Тот, кто... (джен)

Подол подвенечного платья мягко шуршал по припорошенной пеплом инея траве. Ветки кустов слегка зацепили край длинной белой вуали, вившейся на ветру, и кружево натянулось, грозя надорваться, но в последний момент затянутые в шелк белоснежной перчатки пальцы небрежно освободили ткань. Прохладный ветерок заставил покрыться мурашками оголённые участки кожи.

В воздухе остро пахло утренней свежестью, пахло травой, луговыми цветами, пахло выпечкой и ароматами блюд, доносившимися из поставленного на окраине «Норы» шатра. В своем смешении запахи кружили голову, давили на виски. Прерывисто вздохнув, торопливо шагавшая по поседевшей траве девушка резко повернула мимо разваливавшейся и увитой плющом деревянной ограды в сторону деревенского кладбища.

Постепенно стал слышен звон колоколов — видимо, какие-то чудаки тоже решили венчаться в День дурака. Губы девушки тронула лёгкая улыбка при мысли о том, скольких трудов ей стоило уговорить своего жениха назначить датой свадьбы именно этот день. Но он прекрасно понимал причины, побудившие её так поступить, и отчасти понимал свою вину перед тем, ради кого она настояла на подобном раскладе.

Постепенно из-за пенки облаков начали пробиваться робкие лучики солнца. Погода сегодня словно вздумала разыграть целый спектакль — небо то хмурилось, нависая над землёй и угрожая разверзнуться ливнем, то светлело до пугающе чистой бирюзы. Ветер то завывал, как раненый зверь, то затихал, слегка колебля первые почки на тонких ветках деревьев и кустарников. Весьма подходящая модель поведения для подобного дня.

Мама наверняка сейчас ругается, не зная, стоит ли расставлять стулья в шатре или же перенести празднование в помещение. Ох, уж эта её тяга к устроению всякого рода мероприятий исключительно по высшему разряду! Она так не любит хаос, обожаемый всеми её детьми, что это даже смешно.

Много времени прошло с тех пор, как она впервые после того дня смогла найти в себе силы и искренне рассмеяться. Сейчас смех снова понемногу возвращался в «Нору» прощальным эхом от того, кто покинул ее навек.

Под ногами зашуршал гравий насыпной дорожки, словно из ниоткуда выросло кладбище, огороженное чугунным забором. Эта часть кладбища была невидима для магглов — здесь хоронили волшебников, причём не всегда тех, кто были местными жителями. Одно из немногих исключительно волшебных кладбищ на территории Англии.

Несмазанные петли тронутых ржавчиной ворот скрипнули, когда она коснулась их всё так же затянутыми в шёлк перчатки пальцами, раздвигая увитые чугунными узорами створки в обитель печали. Узловатые ветви деревьев сомкнулись над её головой словно древняя арка и расступились далее, являя ухоженную чистую площадку, где могильные плиты, иногда окружённые оградками, перемежались с низенькими кустиками — обычно то была верба или ещё какое-нибудь непримечательное растение, как нельзя лучше подходящее к мрачноватой атмосфере.

Взгляд девушки выискал одну из могил, ярким пятном выделявшуюся средь всеобщей серости. Мраморную плиту с выгравированными на ней датами и именем окружали мраморная же скамеечка и две клумбы с высаженными на них пёстрыми цветами — маргаритками, анютиными глазками, незабудками, ромашками. К самой плите тянули свои ветви, украшенные набухшими почками, две тоненькие вербы, увитые яркими жёлтыми, красными, зелёными и голубыми лентами. Возмутительно-весёлые цвета оживляли априори мёртвое место. Наверное, ему бы этого хотелось.

Во всяком случае, так показалось ей и Джорджу, когда они сообща, накупив лент и семян, пришли сюда через неделю после похорон. Молча занялись «обустройством местности», в процессе которого непривычно хмурое майское небо постепенно светлело. Это не могло не показаться добрым предзнаменованием.

