Воспоминания (гет)

До меня, будто через пушистую вату, доносятся голоса. Слишком громкие, слишком... ненастоящие. Перед глазами светлыми пятнами мелькает потолок. Похоже, что меня очередной раз левитируют на операционный стол. С трудом поворачиваю голову и вижу двери палат и стойку регистратуры. Это Мунго. Если быть точным, пятый этаж, "Недуги от заклятий". Я настолько часто здесь появляюсь, что знаю каждый коридор больницы. К примеру, за этой дверью лежит некий Барри, который отзывается только на имя Годрик. Ах да, примерно месяц назад он пытался проткнуть меня воображаемым мечом Гриффиндора.

Возможно, всё это происходит в моём воображении. Сектумсемпра ни для кого не проходит даром. Особенно, если это твоя седьмая Сектумсемпра. Особенно, если сейчас ты истекаешь кровью, и очередной целитель в лимонном халате, попадающийся на пути процессии, застывает в немом ужасе. Похоже, всё слишком плохо.

На мне огромное количество обезболивающих заклятий, и главное сейчас — не потерять сознание. Потерял сознание — считай, умер. А мне нужно жить. Хотя бы для неё.

Воспоминания. Можно зацепиться за хорошие воспоминания. Прикрываю глаза и будто ныряю в Омут памяти. Вокруг меня кружатся размытые силуэты, понемногу приобретающие четкие очертания.

Курсы авроров, я наравне с Золотым-мальчиком-Поттером отрабатываю сложнейшие заклинания. До сих пор удивляюсь, как меня туда вообще приняли.

Декорации меняются.

Наше первое настоящее задание. Подумать только, я сам навел авроров на предполагаемое убежище оставшихся Пожирателей. И оказался прав. Это была самая масштабная и самая успешная операция по их поимке. Сбежало всего двое. Из двадцати. Кэрроу бросила в меня Сектумсемпрой, от которой я не увернулся. И тут же словила Петрификус Поттера. А я очнулся в палате Мунго. Что-то щекотало лицо и чертовски хотелось чихнуть. Медленно открыл глаза и увидел сначала каштановые волосы, потом карие глаза и веснушки, а потом и саму целительницу. Гре-е-ейнджер. Хмурила брови и обрабатывала мне шрамы на животе какой-то гадостью. Хотелось улыбаться, но вместо этого я громко чихнул. Она отскочила от кровати и испуганно уставилась на меня. И вот теперь я действительно улыбался.

Это воспоминание теснит следующее:

Опять Мунго, я сижу на кровати и пью кофе. За окном непроглядная тьма. Дверь палаты приоткрывается, и внутрь проскальзывает Грейнджер. Уставшая, с синяками под глазами и кипой бумажек в руках. Швыряет их на тумбочку, а сама садится на соседнюю кровать.

— Будешь? — спрашиваю, и, не дожидаясь ответа, наливаю в чашку кофе и подвигаю к ней. Понятное дело, будет.

— Спасибо, — кивает и делает глоток. — С этой эпидемией Драконьей оспы скоро сама в больницу попаду. С переутомлением. Кстати, Малфой, тебя завтра выписывают.

— Мне жить негде, — ляпнул я, не подумав. Куда, черт возьми, делось моё умение держать язык за зубами? У неё и так забот хватает, а тут ещё и я со своими проблемами.

— А Менор? — наивно хлопает глазами. Ну да. Кому, как не ей знать, что от поместья остались одни руины. Спасибо, дядюшка Волдеморт. Спасибо, Министерство Магии. Спасибо, что хоть экскурсии туда не водили. Видимо, Грейнджер прочла всё это в моем взгляде и опустила глаза.

— Можешь поселиться в моей квартире. Места много, а живем только мы с Живоглотом, — поднимает на меня свои карие глаза, будто извиняясь.

Что? Жить у неё в квартире?

А тем временем она спешно сгребает свои бумажки с тумбочки, благодарит за кофе и выбегает из палаты.

А утром следующего дня на столе перед моей кроватью лежали необходимые справки, а сверху связка ключей и записка с адресом. Интересно, а Алохомора на что? Взвесив все "за" и "против", я бросил ключи в сумку, а записку сложил в четыре раза и положил во внутренний карман. Адрес я запомнил, но пусть будет.

На смену этому приходит другое воспоминание.

Я в её квартире уже две недели. Сплю в гостевой комнате, а Грейнджер в своей спальне. Здесь куча магловской техники, с которой я не справляюсь. А Грейнджер смеется и в шестой раз объясняет, как пользоваться той или иной штукой. А я любуюсь её веснушками и понимаю, что ей придется объяснять мне и в седьмой, и в восьмой, и даже в девятый раз. До тех пор, пока эти веснушки не исчезнут. А они ведь не исчезнут.

Сегодня воскресенье и почти семь вечера, завтра опять на работу. В дверь кто-то звонит уже минуту, и я лениво иду её открывать. За порогом стоит юноша в футболке с надписью "Курьер", а ниже расположен логотип какой-то фирмы. Название фирмы прочитать не получается, его закрывает огромный букет.

— Квартира 26, дом 17, Кристал-стрит, — бодро отрапортовал паренек, — цветы для мисс Гермионы Грейнджер.

— Здесь такая не проживает, — весело отвечаю я, — но ты всегда можешь подарить эти цветы мне.

И с радостью наблюдаю, как парень задумчиво хмурится, выпячивает нижнюю губу, затем извиняется, разворачивается и идет в сторону ступенек. Надеюсь, Грейнджер не видела этого представления.

С ухмылочкой закрываю дверь на замок, разворачиваюсь и упираюсь взглядом в эту самую мисс. Стоит в дверном проеме и беззвучно хохочет.

— От кого цветы? — не лучший вопрос в этот момент, но и оправдываться я не собираюсь.

— От Мор..., — не договаривает, опять хохочет, но уже громко, — от Моррисона. Один из целителей с третьего этажа. Ревнуешь?

— Ревную, — кто-нибудь, заткните меня.

— Абсолютно зря. Ему под сорок, он лысый и абсолютно не любит читать, — всё ещё хихикает и делает шажок в мою сторону.

— Слава Мерлину. А мне скоро двадцать пять, у меня шикарные волосы и я могу цитировать классиков. Я лучше? — спрашиваю и подхожу к ней.

— В тысячу раз, — она становится на носочки и целует меня. Сама меня целует. И, о Мерлин, начинает расстегивать пуговицы на моей рубашке.

— Грейнджер, я, конечно же, могу всю ночь цитировать Шекспира, но есть предложение намного интересней, — целую её в висок и подталкиваю куда-то в сторону спальни...

Комната растворяется, вместо неё появляется парк и другое воспоминание.

— Я люблю тебя, Грейнджер, — впервые эти слова, такие важные, вырываются на волю и парят в воздухе вокруг нас двоих. Она кладет свою голову мне на плечо, а потом крепко меня обнимает.

Она никогда не говорила, что любит. А я повторял ей это постоянно.

Выныриваю из воспоминаний, открываю глаза и вижу перед собой каштановые волосы. Такие родные и до боли знакомые. Волна облегчения накатывает на меня и смывает абсолютно весь страх. Она здесь, со мной. Она поможет.

Сквозь переплетения лечебных заклинаний слышится тихое, но отчетливое: "Я тебя люблю". И опять заклинания. И она плачет.

— Гре-е-ейнджер, не реви, — получилось слишком хрипло.

И последней мыслью перед тем, как провалиться в сон, стало то, что её фамилия слишком длинная и сложная. И эту фамилию в скором времени нужно заменить на другую, намного короче и не менее красивую.