Я - Риддл (гет)

— Почему вы решили, что Хогвартс нуждается в вас, как в преподавателе? — Альбус Дамблдор смотрит на меня сквозь полукружия своих очков. Лимонные дольки лежат на блюде. Блюдо — на другом конце стола. По слухам, он предлагает их всем своим посетителям.

Но я этой чести не удостаиваюсь.

— Потому что у вас вечные проблемы с ЗОТИ, — пожимаю плечами. — А я — Мастер Защиты.

— Мастер, — кивает Дамблдор. В его глазах на секунду мелькает непонятная искра, и он продолжает: — Только ваш аттестат на звание Мастера получен полторы недели назад.

— Но получен ведь, — возражаю.

— А раньше вы его получить не удосужились...

Презрение в глазах собеседника мне привычно. Последнее время на меня не смотрят иначе.

— Именно, профессор Дамблдор, — киваю. — Раньше от меня он не требовался. В Союзе было достаточно диплома Дурмстранга.

Сидящий передо мной старик снимает очки, привычным жестом потирает переносицу. В клетке рядом чирикает огненный феникс — величайшая редкость в магическом мире, но я удерживаюсь от того, чтобы кинуть на него взгляд.

— Хорошо, я спрошу иначе, — в голосе директора Хогвартса исчезают все добродушные нотки. — Почему именно сейчас и именно вы пришли сюда? Пришли занимать именно проклятое место преподавателя Защиты от Темных Искусств?

Улыбаюсь.

— Профессор Дамблдор. Вы знаете обо мне достаточно много. Ведь вы делали запрос и в Дурмстранг. За эту неделю, что прошла между моим заявлением и сегодняшним днем. Вы знаете, что я была лучшей в выпуске. Потому что вы знаете, кто меня обучал дополнительно. И вы знаете, что я не поддерживаю с ним связь с момента окончания школы. Но об этом знают, как мне кажется, все.

— Именно, вам кажется, мисс Риддл, — директор щурится. В глазах, тем не менее, блестят льдинки. — Вы не бывали в Англии, верно? Имя... Нет, прозвищевашего отца стало синонимом ужаса в нашей стране. Меня не поймут, если я доверю вам эту должность.

— Меня оправдал ваш суд, — склоняю голову набок и все-таки кидаю взгляд на феникса. — Хоть и заочно. Я не участвовала в его делах. Никто меня не видел рядом с ним ни разу, когда он начал эту войну. И знаете, почему? По той же самой причине, по которой обо мне не говорят. По той же самой причине, по которой мой отец никогда не упоминал обо мне. О моем существовании ходили лишь слухи. Потому что я его ненавижу. Он убийца, господин директор. И я отказалась вставать на его сторону, хоть он и настаивал.

— Тем не менее... — фразу Дамблдор не заканчивает, но его многозначительный взгляд, направленный мне на левую руку, продолжает сам за себя.

— Метку я получила в четырнадцать, — говорю, сохраняя лицо. Это я умею. Это — не в первый раз. — Тогда это не было известно как знак тех, кто упивается смертью и чужой болью. И тогда у меня было еще четыре года, чтобы передумать. И я передумала.

Дамблдор молчит, и я знаю, что он готов мне отказать. Закусываю губу так сильно, что прихожу в себя лишь от солоноватого вкуса на языке.

— Послушайте, профессор, — произношу через какое-то время. — Если вы откажете — не проблема. Я уйду. Но не забывайте — я его дочь. Я знаю его слабые и сильные места. Я знаю, что он любит, что ненавидит. Я знаю то, что не знает даже его самый преданный сторонник, потому что я — его дочь. И я хочу дать детям, которые окажутся втянутыми в эту войну, хоть маленький шанс ее пережить. У вас есть оружие против моего отца. Я... — мой голос сбивается, но я вдыхаю, собираясь с силами, и продолжаю: — В той... первой войне... погибли многие. Вы можете мне не верить, но я думаю... думаю каждый день, что было, если бы я... приехала в Англию тогда. И пришла к вам... в семидесятом, после школы.

— Тогда вряд ли бы вы отметили свое двадцатилетие, мисс Риддл, — голос Дамблдора добреет, и я понимаю, что он почти передумал. — Должность была проклята и тогда.

— Это вряд ли, — улыбаюсь обезоруживающе, — во мне — его кровь, профессор.

Дамблдор кивает, подвигает ко мне блюдо с другого края стола. Вблизи они оказываются искусно сделанным мармеладом.

— Лимонную дольку?

* * *