В небольшой чаше у могильной плиты всегда лежала какая-нибудь штучка, приносимая Джорджем, который тем самым словно спрашивал у него разрешения или одобрения на новинку в магазине «Всевозможные Волшебные Вредилки». Сейчас там лежал пыльный шарик для предсказаний. Опустившись на скамеечку и смяв пышные юбки платья, девушка взяла шарик в руки и ощутила, как его холод на миг заставил закоченеть кончики пальцев даже сквозь шёлк перчаток.

Это, наверное, было ужасно глупо — вот так вот прийти сюда накануне собственной свадьбы и сидеть у его могилы вместо того, чтобы, весело переговариваясь с подружками невесты — точнее, подружкой, — спешить к алтарю, к любимому человеку, с которым она будет связана узами брака по крайней мере на ближайшие лет семьдесят-восемьдесят, а может, и больше. Но не прийти она не могла. Едва только птичьи трели разбудили ее, как она поняла, что никуда не пойдет, прежде чем не посетит это место.

Здесь было так тихо, так спокойно, даром что место не самое приятное на свете. Слегка поддувал ветерок, игравший с тонкой, словно паутинка, подвенечной вуалью, и в его шорохе девушке чудился шёпот, складывавшийся в её собственное имя. Солнце то исчезало, то снова появлялось, словно в каком-то обрывочном, странном ритме. Голова слегка кружилась. Может, ей кажется? Ведь не может же этого быть...

Say my name,

So I will know you're back,

You are here again for a while.

Oh let us share the memories

That only we can share together.

Tell me about the days before I was born how we were as children.

Позови,

И я пойму, что рядом ты, что ты вернулся.

О, не молчи,

Ведь я же слышу в ветре робкий шёпот пульса.

Расскажи,

Что было прежде, расскажи о нашем детстве.

Перед её глазами всегда была целая галерея персон, служивших примером для подражания маленькой девочке — единственной девочке в до безумия рыжем семействе Уизли. Всегда такой невозмутимый, спокойный и трезво смотрящий на вещи Билл, весёлый, с лёгким характером Чарли — расплывчатые, но такие значительные лица в её жизни. Занудливый и педантичный Перси, по сто раз на дню заявлявший ей, что метла — не игрушка для юной леди. Одинаковые и такие разные Фред и Джордж, научившие ответить зануде-братцу: «Иди к фестралу в задницу, Перси!», отчего тот возмущённо задохнулся, а некстати присутствовавшая при этом мама так разозлилась, что вся троица потом щеголяла отшлёпанными пятыми точками. Несуразный, нескладный Рон, опекавший её, пожалуй, даже больше мамы. Её старшие братья, защитники, готовые прийти на помощь в нужный момент... или не совсем защитники...

— Ого! — присвистнул Фред, размахивая пёстрым плакатом. — Погляди, Фордж, что я нашел у нашей Джинни!

— Отдай! — завопила девочка, ощутив невольный страх. Она уже поняла, что именно нашел Фред, и от осознания этого ей сделалось дурно. — Отдай, Фред!

— Ну, как же я могу отдать тебе это, пока старина Фордж ещё не полюбовался на эту красоту? — подмигнул Фред.

Джинни вскочила с места и кинулась к брату, но куда ей было тягаться в росте с высоким девятилетним мальчишкой? Пока тот перекидывал свёрнутый в трубку плакат из руки в руку над головой сестры, дразня её: «Попробуй, отбери, мартышка шестилетняя», Джордж подобрался ближе, заинтригованный схваткой.

— Что это за трофей ты умыкнул из тайника нашей Джине-е-е-вры? — издевательски протянул он полное имя сестры, раздражавшее её.

— Извольте полюбопытствовать, братец, — галантно поклонился Фред, не теряя бдительности и вовремя успев подкинуть сверток повыше, чтобы его перехватил Джордж.

— Пожалуйста, отдайте! — сердито топнула ногой Джинни. В её голосе различался страх.

Переглянувшись, близнецы хором возвестили:

— Нет!

— Ого! — в следующий миг воскликнул Джордж, полностью развернув плакат. — Не знал, что у Джинни уже имеется возлюбленный!

— А она времени даром не теряет, да? — подтолкнул брата локтём в бок Фред. — И ведь губа у неё не дура.

