Три (гет)

В комнате было темно. Однако карточка из Шоколадной Лягушки словно светилась в непроглядной тьме (или это просто казалось Гермионе?) — Дамблдор смотрел на нее спокойными глазами и слабо улыбался. Гермиона отвечала загипнотизированным взглядом, примерно каждые десять секунд напоминая себе, что быть этого не может, что Дамблдор погиб и в этих карточках его теперь никто никогда не увидит. Но директор не отводил от Гермионы глаз. Он склонил голову и... кивнул своей лучшей ученице.

«Вы пришли проводить меня, профессор? — подумала она и вздрогнула. Собственные мысли казались оглушающе громкими. — Или вы встретите меня там?»

С первого этажа послышался тупой стук. Что-то упало, а точнее — что-то уронили. Реакцией на это послужили грязные ругательства, доходящие до ушей Гермионы и отдающиеся там стуком крови. Мерлин, что бы было, если бы родители Гермионы не поверили в возможность выиграть билеты в Испанию, не участвуя ни в каких розыгрышах? Что было бы, находись они здесь, в своем доме? Гермиона не смогла бы защитить их от трех Пожирателей Смерти. Она четко понимала это сейчас, запершись в своей комнате, знакомой с детства, и обдумывая ничтожные шансы на собственное спасение.

— Да где эта чертова гриффиндорка?! Что же она такая несмелая? — раздался приближающийся голос. — Покончить бы с ней скорее, — добавили чуть тише.

Гермиона сжала в руке волшебную палочку, чувствуя, как дрожит всем телом. Долохов. И ей, кажется, пора.

Она поднялась со своего диванчика, купленного родителями года два назад. Его бордовый цвет в темноте превратился в черный. Гермиона повернула в замочной скважине маленький ключик, надавила на ручку и, резко распахнув дверь, вытянула перед собой волшебную палочку.

— Экспеллиармус! Сектумсемпра!

Все произошло слишком быстро. Сначала из руки седовласого старичка, стоящего на лестнице прямо напротив комнаты Гермионы, вылетела палочка. Затем на его груди появилась крупная рана под наглухо застегнутой мантией, о чем красноречиво говорило быстро растущее темное пятно. Он начал падать. Вдруг Гермиона почувствовала, что ее собственная палочка покидает объятия ее пальцев. И вот, наконец, старик упал, стукнувшись головой о лестницу и покатившись вниз, а Гермиона полностью осознала, что осталась без оружия.

Пообещав себе до последнего держаться на ногах, она с трудом подняла голову. Долохов не торопясь отошел от перил, к которым прижался спиной, чтобы уступить дорогу катящемуся вниз Пожирателю, и встретился с обезоруженной девушкой взглядом.

— Ого, ха-ха-ха, — неожиданно громко рассмеялся он, отчего Грейнджер вся покрылась мурашками. Долохов хохотал, разведя руки в стороны и держа в одной руке свою палочку, в другой — палочку Гермионы. — Я тебя, красотка, признаться, недооценивал. М-да... — протянул он, оглянувшись на валяющегося у подножия лестницы, окруженного лужей крови Пожирателя. И снова посмотрел на нее.

— Долохов, — произнесла Гермиона сухим шепотом, и тот в ответ склонился в насмешливом поклоне, — отдай мне палочку. Дай защититься. Давай играть честно.

Он снова рассмеялся, взмахнув жирными, отросшими темными патлами. Гермиона сглотнула.

— Э-э, нет, детка, — выдохнул Долохов, отсмеявшись. — У нас с тобой старые счеты, не так ли? Я устал от тебя, и Темный Лорд тоже — немного. Не так, конечно, как от мальчишки, но... Ну, хватит болтать!

Он взял палочку Гермионы обеими руками и быстро сломал пополам. Грейнджер снова вздрогнула и непроизвольно сделала шаг назад, в глубину своей комнаты. Долохов, заметивший это, направил на нее волшебную палочку и закивал:

— Правильно, давай шагай, только быстрее!

Пожиратель поднялся по оставшимся ступенькам и, подойдя вплотную, приставил палочку к горлу Грейнджер, заставляя ее пятиться назад.

