лишь сон. Но... кто сказал, что поэтому он не должен быть правдой?

* * *

Во всех моих воспоминаниях ты рядом.

Коснувшись латунной дверной ручки, Джинни не выдержала и обернулась. Гарри стоял в проеме гостиной и смотрел ей вслед.

— Я буду приходить чаще.

— Не нужно, Джинни. Не живи иллюзиями.

— Но ведь ты...

— Всегда буду рядом. Не только здесь.

Из глаз Джинни скатились слезы и потерялись в бежевом платке, повязанном на шее.

— До свидания, Гарри.

— До свидания, — кивнул он, печально улыбаясь.

Твой тихий шепот и молчаливые слезы...

* * *

Она больше не оборачивалась. Перешла дорогу и, оглядевшись по сторонам, зашла за ель, чтобы аппарировать домой. К детям. К нынешней жизни.

Но воспоминания о прошлой сохранятся навеки.

Во всех моих воспоминаниях...

* * *

Рано или поздно придет день, когда этот дом распахнет свои двери для новых жильцов. Это будут правнуки Гарри и Джинни, или их праправнуки, а может, даже и прапраправнуки. Они не будут вспоминать дела давно минувших лет, проходя по коридорам и поднимаясь по лестницам, а о прежде живших в этом доме станут думать не с болью, от которой сложно дышать, а с глубоким уважением и почтительностью. Они достанут палочки и, изо всех сил стараясь не повредить интерьер дома, отчистят его от многолетней пыли, распахнут окна, чтобы из дома выветрились запахи прошлой жизни.

И тогда он снова станет домом. Свидетелем ссор и примирений, карьерных взлетов и, возможно, падений. В нем снова будут звучать признания в любви, зазвенят детские голоса, поплывут аппетитные запахи приготовленных блюд. И это будет уже совсем новая история, которую будет писать новое перо на новом пергаменте.

Дом дождется.