— Сам Гарри Поттер! — хором пропели братья, не замечая, как лицо Джинни заливает краска стыда и гнева.

— О, так тут ещё и тайные признания! — картинно выпучив глаза, объявил Джордж. — Кхм-кхм... «Гарри Поттер — самый смелый, самый умный и самый красивый волшебник на свете»! — откашлявшись, прочитал он и тут же повернулся к сестре. — Почему это ты о нас так не отзывалась? Это же всего лишь бледный очкарик с шрамом на лбу.

— Нет, Джордж, он — «герой всей Британии, сумевший одолеть Сами-Знаете-Кого», и нам с ним, увы, ни за что не сравниться, — притворно вздохнул Фред.

— Да! — выкрикнула Джинни, дрожа от колотившегося внутри неё гнева. — Он намного лучше вас! Он — настоящий герой, а вы — просто... просто недоумки! Ничтожества по сравнению с ним! Уж он-то никогда бы не стал так себя вести, как вы!

Фред ловко выхватил плакат из рук Джорджа и снова принялся размахивать им, но на последних выкрикнутых Джинни словах внезапно остановился. Приманка зависла в воздухе, пока он, разом помрачнев, сверлил забрызганное веснушками лицо сестры взглядом, так на него непохожим.

— Возможно, — сухо подтвердил мальчишка, и от звука его голоса Джинни стало не по себе. — А ты думаешь, что такой «герой», как твой хвалёный Гарри, обратит на тебя внимание? На девчонку из нашей семейки, которой не по карману даже одежду купить, раз мы вынуждены её донашивать за старшими? Что «его высочество спаситель рода человеческого» хотя бы посмотрит в твою сторону?

Упрямо закусив губу, чтобы не расплакаться, Джинни в упор смотрела на брата, не произнося ни слова. Тогда он медленно поднял плакат повыше и принялся рвать его на мелкие кусочки. В тот же миг у Джинни вырвался горестный вопль, и она кинулась на колени перед Фредом, собирая обрывки плаката, сделанного ею с такой любовью, вручную. Джордж, казалось, был несказанно удивлен поведением брата, но молчал, не собираясь помогать ему или Джинни. Закончив, Фред картинно отряхнул руки и отступил назад. Он равнодушно смотрел на то, как его младшая сестра ползает по полу, отчаянно пытаясь найти все кусочки этой мозаики. Он смотрел и не осознавал того, как важна была для Джинни эта вещица.

Мимо него в комнату ворвался долговязый Рон, видимо, подслушивавший у двери, потому что он тут же принялся распевать, размахивая руками:

— А Джинни влюбилась! А Джинни влюбилась!

Взвизгнув, вместо того, чтобы расплакаться, Джинни ринулась на Рона, отвешивая ему незаслуженные тумаки, которыми не могла наградить старших и оттого недосягаемых Фреда и Джорджа.

В ту ночь, засыпая, она слышала в своей голове презрительно-насмешливый голос Фреда: «А ты думаешь, что такой «герой», как твой хвалёный Гарри, обратит на тебя внимание?.. хотя бы посмотрит в твою сторону?..».

Когда, через несколько дней после случившегося, подобное сказал ей Перси, Фред лично двинул ему в нос, за что вместе с ни в чём не виноватым Джорджем отстоял три часа в углу.

А позже — уже и не вспомнить, когда именно, — Джинни нашла в своей комнате бережно кем-то склеенный по кусочкам с помощью маггловского скотча — наверняка утащенного из гаража отца, — плакат. И пусть на нём не было никаких отметок или опознавательных знаков, способных указать на личность неизвестного, Джинни прекрасно знала, кто это сделал. Это сделал тот, на кого она никогда не могла долго злиться.

You touch my hand,

As colors come alive in your heart and in your mind.

I cross the borders of time

Leaving today behind to be with you again.

Ты прикоснись,

И мир твой оживёт

Фейерверками внутри.

И я лечу камнем вниз

В воспоминаниях, чтобы быть рядом с тобой.