— У тебя любопытные соседи? — поинтересовался он. — Ты, должно быть, соскучилась по Круцио.

От одного этого слова Гермиону придавило к земле. Она смотрела на гуляющего по ее комнате Долохова и не могла сдвинуться с места. Ей стоило сделать всего несколько шагов, чтобы напасть на него со спины, отнять волшебную палочку, и — дай Мерлин, чтобы чужая палочка оказалась послушной, — наложить на Пожирателя какое-нибудь заклинание, которое могло дать Гермионе небольшую фору. В любом случае она не использовала бы Непростительное даже сейчас.

Гермиона попробовала переместить ногу, но ничего не вышло. Даже пальцы на ногах не слушались. Ее глаза наполнились слезами, но она сморгнула их, чтобы видеть врага. В этот момент Долохов повернулся к Грейнджер и при помощи Люмоса осветил испуганные карие глаза.

— Что? — удивленно протянул он. — Уже действует?

Гермиона нахмурилась, молча, не отводя от Долохова взгляд. Он подошел ближе.

— Твой любимый сок — апельсиновый, не так ли? — прошептал он ей на ухо. — Мы добавили туда одно забавное зелье...

Долохов отстранился и усмехнулся, словно только что удачно пошутил. Гермиона смотрела перед собой расширенными глазами. Дементор, сок! Это было единственное, что она позволила себе выпить, как только пришла домой. Она даже не притрагивалась ни к какой еде.

— Тебе не мерещится, что я Гарри Поттер, нет? — спросил Долохов, оглядывая Гермиону с головы до ног.

Она гневно покачала головой.

— Это было бы нормально. И то, что ты не можешь двигать руками и ногами, — он обвел пальцем в воздухе ее фигуру, — это нормально. А галлюцинации будут. Мы подождем, не волнуйся, — вполне серьезно добавил Долохов.

Когда он отвернулся к старому ящику с игрушками, Гермиона огляделась. Нет, ждать больше не нужно было. Теперь она понимала, почему вдруг ей показалось, что в комнате включили свет, хотя Долохов не притрагивался к выключателю и держал перед собой палочку с огоньком на конце. Стало ясно, отчего ее диван оказался вдруг зеленым, а за окном, лишь кусочек которого виднелся между двумя шторами, неожиданно наступила зима. Все это было чертовыми галлюцинациями, пока — и только пока — безобидными. Гермионе хотелось закрыть глаза и не видеть окружающего мира, постепенно преобразующегося в череду бредовых иллюзий, но Долохов не должен был знать, что действие зелья уже достигло ее мозга. Поэтому она стояла, боясь даже моргнуть.

— Так вот чем играла лохматая девчонка до Хогвартса, — сказал Долохов, оглядываясь через плечо. — Твои игрушки такие скучные. Такие... маггловские.

Маленькая пластиковая кошка упала на пол и громко треснула под каблуком грязного ботинка Пожирателя Смерти. Ощутив, как тошнота подкатила к горлу, Гермиона закрыла глаза и резко выдохнула весь воздух.

— Знаешь, милая, что я тебе куплю за это?

Четырехлетняя девочка с копной каштановых волос хнычет и капризно качает головой.

— Смотри, какой замечательный котенок. Помнишь, ты просила его у меня? Нужно вылечить этот зубик, дорогая.

Гермиона распахнула глаза, но образ ее самой, на тринадцать лет младше, никуда не исчез. Девочка сидела на зеленом диване и сжимала пальчиками только что раздавленную Долоховым кошку.

— А это что? — спросил Пожиратель, держа перед собой за один конец темно-синюю скакалку. — Что с ней надо делать?

Долохов подошел ближе и встал за спиной Гермионы. Спустя несколько мгновений она почувствовала, что нейлон впивается в шею, с каждой секундой все больше затрудняя дыхание.

— Правильно? — услышала Грейнджер шепот у самого уха. Затем последовал тихий смех, а шею сдавило еще сильнее.

— Раз! — кричит девочка шести лет, перепрыгивая через новую скакалку. Но веревка путается в ее ногах, и дальше счет не идет. Мама, еще совсем молодая, весело смеется и помогает дочке выбраться из «плена».