Осторожно, чтобы не разорвать тонкую ткань, она принялась стягивать с рук шёлковые свадебные перчатки. Отложив праздничные аксессуары на край скамьи, девушка робко коснулась дрожавшими пальцами холодного мрамора и ощутила, как быстрее начало биться сердце, как внутри закружился водоворот мыслей и воспоминаний.

Душная ночь слегка отступила, когда Джинни вышла ей навстречу и спустилась по скрипучим ступенькам крыльца так тихо, словно ступала по воздуху. Путь девочки пролегал к старому сараю, где хранились грабли, лопаты, прочий хозяйственный скарб — и мётлы. Дверной замок легко поддается простецкой отмычке, не в первый раз его отпирающей. У Джинни Уизли были хорошие наставники по части всякого рода штучек, и она в совершенстве переняла у них некоторые приемы.

Пальцы сжали древко одной из мётел. «Чистомёт», старенький и дышавший на ладан, как и всё в «Норе», тем не менее, был куда выносливее, чем могло бы показаться на первый взгляд, и в этом очень напоминал Джинни. Ловко оседлав метлу, девочка оттолкнулась от земли и взмыла в воздух, обдавший её лицо зноем августовской ночи. Постепенно ветер стал прохладным, а высота — запредельной. Джинни казалось, что ещё чуть-чуть, и она сможет коснуться пальцами облаков, затянувших антрацит неба тёмно-серой пеленой.

Ветер свистел в ушах, когда она закладывала крутой вираж над домом, практически беззвучно взрезая воздух. С высоты было видно, как кто-то вышел из дома и направился к сараю. Джинни рванула вперёд, выше, надеясь, что Фреду — она знала, что это он, — не достанет ума разыскивать её в небе.

Как оказалось, Фред был далеко не глуп.

— Не спится? — спросил он, нагнав Джинни с поразительной легкостью. На метле Фред действительно летал так виртуозно, что никакие игроки команд по квиддичу с ним не могли бы сравниться — по крайней мере, так наивно считала восьмилетняя Джинни.

— Да, вот, решила полетать, немного развеяться, — будничным тоном ответила Джинни, словно они разговаривали внизу, а не на головокружительной высоте и сумасшедшей скорости, словно их лица не срывал холодный ветер.

— Весьма неплохо для такой малявки, как ты, — снисходительно заметил Фред и увернулся от яблока, брошенного в него сестрой. — Расслабься, я просто пошутил. А ты здорово управляешься с метёлкой Джорджа, — сообщил он чуть позже, когда они слегка сбавили скорость и вылетели к холму за Оттери-Сент-Кэчпоул. — Пойдёшь в школу, может, будешь в команде факультета по квиддичу. Мы с Джорджем хотим попробовать пробиться туда — второкурсники ведь куда смышлёнее новичков, не так ли?

На лице Джинни отразился неподдельный восторг.

— Да, я хочу! — воскликнула она. — Я...

Джинни вдруг замолчала, подумав, что это — очередная шутка Фреда, и он только и ждёт того, чтобы высмеять её, сказать, как Перси, что мётлы — не для девчонок. Но он и не думал издеваться, и, кажется, в глазах его было настоящее уважение.

— Тогда покажи, на что ты способна. — Фред махнул рукой в сторону просёлочной дороги за холмом. — Кто быстрее туда и обратно, тот победил.

— Идёт! — согласилась Джинни, но Фред уже не расслышал её слов, во всю мощь дохленького «Чистомёта» припустив вперёд.

Победил, естественно, Фред, но Джинни ничуть не расстроилась. Тем более что нагоняй от матери получили они оба, вернувшись домой, причём в равной степени. Но всё равно даже наказание не могло стереть с лица Джинни довольную улыбку, ведь одобрение Фреда было не так-то просто заслужить.

По натуре своей скрытный, он предпочитал отшучиваться по любому поводу, редко когда озвучивая свои настоящие мысли. Джинни знала, что Фред запросто откровенничает с Джорджем, но иной раз не станет что-либо говорить даже родителям. И он ревнив. Очень ревнив. Может, потому Фред был так жесток, узнав, что ей нравится Гарри, что он не способен вызывать такие чувства, что охватывали Джинни при упоминании «шрамоголового героя»? Может, ему тоже хотелось любви? А из-за Анджелины Джонсон он даже подрался с Джорджем — кажется, это было перед Святочным балом. Джинни сама взялась залечивать синяки близнецам, причем поочерёдно, ведь они целый день после драки не разговаривали друг с другом. Единственный день.

А теперь не за что им драться. Всё и так ясно. Анджелина осталась с Джорджем, но, была бы возможность, и она запросто променяла бы его на Фреда. Если бы была возможность...

Нельзя, никем и ничем нельзя заменить Фреда Уизли, ведь он — особенный. Он — тот, кто понимал её, Джинни, и понимал на удивление хорошо.

We breath the air do you remember

How you used to touch my hand.

You're not aware, your hands keep still,

You just don't know that I am here.

It hurts too much, I pray now that soon

You're released to where you belong.

Здесь воздух свеж,

Вдохни, почувствуй. Помнишь, мы его любили...

Огонь надежд,

Мы мотыльки, которым опалил он крылья.

Слепит боль.

Надеюсь, что душа твоя там, где ей быть хотелось.

Джинни была единственным человеком — кроме, разумеется, Гарри, — кому близнецы рассказали о магазине. Не сразу, но на вполне важном этапе обсуждения данного вопроса. Она даже отважно согласилась попробовать кое-какие вредилки из их «арсенала». Мама подумала, что Джинни упала с метлы и заперла сарай на магический замок во избежание повторения подобных травм.

Братья делились с ней своими планами, а она помогала им устраивать всякого рода шуточки, доставала, пока мама не видит, яйца докси и прочую дребедень, коей было в изобилии в старом доме на площади Гриммо. Совместная деятельность помогла им сблизиться.

Хоть иногда Фред и был невыносим, Джинни любила его, любила как Джорджа, как Рона, даже как Перси — и чуточку по-особенному. Он помог ей заколдовать открытку на втором курсе, подаренную Гарри на День Святого Валентина. Он первый учил её танцевать вальс перед Святочным балом, хотя всем налево и направо говорил о том, что не считает это мероприятие и танцы серьёзными вещами. Он уговорил маму купить ей её собственную метлу. Он поддерживал её на матчах, на пару с Джорджем отбивая летевшие в неё бладжеры. Он — тот, кому могла доверять она и кто мог бы доверять ей, если бы решился на подобный серьёзный шаг.

Но он был скрытен, так скрытен, что порой даже Джорджу было трудно найти с ним контакт. Несмотря на всю свою внешнюю беспечность и несерьёзность, Фред был застенчив — так застенчив, как только может быть застенчив парень, являющийся в глазах многих настоящей душой компании. Его зачастую вызывающее поведение было лишь маской, ответной реакцией, желанием показаться лучше, чем ты есть на самом деле. Ему хотелось, чтобы его любили, чтобы им восхищались, чтобы его понимали. Джордж его понимал. Понимала и Джинни, зная, что едва ли кто-то мог ответить утвердительно на вопрос: «А знаешь ли ты настоящего Фреда Уизли?».

Его насмешки зачастую были жестоки, но никогда Джинни не давала ему понять, как это её задевает. Они закалили её. А он так никогда и не узнал о том, что в детстве ей до безумия хотелось быть на него похожей — такой же безрассудной, язвительной, удачливой, смелой. Он — тот, кто всегда и во всём был для неё примером.

Однажды, за два дня до свадьбы Билла и Флер, Фред постучал в комнату Джинни. Теперь здесь уже не красовались плакаты с Гарри Поттером, а сам он и вовсе был так близко — и одновременно с этим так далеко. Комната повзрослела вместе с Джинни, и Фред понял это. Он был здесь в третий раз, — не считая первого, когда он только увидел малышку Джинни, и второго, когда ворвался в её комнату за плакатом. Видеть его здесь несколько непривычно.

— Я хотел кое-что подарить тебе, — нервно переминаясь с ноги на ногу, пробормотал Фред. Он что-то держал за спиной.

— Мой день рождения одиннадцатого августа, а не сегодня, — насмешливо сообщила Джинни. — Страдаешь расстройством памяти, братец?