— Раз, два... — вторая попытка. Теперь малышка смеется вместе с мамой и не торопится начать заново.

— Три! — восклицает маленькая Гермиона, игнорируя все правила счета, первый же прыжок назвав третьим. Зашедший в комнату отец хватает девочку за бока и поднимает с пола, весело хохоча.

— Ай-ай, мухлевать!

— Три! — выкрикивала девочка, прыгающая перед Гермионой через скакалку. Точно такая же скакалка сжимала горло Грейнджер в реальности. — Три! — детский голос отдавался эхом, но шестилетняя Гермиона снова и снова сбивалась — то падала, то путалась в нейлоновом шнуре, то вообще подпрыгивала не вовремя. А настоящая Гермиона смотрела на себя маленькую, на свое собственное привидение, и понимала: если Долохов потянет сильнее, она задохнется окончательно.

Вдруг в дверном проеме возникло какое-то движение. Грейнджер не решилась повернуть голову, но краем глаза все же заметила иссиня-черную мантию.

— О, ты мне как раз сейчас нужен, — вдруг сказал Долохов и выпустил из рук концы скакалки, которая повисла теперь на шее Гермионы. — Постой тут с ней, пока я кое-что проверю. Только что вспомнил.

Долохов ушел из комнаты, а Гермиона торопливо втянула воздух через рот. Еще несколько секунд, и она была бы мертва.

Третий Пожиратель встал прямо перед Грейнджер. Она оглядела его, невольно остановив взгляд на узорах маски, на которую наплевали другие два, видимо, уже уверенные в избавлении от надоевшей гриффиндорки. Гермиона заглянула в серые глаза.

— Привет, Малфой.

Он еле заметно вздрогнул.

— Извини, дорогой, не могу тебя обнять, что-то руки не слушаются.

В ее голосе слышался такой горький сарказм, что, даже не снимая с Драко маску, можно было представить его нахмуренные брови.

— Почему ты со мной не разговариваешь? Неужели не скучал? — поинтересовалась Гермиона и резко замолкла, с силой сжимая губы.

Малфой молчал и смотрел ей в глаза. Грейнджер готова была разреветься, но нет, Драко знал, она этого не сделает. Что может довести эту девчонку до слез, которые она скрывать не будет? Смерть других. Единственное исключение: он помнил, как несколько часов подряд тетушка Беллатриса баловалась Круцио, взмахивая над Гермионой палочкой, и тогда — лишь тогда — полумертвая, измученная до гула в ушах, Гермиона плакала, уставившись на вырезанное на ее запястье слово. «Грязнокровка».

— Драко, мне осталось жить пять минут. Даже не желаешь попрощаться?

Малфой поднял руку, и Гермиона бы отшатнулась от неожиданности, если бы могла. Тонкие пальцы коснулись ее шеи, скользнули чуть выше и замерли на щеке. Драко пытался запомнить теплую шелковую кожу навсегда.

— Мне будет тебя не хватать.

Голос Драко был не похож на тот, к которому так привыкла Гермиона. Маска искажала звук, превращая его в то, что до боли напоминало приказ Империо: глухие нотки, подавляющие волю.

— Серьезно? — хрипло рассмеялась Гермиона. Она отстранилась от его прикосновений, и Драко неохотно опустил руку. — А может, ты — лишь галлюцинация? И всегда был галлюцинацией?

— Нет, — ответил Малфой после долгого, пульсирующего молчания. — С тобой я всегда был сгустком нервов, Грейнджер.

Гермиона ничего не говорила, пытаясь подавить в себе желание сорвать с него маску. Зачем Драко прятался от нее в такой момент? Неужели надеялся, что она его не узнает?

— Каждый чертов раз, когда ты отводила взгляд, лишь бы никто ничего не заметил, мне хотелось вытащить тебя куда-нибудь... чтобы ни единый человек нас не видел, чтобы стоять вот так... напротив, — Малфой запнулся и только потом добавил: — Я тебя любил.

— Уже говоришь обо мне в прошедшем времени? — уточнила Гермиона, чтобы хоть что-то произнести. — Что ж, правильный выбор. Ты никогда не был оптимистом.

— Ты тоже.