Вместо ответа он шагнул ей навстречу и протянул коробочку, увитую голубой лентой. Джинни робко подняла глаза на брата, и тот улыбнулся ей, словно говоря: "Открывай, чего ты ждёшь?". Пальцы неловко развязали бант, на свет появилась нитка бус из чистейшей бирюзы. У Джинни вырвался восхищённый вздох.

— Позволь, я надену? — прошептал Фред.

Бусы обвили её шею, коснулись кожи прохладой, пока обжигающе-горячие пальцы Фреда — он всегда был как огонь, буйный, бешеный, неукротимый, — застегнули их. Фред отошёл, любуясь сестрой, повернувшейся к нему с непривычным смущением. Машинально она коснулась рукой его подарка.

— Зачем? — только и спросила Джинни неверным голосом — кажется, у неё перехватило дыхание.

— Наденешь на свою собственную свадьбу, ладно? — пробормотал Фред. — Традиция, всё же. Что-то старое, что-то голубое и что-то, взятое взаймы. После своей свадьбы отдашь Флер — это ей принадлежит.

— Но почему именно сейчас? — вырвалось у Джинни.

Фред пожал плечами, как делал всегда, увиливая от ответа, но в этот раз соизволил не проигнорировать вопрос.

— Хотел увидеть, как это будет смотреться на тебе. Невеста. — Он хмыкнул. — Гарри повезло, не так ли?

— Ты проведёшь меня до алтаря? — быстро спросила Джинни, схватив брата за рукав. — Пожалуйста!

В тот момент ей живо вспомнилась сцена с порванным плакатом. Фред прикрыл глаза, видимо, тоже её вспомнив, а потом прошептал:

— Ну, конечно, проведу. Обещаю.

Он быстро наклонился к ней и поцеловал в лоб, после чего исчез из её комнаты, будто никогда и не появлялся здесь.

You touch my hand,

As colors come alive in your heart and in your mind.

I cross the borders of time

Leaving today behind to be with you again.

Ты прикоснись,

И мир твой оживёт

Фейерверками внутри.

И я лечу камнем вниз

В воспоминаниях, чтобы быть рядом с тобой.

Она отдёрнула пальцы от мраморной плиты, словно обожглась. Сколько она сидела так, задумавшись, погрузившись в свои мысли? Подол платья вился у её ног белым облаком, ветер касался рыжих волос, заботливо уложенных матерью в простую, но элегантную прическу. Мама, отец, будущий муж — всё это было так далеко сейчас, так несущественно, что казалось даже кощунственным. В этот день он должен был быть рядом с ней, должен был провести её к алтарю. Он обещал, задери его гиппогриф! Он обещал!

Нитка бус впилась в горло. Трудно дышать. Бирюза почти обжигает, словно это он касается горячими подушечками пальцев её кожи. Но он никогда уже не коснётся её. Никогда не засмеётся. Никогда.

Слёз не было. Их не было ни тогда, когда мир, казалось, рассыпался на сотню впивающихся в душу и сердце осколков, ни сейчас, ни в одну из горьких бессонных ночей, которые изредка она коротала в обнимку с Джорджем и Роном. Не было, когда плакала мама, когда утирал глаза отец, когда Флер комкала в нервных тонких пальцах кружево батистового платка, в то время как Билл бережно обнимал её за плечи, словно сам боясь упасть. Не было, когда Перси положил свой значок старосты, когда-то заколдованный близнецами, в нагрудный карман его любимой рубашки, в которой его и хоронили. Она не плакала. Он смог её закалить.

Он никогда не осознавал силу своего влияния на неё, а может, просто не обращал на неё внимания, но именно его шуточками, его поведением формировался её характер. Характер, так нравящийся её жениху — будущему мужу. Сильная девочка, выросшая в окружении ватаги старших братьев. Сильная девочка, так мечтавшая походить на старшего оболтуса-братца.

Please say my name,

Remember who I am you will find me in the world of yesterday.

You drift away again too far from where I am

When you ask me who I am.

Прошу, позови,

Вновь вспомни, кто я, и

Отыщи меня внутри свой души.

Мне не коснуться тебя, но

Сквозь мрак плиты могильной голос мой услышь.

Она снова провела пальцами по гравировке его имени. По датам, где в одной черте угнездилась короткая жизнь яркого, незаурядного человека. Внутри всё пересохло, из горла рвался крик, но с сухих губ слетало лишь прерывистое дыхание, рассыпавшееся в утреннем апрельском воздухе.

— Фред, — сипло пробормотала она, наблюдая, как облачко пара медленно растаяло в пробивавшихся солнечных лучах. — Ты мне нужен. Пожалуйста, Фред! Я надела бусы, видишь? Для тебя надела. И это дурацкое платье... Мы ведь так смеялись, когда ты говорил, что я буду вынуждена выходить замуж именно в нём, а я кричала, что скорее напялю его на тебя? Все так изменилось... — Пальцы судорожно комкали вуаль. — Какого чёрта, Фред? Ты обещал быть рядом со мной, но тебя нет! Неужели ты не сдержишь единственное обещание, которое мне давал?

Быть рядом? Кто угодно, но только не он. Это не он застегнул сегодня эти чертовы бусы, не он ободряюще обнимал её, не он шутливо сообщил, что сегодня она слишком красива, чтобы быть Джиневрой Молли Уизли. И это не он отведёт её к алтарю.

— Как это «не я»? — послышался ей в шорохе листвы его насмешливый голос, послышался так живо, что она резко обернулась, едва не упав со скамейки. Но напрасно, позади неё никого не было. — Раз обещал, значит, буду рядом. Уизли слов на ветер не бросают. Неужели не веришь, Джинни?

Её лица коснулся очередной порыв ветра, на этот раз нежный и ароматный, пахнувший чем-то приятным. Солнце полностью выплыло из-за туч, заливая землю терпким золотом, рисуя узоры на белом полотне её подвенечного наряда. Шарик в её руке нагрелся, словно подавая сигнал.

И Джинни поверила.

Перчатки снова натянуты на пальцы, а шарик отложен в чашу. Туфельки слегка скользят по траве, когда девушка идёт обратно, на этот раз бережно приподняв подол свадебного платья. Ветер толкает её в спину, побуждая идти быстрее. Почти бежать мимо церкви, откуда высыпала толпа вместе с женихом и невестой, мимо домиков деревушки и мимо покосившейся изгороди. Бежать, пока бег не заканчивается столкновением с кем-то очень высоким и возмутительно рыжим.

— Фред? — невольно вскрикивает девушка, когда чьи-то руки обвиваются вокруг её талии.

— Немного не угадала, — бормочет до боли похожий на него голос.

— О, прости, Джордж, я... — смущённо шепчет она, опустив глаза.

— Но он с нами, не так ли? — продолжает Джордж. — Он не может не быть здесь, особенно в этот день. Ну, что, ты готова вступить во взрослую жизнь? — дразнит он её, и Джинни позволяет себе расслабиться и улыбнуться.

— Само собой.

— Тогда — полный вперёд!

Он бережно кладёт её руку на свой локоть, и они — такая гармоничная пара, — идут к алтарю. Отец позволил это отступление от традиций, позволил сыну вместо себя проводить Джинни в её последний невинный и такой важный путь. Гости с восторгом следят за нею, Гермиона улыбается, улыбается и Рон, не вполне уверенный в том, что Гермиона всё-таки ответила согласием на его предложение. Мама вытирает глаза платком, отец держит её за руку. Тетушка Мюриэль недовольно поджимает губы, громко бормоча: «До чего Джиневра худая, моё платье висит на ней, как на вешалке!». Джордж что-то шепчет ей на ухо, и она заливается смехом. Неожиданно к этому смеху примешивается ещё один — кажется, он идет с самого неба. Бусины бирюзы нагреваются, дыхание снова перехватывает.

— Я же обещал, — раздаётся голос в её голове.

Они останавливаются у алтаря. Зеленые глаза лишают её всяческих сил. Она робко делает шаг навстречу жениху, её рука ускользает от Джорджа, и, прежде чем лечь в ладонь Гарри, её касается лёгкий ветерок.

Джинни знает, что он здесь. Тот, кто никогда её не бросит.