Гермиона кивнула. Она прекрасно понимала, что это был тот самый юмор Волдеморта, Темного Лорда, великого, почитаемого такими, как сумасшедшая Беллатриса, и уже порядком потрепавшего таких, как Малфой-старший. Волдеморт знал, что связывало их с Драко, насколько они были близки этот последний проклятый год, и хотел напоследок устроить ей забавную встречу. Что ж, спасибо. С Долоховым все же так не поболтаешь.

— Ты отравил мне сок? — спросила Гермиона. — Вряд ли кто-то еще из Пожирателей будет заниматься этой мелкой работенкой, когда есть ты.

Ответом была тишина. Гермиона продолжала смотреть в серые глаза и тонула в них — от галлюцинаций, лезущих в голову одна за другой, натыкающихся друг на друга и превращающихся в кашу. Ярче остального она видела четырехлетнюю себя, втыкающую в горло пластиковой кошки осколок новогоднего шара. Гермиону мутило и клонило к полу.

— Я, — выдал наконец Драко.

— Чисто сделано, — одобрила Гермиона, кивая.

Малфой видел, как плохо девочке, которая бесконечна дорога для него. Он сжимал зубы, глядя, как ее шатает, как на лбу появляются крупные капли пота, а губы бледнеют, словно у остывающего мертвеца.

— Ты стоишь сейчас передо мной, и я вижу твое лицо где-то далеко, в конце туннеля, — коротко рассмеялась Гермиона. — Мой мозг выдает непростительную ошибку, Драко. Ведь ты никогда не будешь моим светом и спасением.

— Никогда не буду, — отозвался Драко чуть слышно.

— Я тоже тебя любила, — вдруг сказала она. И снова заглянула в его глаза.

На лестнице послышались тяжелые шаги, и вскоре в комнате появился Долохов. Драко не успел ничего ответить Гермионе.

— Да сними ты уже эту маску! — раздраженно бросил он Малфою. Драко в ответ с трудом покачал головой. — Боишься, что будешь гореть в Аду, если она увидит твое лицо? Ты и так будешь гореть в Аду, дорогуша.

Он подошел к жертве. Образы, покрытые кровью, окруженные игрушками и отзывающиеся криками, закрутились вокруг Гермионы с тройной скоростью, и она пошатнулась, предпринимая тщетную попытку схватиться за что-нибудь, но теперь и рук уже не чувствовала. Малфой дернулся, инстинктивно стремясь поймать ее. Сквозь непроглядную дымку в голове Грейнджер увидела это и натянуто улыбнулась.

— Чего ты дергаешься? — воскликнул Долохов, оглянувшись. — Она не сможет упасть, не видишь что ли?

Драко сглотнул и сделал шаг назад. Долохов покачал головой, словно поражаясь глупости подельника, и встал напротив Гермионы.

— Ну все, пора заканчивать. И так уже слишком затянули с этой девчонкой.

Она в последний раз посмотрела на Драко, не сводящего с нее глаз. Все-таки Гермиона сомневалась, что Малфой не продукт ее воспаленного сознания, но искренне желала, чтобы он остался. Ей хотелось, чтобы Драко видел, как она падает замертво. Зачем? Искать ответ на этот вопрос слишком поздно.

Долохов лениво направил на Гермиону волшебную палочку.

— Раз! — кричит маленькая девочка, перепрыгивая через скакалку и приземляясь босыми ногами на сочную зеленую траву. И девчушка эта — уже не Гермиона. Малышка жутко похожа на Грейнджер, но все же не она. Возможно, это ее дочь. Дочь, которую она уже никогда не родит и не воспитает такой же верной и самоотверженной.

— Два!

Картинка исчезла, и Гермиона огляделась. Вокруг была темнота, ее диван стоял пустой, привычный своим бордовым цветом, а за окном, лишь кусочек которого виднелся между двумя шторами, кипела жизнь и палило солнце поздней весны. И в карточке из Шоколадной Лягушки, лежащей на почти антикварной тумбочке, не было никакого Дамблдора. Оттуда на нее смотрела лишь пустота.

Но Драко был. И Долохов, к сожалению, тоже.

— Авада Кедавра!

Три.